Осквернитель. Часть первая. Темное пламя (П. Н. Корнев, 2014)

Месяц Святого Фредерика Копьеносца

Год 989-й от Великого Собора

1

Меня зовут Себастьян Март, и последний раз я убил человека двенадцать лет, три месяца и семь дней назад.

Полагаете, гордиться здесь особо нечем?

Кому как, уважаемые, кому как…

Добропорядочному обывателю – нечем, но я еще в ранней юности связался с дурной компанией и неминуемо сгнил бы на каторге, не одумайся вовремя и кандалам арестанта не предпочти кирасу пехотинца. После – не лучше; после были годы работы на королевскую тайную службу и возвращение на городское дно, только уже не безызвестным жуликом, а главой собственной шайки.

Удивительная карьера для мальчишки, рожденного в семье потомственных сапожников; для того, чья жизнь заранее расписана от начала и до самого конца.

Ведь если не стрясется никаких глобальных потрясений, не приберет к рукам случившаяся вдруг война, не унесет мор, не зарежут в темной подворотне лиходеи, твой удел до самой смерти тачать сапоги и шить туфли. И отдать Святым душу в собственной постели в окружении многочисленных родных и близких.

Если не сопьешься, разумеется. Выражение «пьет как сапожник» вовсе не на пустом месте родилось.

Быть может, именно эта предопределенность и оттолкнула меня от семьи?

Первый раз я попытался перехитрить собственную судьбу, когда вместо монастырской школы начал день-деньской пропадать в компании малолетних оболтусов на узеньких улочках припортовой округи. И сгинуть бы юному Себастьяну с ножом меж ребер в какой-нибудь темной подворотне, кабы не розги святых отцов да тумаки родного папаши. Впрочем, окончательно и бесповоротно наставить меня на путь истинный не сумели ни учителя, ни семья: уже в тринадцать лет я начал работать на господина Оша – скупщика краденого и ростовщика, за свою деловую хватку прозванного Мешком Костей.

Четыре года я собирал слухи, вел счета, выбивал долги и пристраивал к делу нужных людей и в итоге стал правой рукой старого хрыча, но, когда меня самого прихватили на горячем, он пальцем не пошевелил, чтобы добиться освобождения погоревшего подручного. Наоборот – попытался утопить еще глубже. При таком раскладе на каторге было не продержаться и декады; единственным способом избежать заточки в бок стала вербовка в королевский пехотный полк.

Глупость несусветная, и судьба-злодейка тихонько посмеивалась в кулачок, подсчитывая шансы восемнадцатилетнего юнца уцелеть в бойне, деликатно именовавшейся в официальных кругах Закатной кампанией. И посмеивалась неспроста: после битвы на Лемском поле наша сотня превратилась в полторы дюжины калек. Удивительное дело – мне тогда повезло отделаться парой царапин.

И повезло вдвойне, когда столь поразительную удачливость отметил вербовщик королевской тайной службы. Надо ли говорить, что на его предложение поработать в интересах Короны я согласился без колебаний и раздумий? Возвращаться обратно на передовую не было ни малейшего желания.

И понеслось! Разъезды и переезды. Слежка и вербовка. И убийства конечно же – куда без них?

За пару лет я исколесил Святые Земли вдоль и поперек, везде и всюду оставляя за собой трупы и нераскрытые преступления. Самому тоже доставалось не раз и не два, но как-то выкручивался, уходил, запутывал следы, зализывал раны…

А потом в далеком Лансе к власти пришли последователи культа Единения, и случилась большая война. Еретики всерьез вознамерились распространить свое влияние на все Святые Земли и в этом стремлении едва не преуспели.

И немудрено – ведь помогали им сами бесы.

Таинственный Жнец вселял нечистых в тела людей, чьи души от рождения обладали связью с потусторонним, и ни экзорцисты ордена Изгоняющих, ни экзекуторы «Пламенной Длани» оказались не способны противостоять темной волшбе Высших.

Я столкнулся с подобной тварью за год до войны, столкнулся – и, полагая, будто имею дело с обычным бесноватым, решил проблему привычным для себя образом, с помощью заточки.

И тогда вырвавшийся из бренного тела бес проник в мою душу!

Обитатель Бездны рассчитывал полностью подавить волю человека, но вместо этого сам попал в плен. Мне удалось запереть нечистого в своей душе; там он и пребывает до сих пор. И пребывает не один, а в компании собратьев по несчастью – подобный трюк затем приходилось проворачивать не раз и не два.

Но, как бы то ни было, в войну с Лансом мы вступили, не зная о противнике ровным счетом ничего. По крупицам собирали информацию, хватались за любую ниточку и в итоге сорвали банк – отыскали оружие, способное не просто уничтожать тела Высших, но дотла выжигать саму их суть. Обитатели одного затерянного в Старом море островка, прозванного впоследствии Дивным, наполняли клинки столь жгучей тьмой, что ее призрачный пламень заставлял бесов вспыхивать и сгорать ничуть не хуже, чем случайная искра воспламеняет пересушенное на солнце сено.

Проклятые наконечники были овеществленным злом, но надо ли говорить, что мы без колебаний пустили их в ход?

Для начала проредили ряды Высших, потом добрались и до Жнеца.

Нас было шестеро. Ваш покорный слуга. Жулик и мошенник Якоб Ланц. Угодивший в жернова войны обычный паренек Карл Вадер. Гениальный лучник Эдвард Рох. Перебежчик и потомственный чернокнижник Густав Сирлин. А еще – капитан гвардии великого герцогства Довлас Ричард Йорк, жизнь в котором долгие годы поддерживали лишь скверна да любовь к своей госпоже.

Именно Ричард Йорк спас нас всех, сгинул в Бездне, но – спас.

И все постепенно вернулось на круги своя. Постепенно, понемногу, но вернулось. И я вновь начал колесить по Святым Землям, только теперь уже в чине начальника разъездной группы. Точнее – труппы, сплошь состоявшей из циркачей бродячего балагана.

Первое время нам сопутствовала удача, и разорившийся антрепренер Себастьян Март, акробатка и танцовщица Берта, старый фокусник Гуго и развлекавший публику трюками с огнем и ножами Валентин Дрозд несколько лет выходили сухими из воды. После к труппе прикрепили Марка Бонифация Тарнье, и только-только окончивший семинарию экзорцист по уши влюбился в Берту, но проблемой это не стало.

Просто не успело ею стать.

Нас переиграли. И ладно бы ночная гвардия Драгарна, нет – в спину ударил уцелевший при разгроме еретиков Высший. Труппа сгинула, спасти удалось лишь Берту, да и ту отравил Тьмой чересчур любвеобильный чернокнижник, когда пытался заполучить в коллекцию ее лицо.

Карьера моя, разумеется, отправилась псу под хвост, более того – в итоге мы с Бертой оказались разменной монетой в хитрой дворцовой интриге, которую затеял глава тайной службы Малькольм Паре. К счастью, ему удалось переиграть высокопоставленных вельмож, наладивших поставки дурмана с острова Дивный, и вместо виселицы мы получили шанс начать новую жизнь.

Берту приставили нянькой к отпрыску сгинувшего Ричарда Йорка; мне предложили пойти по стопам прежнего работодателя – Мешка Костей. Себастьян Март исчез, на смену ему явился Себастьян Шило, главарь шайки, через которую на сегодняшний день проходит большая часть контрабандных поставок пахартского опиума.

При этом я не забываю тайную службу, а тайная служба не забывает меня.

Покровительство оказывается в обмен на информацию и золото, и сотрудничество это в полной мере устраивает обе стороны. Все довольны, только вот в душе моей гнездятся бесы, я не переношу колокольного звона и боюсь зеркал, из которых в мир людской украдкой заглядывает сама Бездна. И пусть пока удается удерживать нечистых на коротком поводке, но с каждым годом это требует все больших и больших усилий.

Именно поэтому я больше не убиваю людей, именно поэтому давно отринул Скверну, именно поэтому каждую декаду прихожу сюда и выворачиваю душу наизнанку.

Просто не хочу потерять самого себя.

Так помогите мне в этом, Святые! Дайте сил и уберегите от ошибок!

Я поднялся с колен и оглядел полутемное помещение молельного дома; ряды скамей, светильники с потушенными уже свечами, на стенах – образа Святых. Тишина, спокойствие, умиротворенность.

Благодать, что рассеивает Скверну и помогает держать бесов в узде.

– Себастьян… – подступил невысокий и сутулый священник, в плохо подогнанном к его нескладной фигуре одеянии.

– Благословите, святой отец, – склонил я перед ним голову.

Тот легонько прикоснулся к моей макушке, прошептал слова короткой молитвы, и вдоль позвоночника ровно металлической щеткой провели, а в груди защемило, и накатило неуловимое ощущение счастья, слегка приправленного малой толикой печали.

