Особняк на Рейне. Глава 3. Декабристы (С. Д. Березовская)

Глава 3. Декабристы

Прошло три дня с момента принятия законопроекта о повышении налогов, и именно в это время это стало самой обсуждаемой новостью. Все СМИ: газеты, журналы, телепередачи, даже социальные сети – были переполнены статьями про это. Сам Берлин в это время кипел, словно пчелиный улей. На каждой улице обсуждали эту новость.

Альбен в эти дни на редкость плохо спал. Каждый раз он просыпался около четырех часов утра и не мог снова заснуть, ловя себя на мысли, что ему пора меньше загружать себя работой по вечерам, иначе так дело может дойти и до бессонницы, однако это у него получалось слабо. Как он и говорил, он думал теперь уже о другом, нежели о том проекте. Появились новые дела, которыми фон Дитрих был загружен по горло. Работы навалилось чересчур много. Каждый раз он возвращался домой уставшим и надеялся выспаться, но по какой-то непонятной причине, он снова просыпался ни свет ни заря.

На четвертый день стало еще хуже: Альбен проснулся, не известно зачем, в три часа ночи. Около двадцати минут он старательно пытался снова уснуть – безрезультатно. Тогда Альбен переоделся, ибо никогда не разгуливал по квартире в халате, налил себе чаю и устроился в кресле в гостиной с книгой. За стеклом ночной город укутывало снегом. Темный мир казался вымершим. На улицах не было почти никого, только редкое такси проезжало и скрывалось за поворотом. Все нормальные люди сейчас спали, однако нашелся такой человек, который и в такой поздний час не только не спал, но и не находился у себя дома. Имя этому человеку – Хенсель Лебнир.

Хенсель находился в штабе «Сопротивления». Не являлось секретом, что порой у него обострялась бессонница: даже когда он хотел спать, он не физически не мог уснуть. Но Хенсель быстро нашел себе занятие: либо он всю ночь сидел и печатал очередную главу, или же бесцельно шатался по ночным улицам. Теперь к этому списку ночных занятий прибавилось еще и пребывание в штабе.

Когда Хенсель вошел в главную комнату, в сам штаб, оказалось, что он был не один. Спиной к нему перед экранами стояла знакомая фигура в куртке с меховым воротником, накинутой на плечи. Этот человек удивлял Хенселя своим поведением все больше и больше за последние недели.

– Людвиг, – окликнул того Лебнир. – Не спишь?

Тот обернулся, после чего сделал глоток кофе и ответил сонным голосом:

– Как видите. За страной слежу.

Хенсель подошел к подчиненному.

– Ну, и как? – поинтересовался он.

– Неутешительно, но то ли еще будет, – произнес Людвиг. В приглушенном голубоватом свете экранов выражение его лица казалось слегка удрученным и усталым. Он продолжил спустя несколько секунд: – Вы слышали, налоги повысят.

Хенсель кивнул:

– Кто же не слышал! Это самая обсуждаемая новость.

– Я смотрел прямой эфир неделю назад. Не думал, что скажу это о политике, но фон Дитрих головой соображает. Думаю, это единственный из всей их братии, кто вообще обращает внимание на «Сопротивление» и призывает с нами считаться, – заявил Людвиг. – Единственный нормальный человек во всем их муравейнике. Грустно, что «Объединение» проиграло.

Шварц замолчал, пытаясь что-то вспомнить. Тут он извлек из кармана конверт и протянул его Хенселю.

– Кстати, вам просили передать, – сказал Шварц.

Лебнир удивленно воззрился на Людвига, после чего взял конверт и внимательно его осмотрел. На конверте красовалось только его имя, и больше ничего.

– Кто просил? – спросил Хенсель.

Людвиг пожал плечами.

– Понятия не имею, – ответил он. – Тот, кто отдал его мне, сам сказал, что его просили передать вам. В общем, складывается длинная цепочка, а искать ее начало я не собираюсь.

Лебнир повертел конверт в руках, после чего открыл его. В конверте лежали два авиабилета на утренний рейс Берлин – Санкт-Петербург, а к ним была приложена бумажка со словами: «Что-то здесь не так. Ждите». Хенсель был удивлен не только билетами, но и словами на бумажке. Кто это написал? И чего ему предстояло ждать? Лебнир был этим озадачен.

Людвиг не стал спрашивать Хенселя, что лежало в конверте, хотя и хотел. Он догадывался, что Лебнир упрячет его в карман и заявит, что это пустяки или личное. Людвиг давно привык к таким ответам, поэтому сейчас не стал даже интересоваться. Тем более, у него была причина, почему он вообще сейчас находился здесь и глушил сон кофе: он следил за страной, как и предписывал Большой Босс, а это требовало определенных жертв.

Тут Шварц услышал удаляющиеся шаги и обернулся. Хенсель покидал штаб.

– Эй, куда вы? – крикнул Людвиг ему в след.

– Пойду бесцельно шататься по улицам. Свежий воздух помогает избавиться от бессонницы, – бросил тот и ушел.

Странно. Людвиг почесал затылок. Это был уже второй раз, когда Лебнир так резко покидал штаб. В первый раз Людвиг думал о том, что же такого должен был сказать Хенселю Большой Босс, чтобы тот так резко ушел. Теперь же Шварца донимал вопрос: что лежало в конверте, раз Хенсель опять так поспешно покинул штаб? Людвиг оставил эти размышления и, глотнув кофе, опять вернулся к изучению всплывающих на экране изображений и надписей. Он следил за страной, за всем, что в ней происходит. У «Сопротивления» были повсюду шпионы, поэтому Людвиг узнавал обо всем первым.

Шварц зевнул. Почему он сейчас не спит, а находится здесь? Людвиг прекрасно понимал: он следит за страной, за всем, что происходит. Приказ Большого Босса не считался отмененным до тех пор, пока лидер подполья прямо об этом не заявит. Однако Людвиг чаще приходил к вопросу о том, что он вообще тут делает? Зачем он в это ввязался? «Сопротивление» никогда не было неким студенческим объединением. Странно, почему, но оно начинало свой путь, будучи уже хорошо организованной подпольной фракцией, набирающей обороты. Каким-то образом Большому Боссу удалось создать сразу довольно мощную ячейку общества, которая пополнялась свежими силами. Этот факт еще больше привлекал внимания к персоне Большого Босса. Шварц предполагал, что это некая важная, скорее всего, политическая фигура международного масштаба, или же мультимиллионер, или, на худой конец, важный предприниматель с обширными связями. Никто этого не знал наверняка.

Еще раз глубоко зевнув, Людвиг сделал пару глотков кофе и снова устремил свой взгляд на экраны, где мерцали разными цветами карты Германии и мира…

Покинув штаб, Хенсель очутился на ночном Курфюрстендамме. Поблескивали огнями вывески круглосуточных магазинов. Хенсель опустил на уши края шапки-ушанки и, вдохнув полной грудью аромат зимнего города, зашагал по улице в сторону центра. Лебнир шел вперед, гулял, бесцельно шатался по ночным улицам, засунув руки в карманы. Он сам не знал, почему его потянуло в центр. Хенсель мог объяснить это только тем, что его уже на подсознательном уровне тянуло на Александерплац, к дому Альбена. Сейчас было только три часа ночи, и у Хенселя было полно времени на прогулки, поэтому ему было все равно, куда идти. На Александерплац? Ну, хорошо. Оттуда до штаба «Сопротивления» можно было доехать на автобусе за полчаса. Лебнир прикинул в уме, и у него получилось, что через час, может, больше, он достигнет дома Альбена. Потом, скорее всего, повернет назад…

Хенселю очень нравился вид ночного города. Конечно, ночной Берлин сильно отличался от поразившего его воображение Петербурга с его каналами, речушками, бесчисленными мостами, узкими улочками и причудливыми домами. Берлин – одна из урбанистических столиц Германии, застроенные высотками, огромными торговыми центрами, барами, клубами – в общем, всем, что нужно современному человеку. Самый живописный вид на ночной Берлин открывался с крыш высотных зданий: при таком обзоре виден весь город. Но каждый раз, с какой бы точки ты ни смотрел, внимание сразу же привлекали подсвеченный купол Рейхстага, офисные здания Южного района и высотки Александерплац.

Спустя некоторое время Хенсель пересек Остров музеев и вышел на мост через Шпрее, протекавшую сквозь Берлин. В любое другое время года Хенсель очень любил подолгу стоять на мосту, созерцая, как под ним мирно проплывают маленькие теплоходы, а ночью в воде так красиво отражались огни… Но сейчас река была скована льдом, и снег размеренно падал на гладь. Хенсель неторопливо шел дальше по широкой освещенной улице – небезызвестной Унтер ден Линден – дальше к Александерплац. Он поднял глаза. Даже отсюда огни высоток были видны, что неудивительно, как и телевышку, которая располагалась там же, на Александерплац.

Хенсель даже не заботился о том, как он выглядит со стороны: мужчина в пуховике и шапке-ушанке, бредущий по улице в четыре утра. Но Лебнир даже не думал: он просто шел и наслаждался видом ночного города. В такие моменты Германия ощущал безмятежность и спокойствие, которое, казалось, было распространено в воздухе везде в это время суток. Писатель опустился на скамейку. Положив руки на спинку, он запрокинул голову назад и мечтательно устремил взгляд в звездное небо над ним. Казалось, все дома устремляются туда, в небо. Хенсель закрыл глаза. Он чувствовал, как снежинки падают ему на лицо и тают, скатываются вниз, оставляя на щеках влажные дорожки. Казалось, ничто не могло помешать этой безмятежности…

В момент, когда Лебнир с головой погрузился в спокойствие, мужчина почувствовал, как вибрирует телефон у него в кармане. Нехотя Хенсель открыл глаза и достал его. Пришло сообщение. Германия предполагал, что это от Людвига, которому он срочно понадобился, или, на худой конец, от Альбена, что было на него не похоже, однако номера не оказалось в телефонной книге Хенселя: он не был назван чьим-то именем. Это насторожило Хенселя с самого начала, но само содержание сообщения по не понятной причине встревожило его еще больше. «Хенсель Лебнир» – вот все, что было прислано. Писатель не догадывался, кто мог прислать ему такое странное сообщение, но он все-таки решился ответить.

«Да?»

«Дождались», – ответ последовал почти мгновенно.

Дождались. Одно это слово удвоило волнения Хенселя. Он достал из кармана бумажку, что была приложена к билетам. «Что-то здесь не так. Ждите». Хенсель дождался. Теперь у него не возникло сомнений по поводу того, кто ему сейчас пишет: не иначе, как сам Большой Босс.

«Босс?»

«Слушайте внимательно, герр Лебнир. Как я и говорил, что-то здесь действительно не так».

«Что же?»

«Я навел кое-какие справки и удостоверился: здесь заговор».

«Заговор? Какой заговор? Зачем?»

«Не зачем, а против кого. Мне известно, что целью заговора должен стать наш старый знакомый».

Хенсель задумался. Старый знакомый? Канцлер? Вряд ли: «Сопротивление» никогда о нем не беспокоилось. Тогда кто? Странное чувство тревоги накатило на Хенселя.

«Кто?» – напечатал он.

