Особняк на Рейне. Глава 4. Контрасты (С. Д. Березовская)

Глава 4. Контрасты

Уже около недели Альбен и Хенсель жили в штабе русского отдела. Поначалу Альбену этот новый мир казался немного странным. Хенсель был совершенно прав, когда сказал, что это не Европа. Это Россия, а Россия – это нечто совершенно иное. Альбен почти не покидал здания штаба. Он познавал этот мир, наблюдая за декабристами – так в народе прозвали русский отдел «Сопротивления», успевший засветиться в прессе. Поначалу члены русского отдела искоса смотрели на странных молодых людей немецкой наружности, свободно разгуливающих по штабу, но к концу недели привыкли к ним и не обращали на них особого внимания.

По просьбе Альбена Иван выделил ему в пользование ноутбук, чтобы немец всегда оставался в курсе происходящих на родине событий. Фон Дитрих беспокоился насчет своего внезапного отъезда: как отреагирует на это партия и общественность? Каждый день в течение недели Альбен проверял немецкие новостные сайты. Какого же было его удивление, когда в конце недели он узнал, что его снова обсуждают на каждом шагу. Газеты, новости и сайты снова и снова пытались отыскать истину под заголовком: «Альбен фон Дитрих: пропал или погиб?» Журналисты предоставляли десятки разных версий, что с ним случилось, начиная от болезни и заканчивая, как ни странно, побегом из страны или вообще смертью. Вся эта беготня вокруг него доказывала, что Альбен сам по себе стал важной ячейкой общества, слова и поступки которого приковывают к себе десятки тысяч взглядов.

Каждый день Альбен смотрел немецкие новости на официальном сайте, когда наткнулся на один сюжет, породивший в информаторе смешанные чувства. Суть этого сюжета заключалось в том, что, поскольку Альбен загадочным образом пропал, за старшего в «Объединении» остался Герберт Мюллер, и журналисты интересовались у него, что он думает по поводу исчезновения начальника.

– Скажите, герр Мюллер, что вы думаете по поводу исчезновения фон Дитриха? – спрашивал журналист.

– Я ничего не думаю, – отвечал тот. Голос Герберта дрожал, грустный взгляд взирал на вопрошавшего. Мюллер не мог скрыть собственных ощущений по этому поводу. Неужели это все из-за Альбена?

– Что вы подразумеваете?

– Даже в своих самых ужасных и кошмарных снах я не могу себе представить, что могло произойти с Альбеном фон Дитрихом, – пояснил Мюллер. – Он просто исчез, никому ничего не сказав.

После этого он сделал небольшую паузу и, разведя руками, произнес:

– Я ничего не знаю, что с ним и где он, но я хотел бы верить, что он все еще жив: в условиях современной реальности возможно все.

Дальше выпуск Альбен даже смотреть не стал. Он закрыл ноутбук и, встав со стула, рухнул на диван, устремив глаза в потолок. Его нет только неделю, а уже поднялся такой шум. Неужели он стал так важен для общества? Но сильнее всего Альбена потрясла реакция Герберта. Молодой заместитель, казалось, не находил себе места. Надломленный голос, опущенный взгляд из-за линз очков… Альбен почувствовал себя безумно виноватым, что заставил его так волноваться. Несколько раз за день он порывался написать ему, но каждый раз он останавливался, вспоминая, что это может выдать его, поэтому Альбен вынужден был беспомощно наблюдать за всем со стороны и не вмешиваться, пускай ему очень этого хотелось.

Фон Дитрих обвел взглядом комнату, и его взор остановился на скрипке на столике. Обычно Альбен играл на своем инструменте, когда находился под влиянием каких-то чувств и переживаний, и сейчас как раз был такой момент. Альбен аккуратно извлек скрипку из футляра и проверил, все ли документы он вытащил из инструмента. После чего, вздохнув, заиграл. Сначала тихо, потом громче. Инструмент словно являлся продолжением рук музыканта. Во время игры Альбен забывал обо всем. Как будто он огораживал себя невидимым барьером и существовал в каком-то своем мире, пока не кончится мелодия, и в этом мире существовали только двое: он и его скрипка – и ничего больше. В эту музыку он вкладывал свою душу, свои самые тайные чувства, которые он не мог выразить словами, свои переживания, которыми не мог поделиться ни с кем. Люди пишут стихи, чтобы выразить себя, а для Альбена таким способом самовыражения всегда была музыка. Именно музыка, которую пела его черная скрипка, и ни что другое.

Александра прогуливалась по этажам. Всю эту неделю она провела в непрерывном наблюдении за иностранцами. Девушке было интересно узнать о них все, что можно было узнать, не разговаривая с ними. Хенсель каждый раз приветливо улыбался ей, когда проходил мимо, и этого Саша просто не могла не заметить, как и его горящих карих глаз. Альбен, если где-то встречал Александру, кивал ей в знак приветствия, а затем исчезал так же незаметно, как и приходил. Вообще Альбен, как поняла Саша, вел закрытый образ жизни, мало с кем общался и старался вести себя в сдержанной манере.

Проходя мимо комнаты Альбена, Александра вдруг услышала странный звук: красивую мелодию, исполняемую на скрипке. Несколько секунд девушке потребовалось, чтобы осознать, что звук исходит из комнаты Альбена, и тут Александра вспомнила, что во время их встречи у фон Дитриха, кроме портфеля, был при себе футляр от скрипки. Александра сначала подумала, что это какой-то шпионский фокус: прятать документы в футляр от инструмента, но теперь она поняла, что это была самая настоящая скрипка.

Александру одолело почти детское любопытство. Странно бы, но дверь оказалась не заперта. Девушка тихонько приоткрыла ее и стала бессовестно подглядывать за информатором. Высокая фигура стояла посреди комнаты, спиной к Саше, слегка наклонив голову набок, чтобы придерживать инструмент, отчего чуть волнистые пряди волос полностью скрывали от Александры лицо Альбена. Длинными изящными пальцами он держал черную блестящую скрипку, которая пела от каждого касания смычка. Александра никогда бы не подумала, что такой, с виду, нелюдимый и неприступный информатор так виртуозно играет на столь романтичном инструменте, как скрипка. Саша завороженно наблюдала за немцем. Александра и представить себе не могла, что у нее вдруг проснется интерес к этому человеку. Она так заслушалась, что совсем забыла, что, все-таки, подглядывает. Александра чуть сильнее оперлась на дверь, от чего та распахнулась, и девушка ввалилась в комнату. Альбен резко прекратил играть и обернулся. На его лице застыло удивленное выражение. Саша встала на ноги и подняла огромные глаза на фон Дитриха.

– Вы хотели со мной поговорить? – поинтересовался информатор, развернувшись к Саше. Подобные сцены Альбен наблюдал раньше только в фильмах.

– Ну, нет, то есть… – Саша старательно подбирала слова. – Я просто шла мимо, когда услышала, как кто-то играет на скрипке. Я решила послушать, а это оказались вы.

Сказав это, она виновато посмотрела на Альбена. Что он теперь подумает? Что она следит за ним? По сути, Саша именно это и делала, пытаясь собрать информацию о нем и Хенселе. Но как ей это преподнести? Александре казалось, что одно только присутствие Альбена напрочь вышибало из головы все мысли. Это же настолько банально и глупо получилось.

– В этом нет ничего зазорного, – к удивлению Саши произнес Альбен.

Лицо девушки озарилось.

– То есть, вы не злитесь из-за того, что я вот так к вам вламываюсь? – с надеждой спросила она.

Альбен помотал головой.

– Ничуть, – ответил он. – Тем более что вы и так всю эту неделю буквально следили за мной. Я не удивлен, признаюсь.

Щеки Александры порозовели, и она смущенно улыбнулась Альбену. Казалось, от этого человека ничего нельзя скрыть, и нет такой вещи, которой он бы не заметил. Может быть, поэтому он являлся информатором? Саше захотелось поскорее все выяснить.

Немец аккуратно положил скрипку в футляр, после чего пригласил Сашу войти. Девушка закрыла за собой дверь и опустилась на диван, а Альбен сел чуть поодаль от нее.

– Теперь я готов вас выслушать, – произнес он, устремив взгляд на Сашу.

Девушка удивленно наклонила голову на бок.

– Меня? – переспросила она.

Фон Дитрих кивнул.

– Вы наблюдали за мной, значит, я вызываю у вас интерес, иначе бы вы не стали этого делать, – пояснил он. – Теперь я здесь и готов ответить на все ваши вопросы.

Альбен явно обладал каким-то талантом чтения мыслей. Александра сама думала, как бы аккуратно подойти к этой теме, а собеседник сам предложил поговорить.

– Понимаете, я просто никогда не общалась близко с иностранцами, особенно такими высокопоставленными, – начала объясняться Александра, – поэтому для меня все новые люди интересны.

– Это естественно, – заявил Альбен. – Как бы банально это ни звучало, но это заложено в глубине человеческой природы: людям свойственен страх перед чем-то новым, и они стараются избавиться от навязчивого страха, получая информацию о волнующем предмете.

Александра вздрогнула. Как это ему удается? Сейчас Альбен почти с точностью описал ее состояние. Быть может, это дедукция, и этот человек вовсе не политик, а переодетый Шерлок Холмс? В любом случае, Альбен мог заинтересовать окружающих даже своей загадочностью.

Саша повернулась к нему.

– Можно задать вам некорректный вопрос? – спросила она.

Несколько секунд Альбен молчал, после чего произнес:

– Смотря, насколько некорректный.

– Скажите, вы читаете мысли? – спросила Саша.

Альбен усмехнулся.

– Нет, – ответил он. – Я не экстрасенс и не телепат. Это все профессиональное.

Саша подвинулась чуть-чуть ближе.

– Вы ведь информатор? – спросила она и, после того как Альбен кивнул, продолжила расспрос: – Это трудная работа?

Девушка питала к Альбену интерес, и это было заметно. Однако она задавала такие вопросы, что Альбен сам впадал в кратковременный ступор и молчал. Трудно ли быть информатором? Альбен привык к своей работе, поэтому она не казалась ему архисложной, но трудности были. Чаще всего они были связаны с его официальной работой: с партией «Объединение». Он разрывался между двумя поручениями, которые, как правило, оба имели государственную важность.

– Трудная ли? – переспросил он, оттягивая время. – Не могу сказать. Но не как в шпионских сериалах, это точно. Информаторы работают не одни, а со связными, от которых получают сведения. Однако, как правило, информаторы – одинокие люди. Особенно те, кто работают на подпольные структуры.

– Но вы же не одиноки: у вас есть ваш приятель, Хенсель Лебнир, кажется, – напомнила Саша.

– Вот здесь мы и подошли ко второй трудности: ложь. Ни информаторы, ни шпионы, ни даже простые подпольщики не могут без нее жить. Они обязаны врать, чтобы их не раскрыли, а, с точки зрения морали, это нехорошо. Порой, мы слишком часто повторяем одну и ту же ложь, что искренне начинаем в нее верить, – продолжал Альбен. – Но есть вариант того, как можно остаться нераскрытым и не отравлять себя ложью: молчать. С Хенселем я молчал насчет своего положения во фракции, но, как оказалось, он тоже никогда не рассказывал мне, даже не заикался о том, что сам был лидером всего немецкого отдела.

Саша с интересом слушала рассказ Альбена. Этот человек мог рассказать много интересного, чего не расскажет никто другой. Не каждый же день встречаешь информатора «Сопротивления», о существовании которого никто не знает вообще!

– В общем, это достаточно грязная и опасная работа, – закончил Альбен.

Тут Александра спросила:

– Вы ведь аристократ?

Информатор бросил на нее взгляд.

– Видите ли, понятие «аристократия» в наше время уже утратило былой смысл. Однако, да, вы правы: мои предки были титулованными аристократами, – подтвердил Альбен, а затем резко перевел тему: – Но что мы все говорим обо мне. Давайте поговорим о вас.

Саша с удивлением посмотрела на информатора.

– Обо мне? – переспросила она. Никогда никто не предлагал Саше поговорить о ней, поэтому девушку это удивило.

– Да, о вас и о вашей стране, – подтвердил фон Дитрих. – Я ведь тоже времени зря не теряю и пытаюсь понять этот мир, наблюдая за вами, членами русского отдела, и у меня за эту неделю накопились вопросы, и, мне кажется, вы как раз та, кто может мне все объяснить.