– Да хранят тебя Святые, Себастьян, – произнес священник, отнимая руку.

– Благодарю, отче, – произнес я, чувствуя, как отпускают тревоги и заботы.

Вот ведь! Вроде и никаких причин для беспокойства нет, а скрутило всего, будто перед непогодой. И не суставы крутит, – нутро.

С чего, почему – непонятно.

– Себастьян! – тронул меня за плечо священник.

– Да? – встрепенулся я, стряхивая задумчивость.

– Сегодня мы проводим всенощную службу во здравие герцога Гастре, не желаете присоединиться?

Я покачал головой:

– К сожалению, отче, меня ждут в другом месте.

– Не беда, – мягко улыбнулся священник. – Приходите чаще, вам всегда здесь рады.

– Обязательно, – пообещал я, хоть прекрасно знал, что в следующий раз появлюсь тут через декаду, и ни днем раньше.

Попрощавшись со священником, я распахнул тяжеленную дубовую дверь, шагнул под сыпавшее мокрым снегом небо, и тотчас из темноты выступил невысокий жилистый паренек.

– Плащ, мастер? – уточнил телохранитель, расправляя приготовленное для меня теплое одеяние.

– Не стоит, Ори, – покачал я головой и забрал у него лишь трость с массивным серебряным набалдашником. – Не холодно.

Зимы в Стильге по обыкновению своему мягкие, не стала исключением и эта. И пусть слякоть, промозглый ветер с моря и вечная морось опостылели хуже горькой редьки, но лучше уж так, чем лютые морозы полуночных земель.

Мы вышли за ограду молельного дома, и слонявшийся там бугай с ломаным носом и приплюснутыми ушами бывалого кулачного бойца немедленно юркнул в ближайшую подворотню. Тотчас послышалось лошадиное всхрапывание, мягко зацокали по мостовой подкованные копыта, и на улицу вывернула запорошенная снегом карета.

Крепыш придержал лошадей и пробасил:

– Порядок, мастер.

– В королевские термы, Гастон, – распорядился я и забрался на обтянутую кожей скамью. Ори захлопнул дверцу, после вскочил на запятки, и, раскачиваясь на неровной брусчатке, карета тронулась в путь.

За оконцем проносились подсвеченные фонарями здания с островерхими крышами, изредка на фоне темно-серого неба мелькали колокольни молельных домов, а вот горожане на глаза попадались нечасто. Оно и немудрено – погода собачья, по бульварам и скверам уже особо не погуляешь. Зимой обыватели все больше по кабакам горячим вином согреваются.

А я вот в королевские термы еду.

Выстроены те были еще дедом нынешнего монарха и по праву считались гордостью столицы. Комплекс из нескольких монументальных строений включал в себя огромную помывочную для городской бедноты, гильдейские залы и отдельные кабинеты богатеев, а по большим праздникам туда наведывались и титулованные особы.

Особой популярностью термы по понятным причинам пользовались поздней осенью и зимой. В холодные ненастные вечера горожане сначала грели косточки на горячих камнях, а потом расползались по окрестным питейным заведениям и принимали там согревающее уже внутрь.

Для такой погоды – лучше не придумаешь, но я ехал в термы совсем по другому поводу.

Тягучий гул главного колокола монастыря Святой Терезы прокатился над городом, когда карета уже вывернула на проспект Святого Огюста. Звякнуло оконце; звук пронзил, смял и враз вывернул наизнанку измученную душу.

Будь внутри хоть крупица скверны, – неминуемо разбил бы паралич, да я и так едва не сполз с сиденья на пол, стоило умчавшемуся прочь звону вернуться раскатистым эхом и нанести новый удар. Скрипнули зубы, ладонь до боли стиснула серебряную рукоять трости, рубаха на спине вмиг промокла от пота.

Тут, на мое счастье, карета выехала на мост через Эверь, но передышка долго не продлилась: как только серая гладь воды осталась позади, тишину опустившегося на Акраю вечера разметала лихорадочная какофония.

Умер! Умер! Умер! – трезвонили колокола монастырей.

Умер! Умер! – подхватывали звонари молельных домов.

Умер! – басовито разносилось от монастыря Святой Терезы.

Умер не кто-нибудь, а герцог Гастре, королевский канцлер. Человек, руководивший государством последние три десятка лет. Скончайся сейчас его величество Грегор Четвертый – и то треволнений вышло бы меньше.

– Примите, Святые, душу его светлости, – прошептал я, кое-как отдышавшись.

После прикрыл глаза и усилием воли заставил успокоиться ворочавшихся в глубине души бесов. А когда корчившиеся в судорогах нечистые наконец затихли, вытащил из нагрудного кармана камзола носовой платок и промокнул сочившуюся из ноздри кровь.

Уф! Пожалуй, так сильно меня с Лема не прихватывало. Помню, когда по поводу мора колокола заголосили, чуть сердце не остановилось, будто у нежити какой.

У нежити? Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…

Понемногу в голове прояснилось, виски перестало ломить, пропали мельтешившие перед глазами точки, а там уже и карета остановилась.

Гастон без промедления распахнул дверцу, Ори протянул плащ. Я накинул на плечи теплое одеяние, зябко поежился и глянул в хмурое небо, с которого сыпалась то ли морось, то ли мелкий мокрый снег.

– Все в порядке? – забеспокоился Ори.

– В полном, – подтвердил я и, тяжело опираясь на трость, направился к королевским термам. Парни двинулись следом.

У центральных ворот по обыкновению толпились многочисленные нищие; не обратив внимания ни на их протянутые руки, ни на выставленные напоказ язвы и увечья, мы зашли за ограду и миновали сначала вход для простолюдинов, а потом и куда более богато украшенное крыльцо для знати. Обогнули длинный пристрой, из труб на крыше которого валили клубы дыма, и очутились у неприметной двери черного хода.

Я постучал рукоятью трости и обернулся к парням.

– Встречайте как обычно, – наказал им, заслышав лязг засова.

– Сделаем, – кивнул Ори и принял от меня плащ, но с места не сдвинулся.

Хорошие ребята. Исполнительные. Явно ведь не терпится в близлежащую рюмочную для челяди завалиться, но нет – стоят под снегом, марку держат.

– Идите уже! – отпустил я охранников и шагнул к ребятам не столь габаритным и приметным, но ничуть не менее исполнительным. Парень с фонарем для начала внимательно вгляделся в мое лицо и только потом приказал коллеге со связкой ключей на поясе:

– Проводи.

Тот запер входную дверь и обшарпанными коридорами повел меня в глубь служебных помещений. Вскоре я окончательно потерялся в лабиринте путаных переходов, а вот провожатый здесь прекрасно ориентировался и через пару минут блужданий уверенно свернул в неприметный закуток. Там он отыскал на связке нужный ключ, отпер дверь и посторонился, освобождая проход:

– Проходите.

Я переступил через порог; дверь немедленно захлопнулась, скрипнул замок.

Говорю же – исполнительные.

Опустившись на скамейку, я вытащил из-за голенища шило с трехгранным клинком в пол-локтя длиной, стянул грязные сапоги и уже босиком прошел к массивному шкафчику, сколоченному из потемневших от времени дубовых досок. Убрал на верхнюю полку заточку, туда же кинул перчатки, а камзол аккуратно расправил и повесил на плечики.

После отцепил от пояса чехол с коротким, загнутым наподобие звериного когтя ножом и не удержался, чтобы не обнажить его и не полюбоваться обоюдоострым клинком, черным и недобрым, словно осенняя полночь.

Традиционное пахартское оружие мне лет пять назад подарил тамошний деловой партнер, и нож этот, как ни удивительно, показал себя в деле с самой лучшей стороны. Изогнутое лезвие не только пугало своей необычностью, но и позволяло контролировать глубину реза, а это бесовски важно, когда собираешься пустить кровь без риска отправить жертву к праотцам.

Игрушка? Вот уж не сказал бы. При некоторой сноровке такой игрушкой ничего не стоило в мгновение ока разделать человека, будто сельдь; и к тому же моей вотчиной был пахартский квартал, и ритуальный клинок туземного божка смерти одним своим видом наводил на местных обитателей самый настоящий ужас.

Но полюбовался – и будет.

Чехол с клинком отправился к шилу; я стянул рубаху и брюки, избавился от исподнего и встал напротив ростового зеркала, с задней стороны, как знал доподлинно, помеченного печатью-благословением ордена Изгоняющих. Глянул на собственное отражение и лишь покачал головой.

Наружность худощавого господина средних лет с холодными глазами и соломенного оттенка волосами можно было бы счесть даже неприметной, кабы не впечатляющая коллекция шрамов, белыми рубцами расчертивших все тело.