Повисла напряженная пауза, и эта тишина пугала Лебнира: он начинал опасаться худшего. Наконец, последовал ответ, но лучше бы Хенсель его не знал. Этот ответ поверг писателя в такой ужас, которого он не испытывал уже давно. Такого Хенсель не мог представить себе даже в самых кошмарных снах.

«Альбен фон Дитрих».

Дыхание Лебнира прервалось на мгновение. Сердце застучало чаще. Альбен – цель заговора? Но чьего? И почему вдруг? Неужели его деятельность поставила его под угрозу? Или же кто-то догадался, что он вовсе не так чист, как кажется… Одно другого не лучше.

«Он?!»

«Думаю, вы уже поняли, что делать с авиабилетами».

Хенсель вдруг почувствовал странную слабость, как будто руки отказывались держать телефон, а сам он вот-вот рухнет в обморок. Известие о том, что его друг находится в такой опасности, потрясло его до глубины души. Однако буквально в следующий момент он встрепенулся и вскочил со скамейки. Сейчас еще нет даже четырех утра, но Хенсель обязан был что-нибудь предпринять, тем более, сам Большой Босс дал ему все карты на руки: у Хенселя были авиабилеты. Писатель уже догадался, что с ними делать в этой ситуации: вывезти Альбена за границу, в Россию. Он хотел уже скорым шагом направиться к Альбену домой, когда пришло еще одно, последнее сообщение:

«У вас есть чуть больше часа на все. Спешите, герр Лебнир!»

Машинально Хенсель сунул телефон в карман и со всех ног понесся по Унтер ден Линден на Александерплац, вдыхая ртом холодный воздух. Чуть больше часа: в распоряжении у Хенселя было слишком мало времени. Рейс отправлялся в пять утра, возможно, на пять-десять минут позже. В любом случае, им стоило быть в аэропорту как минимум за полчаса до пяти. Если Альбен спит, это вообще чертовски усложняло дело! Хенсель мысленно молился, только чтобы Альбен сейчас не выставил его вон, что, учитывая ранние часы, было вполне возможным.

Вот, наконец, Хенсель завидел уже совсем близкие огни Александерплац. Пулей он влетел в здание, перескакивая через ступеньки и спотыкаясь, поднялся на нужный этаж, однако ему все равно пришлось вызвать лифт: Альбен жил на достаточно высоком этаже. Писатель не чувствовал одышки: сейчас он просто не думал об этом. Что есть силы, он нажал на кнопку дверного звонка и, не дожидаясь ответа, стал стучать в дверь.

– Альбен, ради всего святого, открой, это действительно важно! От этого зависит твоя жизнь, – взмолился он.

Хенсель услышал, как щелкнул замок, и, как только дверь начала открываться, Лебнир резко распахнул ее, чуть не вытащив при этом Альбена в коридор, ввалился в квартиру и, захлопнув дверь, повернул ручной замок. После этого Лебнир прямо в обуви и куртке пронесся в квартиру, почти сбив Альбена. Тот пребывал в шоке: Хенсель посреди ночи ввалился к нему в квартиру, промямлив что-то про то, что это действительно важно, и вся жизнь Альбена зависит от этого «чего-то».

Когда Альбен вернулся в комнату, оказалось, что Хенсель старательно перерывает все бумаги в шкафах, пытаясь, видимо, что-то найти.

– Хенсель, не будешь ли ты так добр объяснить мне, что происходит? – попросил он, однако ответ получил весьма неожиданный:

– Некогда объяснять!

– А ты попробуй, – раздраженно настаивал Альбен.

– Я не могу тебе ничего объяснить, потому что сам толком ничего не знаю, – заявил Хенсель, – однако могу сказать одно: здесь заговор, и ты в самом его центре!

– Заговор? – переспросил Альбен, удивленно подняв бровь. Было видно, он не верит этому. – Ты, должно быть, шутишь!

Лебнир повернулся к Альбену. На лице Хенселя застыло обеспокоенное выражение: глаза были широко открыты, он весь побледнел и тяжело дышал.

– Похоже, что я шучу? – спросил он, после чего снова стал рыскать по полкам.

Альбен приоткрыл рот, а затем снова его закрыл. Он совершенно не понимал, что здесь творится, но горел желанием это выяснить.

– Подумай, Хенсель, о каком заговоре может идти речь… – начал он, но Хенсель перебил его с неожиданным заявлением:

– Мне прекрасно известно, что ты связан с «Сопротивлением» и какую должность в нем ты занимаешь.

Повисла гробовая тишина. Альбен застыл, как громом пораженный. Хлопая ресницами, он смотрел на Хенселя, который, в свою очередь, будто сверлил товарища решительным взглядом. Откуда. Откуда, черт возьми, Хенсель узнал об этом? Альбен не мог понять: если только это не Большой Босс рассказал все ему. Но тогда причем тут сам Лебнир?

– «Сопротивление»? – переспросил золотоволосый мужчина чуть дрожащим голосом. – Не понимаю, о чем ты… Я и «Сопротивление»…

Хенсель вздохнул.

– Альбен, не ломай комедию: я знаю, что ты являешься информатором «Сопротивления», поэтому я прекрасно знаю, что лежит у тебя во внутреннем кармане пиджака, – заявил он. После чего достал из своего кармана цепочку с «крестом Сопротивления» и показал его Альбену: – Мне самому нужно тебе кое в чем признаться.

Одно заявление Хенселя Альбен как-то перенес, но вот второе он перенести уже не мог. Если пол не уйдет из-под ног фон Дитриха, то тот сам уйдет. Что и сделал Альбен: шагнул вперед, чтобы не упасть он такого потрясения. Оказывается, Хенсель тоже как-то связан с фракцией, причем, видимо, занимает высокий пост, раз Большой Босс рассказал ему об этом. Но такое может быть, только если… Нет, быть такого не может!

– Ты… связан… с «Сопротивлением»? – еле выговорил Альбен.

– Раз уж я решил признаться, то да. Но я не просто связан с ним: я возглавляю весь немецкий отдел, – признался Хенсель. Лицо его на мгновение стало серьезным. Лидер немецкого отдела и информатор встретились взглядами. Вот так сюрприз. Альбен даже в горяченном бреду не мог себе представить, что его лучший друг, с которым он знаком уже больше двадцати лет, является главой немецкого «Сопротивления» – самым главным революционером Германии и помощником Большого Босса. Конечно, Альбен не мог жаловаться на свое положение, ведь он сам был человеком, работающим непосредственно на Большого Босса. Однако такого Альбен не ожидал. И он, и Хенсель – оба хранили секреты друг от друга, и вот сейчас эти секреты вспыли на поверхность.

Лебнир схватил Альбена за плечи. Ему показалось, что товарищ вот-вот рухнет на пол.

– Альбен, пойми, дело здесь не во мне, а в тебе. Я не знаю, кто и зачем, но люди охотятся за тобой. Это не шутка: это заговор, и ты его цель, – вкрадчиво говорил Хенсель. – Прошу, доверься мне: я всего лишь желаю спасти твою жизнь.

На мгновение Альбен опустил глаза. Он все еще не мог отойти от известия, ставшего для него шоком. Хенсель знает о его тайной жизни, но, как оказалось, и сам Хенсель тоже ведет опасную игру с властью. Когда Альбен поднял глаза, в них уже не читался шок или ужас – только решимость, но с долей тревоги.

– Хорошо, – согласился он. В голосе появилась тревога и неуверенность. – Но что ты предлагаешь?

Хенсель отпустил плечи товарища.

– У нас есть чуть больше часа, – предупредил он. – Сначала оденься, как следует, а там поговорим.

Альбен послушно ушел в спальню, а Хенсель остался рыться в шкафах. Когда через пару минут Альбен вышел из спальни, на мужчине был темный смокинг с галстуком. В тот же миг в фон Дитриха полетел его дипломант.

– Собирай все документы государственной важности, все бумаги, которые хоть как-то могут изменить ситуацию в стране, – крикнул ему Хенсель. – Только, смотри, аккуратнее. Собирай все так, чтобы, если вдруг обыск, не поняли, что ты резко покидал дом.

– Если ты сам сказал, что я являюсь информатором международной подпольной фракции, то ты должен понимать, что я уже далеко не новичок в подобных делах, – ответил Альбен.

Пока хозяин квартиры собирал документы, Хенсель постоянно сверялся с часами, и время явно его не устраивало. Каждый раз Лебнир стискивал зубы и нервно стучал по полу ногой.

«Альбен, поскорее, чего же ты копаешься, – мысленно подгонял он друга, – у нас мало времени: мы опоздаем на самолет!»

Наконец, фон Дитрих собрал все самые важные документы, кинул паспорта в портфель. Альбен окинул взглядом комнату, проверяя, не забыл ли он чего-нибудь важного. Одеждой и личными вещами следовало пренебречь. Однако была одна вещь, которую Альбен просто не мог не взять. Он вернулся в спальню и вынес оттуда футляр с аккуратно уложенной туда черной скрипкой. Хенсель не был настроен брать с собой инструмент.

– Альбен, я понимаю, эта скрипка очень дорогая, да и тебе она очень дорога, но прошу, оставь ее, – попросил он.

– Нет. Не могу, – наотрез отказался Альбен, надевая плащ.

Хенсель вздохнул:

– Сейчас не время…

– Дело здесь вовсе не в привязанности к инструменту, – пояснил фон Дитрих, – а в том, что некоторые важные документы я храню в нем. В самой скрипке и в футляре.

Лебнир был слегка удивлен таким оригинальным способом хранения. Хотя, он был весьма действенным: никто не станет вскрывать инструмент. Но как Альбен их туда засунул и, главное, как он собирается их оттуда вытаскивать, знал только сам Дитрих.

Нацепив на себя смешную русскую шапку, Альбен взял в руки дипломант с документами и футляр со скрипкой, перекрыв газ и воду, что он сделал уже по привычке, вышел из квартиры, закрыл дверь и скорым шагом покинул высотку вслед за Хенселем. Мировые Часы на площади показывали 4.10 в Берлине…

– Каков план? – поинтересовался Альбен у Хенселя, внимательно оглядывающегося по сторонам.

– Нам нужно поймать такси, – коротко ответил тот.

В этот момент мимо них как раз проезжало такси. Остановив его, мужчины ввалились в салон.

– Доброе утро, господа, – поздоровался водитель. – Куда ехать?

– В аэропорт «Тегель», пожалуйста, – попросил Хенсель. – Чем быстрее, тем лучше.

Машина тронулась.

– В аэропорт… – тихо начал Альбен, но Хенсель жестом попросил его помолчать.

Фон Дитрих послушно умолк. За окном мелькали фонари, светофоры, магазины… Он до сих пор не мог поверить: еще буквально пятнадцать минут назад, он спокойно сидел у себя дома, как вдруг явился Хенсель и, как всегда, перевернул мир Альбена вверх дном. Вдруг появился какой-то непонятый заговор, и вот теперь он уже сидит в такси на пути в аэропорт. Здесь все курировал Хенсель, поэтому золотоволосому товарищу оставалось только положиться на него – своего лучшего друга, который, по непонятному стечению обстоятельств, оказался главой немецкого отдела международной радикальной фракции, вторым человеком после Босса.