Александра впервые почувствовала себя кем-то хоть мало-мальски нужным и важным. К ней за помощью обратился не абы кто, а немецкий политик-информатор. Саша постаралась рассказывать Альбену все так, чтобы представить страну в лучшем виде, но не преувеличивая фактов. Фон Дитрих внимательно слушал девушку, стараясь не упустить ничего. Для Альбена это был шанс понять, в какой обстановке он находится и как устроен окружающий мир. В Европе все было иначе и так похоже друг на друга. Альбен слышал о России и о том, как здесь живется, только с восторженных рассказов Хенселя, поэтому для него было важно услышать о стране их уст ее жителей.

Альбен также попросила Сашу рассказать побольше об Иване. Расспрашивать Перова напрямую он не стал бы. Придерживаясь традиций своей работы, Альбен все узнавал через связных. Или людей, их заменяющих.

Спустя полчаса Александра покинула комнату информатора. Она узнала об этом человеке чуть больше, что ее, несомненно, радовало. Она была горда собой еще и потому, что ее помощь пригодилась Альбену. Девушка сама считала это каким-то высшим проявлением интереса. В таком приподнятом настроении она дошла до своей комнаты, однако там ее ждал сюрприз. Перед дверью, покачиваясь на каблуках, стоял Хенсель, старательно что-то пряча за спиной. Саше это показалось неожиданным. Она подошла к немцу, а затем поинтересовалась:

– Вы меня ждете?

Хенсель встрепенулся. Он улыбнулся и протянул Александре небольшой букет. Саша тихо ахнула.

– Это мне? – спросила она, не веря своим глазам.

Хенсель кивнул. Александра взяла из его рук букет и поблагодарила Хенселя. На самом деле, ей стоило бы быть готовой к такому, учитывая, что немецкий писатель каждый раз улыбался ей, когда проходил мимо по коридору.

– Но что за повод? – поинтересовалась она.

Писатель развел руками.

– А нет повода, – ответил он. – Я что же, не могу просто так подарить молодой красивой девушке букет цветов?

– Это очень мило с вашей стороны, – призналась Саша, а затем пригласила Хенселя в комнату. – Заходите, не стойте на пороге! Я вас чаем угощу.

Хенсель принял приглашение Александры. Устроившись на диване, он с интересом наблюдал, как девушка хлопочет около стойки, разливая чай по кружкам. Наконец, она поставила кружки на столик возле дивана, туда же водрузила вазочку с цветами и села, с интересом смотря на Хенселя. Тот, в свою очередь, смотрел на Александру. Теперь, когда он видел ее ближе, она все больше ему нравилась. Милое детское личико, обрамленное густыми каштановыми локонами, большие зеленые глаза, с интересом разглядывающие Хенселя, полуулыбка на губах… Лебнир сам не понимал, как, но эта юная особа стала для него идеалом красоты.

После весьма длительного молчания, Хенсель все-таки удосужился начать разговор.

– Как поживаете? – спросил он непринужденно.

Саша хихикнула. Она никогда раньше не слышала, чтобы после такой паузы разговор начинали такой фразой. Хенсель говорил на прекрасном русском, но немецкий акцент в его речи чувствовался.

– Хорошо, – ответила она. – А вы?

– Неплохо, я бы сказал, – ответил Хенсель, а затем попросил. – Можете обращаться ко мне на «ты». Зовите меня просто Хенсель.

– Хенсель, – задумчиво повторила Саша. – У вас очень красивое имя. Редкое, наверное?

– Я полагаю, да, – ответил Хенсель.

– Знаете, оно похоже на эльфийские имена из книжек – они все тоже на -ль заканчиваются, что придает им особого очарования, – произнесла Александра.

– Вы думаете? – спросил Хенсель. – В таком случае, мои родители были заядлыми фанатами мира фэнтези, поскольку у всех детей имена заканчивались на -ль.

– У вас есть братья и сестры? – поинтересовалась Александра.

– Ну… был старший брат, – начал было Хенсель, когда Саша перебила его:

– Был?

– Не будем о грустном, – предложил Лебнир. – Давайте поговорим о вас, милая дама.

Саша рассмеялась.

– У вас, немцев, что, традиция такая – в разговоре с девушкой говорить не о себе, а о ней? – спросила она.

Хенсель удивленно вскинул бровь.

– В каком смысле, у немцев? – поинтересовался он.

– Я только что была у вашего, то есть, твоего приятеля – господина фон Дитриха. Сначала он по моей просьбе рассказал в общих чертах про свою работу, после чего предложил поговорить обо мне, – пояснила Саша. – Как и… ты.

Лебнир несколько секунд молчал, после чего произнес:

– Ну, о себе мы уже все знаем, а о вас мы знаем мало, вот и пытаемся узнать о вас побольше. Но, пожалуйста, не рассказывайте все: в любой девушке должна быть загадка.

Сказав это, Хенсель улыбнулся уголком рта и подмигнул Саше. Та смущенно улыбнулась, а затем продолжила разговор:

– Кстати, господин Альбен очень красиво играет на скрипке.

Хенсель закивал.

– Полностью согласен. Это изумительно, – подтвердил он. – Бывало, сижу у него в гостях, и он начинает играть… Я даже не могу описать словами свое состояние. Какое-то странное умиротворение, спокойствие на душе появляется. Порой он так божественно играет, что музыка заставляет закрыть глаза и предаться своим мечтам, а там и не замечаешь, как засыпаешь. Спустя некоторое время просыпаешься в том же самом кресле, пледом сверху укрытый, и оказывается, что прошла уже пара часов.

Саша с интересом слушала Хенселя. Почему-то ей хотелось слушать его как можно чаще. В его голосе было что-то необычное, помимо акцента. Лебнир рассказывал обо всем с таким чувством, что невольно начинаешь представлять себе все, что он говорит, и хочется увидеть все это вживую.

– Скажите, Александра, вы любите ночной город? – спросил вдруг Хенсель, подвинувшись ближе к Саше.

– Очень люблю, – призналась та. – А ты?

– Я тоже, – ответил Хенсель. – У нас в Берлине такие чудесные ночи, особенно зимой. Вам нужно это увидеть. Ночью город засыпает. Идешь себе по пустынной улице в свете фонарей, никого не трогаешь, думаешь о своем. Шпрее замерзает. А ты идешь себе, никого нет вокруг, тишина и спокойствие. Поднимаешь голову – а там звезды… Так и хочется, порой, упасть на землю и лежать, уставившись в небо…

Александра мечтательно устремила взгляд в потолок.

– Знаешь, от одного только описания мне уже захотелось там побывать, – сказала она.

Хенсель подсел почти вплотную к девушке и, положив ей руки на плечи, предложил, глядя в глаза Саше:

– Хотите, я вас в Берлин увезу?

На мгновение Саша смутилась. Хенсель сидел слишком близко к ней. Для Александры было непривычно ощущать чьи-то руки на своих плечах. Почти что преданный взгляд Хенселя и его предложение говорили о том, что у молодого человека были весьма серьезные намерения.

– Я бы с радостью, – начала она, – но я не могу оставить брата здесь одного. Он же и так еле держится!

– Иван сильный, он справится со всеми трудностями, – заверил девушку Хенсель. – Он смотрит на все с улыбкой.

Тут взгляд Саши стал слегка обеспокоенным. Она устремила взгляд на Лебнира и спросила:

– Он тебе никогда не рассказывал свою историю?

– Вы имеете в виду вашу историю? – переспросил тот. – Ваше прошлое? Если да, то рассказывал.

Хенсель решил пока что промолчать насчет своих переживаний и чувств по этому поводу.

Саша опустила грустный взгляд в пол.

– В последнее время он часто грустит, когда думает, что его никто не видит. Он стал вспоминать то прошлое чаще, чем обычно. Ваня даже пытался глушить свою грусть водкой, но потом перестал, когда я его попросила этого не делать, – рассказала она. – Я очень беспокоюсь за него. Нет ничего более угнетающего для солдат, чем опечаленный командир.

– Ну-ну, не беспокойтесь так. Я поговорил с Иваном на эту тему. Он сказал, что ему стало лучше, – заверил девушку Хенсель, когда Александра его перебила:

– Я тоже говорила с ним несколько раз, и он отвечал то же самое. Он всегда так говорит. Он не хочет заставлять других волноваться, поэтому притворяется, что ему легче. Но это не так. Я это вижу. Я знаю, как выглядит и что чувствует человек, когда грустит, полагая, что никто этого не видит.

Русская красавица вздохнула. Хенсель сочувственно улыбнулся и погладил ее по волосам.

– Печаль вам не к лицу, милая дама, – произнес он.

– И еще, твоему товарищу нельзя возвращаться в Берлин, – напомнила Саша. – Если я правильно помню ваш разговор в первый день нашей встречи, господина Альбена могут тут же арестовать, как только он окажется на земле Германии.

Александра была права. Для Альбена не было сейчас места опаснее, чем родная страна. Хенсель, даже если бы очень хотел оказаться снова дома, не собирался ехать никуда без Альбена. И это уже не зависело от задания, которое ему дал Большой Босс – Альбен и Хенсель были незаменимы друг для друга, поэтому Хенсель не собирался переступать через годы дружбы с Альбеном, как бы ему ни нравилась Саша.

– Вы правы, – вздохнув, сказал Хенсель, а затем заявил. – Любовь любовью, но Альбен, уж простите, мне дороже.

Тут он резко замолчал и закрыл рот рукой. Нервно сглотнув, он слегка отодвинулся от девушки и повернулся к ней боком. Его ошарашенный взгляд лихорадочно бегал из стороны в сторону.

«Неужели я сказал это вслух…» – эта мысль била его в висок.

Хенсель имел неосторожность так проговориться. Он пожелал бы надеяться, что Александра ничего особого не заметит, однако Лебнир чувствовал себя от этого не лучше. Он не знал, что ему теперь делать.

– Что ты сказал? – спросила Саша, но когда Хенсель повернулся к ней боком, обеспокоенно произнесла. – Хенсель, тебе нехорошо?

Через несколько секунд Лебнир почти что успокоился и снова повернулся к Саше.

– Все в порядке, – отшутился писатель. – Это, так, мысли вслух.

Александра не сводила взгляд с Хенселя. Почему вдруг Хенсель так странно себя повел? Сашу это взволновало, однако она старалась не показывать виду.

– Ну, бывает, – пожав плечами, произнесла она.

Хенсель несколько секунд собирался с мыслями, после чего все-таки решился на отчаянный шаг. Он переплел пальцы в замок, после чего поднял глаза на Сашу.

– Александра, я вам должен кое-что сказать, кое-что важное, – начал он сбивающимся голосом. – Если вы обзовете меня последними словами и прикажете удалиться, я не посмею поднимать эту тему больше и перечить вам.

Александра удивленно посмотрела на Лебнира. Из уверенного в себе воодушевленного рассказчика он в один момент превратился во взволнованного загнанного человечка. Эта перемена показалась Саше довольно странной. Однако она решила дослушать Лебнира и не перебивать его.

– Я не знаю, как подступиться к этому, поэтому, думаю, будет проще, если я скажу все так, прямо, – продолжал Хенсель. Его сердце бешено колотилось. Казалось, каждое новое слово давалось ему с трудом. – Конечно, неделя – это слишком мало для такого заявления, но я хочу, чтобы вы знали: вы мне очень нравитесь, Александра.

Сказав это, Хенсель шумно выдохнул и опустил смущенный взгляд. Александра сидела, не в состоянии выговорить и слова. Она понравилась иностранцу, который чуть больше недели назад сюда прибыл. Теперь она поняла, почему так волнуется Хенсель – видимо, для него было большим трудом – решиться на такой шаг выражения своих чувств и эмоций. Но сама Саша слышала такое в свой адрес впервые, поэтому она не догадывалась, что можно сказать в ответ. Саша просто сидела и удивленными глазами смотрела на Хенселя, чей напряженный взгляд все так же был опущен в пол.

– Знаешь, я тоже считаю тебя довольно интересным собеседником, – наконец, произнесла Александра, подвигаясь ближе к Хенселю, и улыбнулась. – Я думаю, мы прекрасно поладим.