Какая общая помывочная, о чем вы?

Я криво ухмыльнулся, обмотал вокруг бедер банное полотенце и толкнулся во внутреннее помещение. Слегка разбухшая дверь распахнулась с резким скрипом; двое сидевших за столом парней смерили меня подозрительными взглядами, но сразу успокоились и вернулись к прерванной игре в кости.

Ну да – без верхней одежды спутать меня с кем-то другим довольно проблематично.

Откинув перегородившую проход тяжелую занавесь, я распахнул следующую дверь и очутился в просторной комнате с накрытым столом. В одном из хрустальных бокалов на донышке уже алели остатки вина, поэтому задерживаться там я не стал, привычной дорогой прошел мимо бассейна, от которого так и тянуло холодком ледяной воды, и шагнул в парную.

Горячий, насыщенный влагой воздух немедленно окутал со всех сторон, при малейшем движении он обжигал кожу, и по спине, плечам и груди заструились капельки воды.

Ух, хорошо!

Хорошо – да, но где же гостеприимный хозяин?

Господин заместитель главы дворцовой Охранки обнаружился в небольшой нише, где он полулежал на каменной плите, откинувшись спиной на облицованную мрамором стену.

Слегка погрузневший за последние годы, с ярко-рыжей шевелюрой и унизанными многочисленными перстнями пальцами Джек Пратт обыкновенно походил на преуспевающего жулика. Обыкновенно – но только не в термах.

Все его тело от пяток и до шеи покрывали затейливые татуировки, свободными от цветных наколок оставались только лицо и кисти рук. Цитаты из Святых писаний, символы веры, пентакли и совсем уж непонятные закорючки сплетались в единую картину и производили на неподготовленного зрителя впечатление просто неизгладимое. Да и мне от них, честно говоря, всякий раз становилось не по себе.

Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что столь вызывающая нательная роспись не была личной прихотью моего рыжего приятеля, а являлась вынужденной мерой, если не сказать служебной необходимостью.

В обязанности Пратта как заместителя главы Охранки входила защита от потустороннего воздействия дворцовой челяди и придворных, а скверна прилипчива донельзя – сам не заметишь, как в душе бесы гнездо совьют. Поэтому все татуировки Джека имели вполне утилитарное предназначение: одни защищали от гипноза, другие предохраняли от сглаза, третьи не давали навести порчу. «Нательные знаки как защита от Скверны».

– Падай, рыжий! – поприветствовал меня Джек шлепком ладони по мраморной плите рядом с собой.

Я осторожно опустился на теплый камень и сообщил:

– Канцлер умер.

– Мне доложили, – кивнул Пратт и нервно потеребил вислый ус.

Джек был одним из двух людей, кто доподлинно знал о моем сотрудничестве с Малькольмом Паре, потому я спросил у него напрямую:

– И что теперь будет?

– Похороны, вестимо, – отшутился рыжий пройдоха, поднялся на ноги и предложил: – Пойдем, помянем его светлость.

Выйдя из парной, мы окунулись в ледяную воду бассейна, наскоро обтерлись и расположились за столом. Там Джек разлил по рюмашкам крепленое красное вино, традиционное для закатных провинций Драгарна, пригубил сам, выжидающе посмотрел на меня.

Я отхлебнул рубинового напитка, и на языке будто цветок расцвел. Наслаждаясь богатым насыщенным вкусом, маленькими глотками допил вино и напомнил:

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Не ответил, – подтвердил старинный приятель и с задумчивым видом взял с тарелки тонюсенький ломтик сыра. Отправил его в рот, прожевал и вздохнул: – Не знаю, Себастьян, что теперь будет. Просто не знаю.

– Все так запущено?

Пратт неопределенно пожал плечами и вновь наполнил бокалы.

– Идем? – спросил он после.

Я потер неровный шрам, тянувшийся от левого запястья и до локтя, и поднялся из-за стола:

– Идем.

Мы вернулись в парную, уселись на разогретую мраморную плиту и какое-то время просто наслаждались накатившим со всех сторон теплом. Зная своего рыжего приятеля как облупленного, я разговор возобновлять не спешил и в итоге не прогадал: Пратт пригубил вино и вдруг с нескрываемой горечью произнес:

– Знаешь, герцог Гастре относился к придворным как к колоде карт. Тасовал их по своему усмотрению, и никто даже пискнуть не смел. – Джек сделал глоток и устало вытянул ноги. – А теперь на смену железному старику в канцлеры метят кронпринц Иоанн, которого готовили-готовили к вступлению на престол, да так и не подготовили, и его желчный дядюшка, полагающий, будто его плешивая макушка станет куда лучше смотреться с короной!

Я задумчиво кивнул, принимая услышанное к сведению.

Кузен его величества принц Августин никогда своих притязаний на трон особо не скрывал, но при жизни канцлера никаких активных действий в этом направлении не предпринимал, лишь изредка шокируя высший свет резкими, явно провокационными заявлениями. Официальный же наследник Грегора Четвертого – его племянник кронпринц Иоанн – полагал свою будущую коронацию делом решенным и участию в государственных делах предпочитал разгульную жизнь в фамильном охотничьем замке.

Поговаривали, правда, будто сбежал он туда вовсе не от политики, а от оставленной в столице супруги. Ладно, хоть наследников перед этим настрогал…

– И они еще будут указывать мне, как надо работать! – продолжил распаляться Джек Пратт. – Они! Мне!

– Указывают, да? – про себя посмеиваясь, округлил я глаза.

– Да что с тобой разговаривать! – влет раскусил мою игру Джек, который до перехода в Охранку работал шпиком надзорной коллегии и видел людей насквозь. – Тебе, Себастьян, только бы позубоскалить, а у меня голова от них пухнет! Орут и приказывают! Приказывают и орут! И все – невпопад! – Пратт вздохнул и махнул рукой: – Ай, да что я распинаюсь, один бес, тебе не понять!

– На меня не покричишь, да, – подтвердил я, сделав очередной глоток вина.

Приятель задумчиво глянул на свой бокал, потом неопределенно хмыкнул и опрокинул в себя его содержимое.

– Тебе хорошо, – вздохнул он, поднялся с мраморной плиты и зашагал на выход.

Я – следом.

Вода в бассейне на этот раз обожгла холодом горного ручья, но я все же немного поплавал и даже окунулся с головой, прежде чем выбраться наружу. После прошел в комнату отдыха, а там Джек уже разлил нам по новой.

– За его светлость! – объявил он, залпом выпил вино и плеснул себе еще.

У меня в голове уже шумело, поэтому я торопиться не стал и лишь слегка пригубил ароматный напиток.

Хорош, зараза, но больно уж крепкий.

– А хуже всех герцог Арно! – продолжил Пратт разговор о наболевшем.

Я о внучатом племяннике его величества был немало наслышан, потому лишь приподнял брови, демонстрируя заинтересованность.

Джек потянулся всем телом, и украшавшие его тело татуировки поползли, подобно живым змеям, свиваясь в новый узор.

– Герцог Арно! – будто сплюнув, повторил Джек и вдруг резко вскинулся, даже расплескав вино. – Слышал о «Червонном клубе»? – спросил он, отряхивая руку.

– Доводилось, – подтвердил я.

В свое время это сборище бездельников и вертопрахов из высшего света наделало много шума, но, поскольку верховодил там старший сын кронпринца Иоанна, распоясавшимся юнцам сходили с рук все их пьяные выходки.

– А знаешь, почему их разогнали? – прищурился захмелевший Джек.

– Нет, – ответил я, сделал очередной глоток и облокотился на стол. – История об этом умалчивает.

– Ну, еще бы! – фыркнул Пратт, которого просто распирало от желания выговориться. – Всем посвященным было строго-настрого приказано держать язык за зубами! – Рыжий замолчал и с кислым видом оглядел заставленный закусками стол.

Я разлил остатки вина, убрал под лавку пустую бутылку и попросил:

– Ты продолжай, продолжай…

Джек прожевал ломтик сыра и вытер пальцы о полотенце.

– Они устроили оргию, – сообщил он и, предвосхищая неизбежный вопрос, добавил: – В тронном зале.

– Лихо, – усмехнулся я и переложил себе на тарелку уголок рыбного пирога.

– Это еще что! – фыркнул Джек и вдруг одернул меня: – Эй! Ты брюхо набивать сюда пришел? Открывай новую бутылку!

Я срезал сургуч и принялся вкручивать штопор в пробку.

– Так что там с герцогом? – спросил, прежде чем с приглушенным хлопком откупорить бутылку. – Выкладывай уже, не томи!

Пратт принял наполненный бокал и только тогда ухмыльнулся:

– Да ничего такого, просто герцог свою тогдашнюю пассию сношал не где-нибудь, а на троне.