Поездка по ночным улицам проходила гораздо быстрее, нежели в условиях оживленного берлинского движения. Спустя двадцать с лишним минут показались огни взлетной полосы и яркое табло аэропорта. Быстро расплатившись с водителем, мужчины выскочили из машины и бегом влетели в здание. Хенсель быстро достал из кармана билеты, осмотрел их и окинул взглядом помещение в поисках нужной стойки. Пару секунд спустя он схватил Альбена за рукав и потащил за собой.

– Хенсель, скажи на милость, что здесь творится? – вопрошал пребывающий в замешательстве Альбен. – Куда мы летим?

Тот протянул другу его билет. Бегло прочитав его, фон Дитрих устремил удивленный взгляд на друга.

– Мы летим в Россию? – спросил он.

– Да.

– А у тебя при себе загранпаспорт? – поинтересовался Альбен.

Лебнир похлопал по карману:

– Он у меня всегда при себе.

Несколько минут ушло у них, чтобы найти ту самую стойку регистрации. Слава Богу, регистрация еще не закончилась. Девушка за стойкой бегло просмотрела паспорта, потом билет, после чего поставила печать и спросила:

– Желаете сдать багаж?

Альбен продемонстрировал дипломант и футляр со скрипкой, на что девушка ответила:

– Инструмент лучше не сдавать. Понимаете, у нас были неприятные случаи, когда инструмент терялся или же был как-то поврежден.

Альбен ничего не ответил, только кивнул. Пройдя этот этап, они направились дальше. Время наступало им на пятки. Хенселя беспокоило еще и то, что он мало что знал о заговоре, о котором говорил Большой Босс. Что это за заговор? В чем он заключается? Кто его затеял, и, самое важное, причем тут фон Дитрих? Лебнир беспокоился, вдруг все это уже всплыло, и их вот-вот арестуют?

Хенсель частенько резко срывался с места, но не так, как сейчас. Он прокрутил в голове, что он мог забыть. Газ и вода в его квартире почти всегда были отключены: Хенсель дома бывал редко. Личных вещей у него было мало. Единственное, чего не хватало сейчас писателю, – его ноутбука, который скрашивал его одинокие ночи, но успокаивало Лебнира то, что все самое важное всегда при нем: паспорта, бумажник, телефон и его флэш-карта, где хранились все рукописи. Больше для жизни Хенселю ничего не было нужно.

Наконец, все формальности остались позади. У Хенселя и Альбена еще остались несколько минут до рейса, чтобы посидеть в зале ожидания. Беглый политик, цель некоего заговора, подошел к широкому окну. На взлетно-посадочную полосу падали хлопья снега, пролетая перед стеклом. Фон Дитрих всмотрелся в свое отражение: растрепанные волосы, закрытые краями шапки, привезенной Хенселем, засыпанное снегом темно-серое пальто. Как, интересно, Альбен выглядит со стороны? Какая разница? Он все равно сейчас находится на положении почти что беглеца. Мир вращался вокруг него с невероятной скоростью. Могла ли его работа повлечь за собой подобную ситуацию, которую Лебнир обозвал заговором? Альбен посчитал, что могла. Он понимал: многие его политические противники давно горели желанием убрать его с дороги. Фон Дитрих слишком много знал, и он это понял уже давно.

К Альбену подошел Хенсель. Он немного успокоился, но все равно выглядел встревоженным.

– Кстати, Альбен, забыл тебя спросить: сколько у тебя денег наличными в евро? – неожиданно спросил он.

Фон Дитрих покосился на друга.

– А что? – переспросил он.

– Ну, мало ли… Если это затеяли важные политические фигуры, что мне кажется самой правдоподобной версией… В общем, они могут заблокировать твои счета в банке Германии, – тихо пояснил он.

Альбен проверил кошелек, а затем произнес:

– Достаточно, я думаю. У меня есть счета не только в банке Германии, но и в швейцарских банках. Я полагаю, Германия не станет выносить внутренне дело своей страны на мировое обозрение и не станет просить Швейцарию блокировать мой счет. Тем более, кроме меня, тебя и руководства банка, о наличии этого счета никому не должно быть известно.

Хенсель кивнул. Логично. Тут Альбен неожиданно попросил:

– Ущипни меня.

– Зачем? – переспросил друг. – Это не сон, можешь быть уверен.

Фон Дитрих вздохнул.

– Я не могу понять одного: что вообще происходит вокруг меня? Почему именно я? Конечно, у меня есть версии, но они какие-то неправдоподобные. С чего ты вообще взял, что здесь некий заговор?

– Мне известно из достоверных источников, – ответил Лебнир. – Я сам ничего толком не знаю. Выясним все позже.

Началась посадка. Альбен и Хенсель смешались с толпой пассажиров, многие из которых, видимо, были туристами и возвращались домой, в родную страну. А два друга, наоборот, покидали родную землю, потому как в один-единственный миг могли стать врагами народа. Сейчас самое главное было бежать из Германии, быть как можно дальше отсюда, чтобы во всем разобраться. Альбен и Хенсель уже сидели в салоне самолета, ожидая взлета. Хенсель нервно постукивал рукой по подлокотнику, не менее встревоженный Альбен сидел, вцепившись в портфель и футляр со своим инструментом. Наконец, стюардесса попросила пристегнуть ремни: самолет взлетал. Сначала медленно, он начал разворачиваться и отъезжать к отведенной полосе. Вот, когда все было готово, начался разгон. Мимо мелькали очертания других самолетов, поблескивающих красными огоньками, сам аэропорт промелькнул, когда, наконец, судно оторвалось от земли. Дети начали восторженно охать и ахать, прильнув к иллюминаторам. Альбен не удержался и устремил свой взгляд за стекло. Внизу остался спящий город, укутанный январским снегом, с его маленькими улочками и широкими проспектами, Шпрее, освещенная огнем фонарей на набережной, где-то там, внизу, поблескивали знакомым огоньком высотки на Александерплац… На Альбена вдруг накатило непонятное чувство какой-то легкой грусти. Кто знает, что будет дальше? Быть может, он никогда сюда больше не вернется? Альбен тихо вздохнул. Сейчас он, пусть и смутно, но осознавал, что находится в центре разворачивающейся драмы. Не время было сейчас печалиться без повода. Следовало смотреть в будущее, ведь именно его предстоит изменить.

Когда ночной Берлин остался внизу, Хенсель наконец-то смог расслабиться. Им это удалось. Германия осталась позади. Они теперь на пути в Россию. У Хенселя был план, что делать дальше: было место, где они могли спокойно выяснить ситуацию и оставаться в курсе событий. Большой Босс, видимо, был в курсе связей Хенселя в России, поэтому и передал ему билеты на самолет именно до Санкт-Петербурга, а не, скажем, до Москвы.

– Ну, что же, – прервал рассуждения друга Альбен. – Я сам еще ничего не знаю, видимо, как и ты, но говорю тебе спасибо, что вытащил меня.

– Ты, что же, думал, что я брошу тебя в такой ситуации? – риторически спросил Хенсель, когда фон Дитрих задал неожиданный вопрос:

– Но, скажи мне, почему? Почему ты мне помогаешь?

Лебнир покосился на товарища. Было видно, Альбен плохо спал ночью, и сейчас он выглядел уставшим. Но больше Хенселя удивил сам вопрос и интонация, с которой он был произнесен.

– Что значит, почему? Я друга в беде не бросаю! – ответил он. – Моей задачей было вытащить тебя из Германии во что бы то ни стало.

– Ты ее выполнил, – подтвердил Альбен, – но что теперь будет с тобой? Если меня объявят в розыск, то и тебя, похоже, тоже? Мало ли, что может всплыть.

– С чего бы это? – удивленно спросил Хенсель. – Я тут ни при чем. Мы чисто случайно оказались на соседних креслах.

После небольшой паузы он продолжил.

– Помню, в университете мы заключили негласный договор: если что-то делаем, то вместе, и в неприятности влипаем тоже вместе, – напомнил черноволосый. – Я не собираюсь разрывать его сейчас, после стольких лет. Я тебя не брошу в беде, что бы ни случилось.

Альбен улыбнулся и зевнул.

– Всем бы таких друзей, как ты, Хенсель, – произнес он.

Оба умолкли. Лебнир, чтобы не страдать от скуки, стал читать какой-то путевой журнал. Вокруг все утихло: люди, которых рано подняли с постели, спали, некоторые читали книги. Тут Хенсель почувствовал, что что-то давит ему на плечо. Он аккуратно повернулся. Альбен дремал, положив голову на плечо Хенселю. Ладони фон Дитриха все так же сжимали ручки дипломанта и футляра. После всего, что так стремительно пронеслось вокруг Альбена, тот дремал с умиротворенным выражением лица, что Хенсель невольно улыбнулся: ему бы так спать с его бессонницей…

Хенсель прикинул: сейчас 5.10; разница в часовых поясах между Берлином и Санкт-Петербургом – два часа, плюс ко всему, россияне переводят зимой время на час вперед, значит, разница, в итоге, три часа; полет длится два с небольшим часа, значит, они прибудут в Петербург где-то в пол-одиннадцатого по российскому времени. Хенселя вполне устраивал такой расклад. Быстренько прокрутив в голове весь план действий, он решил, что ему тоже не мешало бы вздремнуть. Он вернул журнал на место и, откинувшись на спинку кресла, буквально тут же провалился в сон.

Можно сказать, Хенселю повезло: окажись он у Альбена хоть на десять минут позже, они бы уже не выбрались. Как и опасался Хенсель, в квартире фон Дитриха был санкционирован обыск…

– Этот джентльмен неплохо устроился, – произнес молоденький рыжеволосый полицейский, с интересом изучая содержимое шкафов в гостиной.

– А чего ты ожидал? Это высокопоставленный политический деятель, к тому же весьма обеспеченный, – заявил его коллега, такой же молодой криминалист с темными кудрями, прохаживавшийся по комнате и с умным видом разглядывающий всяческие полки: – Никогда бы не подумал, что такая известная личность будет ютиться в какой-то квартирке.

Рыжий рассмеялся.

– Ты называешь просторную шикарно обставленную трехкомнатную квартиру на Александерплац «какой-то квартиркой»? – переспросил он. – Ты хоть представляешь, сколько она стоит даже без мебели?

– Так, вы двое, эксперты по квартирам, вы вообще где работаете: в полиции или в агентстве недвижимости? – раздался голос старшего полицейского инспектора, курировавшего весь ход обыска.

– Уже молчим! – отозвались оба и, замолчав, продолжили свое занятие.

Инспектор был высоким мужчиной лет сорока с короткими жесткими каштановыми волосами. Взгляд его прищуренных глаз осматривал каждый уголок гостиной. Казалось, инспектор видел все и всех насквозь. Одет он был в свое привычное зимнее пальто и джинсы, на ногах черные ботинки с потертыми носками. Руки по обыкновению он держал в карманах. Звали этого полицейского инспектора Стефан Рихтер. Полицейский имел достаточный опыт в своем деле, поэтому пользовался особым доверием, и вот сейчас его задачей было провести обыск в квартире подозреваемого и задержать фон Дитриха чем раньше, тем лучше. Конечно же, Стефан был наслышан об успехах Альбена на политической арене, поэтому для него оставалось загадкой, с чего вдруг тот оказался по ту сторону закона.

