Вы здесь

Осколки фарфорового самурая. VI (Дмитрий Лабзин, 2013)

VI

Переступив через волнообразный след последнего пути главного режиссёра, взорам перепуганной публики предстал главный персонаж этой безумной пьесы – обладатель роскошной чёрной бороды и гипнотизирующего взгляда, воскресший полевой командир Будаев.

Всего неделю назад мировые новостные агентства трубили о ликвидации его банды где-то в горах Кавказа. Жадной до сенсаций публике были своевременно предоставлены кадры с места боевых действий, изобиловавшие вполне стандартными гильзами, воронками от снарядов и гранат, грудами камней, некогда бывшими чьими-то домами, обездоленными войной людьми. Особую ценность представляли фотографии искалеченных тел поверженных террористов, в том числе и их командира. Оценка его деятельности давалась самая разная: от бандита и террориста российскими СМИ до борца за свободу и мученика за веру на британских и американских телеканалах. Спор абсолютно бессмысленный, всегда сводящийся к выяснению того, у кого длиннее ядерный потенциал, но не участвовать в нём нельзя, как наивно полагают реальные стороны конфликта.

На торжественной встрече в Кремле президент поздравил командный состав с успешным выполнением «архисложного» задания и, неуместно воспользовавшись цитатой из гениального кинофильма Эйзенштейна, предостерёг мировой терроризм от новых атак на нашу страну. Раздавались ордена и дачи генералам, медали и звания бойцам. Шампанское, коньяк и изысканные закуски создавали непринуждённую атмосферу, столь отличную от суровых условий повседневной военной службы и спецзаданий. Казалось, никто уже не вспоминал о Будаеве и ему подобных, праздно предаваясь протокольному веселью.

Теперь же он стоял перед нами живой и невредимый. Натовская зимняя форма, кобура с пистолетом, капельки воды на бороде и высоких армейских ботинках, доставшиеся этому грозному образу от недавно растаявшего снега, и чёрные глаза – визитная карточка любого террориста, неважно, кубинского, пакистанского или чеченского, окружённого ореолом непримиримого борца за справедливость и свободу.

В зале установилась тишина. Было слышно лишь неровное дыхание соседей, и чей-то нарождающийся бронхит отзывался тем же сухим кашлем, что можно услышать на аудиозаписи Берлинского филармонического оркестра, исполнявшего Бетховена зимой сорок четвёртого года, несмотря на голод и бомбёжки. Пауза затянулась, но это был как раз тот случай, когда ни один зритель не хотел, чтобы воцарившееся молчание неожиданным образом утратило хрупкое равновесие и разлетелось вдребезги под безжалостным натиском слов.

Неизбежное свершилось. Речь, произнесённая в антураже из автоматов, хмурых бородачей и шекспировских декораций, повергла в экстатическое исступление незадачливых неврастеников. Через несколько секунд и точных ёмких фраз аудитория превратилась в живой щит для террористов и пушечное мясо для политиков. Всем следовало сидеть тихо и ничего не предпринимать во избежание неприятных инцидентов, подобных тому, что приключился с главным режиссёром. По залу рассредоточились названные нашими избавителями женщины в чёрном со всемирно известными поясами на талии и горячей верой в сердцах. Будаев предпринял попытку перейти к главному – цели захвата, но не вполне адекватные и вполне бескультурные представители театральной публики стали его перебивать и даже пытались возмущаться. Вновь завладеть вниманием аудитории не удалось – поднимавшуюся волну истерии было уже не остановить. Люди вскакивали со своих мест, кричали, но, опасаясь боевиков в масках, не пытались бежать. Я заметил, как одна из шахидок зашла за портьеру правого бокового выхода из партера. Террористы присели, закрыли уши руками.

И тут раздался взрыв.