Лебнир повернул к ней голову. Во взгляде девушки читалась искренность ее слов. Детскость и открытость в этой душе еще не были загублены жестоким черствым миром. Саша была еще совсем девочкой. Хенсель видел перед собой добродушного ребенка с чистой душой, но такого беззащитного. Хоть Саша и росла под опекой Ивана, самостоятельно защитить себя она вряд ли бы смогла в этом мире. Поэтому Хенсель спешил поскорее сблизиться с ней, чтобы иметь возможность защитить ее.

Хенсель легко улыбнулся, после чего выпрямился и облокотился на спинку дивана.

– Кстати, можешь звать меня просто Саша. Так будет проще, – предложила девушка.

– Хорошо, Саша, – согласился Хенсель. Его взгляд перестал быть таким напряженным. Лебнир снова стал собой.

– Расскажи мне еще про Берлин, – попросила Саша, подперев голову ручками. – Там, наверное, очень красиво.

Хенсель улыбнулся и начал свой рассказ. Он рассказывал, все так же воодушевленно жестикулируя. Внешне он смог подавить свое нервное состояние, однако внутри него все еще держалось волнение. Ему нужен был советчик. Тот, кто подсказал бы, что в этой ситуации делать. Обращаться к Ивану Хенсель не рискнул. Ему нужен был Альбен, поэтому после того, как у юной Александры кончились к нему вопросы, Хенсель направился к Альбену. Тот радушно принял друга, однако был весьма удивлен его обеспокоенным состоянием.

– Альбен, мне срочно нужна твоя помощь, – пролепетал Хенсель, нервно ерзая на диване.

– Я внимательно тебя слушаю, – произнес фон Дитрих, опершись о стол.

Хенсель выдохнул, после чего заявил:

– Я проговорился Александре, что она мне нравится.

На несколько секунд повисло молчание, после чего Альбен спросил:

– Она тебе отказала?

– Вроде как нет, – ответил Хенсель.

– Тогда в чем проблема? – недоумевал Дитрих.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – произнес Хенсель, закусив губу.

Альбен усмехнулся.

– Тут я тебе не помощник, – разведя руками, произнес он. – Ты просишь о помощи человека, который, при желании может сделать все, что угодно, кроме того, что связанно с женщинами. Не забывай, из нас двоих ты у нас специалист по части любовных дел.

Щеки Лебнира залились легким румянцем, и писатель смущенно опустил глаза. Он не любил, когда ему об этом напоминали, однако Альбену это было простительно.

– Я понять не могу, с чего ты вдруг так запаниковал, – продолжил информатор. – Насколько я помню, тебе уже не впервой говорить подобное. Из тех, кого я знаю, помнится, ты говорил это Хельге, Эрике…

– Не напоминай, – попросил Хенсель. – Это было так, юношеское увлечение.

– А теперь что же? – теперь информатору самому стало интересно, что же произошло с Хенселем и почему он так странно себя ведет.

– А теперь другое, – ответил Лебнир. Он подпер голову рукой. Взгляд писателя стал каким-то странно печальным. Это еще больше подстегнуло интерес фон Дитриха.

– Что же? – поинтересовался он, все так же стоя и смотря на Лебнира с интересом.

В ответ сначала послышался тяжелый вздох, а затем только слова. Но голос Хенселя звучал как-то странно неуверенно, сбивчиво, что было несвойственно его неуправляемой натуре. Теперь уже состояние Хенселя начинало как-то беспокоить Альбена. Не случилось ли с ним чего?

– Я не знаю, как его объяснить… Это какое-то странно чувство, тяжелое, опьяняющее и ослепляющее, – произнес Лебнир. – Каждый раз, когда я смотрю на Александру, весь мир просто исчезает, и остается только она. Внешне она очень красива, не спорю, но ведь важнее всего душа.

Альбен слушал товарища. Казалось, Хенсель уже увлекся, но Альбен совершенно не намеревался его прерывать.

– Она ребенок, Альбен. У нее детская душа. Отзывчивая и добрая. Ей интересно все вокруг. Но, самое главное, она ничего не требует, – рассказывал Хенсель. – Вспомни девушек, с которыми я пытался наладить отношения: хоть ту же Хельгу. Все они даже после недели общения требовали водить их по магазинам, в кино, в клубы… Они все что-то от меня требовали. В свои молодые годы они уже знали, чего надо требовать от мужчин и прекрасно понимали, как привлечь их внимание. В какой-то момент я осознавал, что они все пытаются казаться взрослыми, неприступными и загадочными. Но я пытался найти среди этих размалеванных кукол ту, которая не будет от меня чего-то требовать, и которой нужен буду я сам, а не что-то от меня.

В какой-то степени Хенсель был совершенно прав. Альбен часто натыкался на мысль, что девушки сейчас стали не такими, как раньше. Вся их детскость, наивность и честность исчезает на уровне начальной школы. Старшеклассницы больше стараются походить на роковых красоток из кинофильмов, что казалось Альбену до смеха нелепым. Подобная тенденция наблюдалась и в университете. Большая часть женского коллектива хоть и выглядела прилично, всегда имела тайные цели. Сколько раз Альбен слышал из уст однокурсников истории о том, что, стоило девушкам только узнать, что у кого-то из них есть деньги, они чуть ли не вешались молодым людям на шею, всячески упрашивали, ласково их называли, чтобы только молодой человек сводил их по магазинам. Повзрослев, фон Дитрих в полной мере осознал печальный факт: современный мир строится на материальных ценностях. Деньги правят умами людей, в особенности политиков. Альбен всего добивался своим трудом, не прибегая к финансовым махинациям. Именно поэтому на «чистого» молодого политика все обращали внимание и старались прислушиваться к его мнению.

Альбен понимал опасения Мюллера. Тот тоже успел понять, что власть, к несчастью, определяют деньги. Пускай ты невежда, но, если у тебя большой кошелек, перед тобой открыты все дороги. Огромные империи сгинули в хаосе, потому что их алчные правители погрязли во взятках и шантаже. К несчастью, мир за последние пятьдесят лет ничуть не изменился и остался таким же, порой, омерзительным и жестоким.

– Ты посмотри, в каком мире мы живем. Это общество, совершенно безразличное к другим людям, превращает людей в черствых и бессердечных эгоистов, – Хенсель мог говорить и по полчаса без остановки, когда тема была интересной для него. Альбен продолжать слушать товарища. Хенсель, при всем своем внешнем легкомыслии и ветрености, говорил совершенно серьезные вещи. – Иван был совершенно прав, когда говорил, что этот мир и все его трудности не сломили Александру. Она все тот же ребенок, не утративший своих детских черт. Поэтому меня тянет к ней. Она – то, что я пытался найти всю жизнь. Неиспорченный жестоким миром человек…

Тут мечтательный взгляд Хенселя упал на Альбена, и писатель резко замолчал.

– Похоже, я увлекся, – произнес Лебнир.

– Знаешь, Хенсель, ты рассуждаешь совершенно здраво, – заявил Альбен. Тень улыбки посетила его лицо, и фон Дитрих заключил: – Все мне с тобой ясно.

– Что ясно? – спросил Хенсель, удивленно глядя на товарища.

– Эти твои странные чувства – сильная симпатия, которая, того и гляди, перерастет во влюбленность, – с расстановкой произнес фон Дитрих. – Я не был бы удивлен этому, но ты говорил такие умные мысли по этому поводу, и мне кажется, это серьезно.

Дослушав друга до конца, Хенсель тяжело вздохнул.

– Но что мне делать, Альбен? Что теперь делать? – вопрошал он.

Альбен с задумчивым видом стал нарезать круги по комнате. Отказать другу в помощи он не мог.

– Я бы и рад ей сказать об этом, да вот только как? – рассуждал вслух Хенсель.

– В таких случаях люди пишут стихи, – произнес, наконец, фон Дитрих. – Как вариант. Ты – писатель, поэтому я думаю, что перейти с прозы на поэзию тебе не составит особого труда.

Лицо Хенселя просияло. Как же он не подумал об этом сразу? Лебнир вскочил на ноги и стиснул фон Дитриха в объятьях.

– Альбен, ты чудо! – заявил Хенсель. – Что б я без тебя делал.

Сказав это, Хенсель бодрой походкой покинул комнату Альбена, оставив информатора в одиночестве. Несколько секунд Альбен соображал, что сейчас произошло, после чего опустился на диван. Он был раз за Хенселя. Очень рад, на самом деле. Фон Дитрих искренне радовался за Лебнира и грустил тоже вместе с ним. У них было много общего, и даже эмоции они на двоих.

Скорым шагом направляясь в свою комнату, Хенсель наткнулся на Ивана, который, как оказалось, сам искал писателя.

– Вот ты где. Я тебя везде искал, – произнес Перов, а затем позвал Хенселя за собой. – Идем.

Не успел Лебнир ответить, как Иван направился вперед. Немец последовал за ним.

– Что такое? – обеспокоенно спросил писатель.

– Некий Людвиг Шварц требует тебя, – ответил Иван. – Вид у него раздраженный и, я бы даже сказал, гневный.

Тут Хенселя осенило, что он совсем забыл предупредить Людвига о своем внезапном отъезде. И вот уже целую неделю он о нем вообще не вспоминал. Лебнир стал прокручивать в голове все варианты их с Людвигом беседы, но все они склонялись к тому, что Хенселя обязательно упрекнут в безответственности или чем-то в этом роде.

Иван и Хенсель вошли в штаб. Перов мигом бросился к панели управления, где поблескивал огонек видеовызова. Пара нажатий клавиш, и на широком экране перед Хенселем появилось изображение. Иван был совершенно прав, когда говорил о недовольном виде Шварца. Тот стоял, скрестив руки на груди, а взгляд его выражал неприкрытое недовольство. Иван демонстративно отошел на другую сторону зала, как бы говоря, что не желает околачиваться там, где назревает личный разговор, пусть даже он шел на немецком.

– Здравствуй, – поприветствовал подопечного Хенсель, стараясь казаться непринужденным.

Но Шварц, кажется, его проигнорировал.

– Ну, и где тебя черти носят? – раздраженно поинтересовался он, делая паузы межу словами. В особых редких случаях Людвиг позволял себе обращаться к Хенселю на «ты».

– Ну, я в России, – ответил Хенсель.

Шварц всплеснул руками. Куртка на его плечах качнулась.

– Надо полагать, если я звоню в штаб русским! – воскликнул он. – Тебя каким ветром туда занесло?

Хенсель изобразил на лице серьезное выражение.

– Я не могу тебе сказать, – ответил он.

Людвиг вскинул бровь и с подозрением посмотрел на Хенселя, все так же держа руки на груди.

– Не можешь? – поинтересовался он. – Или не хочешь?

С самого начала было видно, что Людвиг очень недоволен действиями Хенселя. Лебнир старался смягчить беседу, хоть и догадывался, что от гнева Людвига ему не уйти. Да, писатель понимал, что он виноват в том, что не предупредил никого о своем внезапном отъезде, однако признавать это ему не очень-то и хотелось.

– Не могу, – повторил Хенсель. – Хочу, но не могу. Это поручение лично Большого Босса.

– Босса, значит, – легонько кивая, произнес Шварц, растягивая слова, показывая, что этому не верит.

– Да, Босса. Это личное поручение, поэтому я нахожусь в России, – раздраженно пояснил Хенсель, после чего заявил: – Я не обязан тебе все доказывать! Хочешь, спроси у него сам.

Людвиг фыркнул и мотнул головой.

– Даже и не подумаю, – колко заявил он. – Это у вас там с ним личные разговоры, а я даже вникать в это не стану.

– Как хочешь, – ответил Хенсель.

Несколько секунд они стояли в тишине, когда Людвиг продолжил, но теперь уже более спокойным голосом. Однако его раздражение никуда не пропало:

– В следующий раз настрочи хоть коротенькое сообщение, пока будешь в аэропорту сидеть.

Хенсель устремил взгляд на Людвига, и губы писателя расплылись в улыбке.

– А что, скучали? – спросил он. – Или волновались?

Людвиг закатил глаза.

– А как ты думаешь? – риторически спросил он. – На уши был поднят ведь отдел! Мы прочесали весь Берлин от и до. Связались с нашими агентами в Кельне, Гамбурге, Франкфурте, Мюнхене… Мы перелопатили всю Германию, а ты, спустя неделю, обнаруживаешься в России!

