Стальная птица
***
Кто не видел неба на высоте 2 000, тот не видел свободы. Нет ничего прекраснее бегущей черной полосы аэродрома и бесконечного небесного простора впереди. Тот момент, когда шасси стальной птицы отрываются от бетона, мне не забыть никогда. В тот миг ты начинаешь осознавать всю красоту и беспредельность неба и начинаешь верить в Бога… Мне не забыть никогда аплодисментов в салоне боинга, когда он замирает на земле, удачно совершив посадку… Я – командир воздушного судна, мне 42года и вот моя история.
***
В детские годы моей любимой игрушкой был самолет. Небольшой, металлический самолет с красной звездой и надписью СССР на крыльях. Мой отец был летчиком, как и дедушка – Герой Советского Союза. Я тоже мечтал о погонах ВВС. Но в военную авиацию не попал из-за какого-то глупого недоразумения в медицинском листке. И стал гражданским летчиком.
***
Первые 10 лет моей службы прошли однообразно и почти не оставили о себе воспоминаний, за исключением беспредельного восторга и радости от каждого полета. Я летал, и был счастлив. Потом это чувство поугасло, но самолеты я не разлюбил, даже после свадьбы, оставаясь, как в песне, «первым делом, первым делом – самолеты, ну а девушки, а девушки – потом», верным своей первой любви.
«Любовнице цветы купить не забудь!» – шутила жена, провожая меня в очередной рейс. «Она меня и так любит!» – отшучивался я, неизменно надевая фуражку набекрень. Говорят, нельзя жить с женой и бегать к любовнице, а то жена убежит. Так случилось и со мной, не смотря на то, что моя любовница была нетребовательна и совсем не женщина, а стальная птица… Жена ушла. Запретила видеться с сыном. А я остался в одиночестве, наедине со служебным повышением. Аэропорт «Шереметьево» стал для меня вторым домом. Зарубежные рейсы, иностранцы, чартеры, хорошенькие стюардессы… Но я все равно скучал по моей бывшей жене и сыну. Даже дорогой коньяк, ставший моей второй любовницей, не мог отвлечь меня от тоски.
***
Все изменилось в одночасье. Очередную мед комиссию мне просто не подписали. Попросили пройти лечение у нарколога и временно списали на землю. Что может быть ужаснее для лётчика, чем обрезанные крылья?! Ничто!!! Первые две недели после увольнения я почти не помню, проводя их в обнимку с бутылкой коньяка. До того самого момента, пока на мою жил площадь не заявился лучший друг – Вовка и не заявил безапелляционным тоном, что мне надо развеяться. По его мнению лучшим вариантом было куда-нибудь слетать. Ему отказали в отпуске, который он рассчитывал потратить на помощь матери. И так как из всех его друзей только я был свободен, он решил отправить меня на свою малую Родину – в Прибалтику, помогать матери на даче, а заодно отвлечь меня от депрессии. Билеты были уже куплены, согласие матери получено и отказываться мне было поздно – с тяжким сердцем и под пристальным взглядом друга я поднялся на борт стальной птицы, спустя три недели после списания на землю…
***
Нехорошо защемило в груди, когда из динамика над головой прозвучал голос командира корабля. Стандартная фраза, слова, которые за долгие годы службы я зазубрил как «Отче Наш» и которые теперь мне были ни к чему. Знать бы наперёд, чем все обернется…
Перелет обещал быть не очень долгим – можно было немного поспать. Закрыв глаза, расслабился в кресле. Но дремотное состояние длилось недолго – проснулся от знакомого ощущение турбулентности, просьба пристегнуть ремни. За окнами хлестал дождь. Легкая паника экипажа мгновенно передалась пассажирам. «Что случилось?» – спросил я, пробегавшую мимо стюардессу. «Все в порядке, не беспокойтесь!» – постаралась улыбнуться она. «Не обманывайте меня, я пилот и понимаю, что что-то не так», – доверительно шепнул я ей. Девушка изменилась в лице и убежала, но через минуту вернулась. «Пройдёмте со мной», – шепнула она мне. Меня проводили в кабину пилота. И тут только я осознал весь ужас положения: у командира экипажа внезапно случился инфаркт (не досмотрела комиссия), а его помощник – совсем ещё молодой – впервые столкнулся с грозовым фронтом. Связь с землей была потеряна, и молодой авиатор не знал, что и делать с мечущейся в облаках стальной птицей. «Вы, правда, пилот?» – спросил он. «Да», – смело ответил я, пробираясь к штурвалу, в одночасье поняв всю необходимость моего здесь присутствия, необходимость твердого руководства и спокойного владения ситуацией. Надев наушники, я крепко, обеими руками сжал штурвал и принял командование на себя. Словно бы почувствовав властную руку человека, боинг успокоился и послушно начал обходить грозу. Спустя несколько минут, исчезла турбулентность. И как норовистый конь смиряется под седлом опытного наездника, так и моя пташка покорилась и плавно пошла по курсу, не смотря на рев ветра и вспышки молний вокруг…
***
Плавно сложились закрылки, а спустя минуту, шасси коснулось черной бетонной полосы… За окнами ревел ветер, в стекла иллюминаторов хлестал дождь, аэропорт встречал наш потрепанный ураганом самолет красными аварийными огнями и воем сирен карет скорой помощи, а в салоне раздавался гром аплодисментов…
«Спасибо Вам, за помощь, – тихо и проникновенно сказал мне молодой пилот. – Нам повезло, что Вы были на этом рейсе». «Вообще-то, я не пилот. Меня списали три недели назад», – признался я. «Значит, скоро вернут обратно, – уверенно сказал мой временный напарник. – Вы только что спасли всех нас. Это достойно награды». В его небесно-голубых глазах блеснули слезы благодарности. Я только грустно улыбнулся в ответ.
***
Три месяца спустя, аэропорт встретил меня уже совсем иначе, чем в тот памятный день – переломный день моей карьеры, когда стальная птица дала мне понять, что есть кое-что поважнее неверной жены и коньяка. Чистое небо, ещё по-летнему яркое, но уже по-осеннему холодное солнце. Блеск стальных крыльев боинга 767, и не менее яркий, задорный блеск небесно-голубых глаз моего теперь уже постоянного напарника. «Я же говорил, что скоро вернут обратно!» – улыбнувшись, крикнул он мне…