Стефан сам несколько раз обошел квартиру, после чего, удостоверившись, что все работают, а не бездельничают, устроился в одном из кресел в гостиной. Эта квартира и правда говорила многое о своем обитателе. Начиная с того, что он был достаточно богат, и заканчивая тем, что играл на музыкальном инструменте, о чем говорили многочисленные партитуры в ящиках, но сам инструмент даже после тщательного осмотра обнаружен не был.

Стефан глянул на часы: половина почти половина пятого. Он решил, что он вполне может позволить себе вздремнуть. Он опустил голову и задремал. Но не прошло и получаса, когда его разбудили. Молодые подопечные терпеливо ждали, когда шеф откроет глаза.

– Нашли что-нибудь? – спросил Рихтер, поднимаясь на ноги.

– В том-то и дело, что ничего, – недовольно ответил рыжеволосый полицейский Адам Вагнер. Он был очень энергичным, смышленым, однако, порой, слишком торопился и пропускал важные детали. Зная это, Стефан поинтересовался для верности:

– Вы все проверили? Точно? Ничего не пропустили?

– Я проверил всю квартиру после него, – заверил шефа кудрявый коллега Адама по имени Гюнтер Шмидт. Энергии, вследствие его молодости, у него тоже было предостаточно, однако Гюнтер, в отличие от Вагнера, предпочитал все обдумывать, а затем уже браться за дело с особой тщательностью.

Стефан раздраженно покачивался на каблуках.

– Вы точно ничего не нашли? Ни единой зацепки?

Оба криминалиста пожали плечами.

– Никак нет, – ответил Вагнер. – Возможно, он просто уехал куда-то, но может быть и так, что его предупредили о нашем появлении, и он все затушевал, чтобы все выглядело естественно.

Гюнтер покосился на коллегу.

– Кто бы мог предупредить его, когда мы сами узнали об этом буквально за часы до самого задания? – поинтересовался он. – Да и вообще, это же информация для узкого круга лиц. Кто бы передал это ему?

– Ты не представляешь, сколько всего можно успеть сделать за часы, – произнес Стефан себе под нос.

– И все же мне кажется, что этого фон Дитриха нет не только в этой квартире: в Берлине вообще, – высказал мнение Гюнтер: – Дальнейшее пребывание здесь – пустая трата времени.

Инспектор вынужден был согласиться. Он вздохнул, после чего крикнул всем в квартире:

– Здесь мы больше ничего не найдем: сворачиваемся.

Полицейские в считанные минуты собрали свое оборудование и покинули дом Альбена. Инспектор и его помощники сели в машину. За рулем был Стефан. Колонна начала движение обратно в центральный штаб.

– У меня для вас двоих есть работа, – произнес Стефан, не отводя глаз от дороги.

Адам и Гюнтер приготовились внимательно слушать шефа.

– Будем отталкиваться от версии Шмидта: допустим, что нашего объекта здесь нет. Вы, Вагнер, должны опросить всех таксистов, работавших в последние три часа. А вы, Шмидт, должны достать список всех рейсов, улетевших из аэропортов Берлина за сегодняшнюю ночь, и тех, что еще только собираются улететь в последующие два часа, а так же проверить список пассажиров поездов. Не мог же он просто испариться. Делайте все, что нужно: обыскивайте, допрашивайте, но только не переусердствуйте!

Те переглянулись и кивнули шефу. По прибытии в штаб, оба направились выполнять свои поручения, а Стефан отправился к себе в кабинет.

Все те пару часов, когда инспектор был предоставлен самому себе, его донимал вопрос: зачем он все это делает? Он пытался арестовать важного политика, сам не зная, зачем. Имя Альбена фон Дитриха сейчас фигурировало в каждой новостной строке: все обсуждали «Объединение» и реакцию партии на принятие закона. Насколько знал Рихтер, фон Дитрих никогда не привлекал к себе внимания стражей правопорядка какими-либо неправомерными действиями, не был замешан ни в одном скандале, в которые попадал, наверное, каждый политик, взятки не брал и не давал. В общем, был образцом для всех политических фигур современности. Стефан откровенно не понимал, что же такого должен был совершить фон Дитрих, чтобы полиции поручили арестовать его? У Рихтера не было никаких идей по этому поводу. Именно это он собирался выяснить у начальства, однако прежде следовало дождаться докладов Гюнтера и Адама: они уже передали, что возвращаются.

Наконец, Адам и Гюнтер ввалились в офис к Стефану.

– Задачи выполнены, – в один голос выпалили они.

Рихтер допил кофе и приготовился слушать.

– Сэр, – первым докладывал Адам, – я по вашему приказу опросил всех таксистов, работавших сегодня утром. Никто не помнит ничего необычного, однако один из водителей заявил, что сегодня около четырех утра он подвозил двух мужчин до аэропорта «Тегель». Видимо, они очень спешили, потому что водителя попросили ехать как можно скорее.

Стефан несколько секунд соображал, после чего закивал.

– Учту, – подтвердил он. Теперь была хотя бы одна зацепка, и, возможно, этот след привел бы его к подозреваемому.

– Кстати, об аэропорте «Тегель», – произнес Шмидт. – Я, как вы и просили, затребовал все рейсы и список пассажиров.

Он подошел к Стефану и протянул ему лист.

– Это список пассажиров на рейс Берлин-Санкт-Петербург, который улетел в пять утра, – пояснил он. Указав на строку в списке имен, он продолжил. – Изучив список, я обнаружил, что в нем числится Альбен фон Дитрих – как раз тот, кого мы ищем. Мы его уже не достанем: он должен быть на пути в Россию.

Стефан бегло просмотрел предоставленные ему документы, после чего встал и покинул кабинет, бросив напоследок подопечным:

– Вы оба отлично потрудились. Отдыхайте пока. Если понадобитесь, я вас вызову.

Стефан направился в кабинет к шефу полиции, доложить об успехах операции. Хотя об успехах здесь речи даже и не могло быть, ибо объект сбежал за границу. После полученного разрешения, Стефан вошел в просторный кабинет. Шеф в это время сидел за своим столом с чашкой кофе в руках. Ему тоже не спалось.

– Докладываете? – поинтересовался он.

Стефан кивнул.

– Обыск в квартире никаких результатов не дал, однако нам удалось узнать, что фон Дитрих совсем недавно покинул ее. Мои подопечные предоставили мне информацию, которая доказывает, что его нет ни в Берлине, ни в Германии вообще.

Стефан протянул шефу список имен. Бегло просмотрев его взглядом, тот с недоверием посмотрел на инспектора.

– Хотите сказать, что он сейчас в России? – поинтересовался шеф.

– Именно, – ответил Рихтер. – Возможно, нам удастся арестовать его там?

Но собеседник, почему-то, наотрез отказался от такой идеи.

– Искать кого-то в огромной России – это почти то же самое, что и искать иголку в стоге сена, – отказался он. – Тем более, это внутреннее дело Германии, которое ни в коем случае нельзя выносить на мировое обозрение.

– И что нам делать? – задал вполне обоснованный вопрос Стефан. На что шеф ответил:

– Ну, вы же полицейский инспектор, не я. Он же должен вернуться. Устройте засаду, установите слежку за домом – придумайте что-нибудь!

– А вы будете в это время сидеть и уничтожать запас пончиков? – съязвил Стефан.

Шеф одарил инспектора холодным недовольным взглядом.

– Если вы сами ничего не сделаете, мне придется вас заставить, – предупредил он, и на его лице появилась злая ухмылка, – и тогда…

– Не надо напоминать мне, что бывает «тогда»! – Стефан резко перебил шефа, причем вид у него был встревоженный и даже напуганный. Видимо, он на своей собственной шкуре уже понял, что бывает «тогда».

Шеф хмыкнул.

– В таком случае, предпримите что-нибудь, что в ваших силах. Пока фон Дитрих в России, мы ничего не можем сделать, однако, как только он окажется на земле Германии, арестуйте его.

Повисла пауза. Стефан понимал, что другого варианта справиться с волнующим его вопросом может не предвидеться, поэтому он прервал тишину вопросом:

– Шеф, а зачем мы вообще его разыскиваем? Он ведь важная политическая фигура, а не какой-то там непонятный субъект. Что он такого сделал?

Этот вопрос, видимо, очень озадачил даже шефа. Некоторое время он рассуждал, после чего ответил более спокойным тоном:

– Поверите вы мне или нет, но я сам не знаю ответа на ваш вопрос.

Рихтер удивленно покосился на шефа.

– Как этот так? – недоумевал он.

– Я понятия не имею, что он такого натворил и где он перешел дорогу правительству, но это должно быть нечто важное, поскольку приказ найти его и арестовать дал, никогда не угадаете, кто: сам канцлер Кёниг!

– Сам Канцлер?! – переспросил Стефан. Что же такого должен был натворить этот деятель, если его объявил в розыск глава государства? Оставалось только гадать…

Шеф кивнул, после чего заявил:

– Возвращайтесь к своим обязанностям и не заставляйте меня вспоминать о вашем нелюбимом «тогда», инспектор. Не валяйте дурака.

Рихтер молча покинул кабинет шефа. Он надеялся, что ситуация прояснится, однако нет: все стало еще более запутанным, особенно после заявления, что приказ арестовать Альбена фон Дитриха отдал сам канцлер Адольф Кёниг. Это многое значило. Получается, у Канцлера были личные счеты с этим типом? Стефан слабо разбирался во всех тонкостях политики, однако даже с его точки зрения происходящее вокруг фон Дитриха казалось какой-то фантастикой несусветной. Наконец, он остановился на мысли, что никто не даст ему ответа на этот вопрос, поэтому Стефан уныло поплелся в свой кабинет, где его ждала груда непонятной работы.

– Внимание, пассажиры, говорит капитан корабля. Через двадцать минут мы прибываем в Санкт-Петербург. В аэропорту Санкт-Петербурга сейчас -15, российское время – 11.00, – в салоне авиалайнера раздался голос пилота. Альбен и Хенсель открыли глаза. Прошло уже два часа с тех пор, как они покинули Берлин. Интересно, что сейчас там происходит? Знать этого они не могли. Альбен первым делом перевел стрелки на часах: теперь ему предстояло жить по российскому времени. Хенсель сделал тоже самое.

– И все-таки, что теперь мы будем делать? – поинтересовался Альбен у друга.

Лебнир окинул взглядом салон самолета. Слишком много людей. Хенсель не решился бы разговаривать о таких вещах при большом скоплении народа.

– Просто доверься мне, – попросил он.

Альбен после небольшой паузы кивнул:

– Хорошо. Полагаюсь в этом деле на тебя.

Фон Дитрих не был в курсе связей Хенселя, однако предполагал, что это связано с «Сопротивлением». В их положении это вполне имело место быть.

Самолет совершил посадку. Беглецы вместе с остальными пассажирами попали в здание аэропорта. Только ступив на твердую землю, Альбен почувствовал разницу. Это не Европа, это Россия – отдельный мир, не похожий ни на какой другой. Фон Дитрих уже бывал в России пару раз с деловыми поездками, однако у него совершенно не было времени смотреть по сторонам. Теперь же он мог остановиться, оглядеться и осознать все величие этой огромной страны.