– Ваше беспокойство очень трогательно, – заявил Хенсель, улыбнувшись.

Людвиг обреченно закрыл лицо ладонью.

– Не за те фразы ты цепляешься! – проговорил он. – Я намекаю на то, что предупреждать надо об отъездах!

– Но вы же меня все-таки нашли, – напомнил Хенсель. – Неделя для поисков человека – это не так много.

Шварц махнул рукой.

– Ладно, закрыли тему: до тебя, похоже, никакими силами не достучаться. Все равно последнее слово за тобой всегда, – сдался Людвиг.

Не успел Хенсель ответить что-либо, как экран погас. Шварц закрыл связь. Теперь Хенсель остался недовольным: Людвиг просто так взял – и ушел, даже не попрощавшись! И в этот раз последнее слово осталось за ним…

– Ну, что, поговорили? – крикнул Иван.

– Да, – отозвался Хенсель.

Русский снова появился рядом с писателем.

– Не буду даже спрашивать, о чем вы разговаривали, – сразу заявил он. До Ивана доносились какие-то обрывки немецких фраз, и эти обрывки он даже понимал, но вникать в суть такого напряженного разговора он не собирался.

– Правильно, – подтвердил Хенсель. Тут он вспомнил о своем намерении писать стихи, посвященные Александре. – Если ты не имеешь ничего против, я пойду: у меня есть важное дело.

– Не держу, – ответил Иван.

Хенсель покинул штаб, оставив Перова одного. Тот несколько секунд молча созерцал пустой экран, после чего сел за компьютер и стал увлеченно тыкать по кнопкам. Была одна вещь, которую Ивану необходимо было знать наверняка…

В России неделя протекала относительно спокойно. Альбен занимался своими делами, почти что отдыхал. Хенсель писал признания в стихах Александре. Сама девушка часто заходила к Хенселю поболтать. Но в Германии сейчас творилось нечто невероятное. Весь Берлин пребывал в шоке после одного заявления.

– До нас дошли шокирующие факты, – говорила ведущая новостей. – Вы не поверите: полиция Германии объявила в федеральный розыск Альбена фон Дитриха, лидера партии «Объединение», пропавшего неделю назад, за пособничество радикальной фракции «Сопротивление»! Немыслимо! Давайте послушаем, что на этот счет ответит его заместитель, Герберт Мюллер, на пресс-конференции.

Герберт Мюллер стоял за трибуной под прицелом десятка камер. Вид у него был уставший, но взгляд оставался таким же решительным. Было видно, он готов рьяно выступать.

– Герр Мюллер, вы знаете, что главу вашей партии разыскивают за пособничество «Сопротивлению»? – спросил один из журналистов. – Что вы можете сказать по этому поводу?

Лицо Мюллера омрачилось, однако в следующую же секунду он горячо заявил:

– Это все ложь. Ложь, клевета и провокация! Это попытка дискредитировать лидера партии «Объединение». Кто-то просто пытается убрать его с политической арены, вот и все, и я даже догадываюсь, кто! Я знаю Альбена, думаю, достаточно, чтобы заявить: Альбен фон Дитрих никогда бы не опустился до такой низости, чтобы помогать радикалам!

Повисла небольшая пауза. Герберт глотнул воды и продолжил:

– Мне все равно, кто отдал этот приказ. Подобные суждения в корне ошибочны, поэтому я буду выступать против любого, кто попытается подобным образом очернить честное имя Альбена фон Дитриха, пусть даже это будет сам Канцлер! Это все ложь чистой воды. Такого мое мнение, и никакая сила не сможет меня переубедить.

Сказав это, Герберт демонстративно вскинул голову, показывая свою решимость и непреклонность. Мюллер был полностью уверен в своей правоте. Если бы он только знал, что то, что он пытается отрицать, – правда…

Весь следующий день Герберт пребывал в приподнятом настроении. Эйфория от того, что он высказал свое мнение и, главное, убедил в этом себя самого, одолевала его все больше. В обеденный перерыв он находился в своем кабинете, когда неожиданно, без приглашения или предупреждения к нему явились четыре человека в форменных шинелях и фуражках. Не узнать агентов Специального отдела – внутренней спецслужбы Германии – было невозможно. Они отслеживали деятельность правых, левых, экстремистских партий и вообще занимались всем, что происходят в стране, и Герберт был очень удивлен их появлением в своем офисе.

– Герберт Мюллер? – сухо спросил один из них.

Тот кивнул.

– Да, это я. А вы кто такие? И почему вы так без предупреждения являетесь ко мне? – осмелев, стал спрашивать он, однако, похоже, его вопросы проигнорировали.

– Специальный отдел, – заявил все тот же агент, предъявив удостоверение. – Пройдемте с нами.

Это удивило Герберта еще больше. Эти странные люди появляются из ниоткуда, а теперь еще и просят пройти с ними. Неужели Герберта хотят арестовать? Но для этого нет причин! Тогда что же?

Мюллер отрицательно помотал головой.

– Нет уж, я никуда не пойду, пока не получу объяснений, – заявил он. – На каком основании вы хотите увести меня?

Агенты Специального отдела никогда не церемонятся. Они, схватив Герберта за локти, буквально вытолкали его из кабинета, удосужившись прихватить висящее на вешалке пальто. Мюллер совершенно не понимал, что вообще происходит. Его ведут под руки незнамо куда солдаты Специального отдела. Главное, что Герберт не мог понять: почему?

– Что вы себе позволяете?! – воскликнул он, пытаясь как-то вырваться. – Это произвол! Я честный подданный Канцлера, мне нечего бояться!

– Вот и не бойтесь, – ответили ему.

– По какому праву вы так со мной обращаетесь?! – не унимался Мюллер, когда на него направили дуло маузера и заявили:

– Лучше молчите, Мюллер.

Это немного остудило пыл Герберта. Конечно, ему хотелось понять, почему с ним так обращаются, однако жизнь была ему дороже любопытства. Эти люди предупреждают только один раз. После они уже стреляют на поражение. Без вариантов. Поэтому Герберту оставалось только подчиниться. Когда все пятеро вошли в лифт, Мюллеру протянули пальто с приказом:

– Одевайтесь.

Герберт скрестил руки на груди.

– Я отказываюсь что-либо делать, пока мне не объяснят причину, почему вы… – снова начал он.

На этот раз Герберта замолчать заставил щелчок, означающий готовность к выстрелу. Ему в лоб почти упиралось дуло пистолета.

– Один раз предупреждаем, второй стреляем, – произнес агент ровным тоном. – С вами хотят поговорить, поэтому не заставляйте меня нажимать на курок и нарушать приказ.

Теперь уже дуло было слишком близко, и опасность тоже. Герберт медленно приподнял руки, с опаской глядя на агентов.

– Хорошо-хорошо. Ладно, – отрывисто говорил он. – Только уберите от меня оружие.

Под прицелом Герберт был вынужден надеть свое пальто. Он и его конвой направлялись явно на улицу. Мюллер вместе со всеми вынужден был сесть в машину с тонированными стеклами. Ему не нравилась вся ситуация целиком. Еще буквально десять минут назад он сидел у себя в офисе и спокойно пил кофе, когда совершенно внезапно явились эти четверо и увели его. Это больше было похоже на похищение! Мюллер никогда не думал, что он попадет в такое. Но, самое главное, почему это происходит? Он же ничего противозаконного не делал!

– Может вы мне, все-таки, объясните, что происходит, – начал Герберт, когда ему зажали рот рукой.

– Еще хоть слово, и я вас пристрелю, несмотря на приказ командования, – раздался голос. Теперь уже не такой спокойный – с нотками раздражения.

Герберт промычал что-то невнятное в ответ, когда ему снова вернули доступ кислорода. Однако буквально в следующий момент все вокруг него расплылось в стороны и слилось в огромное нечеткое пятно. Его лишили очков. Это уже было издевательством. Герберт не видел ничего вокруг себя: только размытые очертания – и паника Мюллера нарастала с каждой минутой. У него был весьма весомый повод для этого. Герберт попытался успокоиться. Он ровно сидел, держа руки по швам и стараясь не шуметь. Он полностью осознал, в какой ситуации находится. Каждое сказанное им слово может стать для него последним, а этого Мюллер не хотел.

Его везли в штаб Специального отдела – в этом Герберт был уверен. Когда-то он читал, что членам этой спецслужбы запрещено допрашивать людей. Ага, как же. И тут Герберта осенило, с чего его вдруг так скрутили. Быть может, его последнее публичное заявление насчет Альбена навело такой шум? Скорее всего, ведь это единственное, чем такая серая мышь, как Герберт, могла привлечь к себе внимание.

Мюллер почувствовал, что машина остановилась. Кое-как он вышел из машины, после чего агенты подхватили его под руки и повели за собой, поскольку Герберт без очков ничего не видел. Мюллер виду не показывал, но его сердце бешено колотилось. В этой ситуации Герберт мог предположить любой из возможных исходов, однако больше всего он боялся двух: тюремной камеры и выстрела в затылок без объяснения причин. У Мюллера был повод для страха.

Наконец, Герберта усадили на кресло. Мюллер осмотрелся. Хоть он почти ничего не видел, он заметил силуэт человека перед ним. Некоторое время они молчали, после чего Герберт спросил:

– Где я нахожусь?

– Оглядитесь вокруг, и вы поймете, – раздался голос ответ.

– Проблема в том, что у меня плохое зрение, и я ничего не вижу, поэтому я попросил бы ваших друзей вернуть мне очки, – попросил Мюллер, выставив вперед ладонь. В тот же момент у него в руках оказался его незаменимый аксессуар. Молодой политик надел очки, и мир вновь встал на свои места. Герберт находился в тускло освещенном кабинете. На стенах висели какие-то плакаты, графики и схемы. Перед Мюллером за столом сидел черноволосый человек в форме, как у тех агентов. Только у собеседника Герберта на плечах и воротнике виднелись нашивки. Шеф Специального отдела.

«Куда я попал? Уж не в гестапо ли?» – промелькнула мысль в голове у Герберта, однако была тут же отброшена.

– Я понятия не имею, где нахожусь, – заявил Мюллер. – Я не был здесь раньше, но могу предположить, что это штаб Специального отдела

– Ваши предположения верны, – ответил шеф.

– Но зачем вы меня сюда привели? – спросил Герберт. – Насколько я знаю, ваша организация отслеживает дела различных партий…

– Именно поэтому вы сейчас сидите передо мной, герр Мюллер, – перебили его. – Ваше последнее заявление касательно Альбена фон Дитриха произвело настоящий фурор.

– Я так и знал, – прошептал Мюллер себе под нос.

– Однако вы слишком рьяно заявляли о его невиновности, – продолжал собеседник.

– Потому что это так, – заявил Герберт. – Альбен фон Дитрих не причастен к «Сопротивлению» никак. Тот, кто объявил его в розыск, я полагаю, питает личную неприязнь к нему!

– Вы будете удивлены, но приказ о его аресте отдал лично канцлер Кёниг.

Герберт устремил удивленный взгляд на собеседника. Неужели сам Канцлер решил убрать Альбена с политической арены?

– Сам Канцлер?! – ошарашенно переспросил Герберт.

– Именно, – ответил его собеседник, а затем перевел тему: – Вы так громогласно заявляете, что фон Дитрих невиновен, хотя данные подтвержденные. Отсюда отходят две версии, и первая версия говорит о том, что вы, герр Герберт Мюллер, его сообщник.

Сказав это, шеф СО оперся руками о стол и устремил грозный взгляд на Герберта. Тот оробел. Его пытаются записать в радикальную фракцию совершенно безосновательно, а он даже не может возразить, потому что его охватывает душащий страх! Герберт просто непонимающе смотрел на собеседника, не в состоянии сказать и слова.

– Вторая версия предполагает, что вы слепо доверяете этому фон Дитриху, совершенно не подозревая о его тайной жизни. Такое бывает в случаях, когда харизматичный лидер обирает вокруг себя толпу последователей и не дает, при этом, исчерпывающей информации о цели своих действий, – продолжил тот. – Однако вам придется в это поверить, ибо у нас есть доказательства.

– Доказательства? – пролепетал Герберт, придя в себя. – Какие могут быть доказательства того, чего нет?