– Ох ты! – Я аж вином поперхнулся и покачал головой: – Предупреждать надо!

– Канцлер, когда об этом узнал, просто дар речи потерял, – продолжил Джек. – Ну, и вправил молокососу мозги. – Рыжий помолчал и печально добавил: – Уж лучше б не трогал…

– Чего так? – удивился я, прекрасно понимая, каких усилий стоит замять подобного рода скандал.

– А того, что после этого нагоняя наш вьюноша решил поиграть в солдатиков и упросил папеньку выправить ему патент полковника королевских уланов. Для кронпринца, сам понимаешь, это как для нас на углу пирожок купить.

– Так понимаю, в уланах герцог надолго не задержался? – предположил я, накладывая себе на тарелку разных сыров.

– Пару лет перекантовался, а потом ему новая блажь в голову ударила. Теперь в рыцарей плаща и кинжала играет, – зло процедил Джек и резко черканул себя ребром ладони поперек горла. – Вот где у меня его кадры!

– Подожди, подожди! – Я припомнил название не так давно созданной службы по охране королевской фамилии и спросил: – Ты о Пурпурной палате, что ли?

– О ней, – подтвердил Пратт. – Представляешь, им на землях дворцового комплекса свою территорию выделили, куда не только моим людям ходу нет, но и Охранке вообще! А ведь там и сам герцог пребывает, и папенька его, кронпринц, на время визитов в столицу останавливается! И как мне свою работу теперь выполнять, а?! Вот ты скажи – как?!

– Дела! – покачал я головой. – Слышал, у них даже тюрьма собственная?

– Да какая там тюрьма, – досадливо отмахнулся Джек. – Старую скотобойню на окраине перестроили, вот и вся тюрьма. Да пусть они в городе что угодно творят, только не на моей земле, понимаешь?!

– Понимаю.

– И мне ведь еще повезло! Наше третье управление этот сучий выкормыш полностью под себя подмял!

– Охранка теперь политикой не занимается, что ли?

– Давно уже! Пурпурная палата – это, по сути, наше третье управление и есть. Карла Готье помнишь?

Я покопался в памяти и отрицательно качнул головой:

– Нет, не пересекались.

– Он, как и я, заместителем был, теперь в начальники выбился. Любимчик герцога Арно, чтоб ты знал. Зазнался, сил никаких нет! Терпеть их не могу; как увижу, трясти начинает! Собственными руками передушил бы всех!

– Давай выпьем, – предложил я, желая хоть немного остудить приятеля. – А потом в бассейн.

– Может, лучше девок вызовем? – загорелся Пратт.

– Да ну их! – отказался я. – Они у тебя дикие какие-то, опять полезут на стол голышом танцевать и всю посуду перебьют. Нормально сидим, не суетись.

Рыжий пройдоха посмотрел на меня с хитрым прищуром и ехидно выдал:

– Что – годы свое берут?

– На себя погляди! – отшутился я без всякой обиды на пустяковую в общем-то подначку. – Вон пузо какое отрастил!

– Не пузо, а животик, – парировал Джек и достал кисет. – Солидному господину в моем возрасте без животика никак.

– Ну-ну.

– Тебе самому пора уже животиком обзавестись, – продолжил глумиться рыжий, набивая трубку. – А то за последние десять лет совсем не изменился; тощий – будто пацан какой.

– У меня все в голову идет, – возразил я, постучав себя по виску полусогнутым пальцем.

– Помойка у тебя там, что ли? – развеселился заметно опьяневший Пратт и выдохнул в мою сторону струю пахучего дыма.

– Сейчас по шее получишь! – предупредил я, но со скамьи подниматься не стал, прекрасно осознавая, что на деле не сильно трезвее приятеля. Еще не хватало без всяких девок стол перевернуть.

– Так что насчет юных прелестниц? – вновь завел Джек свою шарманку.

– Хватит, солидный господин, завязывай. Сам же говоришь – не мальчик уже. Откуда столько прыти?

– Да загорелось чего-то, – признался Пратт и отложил резную трубку на пустую тарелку. – Это из тебя твои пассии все соки выжимают, а я живой человек.

– Какие еще пассии? – насторожился я.

– Как какие? – уставился на меня рыжий пройдоха. – К циркачке наведываешься? Наведываешься. А еще эта певичка фигуристая…

– Ну-ка стой! – Я подался вперед и хлопнул ладонью по столу. – Откуда знаешь?

– О чем? – захлопал Джек глазами, напуская на себя простодушный вид, но меня так легко было не провести.

Свои любовные дела никогда с ним не обсуждал. Так какого беса?

– Следил за мной? – потребовал я ответа.

– Побойся Святых!

– Тогда откуда знаешь?!

Джек замялся, потом нехотя произнес:

– Так получилось. Ну, ты понимаешь…

– Нет, не понимаю! – нахмурился я. – Как могло получиться такое? Давай колись!

– Остынь! – потребовал Пратт. – Делать мне больше нечего, как за твоей рыжей мордой следить! Просто свел один подопечный с небезызвестной тебе Ингой Лафо тесное знакомство, вот и пришлось круг ее общения прошерстить. Так на тебя и вышли.

– И насколько тесное это знакомство? – уточнил я без какой-либо, впрочем, ревности. Прима королевской оперы Инга Лафо хоть и была моей давней знакомой, но мы просто иногда проводили вместе время и не более того.

Джек лишь плечами пожал:

– Теснее не бывает.

– Твой подопечный, значит? – хмыкнул я. – Не просветишь – кто?

– И не думай даже! – отрезал Пратт. – Давай не будем смешивать личные отношения с работой, ага?

Я отпил вина и покачал головой.

– Крайне недальновидно с твоей стороны, – укорил Джека. – Вот столкнусь я с этим твоим подопечным у дверей Инги да отвешу ему сгоряча тумаков, а потом выяснится, что это был кронпринц Иоанн, и на меня всех собак навесят. И кому от этого лучше будет?

Рыжий пройдоха при этих словах закашлялся и поспешно приложился к стакану с вином.

– Ты чего? – удивился я.

– Ничего, – ответил Джек, отдышавшись. – Поперхнулся просто.

– Подожди-ка! – На меня будто наитие снизошло. – Это и в самом деле кронпринц Иоанн?!

– Я тебе ничего не говорил, – быстро произнес Пратт. – И поосторожней там, понял? Его охрана шуток не понимает. За ним теперь не мои люди ходят, герцог Арно к папеньке дуболомов из своей Пурпурной палаты приставил.

– Дела! – усмехнулся я и покачал головой, но сбить себя с толку не дал и дернул начавшего было подниматься из-за стола Джека обратно. – А ну постой, друг мой ситный!

– Чего еще? – обреченно вздохнул рыжий.

– Колись, о циркачке откуда знаешь? И не ври, что к ней тоже кто-то из твоих подопечных захаживает, мне бы доложили. Все же следил, получается?

– Какая слежка? Окстись! – Пратт высвободил руку и легонько хлопнул меня по лбу. – Думаешь, братья-экзорцисты не люди и в термы не ходят?

Я недоуменно уставился на приятеля, но почти сразу в голове забрезжила догадка.

– Так ты отца Доминика сюда водишь?! – опешил я.

Джек скромно потупился, но надолго его не хватило, и он в голос заржал:

– Вожу, конечно! – И, отсмеявшись, уже совершенно спокойно произнес: – Ну, сам посуди, как мне еще отношения с куратором налаживать?

– Вот уж действительно чужая душа – потемки.

Каждого официала ордена Изгоняющих курировал кто-то из монашеской братии, со мной работал отец Доминик, и за все эти годы он и словом не обмолвился о своем близком знакомстве с Джеком Праттом. Впрочем, ничего удивительного: в термы я куратора не водил и вином крепленым не поил. А Джек в Охранке отвечал как раз за те области, в которых без консультаций экзорцистов никак не обойтись, вот и спелись.

Ну, и Святые с ними, главное, чтоб не спились.

– Продолжаем разговор, – зевнул Пратт, баюкая в руке стаканчик с вином. – Циркачка – это раз, певичка – это два.

– Во-первых, давно уже не циркачка, – счел я нужным заступиться за Берту, которая последние годы вела жизнь добропорядочной вдовы. – Во-вторых, не певичка, а прима королевской оперы…

– Пф-ф-ф! – фыркнул Джек. – Скажи лучше, как тебя на них двоих хватает, а?

– Нормально хватает, – уверил я его и закрыл тему: – А девок звать не будем. Точка.

– Ты нудный, Себастьян.

– Не начинай лучше, Джек. – Я допил вино, демонстративно потупил очи долу и со всем возможным смирением в голосе произнес: – Святые, куда катится этот мир? Второй человек в Охранке призывает меня к блуду с продажными девками! А ведь кому, как не ему, ежедневно и еженощно печься о благочестии подопечных?