Все инстанции были пройдены, и два немца вышли из здания. Новоявленный информатор полной грудью вдохнул морозный русский воздух. Небо было затянуто белыми тучами: шел снег. Люди проходили мимо него, а фон Дитрих стоял, подняв голову, и смотрел в небо. В белое небо над Петербургом. Хенсель подтолкнул товарища вперед. Альбен мигом спустился с небес за землю и последовал за Хенселем.

– Нам нужно найти такси, – рассудил фон Дитрих.

Лебнир закивал.

– Я не сомневаюсь в твоем совершенном знании русского языка, но позволь мне говорить до поры, хорошо? – попросил он.

– Не возражаю. Тем более, ты сам предлагал довериться тебе, – напомнил Альбен.

Наконец, они нашли свободную машину.

– Куда едем? – осведомился таксист.

Хенсель назвал адрес. Машина тронулась.

– Вы, как я погляжу, не местные, – невзначай заявил водитель.

– Это так заметно? – поинтересовался Хенсель.

– Очень, – ответил водитель.

И Хенсель, и Альбен прекрасно знали русский язык и общались на нем свободно, однако немецкий акцент и особенности произношения прямо заявляли о нерусском происхождении. Это было, возможно, единственным признаком, по которому можно было выделить Альбена и Хенселя из толпы. Но их могли легко принять за туристов: Санкт-Петербург пользовался большим интересом. Этот город привлекал людей бесчисленными каналами, мостами и мостиками, величавым зрелищем развода мостов, а летом манил людей своими неописуемыми белыми ночами.

Пока Хенсель и Альбен прокладывали свой путь сквозь оживленные петербургские улочки, фон Дитрих, прильнув к окну, внимательно рассматривал все вокруг него. Санкт-Петербург – не Берлин, здесь нет небоскребов выше тридцати этажей, только дома весьма интересной постройки. Многие здания Петербурга остались такими же, какими были двух веков назад, с причудливой лепниной на фасаде, миниатюрными балкончиками… Те, что уцелели в годы Второй мировой войны. Остальные были отстроены, возведены новые, в том числе и известны дома-колодцы. Альбен глядел за стекло, словно ребенок в магазине игрушек. Хенсель заметил это и, усмехнувшись, поинтересовался на немецком:

– Никогда не был в Санкт-Петербурге?

– Был, конечно, вот только у меня не было времени смотреть по сторонам, – ответил Альбен, не отрываясь от окна.

«Немцы, – подумал водитель. – Вроде, туристы, а в такую даль на такси тащатся… Куда, интересно?»

Когда, наконец, товарищи добрались до пункта назначения, окончательно рассвело. Хенсель расплатился с водителем: у него очень кстати завалялась в кошельке российская валюта. Фон Дитрих и Лебнир вышли из машины и оказались на широкой улице, видимо, в спальном районе города, по крайней мере, так рассудил Альбен: высоток нет, только длинные многоэтажки до десяти этажей высотой. Планировка города совершенно отличалась от европейских городов. На это стоило обратить внимание.

– Что это за улица? – поинтересовался Альбен, осматриваясь по сторонам.

– Гражданский проспект, – ответил Хенсель. Пару секунд он вспоминал что-то, после чего направился в сторону одного из домов, позвав друга за собой.

– Куда мы? – Альбен заметил, что за последние два часа он только и делал, что задавал вопросы.

– Не догадываешься? – вопросом на вопрос ответил Хенсель.

– Неужели к русским?

– Именно. В штаб русского «Сопротивления», – подтвердил Хенсель. – Обычно штабы находится в столицах, однако есть два исключения: Санкт-Петербург и Нью-Йорк – когда штабы «Сопротивления» находятся не в столицах.

Войдя во двор, Хенсель осмотрелся и снова продолжил движение. Альбен послушно следовал за ним. Товарищи подошли к дому, где был, как ни странно, всего один подъезд, а домофон был заменен на звонок с голосовым передатчиком. Окна в этом доме были расположены неестественно редко. Это было странно. Хенсель нажал кнопку вызова, когда из передатчика послышался женский голос:

– Кто это?

Видимо, это на тот случай, если вдруг сюда заявятся гражданские. «Сопротивление» маскировалось. Хенсель осмотрелся, нет ли поблизости посторонних, после чего, склонившись к передатчику, произнес:

– Странники с Запада, принесенные Восточным ветром.

– Принято.

Дверь открылась, и Хенсель шагнул в здание, позвав Альбена за собой.

– Доставай цепочку, – шепнул ему Лебнир.

Альбен нащупал в кармане «крест Сопротивления». Видимо, здесь он служил в качестве опознавательного знака. По правде сказать, Альбен никогда не бывал в штабах. Будучи информатором, он выполнял свою работу, как правило, не выходя из дома. Большой Босс связывался с ним и передавал инструкции, а Альбен сам выбирал способ для их выполнения. И что это за странный пароль? Под «странниками с Запада» подразумевались они с Хенселем, но причем тут некий Восточный ветер?

– Здесь всегда такой пароль? – не удержался Альбен.

– Нет, – покачал головой Хенсель. – Для каждой страны свой пароль. Мы, например, странники с Запада. Остальных паролей я не знаю.

Поднявшись по лестнице, друзья оказались перед массивной дверью с изображенным на ней железным крестом, мечом и двумя перевернутыми, опущенными, флагами – небезызвестная эмблема «Сопротивления». Дверь открылась, и немцы шагнули вперед. За дверью по бокам стояли двое солдат с ружьями наготове – подобие часовых. Хенсель вспомнил, что буквально две недели назад их не было. Следовало поинтересоваться у лидера, почему их поставили: не просто же так, для красоты.

На пороге немцев встретила черноволосая девушка-проводница, одетая в форму. Она быстро осмотрела незнакомцев, после чего для верности спросила:

– Германия?

– «Крест» доставай, – шепнул Хенсель Альбену, после чего достал свою цепочку и, продемонстрировав ее девушке, ответил: – Верно. Мы из немецкого отдела. Мы хотели бы встретиться с лидером.

Девушка кивнула и позвала мужчин за собой.

– Как необычно, – произнес Альбен.

– Привыкай. Это Россия, а не Европа: здесь все по-своему, – ответил Хенсель.

Они поднялись на нужный этаж, прошли вглубь здания, где располагался непосредственно штаб: комната командования.

– Сэр, Странники с Запада, принесенные Восточным ветром, – девушка известила о прибытии гостей из Германии и покинула штаб. В комнате, склонившись над клавиатурой перед огромным экраном, сидел человек. Видимо, обращались к нему, потому как после этого заявления он встал на ноги и обернулся. Несколько секунд молчал, после чего скорым шагом направился к вошедшим. Хенсель невольно заулыбался.

– Хенсель, ты ли это? – тепло произнес обитатель штаба, будто не веря своим глазам. – Не успели попрощаться, а ты тут как тут!

– Я тоже рад тебя видеть, Иван, – так же радушно ответил Хенсель. Здесь они все общались на русском.

Они пожали друг другу руки, после чего Хенсель подумал, что неплохо было бы познакомить Альбена со своим коллегой.

– Иван, знакомься, Альбен фон Дитрих – информатор «Сопротивления», мой давний друг, – представил товарища Лебнир.

Альбен легонько кивнул головой.

– Иван Перов, лидер русского отдела «Сопротивления», – представился обитатель штаба и улыбнулся. – Рад с вами познакомиться.

Иван Перов был молодым человеком с темными короткими волосами и яркими синими глазами, возможно, ровесником немцев. Одежда на нем была совершенно ничем не примечательная: джинсы, ботинки, свитер, а поверх было надето расстегнутое пальто. Иван был человеком с истинно русским характером: общительным, дружелюбным и гостеприимным, что доказывала его добродушная улыбка. Обаятельный и приятный в общении, он был интересным собеседником. Однако при всей своей миролюбивости и дружелюбии, он всегда готов был идти в бой за правое дело. Именно поэтому он оказался лидером русского «Сопротивления».

Альбен и Иван пожали друг другу руки, после чего Перов пригласил немецких коллег в штаб.

– Хотите выпить? – поинтересовался глава русского отдела. – Чай, кофе, или чего покрепче: коньяк, виски, мартини, водка?

Хенсель усмехнулся:

– Русское гостеприимство?

– Куда же без него. Надо отметить ваш приезд, – пояснил Иван. – Так что?

– Я бы не отказался от чашечки чая, – вежливо ответил Альбен. В присутствии незнакомых людей он старался держаться сдержанно, как и полагается потомственному аристократу, поэтому сразу невозможно было понять, что за человек Альбен, и что у него на уме.

– Тогда и мне, будь добр, налей чайку, – вторил ему Хенсель.

– Ну, я с вами за компанию тоже выпью чаю, – согласился Перов и, нажав кнопку вызова, попросил: – Катя, будь добра, принеси, пожалуйста, три чашки чая.

Иван предложил коллегам сесть. Альбен и Хенсель послушно опустились на диван, а хозяин штаба сел в кресло напротив. Перов никогда не встречал фон Дитриха раньше, но, что более важно, никогда не слышал, что у «Сопротивления» есть информатор. Именно поэтому этот человек привлек его внимание. Холодный и неразговорчивый Альбен являл собой воплощение спокойствия, но в его движениях было что-то неестественное, будто он только пытался казаться таким. Иван предположил, что Альбен так осторожен только с незнакомыми людьми, поэтому попытался поскорее выйти из положения незнакомца и завязал беседу с Альбеном.

– Так, значит, вы – информатор всея «Сопротивления»? – спросил он. – Не знал, что у нас таковые имеются.

– Я единственный, – подтвердил Альбен.

– И вы работаете лично на Большого Босса?

– Все верно.

Альбен сразу догадался, что Иван питает к нему интерес. Поза и голос русского говорили об этом: он наклонился чуть вперед, глазами изучал фон Дитрих, а голос его звучал неподдельно заинтересованно. Немец мог признать, что ему приятно внимание к себе, ведь раньше никто не вел себя подобным образом в его обществе.

– Ну, и как это? – спросил Иван. – Работа под прикрытием, перестрелки, беготня?

Альбен одарил собеседника удивленным взглядом.

– Мне кажется, вы путаете меня со шпионом, – высказал предположение он. – Но я не шпион. Я информатор.

Лидер русского отдела почесал затылок и слегка наклонил голову набок.

– Никогда не видел разницы, – признался он. – Просветите меня, если нетрудно.

Альбен бросил взгляд на Хенселя, который, как оказалось, внимательно следит за ходом беседы, после чего заговорил:

– Шпионы занимаются шпионажем: следят за некоторыми личностями, крадут данные, устраивают диверсии и вылазки и все в этом роде. Я же подобным не занимаюсь, почти. Моя задача – находить нужную информацию и поставлять ее Боссу.

– Но ведь, порой, чтобы добыть информацию, ее нужно украсть, – напомнил Иван. – И в чем тогда отличие, ведь вы тоже ищете данные и передаете их из вражеского тыла.