Ответом на это явилась папка с файлами, переданная Герберту. В ней содержалось досье на Альбена, какие-то таблицы, графики, отчеты, приложенные к ним фотографии, но больше всего поразили Мюллера переписки и записи телефонных звонков Альбена фон Дитриха. Получается, агенты Специального отдела нагло и бессовестно прослушивали все его разговоры и читали его письма! Мюллер был этим крайне возмущен. Слежка за гражданами нарушала одно из неприкосновенных прав человека – право на личную жизнь. Какие бы цели ни преследовались, это возбранялось.

Герберт поднял глаза на начальника штаба. В его взгляде читался упрек и недовольство.

– Вы следили за ним, подслушивая все разговоры, – произнес Мюллер. – Это незаконно, и вы сами это знаете.

– Это все ради благих целей, – заверили его.

– Ради абстрактных «благих целей» вы готовы переступить через непреложные права человека?! – теряя терпение, воскликнул Герберт. – Вспомните: в истории уже были подобные инциденты, и, как правило, ничем хорошим это не кончалось.

Однако его заявление было проигнорировано шефом Специального отдела. Тот произнес:

– Разумеется, вы никому об этом не скажете.

Такое заявление очень удивило Герберта. Мюллер скрестил руки на груди.

– Это почему же? – хмыкнув, поинтересовался он. – Если вы следили за фон Дитрихом, где гарантия того, что вы подобным образом не прослушиваете разговоры других граждан? Конечно, я заявлю об этом! А что мне помешает?

Позиция Герберта в этом вопросе была очевидна. Молодой политик из партии, которая, как они сами утверждают, отстаивает права народа, все больше раздражал шефа Специального отдела. Мюллер был уж слишком уверен в своей правоте. Его слепая преданность фон Дитриху и делам партии могла привести к весьма неприятным для него самого последствиям. Но заявления подобного рода, которые он сейчас клялся сделать, могли расшатать всю систему. С Мюллером надо было что-то делать.

– В таком случае на вашем компьютере будут найдены некие компрометирующие документы, свидетельствующие о вашей причастности к «Сопротивлению». Вас арестуют и будут судить за пособничество радикальной фракции и государственную измену, – спокойно ответил шеф Специального отдела, откинувшись на спинку своего кресла.

Раздражение на лице Герберта сменилось напряжением. И снова он столкнулся с суровой реальностью. Либо он будет держать рот на замке, либо его самого упрячут под замок. Выбор невелик. Герберт совершенно не собирался молчать о том, что он узнал, однако перспектива пойти под суд за пособничество радикалам его не устраивала больше. Мюллер поджал губы и опустил голову.

– Это шантаж, – заявил он, исподлобья глядя на собеседника. – Давление на политического деятеля.

– Это все ради вашего же блага, – ответил тот. – Я всего лишь предупреждаю вас о том, что может произойти, если вы не будете держать язык за зубами. Вы слишком много говорите, Мюллер, и в этом вся трудность. Так что будьте хорошим мальчиком и помалкивайте.

На этот раз Герберт героически промолчал. Шеф позволил себе улыбнуться уголком рта. Наконец-то Мюллер усвоил урок.

– Мы наблюдаем за фон Дитрихом уже довольно давно, и его деятельность стала постепенно вызывать подозрения, – заговорил шеф СО, поднимаясь с кресла. – По личной просьбе Канцлера мы следили за этим человеком, и наши опасения подтвердились. Доказательства лежат сейчас перед вами.

Герберт скользнул взглядом по папке со злосчастными бумагами.

– Мне все равно, кто приказал вам следить за фон Дитрихом, пускай даже сам Канцлер, – заявил он. – Это все клевета и попытка очернить Альбена. Никогда в жизни я не поверю в эту чушь!

Сказав это, Мюллер устремил решительный взгляд на шефа Специального отдела. Тот покачал головой.

– Ваша позиция мне предельно ясна, – сухо заявил он, глядя на сидящего Герберта сверху вниз. – Моей задачей было предупредить вас о последствиях ваших возможных действий. Помните: один неосторожный шаг, одна случайно произнесенная фраза, и вся ваша карьера и жизнь полетят в бездну позора, от которого вы вряд ли сможете избавиться.

Герберт еще несколько секунд сверлил человека в черной форме гневным взглядом, не стесняясь демонстрировать свое неодобрение и недовольство. Что он себе позволяет? Кем бы он ни был, это уже переходит все рамки. Однако Герберт не может ничего предпринять: у него теперь оказались связаны руки. Перспектива подвести Альбена, где бы он сейчас ни был и в каком положении ни находился, не устраивала его больше, чем давление, с которым Мюллер справлялся слабо. Но на этом разговор был окончен. Герберт Мюллер не сказал больше ничего и в сопровождении своего эскорта покинул кабинет начальника штаба. Тот еще несколько секунд стоял молча. С политиками столько возни, а особенно с этими «правозащитниками» из «Объединения». Они вечно стремятся высказывать свое мнение, лезут под руку со своими предложениями, что не всегда бывает уместно. Вся суть этого разговора заключалась в том, чтобы как следует надавить на Герберта, даже запугать его, показать, кто должен вести эту партию. Пока что удалось заставить Мюллера замолчать, но надолго ли это? Наконец, хозяин кабинета подозвал к себе человека в форме, стоящего в тени возле двери.

– Полковник, присмотрите за этим Гербертом Мюллером, – попросил шеф. – Мне кажется, с ним могут возникнуть серьезные трудности.

Хождения по коридорам штаба в сопровождении агентов Специального отдела явно были не по душе Герберту. Он чувствовал себя, словно под прицелом. Но ведь так оно и было. Эти люди могли выстрелить в любой момент. Мюллера больше волновало то, что он услышал. Канцлер объявил в розыск Альбена за причастность радикалам «Сопротивления», и сам Герберт тоже может обнаружить свое имя в этих списках. Давление со стороны шефа СО было больше похоже на угрозу. Вот так людей, которые желают что-то изменить в стране к лучшему, заставляют молчать и безмолвно взирать на все происходящее. Жизнь в тюрьме, ложь в эфире… Герберт давно подозревал, что в Германии все не так гладко, как кажется, а теперь он знал это наверняка, однако у него были связаны руки. Он, Мюллер, оказался под колпаком. Даже зная правду, он вынужден был молчать: мало ли, где притаилась опасность. У Специального отдела повсюду шпионы.

Выйдя, наконец, на свежий воздух, Герберт смог вздохнуть с облечением: его выпустили на свободу живым. Вдохнув полной грудью, Мюллер первым делом нашел на доме табличку с названием улицы. Он был достаточно далеко от своего места работы, однако решил, что прогуляется пешком. Дул ветер. Герберт поднял повыше воротник пальто, вжал голову в плечи и, засунув руки в карманы, уныло поплелся обратно в офис.

Настроение Герберта было безнадежно испорчено. От былой радости не осталось и следа. Вместо этого появилось чувство угнетенности, острой беспомощности и безнадежности. Осознание того, что он ничего не может сделать, подавляло все остальное. Герберт чувствовал себя потерянным. С загадочным исчезновением Альбена словно весь мир свалился на плечи Герберту. Мюллер крутился, как белка в колесе, из стороны в сторону, стараясь везде успеть, и все это его изматывало. А теперь ко всему этому добавилось еще и чувство безысходности. Страшные вещи сейчас творились в мире, и случай Герберта, скорее всего, вовсе не единичный. Быть может, где-то за границей тоже используют подобные меры контроля. Но это не оправдывало их использования! Это нарушение прав человека! Но какая сейчас уже разница, когда определенные люди сами подстраивают под себя все правила.

Вернувшись в офис, Герберт первым делом написал электронное письмо Альбену. В нем он рассказал, что фон Дитриха объявили в розыск, а сам Герберт, после заявления о его невиновности, оказался под колпаком Спецотдела. Мир катился в неизвестном направлении.

Отправив письмо, Мюллер окинул тоскливым взглядом свой кабинет. Герберт был издерган и загнан в угол, и это его угнетало. Допив уже остывший кофе, он развернулся к окну. Начало марта. Снег начинал таять, обнажая грязную землю. Именно это сейчас видел Герберт и в происходящем: лощеная маска Спецотдела была снята перед ним, и Мюллеру открылась темная правда о том мире, где он живет. Все было устроено слишком сложно, но затушевано так, что не за что зацепиться. Альбена в Берлине сейчас очень не хватало. Мюллер очень надеялся, что фон Дитрих все-таки прочитает его письмо и напишет ему ответ хоть в пару строк.

Альбен не упускал из виду новостей своей страны, и он был весьма удивлен известием о том, что его разыскивают за пособничество «Сопротивлению». Первый вопрос, который возник у Альбена: как они узнали? Ведь он действительно работал на подпольную фракцию, но тщательно маскировался. Каким-то образом Канцлеру стало известно, что фон Дитрих – двойной агент. Это сильно усложняло ему жизнь. Он все еще являлся лидером «Объединения», и подобные высказывания в его адрес могли отрицательно повлиять на всю его партию, а подставлять своих людей под удар из-за своих просчетов и ошибок Альбен не хотел бы.

Но уже второй раз Альбена брали за живое слова Герберта Мюллера. Его коллега был так уверен в невиновности своего начальника, что, похоже, сам в это поверил. В этот момент Альбену стало ужасно неловко. Если бы только Герберт знал, что пытается оправдать человека, который действительно совершил то, в чем его обвиняют… Мюллер безгранично доверял Альбену, и тот, в свою очередь, старался не злоупотреблять его доверием. Одна только мысль о том, что все эти годы он обманывал Герберта, словно нож, впивалась в душу информатора. Мюллер был слишком хорошим человеком, чтобы вот так страдать из-за ошибок Альбена.

Сам не зная, зачем, информатор потянулся проверить почту. Ему уже давно никто не писал, поэтому фон Дитрих весьма удивился, увидев новое непрочитанное сообщение. Игнорировать его он не стал, тем более, в теме письма было написано: «Не игнорируйте это сообщение, пожалуйста!» Это было письмо от Герберта Мюллера, и звучало оно так:

«Дорогой герр Альбен,

Я надеюсь, что вы читаете сейчас это письмо.

Я понятия не имею, где вы находитесь и следите ли вы за происходящим в Германии, но спешу вам доложить пренеприятнейшую новость, которая повергла меня самого в ужас: вас разыскивают за пособничество «Сопротивлению». Представьте себе! Это же немыслимо! Как они смеют очернять ваше честное имя! Но, чем я еще больше был удивлен, вас объявил в розыск лично канцлер Кёниг. Ужас! Я не верю в это. Поэтому публично высказал свое мнение по этому вопросу: это все клевета! Вас просто решили убрать с политической арены, потому что вы слишком сильный противник.

Но это еще не самое интересное. Сегодня, буквально пару часов назад ко мне в офис явились агенты Специального отдела, затолкали в машину и увезли не понятно куда! Если вы услышите, что агентам Специального отдела запрещено допрашивать людей и оказывать давление на политических деятелей, не верьте этому! Они притащили меня в офис, начали мне демонстрировать всяческие бумажки, которые, якобы, доказывают вашу вину. Но это же глупость! Вы ни в чем не виновны. Я им так и заявил. После этого произошел еще один прецедент, о котором я, пожалуй, умолчу, иначе я не знаю, буду ли я жив в следующие два дня или меня арестуют. Скажу одно: я под колпаком, герр Альбен. У меня связаны руки, и я ничего не могу поделать со сложившейся ситуацией. Я вынужден сидеть и наблюдать за происходящим. Меня душит безысходность и невозможность предпринять что-нибудь.

Вам сейчас небезопасно возвращаться в Германию. Обстановка накаляется, жизнь меняется и, увы, не в лучшую сторону. Подобно снегу, обнажающему грязную землю, чем глубже мы погружаемся в современность, тем больше она нам омерзительна…

Герр Альбен, прошу вас, заберите меня отсюда! Я на грани отчаянья. Я так больше не могу! Куда угодно, хоть на Аляску, но заберите!

Надеюсь, вы все-таки это прочитали.

Всецело Ваш

Герберт Мюллер».