– Не второй, а третий, – возразил Пратт. – И благодари Святых, что ты не мой подопечный. А куда катится этот мир – известно. Не слышал разве, что в тысячном году от Великого Собора конец света ожидается? Ибо родится, говорят, тот, кто прямо сквозь Бездну во Тьму… и все такое… – Джек икнул и спросил: – Еще по стаканчику и в парилку?

– Давай сначала в бассейне освежимся, – предложил я.

– Это дело, – согласился рыжий, но только поднялся из-за стола, как в дверь постучали.

Джек отставил стакан, с нескрываемым раздражением пробурчал:

– Велел же не беспокоить! – и нетвердой походкой отправился проверить, кто и по какому поводу осмелился нарушить его приказ.

– Надеюсь, это не девиц привезли? – крикнул я ему в спину.

Пратт только отмахнулся, открыл дверь, перекинулся с кем-то парой слов и вернулся к столу с запечатанным сургучной печатью посланием.

– Что там еще? – спросил я.

– Не видишь, что ли? Срочная депеша! – озадаченно пробормотал Джек и привычным движением сломал печать. Вытащил из конверта записку, начал читать, и по мере ознакомления с депешей его раскрасневшееся после парной лицо бледнело, постепенно равняясь цветом со свежевыпавшим, еще не успевшим измараться городской грязью снегом.

Под конец на него было просто больно смотреть.

– Эй, Джек! – всполошился я. – Ты чего?

Рыжий отмахнулся, нервным движением выплеснул из стакана вино и наполнил его водой. Выпил, налил еще, вновь выхлебал все до дна. После запалил листок от ближайшей свечи и вздохнул:

– Надо ехать. – Тут он глянул на меня, будто первый раз увидел, и неожиданно цепко ухватил за плечо. – Ты! Ты поедешь со мной!

– Ага, разбежался! – возмутился я, пытаясь отцепить его руку. – Прямо без штанов побегу!

– Ты не понимаешь, Себастьян, – уже совершенно трезвым голосом произнес Джек. – Мне до зарезу нужно содействие официала ордена Изгоняющих!

Выбить Пратта из колеи могло лишь чрезвычайное происшествие, поэтому я опрометчиво давать никаких обещаний не стал и потребовал объяснений:

– Выкладывай, что стряслось!

Рыжий только головой помотал.

– Времени нет, – заявил он. – Нельзя терять ни минуты!

– Какого беса?.. – начал было я, но Джек просто вытолкал меня за дверь.

– Быстрее! – и поспешил в раздевалку.

Выяснять отношения на виду у его подчиненных было последним делом, поэтому я молча пересек караульное помещение, прикрыл за нами дверь и лишь тогда насел на приятеля с расспросами:

– Ты что творишь вообще?

– Слушай, Себастьян, – Джек умоляюще сложил руки на груди, – очень тебя прошу: прикрой мою задницу. Дело пахнет жареным, а от тебя не убудет.

– Прикрою, не вопрос. Ты объясни толком, что происходит!

– Объясню по дороге! – Пратт распахнул шкафчик и принялся лихорадочно выгребать из него одежду. – Через полчаса встречаемся на обычном месте, я пока с отцом Домиником твое участие в расследовании согласую.

– В расследовании чего? – не на шутку разозлился я, но рыжий уже натянул сапоги и выскочил за дверь, на ходу застегивая рубаху.

Вот подлец!

Я отбросил полотенце, достал из шкафа исподнее и не удержался от крепкого словца:

– Бесов праздник!

В особо щекотливых случаях Джек и в самом деле не рисковал обращаться к излишне прямолинейным в вопросах морали и этики братьям-экзорцистам и просил о содействии меня, но никогда еще при этом заместитель главы Охранки не выглядел так, словно ему смазали скипидаром известное место.

Ох, непростое расследование намечается!

Однако деваться было некуда – зачем же еще нужны друзья? – и я в сопровождении все того же неразговорчивого провожатого поплелся на выход.

К этому времени на улице окончательно стемнело, стало промозгло и уныло. Студеный ветерок легко проник под камзол, я поежился, поднял ворот и поспешил на поиски подручных. Тонкая ткань совершенно не защищала от холода, а сапоги так и скользили по обледенелым булыжникам, но долго блуждать по темным улочкам не пришлось: цедивший подогретое со специями вино Ори обнаружился на открытой веранде ближайшего питейного заведения.

При виде меня парень метнулся внутрь, выскочил обратно уже с плащом в руках и опрометью кинулся спасать патрона от неминуемой простуды.

Патрон заботу оценил.

Закутавшись в теплое одеяние, я благосклонно кивнул, подошел к выехавшей со двора карете и сообщил Гастону:

– В «Королевский ключник».

Ори распахнул дверцу и уточнил:

– Когда забирать?

Я ступил на подножку и задумался.

– Подъезжайте завтра сразу к Васкесу, – решил, наконец, и забрался внутрь, не дав телохранителю отговорить меня от нарушения заведенных порядков.

Дожил! И шагу без охраны ступить не могу!

Стыдоба, да и только…

Гостиница «Королевский ключник» занимала угловое здание на пересечении двух узеньких улочек и не могла похвастаться ни богатым убранством номеров, ни особой респектабельностью постояльцев, зато помимо двух парадных и одного черного хода располагала еще и заездом для поставщиков провизии через обычно безлюдный переулок. С учетом же протянувшейся через дорогу к зданию напротив крытой галереи, на редкость запутанной планировки и постоянной толчеи в ресторации на первом этаже оторваться здесь от слежки было делом нехитрым. Особенно для тех, кто не действовал наобум, а подготовил пути отхода заранее.

Я – подготовил.

И потому, выбравшись из кареты, спокойно поднялся на третий этаж и отпер дверь снятого на чужое имя номера. Там сразу прошел в небольшую кладовку рядом с запасным выходом, распахнул узенькое оконце и привычно выбрался на карниз.

Быть замеченным случайным прохожим нисколько не опасался: до соседнего особняка в прямом смысле слова было рукой подать, и узенький, всего в пару локтей проход между домами давным-давно завалили всяким хламом до полной непроходимости.

Кое-как опустив за собой скрипучую раму, я переступил на балкончик соседнего здания и толкнул разбухшую от сырости дверь, но та даже не шелохнулась. Приналег плечом и едва не вывалился на площадку черного хода странноприимного дома при столичном монастыре Всех Святых.

Обычно здесь останавливались священники из загородных приходов и прибывавшие в город по служебным делам братья-экзорцисты, но и официалу ордена Изгоняющих в апартаментах не отказали. Я этому обстоятельству был откровенно рад: и перебраться из соседней гостиницы пара пустяков, и кожаные плащи с серебряными бубенцами окрестным обитателям давно примелькались.

Идет экзорцист – и что с того? Дело обычное.

Здесь – обычное. А мне только того и надо.

Задвинув засов, я первым делом распахнул платяной шкаф и достал из него долгополое одеяние. Придирчиво оглядел усеянную серебряными заклепками потертую кожу, отложил плащ на заправленную кровать и разделся до исподнего. От холода выстуженной комнатушки по коже немедленно побежали колючие мурашки, а начал одеваться – стало только хуже. Немного согрелся, лишь когда заправил за пояс черную рубаху, затянул ремень и прошелся из угла в угол, клацая по полу набойками высоких остроносых сапог.

Одна морока с этой кожей: летом жарко невыносимо, зимой зуб на зуб не попадает. Братья-экзорцисты будто нарочно себе такую одежду подобрали; у них в жизни ровно так же – либо черное, либо белое, никаких полутонов.

Накинув сверху тяжелый плащ, я привычно одну за другой застегнул крупные серебряные пуговицы, прикрыл низ лица полумаской и отошел к зеркалу с широкополой шляпой в руках. Нахлобучил ее на макушку, поправил и, глядя на собственное отражение, удовлетворенно кивнул.

Даже если кто знакомый встретится, один бес, ни за что не признает.

Себастьян Шило – экзорцист? Хорошая шутка!

Я тихонько рассмеялся, запер за собой дверь и под легкий перезвон нашитых на одежду колокольчиков начал спускаться по лестнице.

Цок-цок – стучат набойки. Диги-дон, диги-дон – вызванивают серебряные колокольцы.

Цок-цок… диги-дон…

А на душе – тишина и спокойствие. Затихли бесы, забились в самые глухие уголки, пошевелиться боятся. И правильно делают: когда хозяин работает, ему лучше не мешать.

Впрочем, полагают ли они меня своим хозяином? Очень сомневаюсь. Как ни крути, но черви и яблоко – аналогия в нашем случае куда более уместная.