– Не всегда. Успех информатора зависит от качества налаженных связей, – пояснил Альбен. – Мои обширные связи помогают мне выискивать то, что требуется, не привлекая к себе внимания. Плюс ко всему, моя работа дает мне доступ к некоторым функциям, привилегиям и данным, недоступным простому обывателю.

– И кто же вы тогда такой? – поинтересовался Иван. Этот человек, Альбен фон Дитрих, интересовал его все больше и больше. Весьма необычная личность. Перов, разумеется, встречал разных людей, однако Альбен, при всей своей молодости, на самом деле, был намного старше, чем казался.

– Он является лидером политической партии «Объединение» в правительстве Германии, – вклинился Хенсель.

– Так вы политик, причем, видимо, один из самых значительных! – воскликнул русский. – Не ожидал никак, что такое высокопоставленное лицо вдруг примкнет к «Сопротивлению»!

– В этом мое преимущество: никто не ожидает, – заявил Альбен.

В этот момент в штаб вошла уже знакомая немцам девушка-проводница в черной форме с подносом в руках. Видимо, она была секретаршей у Перова. Девушка поставила на столик поднос, на котором, помимо трех кружек чая, оказалась еще и мисочка с печеньем.

– Спасибо, Катя, – поблагодарил ту Иван, когда заметил мисочку с печеньем: – Печенье? Но я не просил печенье.

– Вы не просили, но, если вы не заметили, у странников с Запада весьма голодный вид, – ответила Катя и ушла.

Хенсель хихикнул и шепнул Альбену:

– Неужели по нам так видно?

Тот слегка кивнул, соглашаясь с приятелем.

Иван, после такого заявления Кати, почему-то вдруг почувствовал себя неловко. Он перевел взгляд на Хенселя и Альбена, после чего слегка сбивчивым голосом предложил:

– Вы, это, если голодные, только скажите: могу попросить что-нибудь посытнее приготовить.

– Что ты, что ты, брось, все в порядке, – заверил коллегу Лебнир. – Чая с печеньем вполне хватит.

Возможно, подобное поведение Ивана было как-то связано с присущим русским гостеприимством, по крайней мере, так рассудил Альбен. На самом деле, Иван Перов явился одним из немногих людей, привлекших внимание фон Дитриха. Хотя, возможно, это было из-за того, что информатор никогда до этого не общался с лидерами других ячеек напрямую, хоть знал о них достаточно. В любом случае, по различным причинам, у этих двоих возник друг к другу обоюдный интерес.

После паузы Иван неожиданно заявил:

– Сочувствую, вам, фон Дитрих.

Тот устремил удивленный взгляд на Перова, после чего не удержался и переспросил:

– Что, простите?

– Говорю, сочувствую вам, – повторил тот. – Вы упоминали, что возглавляете «Объединение». Я в курсе, что у вас там приняли какой-то бредовый законопроект о повышении налогов, хоть вы и активно выступали против него. Вы проиграли этот раунд с правительством, поэтому я вам сочувствую.

Только спустя несколько секунд Альбен, наконец, понял, что от него хотят и что ему говорят. Он пожал плечами.

– Что ж, это всего лишь небольшая неудача. Не может же не правящая партия всегда быть впереди, – ответил он.

– Вы правы.

Тут в разговор вклинился Лебнир.

– Кстати, откуда ты об этом знаешь? – поинтересовался он. – Прессу немецкую читаешь?

Иван отрицательно помотал головой:

– У меня другой источник.

– Какой же? – допытывался Хенсель.

– Твой подопечный по фамилии Шварц, кажется, связался со мной неделю назад и сообщил о слушании по этому делу. Передал инструкции от Большого Босса. Сказал: «Следить за страной», – ответил Иван. – Несколько дней назад он позвонил и сообщил, что закон был принят, и слежку за страной надо бы усилить.

Хенсель внимательно слушал коллегу. Его самого никто не предупреждал о таких мерах. Быть может, это все произошло, когда он покинул штаб, ошеломленный новостью о предстоящей слежке за Альбеном? Скорее всего. Лебниру с самого начала не нравилась эта затея: шпионить за лучшим другом. Но Большому Боссу явно лучше знать, за кем стоит и за кем не стоит следить. Хенсель здесь уже ничего не мог поделать.

– Послушай, Хенсель, – начал вдруг Иван, – ты сам-то как тут оказался?

Лебнир пару секунд соображал, что бы ему ответить, однако решил, что от коллеги по фракции скрывать подобное бессмысленно.

– Я здесь из-за него, – ответил он и указал на Альбена.

– Операция «Вытащить информатора с вражеской территории»? – спросил Иван, когда Хенсель закивал и продолжил:

– Только вот мы пытались сбежать из родной страны. Большой Босс связался и сообщил, что в Германии назревает какой-то заговор, целью которого должен был стать мой небезызвестный коллега.

– Заговор? – переспросил Перов, слегка наклонившись вперед. Он всегда интересовался всякого рода заговорами, хотя бы потому, что называл самого себя благородным заговорщиком. – А вот с этого места поподробнее.

Но Лебнир только пожал плечами.

– Сам ничего толком не знаю, – признался он. – Мне дали билеты на самолет, сказали «Жди», вот я и дождался.

Хенсель рассказал историю с их Альбеном побега, а фон Дитрих периодически поправлял его. Иван с интересом слушал рассказ немецких коллег, когда в дверь комнаты штаба постучали.

– Да, войдите, – небрежно бросил Иван и продолжил слушать Хенселя.

Дверь приоткрылась, и раздался женский голос:

– Есть минутка?

Иван обернулся, и на его лице появилась широкая улыбка.

– Да-да, конечно, заходи, не стесняйся, – позвал он.

Хенсель запнулся на полуслове, когда, повернув голову, увидел, кто явился. В штаб вошла молоденькая девушка, чья одежда во многом напоминала одежду Ивана. На вид ей было чуть больше двадцати двух – еще совсем девочка. Ее густые каштановые волосы свободно свисали чуть ниже плеч. Медленными неуверенными шагами, она пересекла комнату и подошла к Ивану, прижимая к груди папку с бумагами. Огромными зелеными глазами она разглядывала незнакомцев. Она сразу распознала их как иностранцев: столь непохожая одежда, черты лица, даже прически не такие, как у всех ее знакомых. Принимая это во внимание, девушка старалась вести себя тихо и казаться крошечной и незаметной.

Наклонившись к Ивану, она протянула ему папку и почти шепотом произнесла:

– Ты просил меня найти эти документы, и я их нашла.

Иван кивнул и предложил девушке:

– Присаживайся, не стесняйся.

Девушка легонько кивнула и аккуратно присела на краешек кресла. Хенсель обратил внимание на девушку, как только та вошла в комнату. Лебнир успел пообщаться со многими особами женского пола за свою жизнь, однако в этой девушке было что-то такое, чего не было ни у кого. Иначе говоря, красота в простоте. Хенсель сразу понял: ей не нужны бриллианты, дорогие платья и духи. Она была весьма мила и без этих побрякушек.

Альбен тоже заметил девушку. Имея опыт, он мог с легкостью определить ее эмоции и возможные переживания. Было видно: она его боится, и не только его, но и Хенселя тоже. Людям свойственно бояться всего, чего они не знают. Здесь все обстояло точно так же. На данный момент Альбен представлял собой, ни больше, ни меньше, монолит, воплощение неприступного, даже пугающего, холода, поэтому он не был удивлен такой реакцией девушки. Фон Дитрих с легкостью менял свой образ, и с разными людьми он вел себя по-разному.

Конечно, упустить девушку из виду он не смог. Однако, пару секунд осмотрев ее, он потупил взгляд в чашку. Девушка была весьма милой, это так, но Альбен никогда не заглядывался на них. Можно сказать, это была одна из немногих областей, в которых информатор никогда не был силен. Он понимал психологию, но психологии любви он понять не мог. Он редко давал выход чувствам, только когда оставался один или, в крайнем случае, он мог выговориться Хенселю, который всегда мог его поддержать и приободрить.

Фон Дитрих наблюдал за реакцией Хенселя. Тому девушка, похоже, приглянулась, потому что он резко прекратил говорить и стал внимательно ее разглядывать, делая вид, что смотрит куда-то за ее спиной. Альбен мог бы и дальше рассуждать о возможных эмоциях Лебнир в этот момент, если бы тот не задал вопрос, сразу выдавший его.

– Иван, что это за прелестное создание? – спросил он несколько монотонно, не отводя взгляда от девушки. Та, поле того, как ее назвали «прелестным созданием», смущенно улыбнулась и слегка наклонила голову, как бы пытаясь спрятаться за свисающими локонами.

– Совсем забыл вас представить друг другу, – встрепенулся Иван, наблюдавший всю эту немую сцену. Русский тепло улыбнулся. – Ее зовут Александра Перова, или просто Саша – моя младшая сестренка.

При упоминании своего имени, Александра устремила взгляд на незнакомцев и легонько помахала им ладошкой.

– Саша, рад тебе представить моих коллег. Слева от тебя сидит лидер немецкого отдела «Сопротивления», еще и к тому же писатель, по имени Хенсель Лебнир, – представил товарища Иван. Хенсель склонил голову в поклоне. – А рядом с ним, наверное, самый загадочный человек из всех, кого я знаю – информатор «Сопротивления», видный немецкий политик, Альбен фон Дитрих.

Альбен был слегка удивлен данной ему характеристикой. Несколько секунд он молчал, после чего, наконец, отреагировал.

– Я благодарен вам за такую характеристику, Иван, – произнес он, откашлявшись, а затем обратился к Александре: – Рад знакомству, милая дама.

Иван, Хенсель и Альбен продолжили что-то обсуждать, касательно дел фракции. Александра же все это время сидела, устремив взгляды на немцев. Она раньше никогда не видела иностранцев вблизи. Даже когда к брату приезжали коллеги, Александра старалась не мельтешить перед глазами лишний раз. Она видела их издалека и не уделяла им особого внимания. По сравнению с другими членами «Сопротивления», бывшими зачастую старше самого Ивана, Александра чувствовала себя ребенком. Теперь же она сидела за одним столом с лидером немецкой группировки и каким-то важным политиком, который к тому же оказался информатором фракции, поэтому Александра старательно пыталась перебороть свою застенчивость и вести себя прилично. Однако ее пугал этот загадочный и отстраненный политик, Альбен, кажется. Он сидел тихо, закинув ногу на ногу, с таким видом, будто все окружающие были ему попросту безразличны. Девушка сразу распознала, что его манеры свидетельствуют об аристократическом происхождении. Каждый раз, когда его взгляд останавливался на Александре, девушка начинала вдруг чувствовать себя странно неуютно, словно Альбен видел ее насквозь и читал ее мысли. Поэтому девушка ничего не могла с собой поделать. Однако она заметила, что Иван и друг Альбена чувствовали себя гораздо спокойнее в его присутствии. Были ли они знакомы с Иваном? Александре так показалось, что сам Альбен старается молчать потому, что чувствует себя лишним, будучи незнакомым с Иваном. Однако девушка уловила в голосе брата, что тот питает интерес к фон Дитриху. С этим человеком стоило вести себя осторожно.