Альбен тяжело вздохнул и подпер голову руками. Он перечитал это письмо еще раз, потом еще раз. И каждый раз, видя, как из-за него мучается Герберт, он осознавал, что все это время вел себя в высшей степени цинично по отношению к нему. Умоляющий тон голоса Герберта, который фон Дитрих слышал в своей голове во время прочтения письма, заставлял информатора чувствовать себя неуютно. Фон Дитрих столкнулся со сложностью своей работы, про которую он рассказывал Александре: ты вынужден врать своему окружению, чтобы оставаться в тени. Понимание того, что он обязан постоянно носить маску, скрывая свое настоящее лицо, будет угнетать Альбена всю его жизнь. Если бы Мюллер знал, что Альбен ведет двойную жизнь, был бы он так предан ему? Стал бы защищать, несмотря на обличающие документы? Альбен не знал, но полагал, что вряд ли. А народ? Стали бы они поддерживать «Объединение», зная, что Альбен помогает радикалам? Вряд ли. Стараясь выглядеть святым, он заслужил доверие и полномочия. Альбен не знал, что станет с партией теперь, когда просочились слухи о его причастности к «Сопротивлению». В любом случае, этот эффект явно не будет положительным. А родители? Что скажут они, узнав, что их сын, оказывается, подпольщик? Ну, вот и Альбена начала грызть совесть. Она подтачивала его решимость, заставляла усомниться, правильным ли путем он идет. Из всех дорог, открытых для него, он выбрал для себя тернистый и опасный путь. Однако никто не утверждал, что этот путь правильный…

Сразу отвечать на письмо Альбен не стал. Некоторое время он сидел молча. В голове Альбена роились противоречивые мысли, а чувства терзали его душу. Долго так существовать фон Дитрих не мог, поэтому информатор решил найти что-то, что поможет ему развеяться и вернет способность здраво оценивать ситуацию. В этот момент раздался стук в дверь. Кто бы это ни был, для Альбена это был лучший вариант, чем сидеть и терзать себя раздумьями. На пороге стоял человек, которому Альбен был всегда рад: Хенсель Лебнир – причем вид у писателя был счастливый. Альбен даже сам невольно заулыбался: значит, у Хенселя что-то случилось хорошее в жизни.

Лебнир плюхнулся на диван. Альбен, как и в прошлый раз, присел на край стола.

– Я погляжу, ты в приподнятом настроении, – рассудил фон Дитрих.

– Как видишь, – согласился Хенсель. – Твоя идея с написанием стихов принесла кое-какие плоды. Послушаешь? А то, мало ли, получилась какая-то околесица.

Альбен закивал. Хенсель достал из кармана черновой лист, поднялся с дивана и, встав в позу поэта, начал вдохновенно читать свои стихи. Фон Дитрих внимательно слушал товарища, и его губы расплывались в улыбке. Альбену приятно было видеть, как Хенсель радуется. В такие моменты от писателя исходила какая-то непонятная аура тепла, окутывавшая все вокруг. Именно тепла сейчас не хватало замороженному раздумьями Альбену.

Хенсель умел придумывать комплименты девушкам, однако эти его стихи были уже чем-то большим: восхвалением Александры и чуть ли не преклонением перед «юной Музой», «лукавой Джокондой» – какими только эпитетами Хенсель ни называл Александру. Альбен удивлялся, почему друг не начал писать стихи раньше. Лебнир весьма преуспел бы на этом поприще.

Наконец, когда писатель закончил читать стихи, он с надеждой посмотрел на Альбена. Тот даже похлопал, высказывая свое одобрение.

– Изумительно, – похвалил друга фон Дитрих. – Я бы так не написал никогда в жизни.

Хенсель довольно улыбнулся:

– Надеюсь, ей это понравится.

– Конечно же, понравится! Даже не сомневайся, – заверил друга Альбен.

Хенсель снова уселся на диван, устремив мечтательный взгляд в потолок. Альбен повернулся к нему лицом и заявил:

– Что-то мне подсказывает, что это не единственная причина твоего хорошего настроения.

Хенсель перевел взгляд на Альбена. Тот смотрел на Хенселя так, будто требовал, чтобы ему все рассказали.

– Ты прав, – подтвердил Хенсель. – Сегодня мы с Александрой идем гулять по ночному Петербургу.

Сказав это, он вздохнул, и с блаженной улыбкой откинулся на спинку дивана.

– Прогулка по ночному городу, говоришь, – протянул Альбен, словно подбирая слова, а затем осторожно спросил: – Вы не против, если я к вам присоединюсь?

Альбену необходимо было высунуть нос на улицу и пойти проветриться, иначе он задохнется в четырех стенах. Гулять в одиночестве по незнакомому городу Альбен не очень-то любил, а компания Хенселя и Александры его вполне устраивала.

Как только Хенсель услышал просьбу присоединиться к ним, выражение его лица сменилось с мечтательного на озабоченное.

– Ты хочешь пойти с нами? – переспросил Хенсель.

– Если вы, конечно, не против, – ответил Альбен. – Не волнуйся, я не стану вам мешать. Я лишь осознал, что мне жизненно необходимо прогуляться, а разгуливать по ночному незнакомому городу в одиночестве я бы не хотел.

Хенсель не мог отказать Альбену: это было бы как-то немного грубовато. Конечно, фон Дитрих наверняка бы понял причину отказа, но Хенсель все равно чувствовал бы себя неловко. Лебнир решил, что Александра не будет против присоединения Альбена к их прогулке, поэтому согласился. Услышав согласие, Альбен улыбнулся, а затем резко перевел тему.

– Я тут выяснил кое-что интересное. История с заговором получила продолжение, – заявил он.

Хенсель приготовился слушать товарища. Альбен развел руками, после чего произнес:

– Меня объявили в федеральный розыск, причем не абы кто, а сам канцлер Кёниг.

Лебнир несколько секунд пребывал в ступоре. Не прошло и двух недель, а Альбена уже записали в список врагов народа. Наконец, придя в себя, Хенсель прокрутил в голове эту фразу и понял, что вообще произошло. На его лице отразилось беспокойство и удивление.

– Сам Канцлер? Объявил тебя в розыск? – стал переспрашивать он.

Альбен закивал:

– Представь себе.

Лебнир теперь понял, почему Большой Босс настаивал на немедленном отъезде Альбена и Хенселя в Россию. Видимо, кому-то очень не понравился Альбен, и его решили убрать. Но теперь выяснилась другая подробность: сам канцлер Германии Адольф Кёниг объявил Альбена в розыск. С чего бы это? Все становилось еще запутаннее.

– Да ну, быть не может! – воскликнул Хенсель.

– Очевидно, может, – ответил фон Дитрих. Об остальных подробностях этого инцидента он решил пока что умолчать.

– М-да… – протянул Хенсель. – Правильно говорила Александра: стоит тебе только ступить на землю Германии, тебя сразу же арестуют. Дело становится сложнее.

Тут он встал и, похлопав Альбена по плечу, продолжил:

– Но тебе нечего бояться, пока ты в России, а если что и случится, нас же двое, и мы как-нибудь сможем за тебя постоять.

Фон Дитрих добродушно улыбнулся. Именно эту дружбу он ценил и ни на что бы ее не променял. Хенсель был одним из самых дорогих Альбену людей, и за него Альбен готов был горы свернуть. Хенсель отвечал ему тем же.

– Как же я рад, что дружу с таким прекрасным человеком, как ты, Хенсель, – тепло произнес Альбен.

Хенсель ничего не ответил, только хлопнул ее по спине и направился к выходу.

– Я, пожалуй, пойду. Надо же подготовиться к прогулке, – сказал он. – Встретимся у штаба в 22.00. Не опаздывай, а то без тебя уйдем!

Фон Дитрих проводил товарища взглядом. Хенсель жил почти что беззаботно, даже будучи лидером немецкого отдела. Альбен же в последнее время постоянно находился в состоянии беспокойства: новости, поступавшие из Германии, заставляли его волноваться и нервничать. Он вынужден был буквально разрываться между тем, что есть, и тем, как надо. Но фон Дитрих искренне надеялся, что прогулка поможет ему прийти в себя.

Но правильно ли он поступил, что напросился третьим? Альбен прекрасно понимал, что он явно лишний в этой идиллии Хенселя и Александры, но другого варианта высунуть нос на улицу могло уже не представиться. Ему оставалось надеяться только на то, что Александра прекрасно понимает его положение.

В назначенное время все трое покинули здание русского отдела и, не спеша, направились по улицам к центру города. Путь им предстоял неблизкий, но спешить им все равно было некуда. Людей на улицах стало заметно меньше, а, значит, Александра и ее компания не привлекали особого внимания. Вокруг них – пустой спящий мир. Над ними – только звезды в черном небе Петербурга. Альбену стало лучше уже оттого, что он не сидит в четырех стенах и не глядит на мир с той стороны окна, скрываясь от всего.

Этот город действительно отличался от Берлина. Длинные дома, широкие улицы, освещенные светом фонарей… И Альбену нравился этот мир. Здесь он был просто крохотной песчинкой по сравнению со всеми окружающими, а не кукловодом, держащим в руках судьбы людей. Хотя, и в Германии он такого поста очень скоро лишится, хочет этого Герберт или нет, Альбен был в этом уверен. И тогда фон Дитрих перестанет быть политиком и окончательно станет информатором. Он перестанет колебаться между двумя сторонами и, наконец, примет одну сторону: сторону «Сопротивления». Но, постойте, как же Герберт и вся партия? Как бы Альбен ни хотел остаться с ними, «Объединение», скорее всего, само скоро исчезнет как партия, и тогда будет уже все равно, кто и где.

Из тяжелых раздумий о судьбах людей его вырвал голос Александры.

– Дома, редкий горящий свет, народу меньше, машин тоже… – перечисляла она. – Мир кажется таким умиротворенным…

– И никто не знает о тайной жизни города, – добавил Хенсель.

– Как никто не знал о моей тайной жизни, – подумал фон Дитрих.

Тут Александра обратилась к немцам с необычной просьбой:

– Раз вас тут двое, можете кое-что мне рассказать?

– Конечно, что вашей душе будет угодно, – согласились оба.

– Расскажите мне, пожалуйста, о вашем мире, – попросила Саша.

Хенсель и Альбен обменялись удивленными взглядами. Саша просила рассказать о Германии так, будто речь шла о цивилизации с другой планеты. Для Александры все, что находилось за пределами России, пока что являлось неизвестной землей, о которой она толком ничего не знала. Появление этих двух немецких товарищей дало ей шанс понять мир, в котором она существует. Быть может, они расскажут ей обо всей Европе? Александра решила попросить и об этом. Идти им еще долго: целая ночь впереди.

– Ты так об этом говоришь, будто мы пришельцы из других миров, – усмехнувшись, сказал Хенсель.

– Ну, ты же сам говорил, что Россия – это не Европа, а отдельный неповторимый мир, – напомнила Саша. – Значит, в обратную сторону должно работать то же самое правило.

Хенсель не нашел, что ответить. Альбен снисходительно улыбнулся. Хенсель был прав: Саша еще ребенок. Ей интересно все, что ее окружает, поэтому она старается заполнить белые пятна информацией, пускай и самой бесполезной: лучше обладать хоть какими-то знаниями, чем не обладать ими вообще, верно?

Троица шагала по ночным улицам города. Хенсель и Альбен рассказывали о своей стране, о достопримечательностях, о людях, о традициях – обо всем, о чем их спрашивала Александра. Отчасти немцам было приятно такое внимание к себе и своей стране.

Саша внимательно слушала рассказ. Девушку удивляло, насколько Европа отличается от России по всем параметрам, начиная от планировки городов и заканчивая гражданами, их менталитетом и традициями. Суть этих различий была вполне очевидна: два государства в разных частях света, развивавшиеся в разные периоды и прошедшие разные стадии своего развития. Разные люди, разные взгляды и точки зрения. Но это была только одна грань Европы: в других странах также все обстоит совершенно по-другому.

Однако Саша обращала больше внимания на самого Хенселя. Тот воодушевленно рассказывал, периодически жестикулируя и переглядываясь с Альбеном. Пряди его волос от этого плавно покачивались из стороны в сторону. Этот немного странный, но открытый и добрый молодой человек всерьез заинтересовал девушку. Александру манило к нему, словно каким-то невидимым магнитом. Саша поймала себя на мысли, что он довольно симпатичный. Но с чего бы это вдруг? Девушке пришлось признать, что ей действительно нравится Хенсель. Так странно было ощущать какое-то новое чувство, которого раньше никогда не было.