С невозмутимым видом миновав каморку смотрителя, я покинул странноприимный дом и зашагал по замощенной неровными булыжниками улочке. С неба по-прежнему сыпалась морось, холодный ветер так и норовил забраться под плащ, но прежде чем успел озябнуть, сзади послышался перестук копыт, и нагонявшая меня карета замедлила ход.

Я распахнул дверцу и забрался внутрь.

– Ну как? – спросил у Джека, поудобней устраиваясь на мягком, обитом кожей сиденье.

– Порядок, – расплылся тот в самодовольной улыбке и протянул опечатанный сургучной печатью конверт. – Отец Доминик все устроил, ты привлечен к расследованию официальным образом.

– Может, скажешь тогда, к расследованию чего я привлечен?

Пратт явственно поскучнел и бросил конверт мне на колени.

– Не волнуйся, – вздохнул он, – работа как раз для тебя.

– Джек! – рявкнул я, начиная закипать. – Не тяни кота за хвост! Выкладывай уже, куда мы едем и что там стряслось!

Кричал зря – Пратт и не подумал запираться. Он откинулся на спинку и, глядя куда-то в сторону, произнес:

– Из хранилища казначейства похищены проклятые наконечники.

Я только охнул:

– Все?!

«Проклятыми наконечниками» именовались наполненные Извечной Тьмой клинки, которые ковали мастера одного забытого всеми Святыми островка в Старом море. Обитателей тамошних гор всех до единого следовало бы давным-давно отправить на костер, но помимо проклятого металла они добывали и другой – звонкий, желтый, благородный.

Золото.

Казначейские крючкотворы берегли островок как зеницу ока, а поскольку их хранилище по праву считалось одним из наиболее охраняемых мест в королевстве, орден Изгоняющих не возражал, чтобы проклятые наконечники хранились именно там.

И вот такое…

Ничего не понимаю!

– Сколько именно похищено, пока непонятно, – вздохнул Джек и пожаловался: – Парня моего сгубили…

– Подожди, – встрепенулся я, – а с чего это казначейство караулят «серые сюртуки»? У них же собственная охрана?

Пратт глянул на меня с искренним недоумением.

– С чего? – фыркнул он. – Да с того что казначейство расположено в закрытой части дворца, и в чью-то светлую голову пришла замечательная мысль выставить при специальном хранилище по человеку от Охранки, ордена Изгоняющих и Пурпурной палаты. Еще клерка казначейского, чтоб ему пусто было!

– Так понимаю, это был не налет? – уточнил я на всякий случай.

– Какой налет?! Как ты себе это представляешь? – скривился Джек. – Клерк все в одиночку провернул. Чернокнижником эта сволочь оказалась…

– Да ну?

– Точно тебе говорю. Прямо из хранилища сгинул. Парня моего убил и сгинул.

– Сгинул? Точно нигде там не прячется?

– Собак запускали, от собак не спрячешься.

Тут карета остановилась, и в распахнувшуюся дверцу заглянул королевский гвардеец, за спиной которого маячила мрачная фигура брата-экзорциста.

– Ну? – нахмурился Джек Пратт.

– Проезжайте, – разрешил караульный, узнав заместителя главы Охранки в лицо.

Кучер взмахнул вожжами, и карета покатила по огороженному высоченной стеной дворцовому комплексу. Я отдернул занавеску – на улице всюду скверы и фонтаны, но сейчас, ненастным зимним вечером, их вид наводил одну лишь тоску. Да и особняки многочисленных канцелярий выглядели на фоне изящных дворцов как-то совсем уж неуместно.

– Себастьян! – возмутился Джек, который принялся пересказывать подробности происшествия, но вдруг обнаружил, что меня они нисколько не интересуют.

– Да?

– Ты меня слушаешь?

– Слушаю.

– И что скажешь?

– Ничего.

На самом деле, случившееся просто не укладывалось в голове.

До ежевечернего обхода все шло как обычно, тревогу забили, лишь когда вовремя не вернулись из хранилища казначейский клерк и сопровождавший его «серый сюртук». Заподозрив неладное, брат-экзорцист поднял тревогу, сотрудник же Пурпурной палаты вопреки уставу караульной службы подкрепления дожидаться не стал и отправился на розыски коллег в одиночку; он-то и обнаружил мертвого охранника. Больше в подвале никого не оказалось.

– Через Бездну ушел, больше некуда ему деться было, – уверенно заявил Джек Пратт.

– Раз дело ясное, меня зачем с собой потащил? – напрямую спросил я.

– Ясное-то оно ясное, – вздохнул рыжий, – но в том вся загвоздка. Как так получилось, что обычный клерк моего парня переиграл?

– Хочешь списать это на потустороннее воздействие?

Джек расплылся в широкой улыбке и важно расправил усы.

– Ты все схватываешь на лету, Себастьян, – с довольным смешком подтвердил он, но сразу помрачнел и добавил: – Только учти: чернокнижника надо отыскать, прежде чем высокое руководство окончательно озвереет и полетят головы. Поэтому не халтурь.

– Когда это я халтурил?

– Просто предупреждаю. Толку от монашеской братии в расследовании, сам понимаешь, будет немного, вся надежда на тебя. Знаешь, мне ведь даже особо отца Доминика уговаривать не пришлось; он, такое впечатление, сам тебя к этому делу привлечь хотел.

– В каждой бочке затычка, что ли?.. – поморщился я. – У меня вообще-то своих дел невпроворот.

– Знаем мы твои дела, – буркнул Пратт. – Беззаконие одно.

Тут карета вновь остановилась, и мы выбрались под сыпавшийся с неба сырой снег. При въезде на закрытую часть дворца проверка проводилась куда более серьезная, и, несмотря на сопровождение заместителя главы Охранки, мне пришлось стянуть с пальца перстень официала и позволить брату-экзорцисту переписать выбитый изнутри него номер.

Монах сделал отметку в журнале регистрации посетителей и разрешил нам проезжать, но Джек Пратт возвращаться в карету не стал.

– Идем! – позвал он меня за собой. – Здесь недалеко.

Я под звон серебряных колокольцев поспешил за ним и немного погодя спросил:

– Кто будет вести следствие?

– Полагаю, привлекут надзорную коллегию, – решил рыжий. – А что?

Я многозначительно хмыкнул и предупредил:

– Раз так, я дал обет безмолвия.

Надзорная коллегия мою основную деятельность опекала очень плотно, и может так статься, что нам с этим следователем еще придется повстречаться при совсем других обстоятельствах. А ну как по голосу опознает?

– Не проблема, – решил Джек, обдумав услышанное. Он остановился на краю площади и указал мне на оцепленное королевскими гвардейцами здание казначейства: – Все, пришли.

Я зажмурился и попытался ощутить присутствие потустороннего, но никаких признаков Скверны уловить не смог, лишь замерцали перед внутренним взором нанесенные на стены святые письмена.

– От надзорной коллегии, похоже, Ольтера прислали, – сообщил Пратт, заметив на крыльце высокого, крайне тучного господина в бесформенном плаще. – Знаешь такого, Себастьян?

Я знал. Старший дознаватель Ференц Ольтер в свое время изрядно попортил мне кровь, и когда пару лет назад въедливого толстяка забрали на повышение, все жулики за его столь удачно сложившуюся карьеру только порадовались.

– Третий человек в столичном аппарате надзорной коллегии, – поведал Джек и потянул меня за оцепление. – Идем!

Гвардейцы расступились, мы подошли к следственной группе, и худой, будто щепка, тип в теплом пальто и каракулевой шапке негодующе повысил голос:

– Где вас бесы носят, господин Пратт?! Извольте объясниться!

– Полегче на поворотах, Карл, – гаденько улыбнулся Джек главе Пурпурной палаты. – Не стоит сквернословить в присутствии духовных особ! Или в Пурпурной палате правила хорошего тона не в чести?

– А в Охранке что-нибудь знают о пунктуальности?

– Господа! – поспешил поднять руку Ференц Ольтер, чрезвычайную полноту которого не скрывал даже свободного покроя плащ. – Предлагаю не тратить время на пустую пикировку!

– Всецело с вами согласен, – поддержал Пратт толстяка и предупредил: – Брат-экзорцист дал обет безмолвия, поэтому не удивляйтесь его молчанию.

Ольтер смерил меня хмурым взглядом и спросил:

– Могу увидеть ваши бумаги?

Я лишь качнул головой и передал запечатанный конверт не ему, а стоявшему здесь же собрату по ордену. Монах сломал печать, в неровном свете фонаря прочитал предписание, сложил лист и спрятал его обратно в конверт.

– Господа, в моем присутствии больше нет необходимости, – объявил брат-экзорцист. – Да хранят вас Святые.

И под звон серебряных колокольцев он отправился восвояси.