Из этих иностранцев больше Саше приглянулся товарищ Альбена. Видимо, у него и Ивана были довольно теплые отношения. Хенсель что-то рассказывал, воодушевленно жестикулируя, а затем замолкал, передавая слово Ивану. Хенсель сильно отличался от Альбена, и это Александра сразу поняла. Живой взгляд, раскованные движения, жесты, даже голос не такой безразличный, как у товарища, давали понять, что Хенсель был открытым и общительным человеком, весьма дружелюбным и добродушным. По крайней мере, Саше так казалось. Лебнир умел приковывать к себе внимание, и это не прошло мимо девушки. Хенсель чем-то привлекал ее, возможно, своей открытостью. Будучи иностранцем, он бегло говорил по-русски, как говорят коренные жители России, что доказывало, что он, к тому же, образованный человек. Можно было с уверенностью сказать, что Александру заинтересовал Хенсель, точно так же, как и сам Хенсель сразу же обратил внимание на юную особу.

Альбен допил свой чай и поставил чашку на стол. Его слегка беспокоил факт, что он совершенно не в курсе дела, поэтому фон Дитрих решил сразу все выяснить.

– Хенсель, не расскажешь ли ты мне, что мы будем делать дальше? – спросил он.

Но вместо ответа Хенселя послышалась реплика Ивана, обращенная к Александре:

– Сашенька, пожалуйста, не могла бы ты показать нашему гостю его комнату?

После этой фразы Альбен удивленно посмотрел на Ивана.

– Комната? – переспросил он, а затем обратился к Хенселю: – Прошу, объясни мне, в чем все-таки состоит твой план?

Хенсель сдул с лица прядь и сказал:

– Помнишь, я говорил, что мы должны быть как можно дальше от Германии, чтобы понять всю картину. Так вот, я изначально планировал отправиться в Россию. Зная ваше гостеприимство, Иван, я надеюсь, вы не откажете мне и моему товарищу в, так сказать, политическом убежище?

Сказав это, Хенсель умоляюще посмотрел на Ивана. Александра улыбнулась: слегка странный, но все-таки очень занятный молодой человек все больше завладевал ее вниманием. И тут Александра поймала себя на мысли, что с ним, наверняка, много о чем можно поговорить…

Альбен вздохнул и, скрестив руки на груди, слегка укоризненно произнес:

– Ах, Хенсель, что же ты творишь? Пользуешься гостеприимством молодого человека…

– Меня это ничуть не утруждает, – поспешил заверить Иван, – даже наоборот, мне приятно, что я могу чем-то вам двоим помочь. Не важно, из какого вы отдела. Если вы связаны с «Сопротивлением», вы мой друг, а друзьям не отказываю в помощи. Мой дом – ваш дом. Располагайтесь и ни о чем не беспокойтесь.

Лицо Ивана озарила добродушная улыбка. Перов действительно заслуживал чести быть лидером русского отдела. В нем сочетались все главные добродетели, которыми славились жители холодной, но гостеприимной страны. Альбен был премного благодарен ему. Он уже который раз осознал, что должен поблагодарить за все и Хенселя, ведь, если бы не он, сам Альбен вряд ли бы сейчас находился в этой комнате.

– Премного благодарен вам, господин Перов, – в сдержанной манере поблагодарил Альбен, когда Иван попросил его:

– Можете звать меня просто Иваном.

Альбен кивнул и покинул штаб вслед за Александрой, неся в руках портфель и вездесущую скрипку в футляре.

Иван проводил обоих взглядом, после чего вернулся к разговору с Хенселем. Однако с темы их разговора, по инициативе Хенселя, они плавно перешли к другой теме, волнующей Лебнира.

– Твоя сестра – очень милая девушка, – произнес он. – Красавица, умница, скромница.

– Она чудо, – согласился Иван. – Я рад за нее. Даже после всего, что произошло, она осталась доброй и отзывчивой, а не стала замкнутой и черствой. Это ей трудно далось, но она пережила. Каким-то образом пережила и не сломалась…

Тут взгляд Хенселя с мечтательного резко переменился на обеспокоенный. Да и его собеседник тоже опустил глаза, будто затронул какую-то тему, которую трогать не стоило.

– Что случилось? – спросил Хенсель, опершись локтями на столик.

– Да так, наше общее прошлое, – небрежно отмахнулся Иван. – Впрочем, это неважно.

Писатель покачал головой.

– Ты говоришь, что это неважно только для того, чтобы убедить в этом самого себя, – заявил он серьезно. – На самом деле, это что-то важное. Ты не можешь это забыть или отпустить. Это прошлое сжигает тебе душу.

Иван бросил грустный взгляд на Хенселя. Умение читать человеческие эмоции могло бы принести тому немалый успех, если бы Хенсель избрал карьеру психолога. Лебнир был тем человеком, которому можно было рассказать все, что накопилось на душе, не опасаясь, что это выйдет в сплетни. Писатель хотя бы пытался помочь с решением проблем, но Иван по обоснованным самому себе причинам не рассказывал никому из друзей о том, что же на самом деле случилось с ним и Александрой в прошлом.

– Скажи, ты когда-нибудь рассказывал близким о том, что тебя беспокоит? – тихо говорил Хенсель, обеспокоенно смотря на коллегу.

Тот помотал головой.

– Нет. Мне не хотелось бы сваливать проблемы своей жизни на других. Мне и рассказывать-то некому, а загружать коллег личными проблемами я бы не хотел. Даже мой психолог говорит, что прошлое – это прошлое. Его следует забыть… – произнес Иван, после чего вздохнул и продолжил, – но она думает, это так просто. Это наше клеймо, наш шрам, который будет преследовать нас до конца наших дней, и, я думаю, нам никогда от него не избавиться. Впрочем, это не так важно.

Сейчас Хенсель не мог узнать человека перед ним. Его поза оставалось одной и той же, но лицо Перова изменилось кардинально. Это был вовсе не тот Иван, которого он знал: перед немцем сидел угрюмый и печальный молодой человек. В этом и заключалась двойственная сущность Ивана Перова: на людях он вел себя как обычно – дружелюбно и приветливо – однако стоило ему остаться одному, он тут же вспоминал о своем темном прошлом, которое, как и сказал Хенсель, буквально выжигало его изнутри. В таком состоянии русский казался даже немного жалким.

– Иван, – произнес Лебнир, подвинувшись ближе. – Я не стану тебя заставлять, но, пожалуйста, расскажи мне, что случилось. Не обещаю, что смогу, но я постараюсь помочь. Я не могу смотреть, как мои друзья страдают, и при этом оставаться безучастным!

Иван бросил грустный взгляд на Хенселя. Быть может, Перову действительно стоило рассказать все ему? Меланхоличная натура пересилила его.

– Я не хочу чересчур нагружать тебя своими проблемами… – замялся он.

– Ты вовсе не нагружаешь, брось. Мне говорили, что лучше однажды рассказать, чем держать в себе всю жизнь и терпеть, – ответил Хенсель.

Иван еще раз тяжело вздохнул, после чего обратился к писателю:

– Хорошо, я тебе расскажу, что было в прошлом. Тебе можно знать.

Лебнир приготовился слушать историю Ивана и Александры, которая, судя по эмоциям Перова, будет очень непростой…

…Все это случилось больше двадцати лет назад, – начал Иван. – Хотя, правильнее будет сказать, не случилось, а началось: последствия этого сказываются и по сей день. Все началось с того, что мы с Сашей остались без родителей. Единственный вариант – забрать шестилетнего мальчика и двухгодовалую девочку в детский дом. Что, собственно, и было сделано. Мы росли в окружении таких же несчастных детей, с кем судьба несправедливо обошлась. Я помню маленькую Сашу, еще совсем крошку… Она почти не плакала, только удивленно смотрела по сторонам, пытаясь понять, в какой ситуации находится. Она росла, пытаясь понять окружающий ее мир. Я тогда находился в состоянии, граничащем с отчаяньем. Обратиться за помощью было не к кому. Ощущение собственной беспомощности, безразличия взрослых и жестокости того, большого мира охватило меня лет эдак в восемь, и, признаюсь честно, не отпускает до сих пор. Но уже тогда я стал чувствовать себя ответственным за жизнь крошки Сашеньки. Поэтому, как только мне исполнилось восемнадцать, я забрал Сашу. Мы жили вдвоем в крохотной комнатушке на каких-то окраинах. Саша тогда была в 8 классе, мне удалось поступить в университет. Ты же знаешь, я инженер по специальности. Каких трудов мне это стоило. Однако это лишь для того, чтобы как-то содержать себя и Сашу. Я подрабатывал, изнашивал себя, как проклятый, чтобы содержать мою Сашеньку, чтобы обеспечить ей нормальную жизнь. Пособия, конечно, были, но ты думаешь, Хенсель, их надолго хватало? К несчастью, нет. Я вынужден был часто прогуливать лекции, сдавал сессии со второй попытки, не иначе. Профессора сильно ругались из-за моей плохой успеваемости, хотели даже вышвырнуть меня, и тогда я объяснил им свое бедственное положение. Однако это мало что изменило. Но больше всего меня беспокоила ситуация с Сашей и ее школой, которая была не уже не первой и, как оказалось позже, не последней. С учебой все было в порядке. Я помогал ей, чем мог. Саша была отличницей, однако ты же прекрасно знаешь, что один только разум не играет почти никакой роли там, где совершенно другие ценности. В последнее время я чувствую себя слишком старомодным для современности, потому что я не могу понять современных детей, пускай и был ребенком… Давно им был, вот и не пойму. Ты же сам понимаешь, в нашем положении мало что можно было себе позволить. Мир жесток, и особенно жестоки, как бы цинично это ни звучало, дети. Над Сашей часто смеялись сверстницы, и чаще всего из-за того, что она не так одевалась, не так себя вела: была слишком доброй и хорошенькой, а не строила из себя невесть что в восьмом классе. Но Саша терпеливая. Она старалась не обращать на это внимания, она терпела… Но однажды она пришла домой в слезах. Она буквально с порога бросилась ко мне на шею, стиснула. Я так и не добился от нее тогда ответа, что же, собственно, произошло. Она только повторяла по нескольку раз: «Братик Ваня, помоги, пожалуйста, Ванечка…» В моей памяти четко отпечаталось ее детское личико, огромные глаза, а на щеках крупные слезы. Сердце мое разрывалось, когда я слышал ее всхлипы. Бедная, бедная Саша… Что я тогда мог сделать? Мало что. Она сидела у меня на коленях, вцепившись ручками в куртку, и тихо плакала, а я гладил ее по головке, успокаивал – единственное, что мне тогда пришло в голову. Обратиться за помощью нам было не к кому. Родителей уже давно не было, на поиски прародителей не было времени. Только я и Сашенька, моя маленькая сестричка. Она стала изгоем для всех. Мне пришлось срочно вмешаться. На правах родителя я пытался говорить с ними, с теми людьми, но слова ничего не значат. Девятый класс Саша заканчивала уже в другой школе. Кочевники мы, Хенсель. Вечные кочевники. После этого я пообещал себе, что никогда, никогда я не позволю чему-либо заставить ее плакать, и я все еще держу это слово. Прошли годы. Мы выросли, но прошлое всегда будет напоминать о себе. Может, эта история покажется тебе слишком уж слезливой, но иначе ее не описать. Снова мы возвращаемся к тому, с чего мы начинали. Мы изгои, странники, и это место, «Сопротивление» – единственное, куда мы можем вернуться.