– Вы ведь выросли в Берлине, да? – поинтересовалась Саша.

– Нет, – в один голос ответили оба немца.

Александра удивленно посмотрела на них.

– Вы не из Берлина? – спросила она.

– Мы живем в Берлине, это так, – подтвердил Альбен, – но родились мы в другом месте на другом краю Германии.

В глаза девушки читался интерес. Появился новый вопрос, ответ на который Саша решила поскорее найти.

– Откуда же вы тогда? – спросила она, переводя взгляды с Хенселя на Альбена.

– Кельн, – ответил Альбен. – Это рядом с Дюссельдорфом.

На мгновение лицо девушки приобрело задумчивое выражение.

– Это запад? – для верности спросила она. Получив согласие, Александра продолжила расспрос. – То есть, вы давно дружите?

Хенсель добродушно улыбнулся.

– Дольше, чем ты можешь себе представить, – тепло произнес он. – С раннего детства и по сей день. Уже больше двадцати лет.

Лицо Александры выражало ее искреннее удивление. Получается, дружба этих двоих длится, возможно, дольше, чем жизнь самой Саши. Но это же так долго! Девушка недоумевала, как такое может быть.

– Так бывает? – спросила она.

Хенсель развел руками:

– Как видишь.

– Но это же сложно, – напомнила Саша. – Сохранять теплые чувства друг к другу на протяжении двадцати лет, несмотря ни на что.

– Ну, отношения с другими людьми никогда не были простым делом, – произнес Альбен.

– И все-таки, расскажите о своей дружбе, – попросила Саша. – Я попробую понять, как это возможно.

Альбен и Хенсель переглянулись.

– Никто из нас уже не помнит, как это началось, что вполне очевидно, – начал рассказ Лебнир. – Мы с Альбеном учились вместе в школе, что еще больше нас сближало. Это было счастливое время, когда мы еще не знали ни о «Сопротивлении», ни о большой политике. Мы беззаботно запускали воздушных змеев на полях, ходили купаться… Я часто бывал у Альбена в гостях. Это место, его особняк на Рейне, было для меня вторым домом.

– Как и моя квартира на Александерплац, – вклинился Альбен. – Ты почти живешь у меня.

Это было простой констатацией факта. Никакого укора или недовольства не звучало в словах Альбена. Фон Дитрих любил общество Хенселя: с писателем можно было поговорить обо всем, о чем только можно. Даже в худшие моменты, когда Альбен просто сидел и молчал, одно присутствие Хенселя успокаивало его. Лебнир был одним из тех немногих людей, которому Альбен всецело доверял и на кого был готов положиться, что бы ни случилось.

– Поверишь или нет, Саша, но я сам оказался в Берлине из-за Альбена, – продолжил писатель. – Окрыленные навязчивой детской мечтой о мире во всем мире, мы, после окончания школы, отправились в Берлин в университет, учились вместе. Это было непросто. Сколько всего с нами приключилось там, и каждый раз Альбен вытаскивал меня из неприятностей. Если бы не он, меня бы уже успели вышвырнуть оттуда десяток раз, не меньше!

Саша хихикнула. Она сама еще была студенткой четвертого курса, так что она прекрасно понимала, какие комичные и не только ситуации случаются в университете. Можно сказать, это время – последние мгновения уходящего детства, когда ты уже не ребенок, но еще не взрослый. Можно дурачиться, однако не стоит забывать о цели своего пребывания в университете.

– Ну, не забывай, что, периодически доставалось нам обоим, – напомнил фон Дитрих. – Особенно после сессий… Когда, после твоей фразы «Давайте праздновать!», наступала массовая амнезия, а под утро мы, чуть ли не всей группой, просыпались не понятно где, судорожно пытаясь вспомнить, что же было вчера.

Сказав это, Альбен посмотрел на Хенселя с заговорщической улыбкой, как бы говоря: «Я все еще помню! Не надейся отвертеться». Хенсель закусил губу.

– Это было только один раз, – напомнил он. – Ну, хорошо, два.

Однако Альбен продолжал так же требовательно смотреть на Лебнира, скрестив руки на груди.

– Ну, ладно, еще по случаю выпускного вечера погуляли… – смущенно произнес Лебнир. – Можно же пару раз в жизни… Заметь, я же после этого по барам не разгуливал!

– Да, потому что каждые две недели я, вот уже как пять лет, выгуливаю тебя до ресторана за свой счет, – заявил Альбен.

Александра рассмеялась. Вот это дружба! Спустя столько лет, прошедшие огонь и воду, несмотря на все трудности жизни, они остаются такими же близкими друзьями. Саша завидовала Альбену с Хенселем: у нее самой друзей никогда не было, даже приятелей – Иван был большим, семьей. Поэтому Александра уже записала Хенселя Лебнира в список своих друзей. Судя по отзывам Альбена, это действительно был очень хороший человек.

– Говорят, что даже самое лучшие друзья тоже ссорятся, – произнесла Саша, – и то, насколько быстро они помирятся, свидетельствует о том, насколько дружба крепкая.

Хенсель устремил удивленный взгляд на Сашу.

– Намекаешь на то, как часто мы ссоримся? – спросил он.

– Ссоритесь ли вы вообще, – поправила девушка. – Или на вас это негласное правило не распространяется?

Ответ последовал почти мгновенно, и этот ответ очень удивил Сашу.

– Никогда, – ответил Альбен.

– Никогда мы еще не ссорились капитально, – вторил ему Хенсель. – Конечно, иногда бывают разногласия, но до споров и ссор не дело доходит никогда.

Александра даже рот открыла от удивления.

– Серьезно?! – спросила она.

– Серьезнее некуда, – подтвердил писатель.

Наконец, они дошли до Троицкого моста через Неву. По широкой реке плыли крупные льдины. В черной воде отражалось такое же черное небо с маленькими светящимися точками, покачивающимися на волнах, подсвеченные бастионы Петропавловской крепости на острове и огни моста. Время клонилось к полуночи. Центр города. Даже здесь находились люди, которые не спали ночью: по мосту мимо революционеров то и дело проезжали машины, иногда промелькивали силуэты людей. Северная столица никогда не засыпала.

Хенсель остановился и запрокинул голову. Над ним была только безоблачная мгла, усеянная звездами. Именно за этот незабываемый вид писатель любил ночь. В такие моменты на него накатывало непонятно чувство таинственности и непреодолимое желание творить. Его очаровывала романтика ночи.

– Красота какая, – раздался тихий голос Альбена. Информатор стоял, облокотившись на перила моста, и с мечтательным видом созерцал панораму ночного Петербурга. В Берлине такого не увидишь. Альбена все больше поражал этот город, более спокойный, нежели немецкая столица, а ночью такой завораживающий…

– Вам нравится? – спросила Александра.

– Очень, – ответил Альбен. – Это ваш мир. Ваш дом… Но почему-то мне хочется тут остаться.

– Все, кто бывают в нашем городе, хотят здесь остаться, – с улыбкой произнесла Саша. – Люди пытаются найти здесь то, чего они не могут найти у себя в городе.

– Например, убежище, – прошептал Альбен самому себе.

– Например, счастье, – неожиданно произнес Хенсель. – И я, кажется, его нашел.

Альбен повернул голову к Хенселю и загадочно улыбнулся. Писатель поймал на себе еще и заинтересованно-удивленный взгляд Александры. Только тогда он понял, что опять транслировал свои мысли вслух. Но, что сказано, то сказано. Хенселю было уже не отвертеться от расспросов. Альбен, как он полагал, давно уже понял, что к чему. Фон Дитрих похлопал друга по плечу и произнес:

– Я вас оставлю – пойду вперед. Думаю, я здесь сейчас буду лишним.

Сказав это, он направился дальше по мосту, а Хенсель и Саша остались одни. Проводив информатора взглядом, Александра спросила:

– Что он имел в виду?

Хенсель вздохнул и на мгновение погрузился в свои мысли. Второй раз ему не простят ответ «Да так, ничего, не бери в голову». Лебнир уже слишком далеко зашел, чтобы отступать назад. Но что ей сказать? Что сделать? Если Хенсель прямо сейчас перед ней на колени встанет и станет читать любовные признания, она вряд ли это оценит. Если Лебнир будет темнить, это только разожжет интерес Саши, и она станет только сильнее допытываться. А что если просто чмокнуть ее и ретироваться? Нет уж, так Хенсель точно не поступит: это идиотизм! Писатель бросил взгляд на удаляющийся силуэт Альбена. Его совет сейчас был бы очень кстати. Только у Лебнира не было времени спрашивать совета. Он остался один на один с девушкой, которую он по-настоящему любит, но боится об этом сказать. Почему? Не потому, что за ней стоит лидер русского отдела, а потому что он боялся. Боялся чего? Скорее всего, боялся быть отвергнутым. Столько раз он встречался с девушками, но ни одной из них он не говорил этих заветных трех слов. За эти недели Хенсель обнаружил у себя чертову уйму слабых мест, где он ничего не мог сделать. И это было как раз самое больное место.

– Саша, – начал он, пытаясь подобрать нужные слова, что у Хенселя получалось слабо.

– Да? – отозвалась девушка, с мечтательным видом, глядя на небо.

Повисла пауза. Хенсель старательно пытался придумать, что ему сказать еще. Когда он понял, что сказать он все равно ничего не может, он решил плюнуть на последствия и сделать. Он наклонился к Саше и поцеловал ее в щеку, после чего буквально сгреб в охапку и прижал к себе, уткнувшись носом ей в макушку.

Все произошло так быстро, что Александра толком ничего не успела понять. В ее памяти отпечатались только определенные моменты: холодные губы Хенселя, касающиеся ее щеки, руки писателя, обнимающие ее… Несколько секунд девушка пребывала в состоянии ступора. Что происходит? Получается, между ней и Хенселем, оказывается, что-то большее, чем обоюдная симпатия. Александра тепло улыбнулась и обвила Хенселя ручками.

– Я не смог ничего сказать, – наконец, произнес Лебнир. – Поэтому… в общем, вот.

– А, может, и не надо ничего говорить? – спросила Саша, подняв зеленые глаза на писателя. – Зачем слова? Они значат, зачастую, гораздо меньше, чем поступки.

Лебнир улыбнулся.

– Ты так думаешь? – поинтересовался он.

Саша закивала.

– Когда слова заканчиваются, люди переходят к действиям. Или же люди начинают действовать тогда, когда слова уже ничего не решают или попросту бессмысленны, – сказала она. – Так Ванечка говорит.

Хенселю полегчало. Хотя бы Александра не пошлет его куда подальше, в этом он уже убедился. Но это не отменяло вопроса, что делать дальше? У Хенселя все еще оставался козырь в рукаве: его стихи. Как только они снова окажутся в штабе, Хенсель тут же передаст их Александре. Так он решил, значит, так и будет.

Альбен неторопливо шел по мосту, засунув руки в карманы. Никаким образом он не хотел мешать Хенселю и Александре строить их отношения, что было вполне объяснимо. Фон Дитрих остановился и обернулся. Хенсель и Саша стояли в обнимку. Казалось, весь мир вокруг них перестал существовать. Альбен улыбнулся. Он был несказанно рад за друга. Информатор продолжил свой путь по мосту, но какая-то навязчивая мысль била его в висок. У Хенселя все в жизни складывается. А он что же? А он один, как всегда. Информаторы, зачастую, одиноки. Но Альбен не был одинок. Знакомство с Сашей не исключало Хенселя из списка близких Альбена. Даже наоборот, это только укрепит их дружбу, поскольку наличие проверенного временем товарища облегчало жизнь самому Хенселю. Но ведь у Альбена еще есть Герберт, отношения с которым Альбен намеревался поддерживать вне зависимости от того, что будет с ним и партией. Да, Альбен вовсе не был одиноким. Друзей много не бывает. Поскольку Герберта Альбен считал своим другом, а не просто подчиненным, его и Хенселя фон Дитриху вполне хватало.