Ференц Ольтер пожал пухлыми плечами и спросил:

– Желаете ознакомиться с протоколами предварительных допросов?

– Полагаю, стоит начать с осмотра места преступления, – предложил Джек.

– Тогда приступим.

Старший дознаватель первым поднялся на крыльцо, Пратт и Готье чуть ли не наперегонки поспешили следом, а вот я никуда торопиться не стал и пропустил вперед незнакомого чиновника королевского казначейства. На первом этаже наша процессия сразу свернула в глухой, без единого окна коридор, который периодически упирался в массивные бронированные двери, у каждой из них дежурило по четыре бойца, а лестницу и вовсе караулил десяток вооруженных до зубов охранников. Столько же крепких парней располагались этажом ниже.

Там шагавший во главе нашей процессии Ференц Ольтер замешкался и озадаченно уставился на сотрудника казначейства, не зная, куда двигаться дальше.

– Сюда! – позвал нас клерк в комнату, где в углу темнел провал узенькой винтовой лестницы.

Тучный дознаватель глянул вниз с нескрываемой досадой, но вслух высказывать своего недовольства не стал и, переваливаясь с ноги на ногу, принялся спускаться куда-то во тьму.

– Подождем, – предложил Джек Пратт, прислушиваясь к доносившемуся снизу тяжелому дыханию, и немногим тише добавил: – А ну как застрянет?

Карл Готье от неожиданности так и прыснул со смеху, я под кожаной полумаской тоже не удержался от усмешки, а вот чиновник даже не улыбнулся.

– При всем уважении, господин Пратт, – с каменным выражением лица произнес он, – с учетом сложившейся ситуации подобные высказывания не кажутся уместными…

Глава Пурпурной палаты враз опомнился, откашлялся и зло глянул на рыжего пройдоху.

– Тебя, Джек, только могила исправит, – нравоучительно выдал он и начал спускаться по винтовой лестнице вслед за толстяком.

Пратт с недоброй ухмылкой пожал плечами и цепко глянул на казначейского:

– Что вы можете сказать о пропавшем клерке?

– Ничего, – односложно ответил чиновник и объяснился: – Я служу в ревизионном департаменте и лично с ним знаком не был. Но, по отзывам коллег, он ничем особенным не отличался. По крайней мере никаких странностей за ним не замечали.

– Так оно обычно и бывает, – вздохнул Джек и указал мне на темный провал: – Прошу вас, отче…

Лестница оказалась не только узкой, но и на редкость крутой, спускаться по ней в одеянии экзорциста оказалось занятием не из простых. Да еще каблуки скользили на стертых ступенях, и приходилось постоянно держаться за канат.

Пару раз я едва не скатился вниз, но не скатился, и потому на каменный пол ступил преисполненный чувства собственного достоинства. В отличие от Ференца, который шумно отдувался и вытирал льняным платочком вспотевшее лицо.

Внизу оказалось многолюдно. Казначейская охрана, «серые сюртуки» и отмеченные пурпурными повязками подчиненные Готье настороженно переглядывались, явно прикидывая, кого из них высокое начальство назначит козлом отпущения, а вот шпики надзорной коллегии, напротив, азартно переминались с ноги на ногу, горя желанием поскорее доложить о предварительных результатах расследования. И только братья-экзорцисты своей бесстрастностью напоминали двух скучающих посреди огорода пугал.

Впрочем, невозмутимость их была чистой воды блефом; уж они-то как никто другой должны были осознавать масштабы разразившейся катастрофы. Я к происшествию никакого отношения не имел, и то по спине колючие мурашки забегали.

Сколько наконечников умыкнул чернокнижник? Две дюжины, три?

Бесов праздник! Да ими столько бед натворить можно, что просто волосы на загривке дыбом встают! Одно случайное прикосновение к проклятому клинку способно сжечь душу неподготовленного человека дотла, а чего сумеет добиться человек подготовленный, и вовсе подумать страшно…

– Святой отец! – окликнул меня немного отдышавшийся Ференц Ольтер. – Вы с нами?

Я сделал знак обождать и прошелся по караульному помещению, прислушиваясь к собственным ощущениям.

Но – ничего. Ни малейшего присутствия Скверны здесь не чувствовалось.

Да и откуда? Отблески факелов поблескивали на часто-часто вбитых меж каменной кладки серебряных символах Изначального Света, и пусть те выполнены были не столь тщательно, как мой перстень официала, но в таких количествах от потустороннего воздействия защищали ничуть не хуже.

Я вернулся к следственной группе, и старший дознаватель попросил ревизора:

– Начинайте, пожалуй.

Чиновник казначейства откашлялся и указал на следующую дверь:

– Все случилось там…

– По порядку, пожалуйста! – перебил его Ференц.

– Инцидент произошел во время смены караула, – собравшись с мыслями, поведал ревизор. – В соответствии с регламентом наш сотрудник в сопровождении одного из охранников отправился проверить сохранность печатей и через какое-то время…

Тут он сбился и принялся теребить в руках снятые перчатки, но на помощь ему пришел Готье.

– Через четверть часа моему человеку показалось странным столь долгое отсутствие коллег, – пояснил глава Пурпурной палаты, – и он отправился выяснить причину их задержки.

– Он осознавал, что нарушает устав караульной службы? – прищурился Джек Пратт.

Карл Готье поджал губы и надменно заявил:

– Его объяснения приложены к протоколам дознания.

– А просто заглянуть внутрь он не мог? – удивился Ференц Ольтер.

– Сейчас вы сами все увидите, – вздохнул ревизор и повернулся ко мне: – Вы закончили, святой отец?

Я утвердительно кивнул, и тень от моей шляпы заметалась по каменной кладке, будто призрачное порождение Бездны. Чиновник явственно вздрогнул, но сразу взял себя в руки и, навалившись всем весом, распахнул массивную дверь.

А за ней не хранилище, за ней – уходящий во тьму коридор!

– Да здесь целый лабиринт! – удивился старший дознаватель, пройдя внутрь и заметив многочисленные боковые ответвления.

– Так и есть, – подтвердил чиновник. – Наконечники хранятся в самом дальнем зале.

Он взял фонарь и повел нас в хранилище. Пол явственно уходил под уклон, но влага на каменных стенах не блестела, и лишь холодный затхлый воздух не давал забыть о том, что находимся мы глубоко под землей.

– Что еще здесь хранится? – поинтересовался Ференц.

– Много всего, – уклончиво ответил чиновник и указал на неповрежденные печати ближайшей двери. – Взломано лишь хранилище наконечников.

– Вы уверены?

– Мы проведем полную ревизию, – уверил его казначейский, – как только вы предоставите нам такую возможность.

– Между прочим, это ваш человек оказался чернокнижником! – вспылил Пратт.

– Это еще не доказано! – парировал ревизор, которому подобный упрек был что острый нож под сердце.

– Господа, не ссорьтесь! – призвал их к порядку Готье, и его бескровные губы расплылись в невеселой улыбке. – Оставим окончательные выводы следствию.

– Оставьте, да, – шумно выдохнул Ференц Ольтер, видимо, давно отвыкший от столь продолжительных пеших прогулок. – Сколько нам еще идти?

– Почти на месте, – уверил его наш провожатый.

И действительно, уже через несколько поворотов мы очутились перед распахнутой железной дверью, за которой терялось в темноте просторное помещение. Я придержал клерка, и тот с удивлением обернулся.

– Мне сказали, там совершенно безопасно! – пояснил он.

– Полагаю, святой отец желает осмотреть место преступления в одиночестве, – предположил Джек Пратт.

Ференц Ольтер против непредвиденной задержки возражать не стал, а вот Карлу Готье эта идея по вкусу не пришлась. Он демонстративно поморщился и всплеснул руками:

– Так заходите, святой отец! Заходите уже! Не будем терять время!

Я забрал у ревизора фонарь, поднял его над головой в попытке разогнать сгустившиеся за порогом тени и прислушался, не заворочаются ли в душе нечистые. Но бесы молчали.

Бесы молчали, и все же мне было не по себе.

Ничего серьезного, просто из открытой двери тянуло смертью.

А еще – Тьмой. Жгучим таким холодком, от которого даже не мурашки по спине, а наждаком по коже.

Кровь, тьма, смерть, тени – кто бы из ордена Изгоняющих ни проверял место преступления, внимания на это он почему-то не обратил. А стоило бы. Того и гляди, ворота в Бездну распахнутся. «Ритуалы изгнания младших бесов», том первый, глава «Тени, как двери в потусторонний мир».

Отступив от двери, я достал из кармана сшитые суровой нитью листки и карандаш, изложил свои соображения и передал вырванную бумажку ревизору.

– И что мне с этим делать? – удивился тот.