Закончив рассказ, Иван замолк и опустил голову. Хенсель не знал, что ему сказать. У самых веселых людей, говорят, самая грустная душа. Хенсель никогда бы не подумал, что у его доброго и отзывчивого коллеги такая тяжелая и печальная история. Но после этого рассказа ему стало жаль больше не старшего Перова, а Александру. Девочка, выросшая в жуткой обстановке, без родителей. Хенсель мало знал ее, однако ему казалось, что Иван был совершенно прав, когда говорил, что, несмотря ни на что, она осталась открытой и дружелюбной.

– Это… Такая история… Я не знал, – мысли Хенселя отказывались формироваться во фразы.

Иван встал и весь ссутулился, слово бы под гнетом воспоминаний. На его лице застыло печальное выражение. Хенсель насторожился и последовал за русским. Перов подошел к шкафчику и извлек оттуда недопитую бутылку с прозрачным напитком. Только он откупорил ее, как почувствовал, что его руку сжимает ладонь Лебнира.

– Не надо, – произнес немец. Лицо его также было опечаленным. Он пропустил через себя всю трагедию Ивана, и его собственная память, всплыв на мгновение, смешалась с коктейлем эмоций и водки. – Не помогает. Я пробовал.

Лидер русского отдела вздохнул.

– Я знаю, что не помогает, – сказал он, кивая. – А что еще остается? Только создать себе иллюзию того, что стало легче.

Он высвободил руку и сделал глоток, после чего чуть поморщился и поставил бутылку на стол.

– Иван, возьми себя в руки, – тихо стал говорить Лебнир. – Вспомни, кто ты. Ты – Россия!

Иван грустно усмехнулся:

– У России есть сила и дух. У меня нет ни того, ни другого…

Тут Иван сделал паузу. Хенсель глядел на своего товарища и все больше и больше убеждался в двойственной его сущности. Профессионалы бы определенно диагностировали у Ивана глубокую депрессию на почве тяжелого детства, которую он тщательно и успешно маскировал. Но она все равно находила лазейки. Оставаясь один, Перов снова пропускал память через себя и думал, и мысли сжигали его душу.

– Я слабый человек, Хенсель. Жалкий, ничтожный человечек, возомнивший себя кем-то, Россией, – стал говорить Иван. Теперь он напрямую изливал душу Лебниру. – Я понимаю это. Я понимаю, где я ошибался, но я не могу исправить свои ошибки. Я понимаю, что я жалок, и от этого становится только хуже. В последнее время я сам себе противен. Вот сейчас я говорю тебе все, что накопилось в моей больной головушке, понимая, что тебе это, наверное, не интересно, потому что это не твои проблемы, а мои.

– Чужие проблемы легче решать, чем свои, – произнес Лебнир. – Ты хороший человек, Иван. В тебе есть русская душа и все благодетели. Вспомни, сколько ты делал и делаешь для Саши.

– В том-то и дело, что я только делал! – воскликнул вдруг русский, повернувшись лицом к Хенселю. Глаза его были широко открыты, губы подрагивали. – Я делал. Но я так ничего и не сделал.

На мгновение они застыли: Иван и Хенсель. Оба с широко открытыми глазами, один от удивления, а второй на грани истерики. Через несколько секунд Перов опустил плечи и голову.

– Ну вот, теперь я еще и накричал на тебя, – пробурчал он. – И это выглядит так, будто я хочу, чтобы меня пожалели.

Хенсель сочувственно улыбнулся и похлопал Ивана по плечам.

– В таком случае, я это и сделаю.

– Спасибо, Хенсель, – в голосе Ивана теперь не звучало никаких эмоций. Его настроение колебалось также молниеносно, как гоночная машина на трассе: еще один признак глубокой депрессии.

– Петербургские дожди пробуждают в тебе меланхолию? – поинтересовался Лебнир.

– Не в одних дождях дело.

Иван сделал еще несколько глотков водки из горла и уселся на диван, подперев кулаком голову. Писатель сел напротив в кресло.

– Ты знаешь, кто самый страшный враг человека? – спросил Иван вдруг после паузы, бросив взгляд на Лебнира.

– Он сам? – предположил тот, на что Иван помотал головой и заявил:

– Память. Память – вот самый страшный враг человека. Память ломает людей, а прошлое добивает…

– Ты временами превращаешься в философа, – сказал Хенсель.

– Все превращаются в философов, когда выпьют, – заявил еще трезвый Иван. Он поднял взгляд на Хенселя: – Спасибо.

Тот встрепенулся.

– Спасибо. Ты был прав. Если выговориться близкому, то станет немного легче, – повторил Перов, вставая. Он даже улыбнулся грустной улыбкой.

– Я рад, что смог тебе помочь, – в ответ улыбнулся Хенсель.

– Из тебя вышел бы отличный психолог, – заявил Перов. – Но ты, не понятно зачем, ушел в политику.

– Как раз понятно, зачем. У меня есть слово из шести букв, которое объясняет многое в моей жизни. И это слово – «Альбен», – произнес Хенсель. – За ним я пойду в огонь и воду.

Иван заулыбался. Вот бы ему, России, иметь хороших, проверенных друзей, кроме Хенселя… Ивану был интересен фон Дитрих, поэтому он решил расспросить Хенселя о нем. Но только позже, когда депрессия его снова заляжет на дно. Перов сильно сомневался, что когда-нибудь сможет от нее избавиться. Пускай он и был лидером одного из самых мощных отделов «Сопротивления», но это не делало его кем-то большим, чем человеком. У него были свои слабости, свои скелеты в шкафу, за которые он часто себя ненавидел.

Александра вела Альбена по коридорам. Хотя, кто кого вел. Альбен спокойно шагал вперед, но даже так Александра еле поспевала за ним. Она старалась держаться от него на небольшом расстоянии, мало ли, что Альбен может подумать. Оставшись один на один с ним, Саша старалась подавить страх, который одолевал ее в присутствии Альбена.

– Вы меня боитесь, – неожиданно заявил Альбен, не смотря на Александру.

Та вздрогнула. Неужели по ее поведению это так заметно? Или этого человека свои методы? В любом случае, девушку такое заявление ввело в ступор.

– Боюсь? – переспросила она. – С чего вы взяли?

– Я вижу это так же ясно, как и ваш образ, – так же монотонно ответил Альбен.

Саша не знала, что ей ответить: пытаться отнекиваться или же признать тот факт, что информатор слегка внушает страх? Но Александра боялась обидеть немца, заявив о том, что его манеры кажутся ей пугающими. Поэтому девушка молчала, не в состоянии выговорить ни слова.

– Я поставил вас в тупик? – поинтересовался Альбен, бросив взгляд на Александру.

Та виновато кивнула. Фон Дитрих усмехнулся.

– Видимо, я так холодно себя вел, что невольно внушил вам страх, – рассудил он.

В этот момент они подошли к дверям комнаты. В штабе русского отдела часть дома была отведена под жилые помещения, так как большая часть сотрудников жила прямо здесь.

– Я не тот человек, которого стоит бояться. Я всего лишь скромный информатор, простой политик. «Сопротивление» может встретиться с гораздо более опасным врагом, и вот его уже стоит опасаться. Не меня. Я не причиню вам вреда, Александра, можете быть уверены, – заверил девушку Альбен, глядя на нее.

Александра заметила, что его взгляд стал теплее: в нем появилось что-то человеческое. Значит, она была права, и Альбен только притворялся таким высокомерным и неприступным, и где-то внутри даже обрадовало Александру. Она улыбнулась и протянула Альбену ключ от комнаты. Тот слегка поклонился и, открыв дверь, исчез в комнате. Несколько секунд Александра стояла перед дверью. Она уже собиралась уйти, когда Альбен приоткрыл дверь и подозвал Сашу поближе.

– Кстати, госпожа Александра, скажу по секрету: судя по реакции моего товарища, вы ему понравились, – произнес он с легкой улыбкой на губах.

Фон Дитрих снова вернулся в комнату. Щелкнул замок изнутри. Саша направилась в свою комнатку, по дороге размышляя над тем, что ей сказал Альбен, в особенности над последней фразой. Получается, Хенсель тоже обратил на нее внимание, как и она на него. Значит, существовала вероятность подружиться с ним.

После того, как Перова заметила полуулыбку на губах фон Дитриха, весь ее прошлый страх по отношению к информатору исчез. Саша поняла: он тоже человек и тоже испытывает эмоции и чувства. От этого девушке стало легче. Теперь она знала, что не окружена безразличными и эгоистичными людьми, пообщаться с которыми она уже успела вдоволь.

Альбен, как только вошел, окинул взглядом комнату. Можно сказать, она не уступала по удобствам отелю с пометкой «четыре звезды». Здесь была удобная кровать с тумбочкой и комодом, диван, телевизор, рабочий стол с креслом, миниатюрный холодильник и отдельная ванная комната. Альбена вполне устраивала эта небольшая комнатка, особенно если учитывать, что вещей, кроме документов и скрипки, у него не было вообще. Это значило, что следовало бы посетить торговый центр, чтобы хоть иметь в запасе чистую рубашку. Из окна открывался вид на тот самый Гражданский проспект. Здесь вполне можно было жить и не волноваться ни о чем.

Альбен разделся и положил скрипку на столик возле дивана. Несколько секунд он стоял в молчании, погруженный в свои мысли, после чего достал телефон и набрал номер – никто не ответил. Потом второй – такая же картина. Наконец, после третьей попытки, Альбену, наконец, удалось дозвониться до абонента.

– Сэр, я бы хотел попросить вас разъяснить, что здесь происходит.

Над Европой кружился снег. Большой Босс сидел в своем кресле, когда раздался телефонный звонок. Этот номер был известен только одному человеку.

– Сэр, я бы хотел попросить вас разъяснить, что здесь происходит, – раздался вопрос.

Фон Дитрих. Значит, Хенсель свою задачу выполнил, иначе бы их обоих уже арестовали. Лебнир никогда не подводил Большого Босса. Он вполне заслуженно занимал свой пост лидера немецкого отдела.

– Хотите пояснений? Что ж, думаю, вы можете их получить.

Когда разговор был окончен, Босс откинулся на спинку кресла и снова устремил взгляд за окно. Последние снега февраля укутывали город, стараясь удержать его в своих ледяных объятьях. Большой Босс рассказал Альбену только часть, которую тому следовало знать на данный момент. Нельзя было раскрывать всех карт даже своим агентам: один неосторожный шаг мог сломать всю отточенную годами систему.

Пока что все шло по планам. Лебнир, фон Дитрих и Перов уже были задействованы – остальные пока что оставались в тени, пока в других странах ничего не происходило. Босс напечатал и разослал свои инструкции во все штабы. «Сопротивление» сделало свой ход. Теперь следовало только ждать реакции правительства. Но, что бы оно ни предприняло, это вряд ли выйдет за рамки плана Босса. Машину «Сопротивления» уже не остановить. Колеса завертелись.