«Чистый мир. Другой мир. Несмотря на внешний холод этой страны, здесь тепло. Теплее, чем дома. Но почему? Почему мне хочется задержаться в России, когда я мог бы с таким успехом тосковать по родной стране?» – в голове Альбена скапливались десятки вопросов без ответов. Информатор просто шел и думал о чем-то непонятном, однако от этих непонятных мыслей он не мог отвязаться. Видимо, одиночество и черное небо над головой заставляли его о чем-то задуматься.

Альбен дошел до Сенатской площади, все еще запорошенной мокрым снегом, и какая-то неведомая сила заставила его остановиться. Перед информатором предстал величественный монумент: всадник на вздыбленном коне, указывающий куда-то вперед. Медный Всадник – один из символов Санкт-Петербурга. Альбен обошел монумент со всех сторон, чтобы получше его рассмотреть. Копытами конь придавливал к земле змею. Возможно, змея символизировала все несчастья и трудности, которые пережила Россия на тот момент. Альбену этот вариант казался вполне приемлемым. Значит, всадник – первый император Российской Империи, Петр I‒ является собирательным образом самой России, что прошла через испытания, и то, что он указывает вперед, вовсе не случайно. Продвижение, прогресс, будущее. Именно такую трактовку дал Альбен памятнику, но не факт, что она была единственной, и, что самое главное, верной. Фон Дитрих решил проконсультироваться по этому поводу с Иваном или Александрой.

Альбен вздрогнул и обернулся, когда почувствовал удар в спину. Послышался звонкий смех, такой знакомый… Хенсель. На этот раз, если бы фон Дитрих инстинктивно не выставил вперед руки, то получил бы по лицу снежком. Писатель снова рассмеялся. Он успевал радоваться жизни даже в такой напряженной обстановке. Альбену так не хватало этой способности.

– Что ты творишь? – слегка сердито спросил Альбен. – Нападать со спины – удел трусов!

– В таком случае, я самый главный трус на планете, – ответил писатель и запустил в Альбена еще один снежок.

– Так, значит?! – воскликнул тот, отряхивая шапку. – Ну, держись!

Ну, вот, теперь и Альбен дал волю своим эмоциям. Он и Хенсель стали забрасывать друг друга снежками. Александра с умилением взирала на эту картину: двое взрослых мужчин, информатор и лидер отдела «Сопротивления», играют в снежки, словно дети. В час ночи на Сенатской площади в Санкт-Петербурге. Последний нерастаявший снег вернул серьезным людям последние мгновения светлого прошлого, не омраченного никакими трудностями. Александра вздохнула. Ей бы самой хотелось бы вернуться в детство, где была бы она, ее брат, семья, друзья… Если бы оно у нее было. У Саши не было детства. Несмотря на всю свою детскость и добродушие, у Саши была искалеченная психика. Ей требовался человек, который любил бы ее, поддерживал, заменял ей и семью, и друзей одновременно. Всю свою жизнь Саша искала такого человека и, похоже, нашла в загадочном иностранце, появившемся из ниоткуда только несколько недель назад.

Александра ловко увернулась от снежка, летевшего в ее сторону.

– Ты на чьей стороне? – крикнул ей Хенсель, однако вместо ответа получил комок снега в лицо.

– Каждый сам за себя! – отозвалась девушка. Теперь играли уже втроем. Со стороны они, наверное, до жути глупо смотрелись: девочка и двое мужчин, играющие в снежки посреди Сенатской площади в час ночи. Но игроков это совершенно не беспокоило, как и многое другое в этом мире, переживающем, возможно, свои самые тяжелые времена. Все страны—мировые лидеры сидят, словно на пороховых бочках «Сопротивления». Никто не знает, когда порох воспламенится сам или же к нему поднесут свечу. Пока что мир наслаждался шатким равновесием, и это давало возможность расслабиться.

Некоторое время спустя уставшие и вспотевшие игроки опустились на одну из скамеек.

– Давно мы так не играли, – протянул Хенсель.

– Со времени университета, вроде, – ответил Альбен.

– У нас тоже в снежки играют, – произнесла Саша. – Но я не играю.

За такой ответ она тут же поймала на себе удивленный взгляд Хенселя.

– Почему? – спросил обеспокоенный писатель.

Девушка пожала плечами:

– Не с кем. Все дружат друг с другом, а я обособленная.

Саша уже привыкла к этому, когда все вокруг нее общаются, а она – одиночка. Она к этому привыкла, но не факт, что ей это нравилось. Конечно, она предпочитала делать вид, что все в порядке, но на самом деле все обстояло очень сложно. Вероятно, здесь ее характер перекликался с характером Ивана: тот тоже скрывал свои переживания.

– Ну, теперь ты не одна, правда? – риторически спросил Хенсель, обняв Сашу. – У тебя есть Иван и я. И Альбен. Ты можешь на нас положиться: мы не дадим тебя в обиду.

Саша заулыбалась. Она понимала, что не ошиблась.

– У вас здесь так красиво. Не хочется возвращаться домой, – протянул Альбен, подняв глаза на небо.

– В гостях всегда хорошо, но дома все равно лучше, как гласит известная русская пословица, – ответила Саша.

– Ну, не скажи, не скажи, – отрицательно покачал головой Лебнир. – Для нас, сопротивленцев, нет более опасного места, к несчастью, чем наша родная страна.

– Это частный случай, – развела руками девушка. – Я патриотка, я всегда на стороне своей страны, какие бы шаги она не предпринимала. Я свято верю в то, что наша страна идет верным курсом. Как бы на меня ни смотрели, что бы ни говорили о нашей стране и нашем настоящем Президенте, я всегда буду ее поддерживать и не оставлю в трудной ситуации.

Хенсель был удивлен таким порывом. Да и Альбен тоже. На мгновение Саша напомнила ему Герберта Мюллера, свято верящего в то, что Альбен делает все правильно и сам весь из себя правильный. К несчастью, такая слепая преданность редко когда заканчивается хорошо. В этот момент информатор поймал себя на мысли, что беспокоится за молодого коллегу: как бы ни случилось чего-нибудь из ряда вон выходящего. Однако на этот раз это не вызвало депрессию или нечто подобное.

Поймав на себе взгляды иностранцев, Саша спросила, покосившись на них:

– А что вы так на меня смотрите? Не в этом ли состоит задача «Сопротивления» – отстаивать интересы народа, даже если народ от нас отвернулся? Мы пытаемся изменить мир в лучшую сторону, а, значит, мы это сделаем! Мы вернем нашего незаконно свергнутого Президента и восстановим порядок в стране.

– Кто знает, – протянул фон Дитрих. – Быть может, мы, как у вас здесь говорят, пролетим, как фанера над Парижем, и в итоге окажется, что мир не стал лучше, а наши действия наоборот, привели его к краху.

– Все действия имеют как положительное, так и отрицательное значение, – заявила Александра, скрестив руки. – Наша деятельность исключением не является. Конечно, то, что мы пытаемся сделать, приведет к определенным жертвам, и, возможно, даже немалым, но наша цель оправдывает средства.

Хенсель удивлялся этой девушке. С виду Александра казалась хрупкой и беззащитной, но у нее был свой внутренний стержень. Она свято верила в то, что «Сопротивление» пытается вести мир к процветанию. Именно вера в идеалы революции окрыляла лидеров. Александра была уверена в том, что все они идут правильной дорогой, параллельной дороге народа. Однако же чрезмерная уверенность в своей правоте, как доказала история, нередко приводила к крахам самой революции. В этом состояло ее противоречие.

– Мне бы вашу уверенность, Александра, – с сожалением сказал информатор. – Я все чаще начинаю задумываться, правильно ли мы идем. Могу сказать одно: мы идем своим путем – путем «Сопротивления», однако никто из нас не знает, правильный ли этот путь.

Повисла пауза, и эта пауза очень не нравилась писателю. Сам Лебнир никогда особо не задумывался о том, куда приведут действия «Сопротивления» Он просто шел этой дорогой, потому что его не устраивал существующий мир, и Хенсель горел желанием его серьезно изменить. Но никогда он еще не задумывался о том, правильно ли они поступают, пытаясь перекроить устои общества. Кто знает. В любом случае, хоть Хенселю и не хотелось этого признавать, все они – фигуры на шахматной доске, за которой сидят два гроссмейстера. С одной стороны – правительства, с другой стороны – загадочный Большой Босс. Только главному лидеру «Сопротивления» известно наверняка, ради чего они все это делают, но даже он не может точно сказать, чем это все кончится. Поэтому Лебнир даже не забивал себе голову подобными мыслями. Его волновали более приземленные проблемы, нежели размышления о судьбах людей.

– Признаюсь, я тоже не знаю, чем это кончится, – заявила Саша. – Но это то, во что я верю.

Девушка, не дожидаясь ответа на последнюю реплику, глянув на часы, поднялась со скамьи.

– Господа, может быть, нам пора возвращаться? – предложила она. – Пройдем по другой дороге. Думаю, к четырем-пяти утра мы будем дома.

По привычке она называла штаб русского отдела своим домом. Оно и было понятно: Ивану и Александре некуда было больше идти, кроме как туда. Штаб – единственное место, где они могли спокойно жить, не привлекая особого внимания к своим персонам и своей деятельности.

Мужчины последовали за Сашей. Они шли уже по другим улицам, проходили мимо замысловатых домиков, вокзалов… Альбен успел расспросить Сашу о «Медном всаднике». Троица успела много чего обсудить. Однако у Альбена из головы не выходило заявление Александры: их цель оправдывает средства. Быть может, это все действительно правда? В таком случае, народ должен поддержать идеи «Сопротивления». Жители стран относятся к фракции пускай и холодно, но нейтрально, пока революционеры не подорвали пару-тройку домов. Для правительств «Сопротивление» представляет серьезную угрозу, но не для народа, который, по негласному определению, «Сопротивление» и пытается защитить. Однако реакция людей совершенно непредсказуема. В запасе у Большого Босса наверняка был еще один план действий, предусматривающий некие нюансы. В любом случае, «Сопротивление» будет существовать несмотря ни на что.

Когда любители ночных прогулок вернулись в штаб, время уже перевалило за четыре утра. Однако даже в это время никто не сидел без работы. Троица столкнулась с Иваном. Лидер русского отдела тепло улыбнулся.

– Ну, как прогулялись? – спросил он.

– Отлично, – ответил Хенсель с нескрываемым восторгом. – Надо будет как-нибудь повторить!

Саша хихикнула.

– Что ж, я рад, что вы хорошо провели время, – произнес Иван и продолжил свой путь. Было видно, он куда-то очень спешит так рано. Загадкой осталось, куда.

Альбен пожал руку Хенселю

– Спасибо, что дали мне шанс выбраться из коробки, – с улыбкой сказал он. – Я более не буду вам мешать.

Сказав это, он подмигнул Лебниру и удалился в направлении своей комнаты. Саша и Хенсель проводили его взглядами, а когда он скрылся за поворотом, Саша спросила:

– Что он имел виду под вмешательством?

Хенсель взглянул на девушку, удивленно смотрящую на него самого. Лебнир взял ее за руку и повел за собой.

– Я бы хотел кое-что тебе показать… подарить, – произнес он, смотря вперед.

– Подарить? – удивилась Саша, после чего добавила. – Я люблю подарки. Особенно сюрпризы. Никогда не знаешь, что это такое, пока не откроешь.

Ребенок. Она ребенок. Пускай ей двадцать два, но она еще совсем ребенок, оказавшийся в гуще событий. Эта мысль не давала покоя Хенселю. Каждый раз он возвращался к ней. Хенсель признавал, что он любит Александру, но было среди этих теплых чувств то, что заставляло Хенселя остановиться. Он боялся, боялся ненароком причинить ей боль своими словами или даже поступками. Лебнир испытывал к Саше весьма странную смесь чувств: помимо любви, имело место быть сострадание и жалость, уживающиеся вместе. Каждый раз Хенсель останавливался на этом месте, пытаясь обдумать каждый шаг. Он никогда раньше не встречался с таким пестрым веером эмоций, поэтому ему, как никогда раньше, нужна была поддержка Альбена, чей холодный рассудок помогал Лебниру расставить все в собственной голове на свои места. Благодаря Альбену у Хенселя появилась уверенность в своих действиях, чего тому, как ни странно, не хватало. Теперь Лебнир был готов идти на все, чтобы показать Саше все, что он к ней испытывает – и ни больше ни меньше.