– Отнесите братьям-экзорцистам в караулку, – распорядился Джек.

Чиновник нехотя отправился выполнять приказ, я тяжело вздохнул и шагнул в хранилище. А там – будто невидимым пламенем опалило.

Злым, жгучим, лютым. И вместе с тем – едва-едва ощутимым.

Затухающим.

Взяв себя в руки, я присмотрелся к распростертому на полу мертвецу с белым, словно вылепленным из воска, лицом. На его сером сюртуке темнело несколько бурых отметин ножевых ран, но самого орудия убийства нигде видно не было.

Задерживаться у покойника я не стал и сразу перешел к пятну только-только подсохшей крови, черневшему посреди пересечения неровно намалеванных полос пентакля. Перешел и немедленно уловил, как сквозит от него Скверной.

Чернокнижник и в самом деле ускользнул отсюда через Бездну!

Но как он умудрился обойти защиту?

Подняв фонарь повыше, я прошелся вдоль стены и сразу углядел кровавые отметины на ближайших символах Изначального Света.

Осквернил предварительно, выходит…

– Позволите? – не вытерпел тут Ференц Ольтер.

Я жестом разрешил дознавателю пройти в хранилище, а сам перешел к вмурованным в дальнюю стену сейфам. Часть стальных дверец оказалась распахнута, и, судя по отсутствию внешних повреждений, их не взламывали, а открыли ключами. Точно не отмычками: за такое короткое время справиться с хитрыми запорами было не под силу и дюжине взломщиков.

Неужто простой клерк имел доступ к ключам? А если нет – каким образом умудрился изготовить дубликаты?

Хотя у меня ли об этом голова болеть должна? Это ведь, по большому счету, Джека заботы. Даже сказал бы – проблемы.

И, сдается мне, проблемы большие. Очень большие.

– Здесь и в самом деле безопасно, святой отец? – непонятно зачем уточнил Карл Готье, прежде чем шагнуть в хранилище.

Я в ответ неопределенно повертел в воздухе затянутой в кожаную перчатку ладонью, и главу Пурпурной палаты явственно передернуло. Но он сразу справился с неожиданным приступом неуверенности и подошел к Ференцу Ольтеру.

– Ну и что скажете, господин дознаватель?

– Ключи, – задумчиво пробормотал толстяк и повернулся к вернувшемуся из караулки ревизору. – У пропавшего клерка был доступ к ключам от сейфов?

– Ни в коем случае, – уверенно ответил чиновник. – Более того, к ним нет доступа ни у кого в казначействе.

– Даже так?

– Перевозкой наконечников занимаются братья ордена Изгоняющих, – пояснил ревизор. – Они принимают груз на Дивном, осуществляют его экспедицию и помещают в сейфы. Ключи остаются у них, мы лишь контролируем хранилище.

– Очень интересно, – пожевал пухлыми губами толстяк. – Чем обусловлен такой порядок?

– Наконечники с Дивного обладают одной нехорошей особенностью, – усмехнулся Джек Пратт. – Прикоснетесь – и они выжгут вам душу.

– Как же тогда их забрал клерк? – прищурился старший дознаватель.

– Он чернокнижник! У него и так в душе Тьма! – всплеснул руками Готье. – Чего ему бояться?!

Ференц несколько раз задумчиво кивнул и вдруг спросил:

– А почему тогда изъяна не почувствовал его исповедник?

Глава Пурпурной палаты в ответ только плечами пожал.

– Вот у него и спросите! – посоветовал он.

– Непременно спрошу, – подтвердил дознаватель и сделал пометку в книжице с кожаным переплетом. – Не извольте сомневаться. – Толстяк почесал щеку кончиком грифельной палочки и поинтересовался: – Уже есть информация, сколько точно наконечников пропало?

– Тринадцать, – сообщил клерк казначейства.

– Всего тринадцать? – Ференц Ольтер с удивлением оглядел распахнутые дверцы. – Кто же тогда открыл остальные сейфы?

– Часть из них были пустые, – пояснил чиновник. – Злоумышленник явно не располагал точной информацией, какие ячейки заполнены, а какие нет.

– Остальные наконечники до сих пор здесь? – заинтересовался Готье.

– Нет, нет! Что вы! – нервно поежился клерк. – Их забрали на временное хранение экзорцисты, и не беспокойтесь – дабы избежать путаницы, они заперли после себя дверцы ячеек.

– Ясно, – кивнул толстяк, явно пытаясь отыскать в действиях чернокнижника некую хитрую систему.

А по мне, так никакой системы не было. Одна распахнутая дверца здесь, две – там. И так везде. Ладно бы еще похититель всегда угадывал, но нет – вскрыто больше трех десятков сейфов, а наконечников похищено всего тринадцать. Как пить дать, действовал наугад.

Впрочем, не важно. Не забивая себе голову всякой ерундой, я перешел к мертвецу и присмотрелся к истыканной ножом груди. Насколько удалось различить, удары были нанесены уверенной рукой, и все – точно в цель, никаких защитных ран. Но смущало даже не это, смущало отсутствие крови. Слишком чистеньким был для столь серьезных увечий серый сюртук. Пусть даже первый укол и пришелся прямиком в сердце, несколько кровавых отметин с монету величиной – этого явно недостаточно.

Я выпрямился и взмахом руки подозвал Джека.

– Позволь… – Пратт опустился на корточки и какое-то время внимательно изучал мертвеца. Затем он ухватил голову покойника и легко подвигал ее из стороны в сторону. Озадаченно глянул на меня, просунул ладонь под затылок и с тяжелым вздохом поднялся на ноги.

– Проломлен череп, сломана шея, – сообщил Джек, вытирая руки. – Полагаю, ножом его уже добивали.

Я кивнул, принимая сказанное к сведению, и сначала указал на смазанную линию пентакля, после на кровавую отметину на сапоге мертвеца.

Джек присмотрелся и подозвал к нам казначейского.

– Тело двигали? – строго спросил он.

– Мы – нет, – ответил ревизор и предположил: – Возможно, сотрудник Пурпурной палаты, обнаруживший убитого…

– Он ни к чему не прикасался, – уверенно заявил Карл Готье.

Мысленно сделав еще одну заметку, я снял перчатку и прикоснулся к холодному запястью мертвеца. Сосредоточился, но не уловил ничего из ряда вон.

Никакого намека на Тьму в душе, а что до легкого налета скверны, так кто из нас без греха? Пропустил пару исповедей, и не более того.

Распрямившись, я в ответ на вопросительный взгляд Джека отрицательно покачал головой и отошел к двери.

– Святой отец, вы уже закончили? – сразу встрепенулся Готье. – Господа, дело ясное, предлагаю безотлагательно заняться розысками злоумышленника!

– Этим и без нас есть кому заняться, – проворчал Ференц Ольтер.

– Нельзя терять ни минуты!

– Похвальное рвение, – с плохо скрываемым сарказмом пробормотал дознаватель и уточнил: – Могу я рассчитывать, что квартиру подозреваемого не станут обыскивать в отсутствие сотрудников надзорной коллегии?

– Подозреваемого? – Глава Пурпурной палаты поджал губы и спросил: – У вас остались какие-то сомнения в его виновности?

– Не имею обыкновения спешить с выводами, – парировал толстяк. – Так что насчет обыска?

– Мои люди блокировали квартиру чернокнижника и оцепили его загородный дом, но им отдан недвусмысленный приказ ничего там не трогать до нашего прибытия.

– В нашем присутствии там нет никакой необходимости, – покачал головой Ференц. – Я пошлю кого-нибудь провести первичный осмотр, а нам предлагаю сосредоточиться на опросе непосредственных участников происшествия. – И он уставился на Готье: – Надеюсь, нет возражений?

– Нет, – холодно улыбнулся тот. – Какие могут быть возражения?

– Тогда идемте!

Мы вышли в коридор, и прибывшие по моему вызову братья-экзорцисты немедленно сменили нас в хранилище. Один монах раскурил кадило, остальные затянули молитву и принялись очищать от крови серебряные символы Изначального Света.

– Полагаете, в этом есть необходимость? – удивился Готье.

Я молча пожал плечами и последовал за тяжело отдувавшимся дознавателем. Своды подземелья давили буквально физически, и находиться под землей было уже просто невмоготу. Впрочем, в караульном помещении лучше не стало: сосредоточиться на работе никак не получалось, руки дрожали, постоянно не хватало воздуха, а одежда под плотным кожаным одеянием пропиталась потом.

Мне б водички холодной, но куда там!

Проверив на наличие Скверны всех караульных, я приткнулся в уголке и принялся составлять отчет, а когда наконец покончил с писаниной и поднялся на улицу, то сразу оттянул полумаску и подставил лицо дуновениям студеного ветерка.

Но толком перевести дух не дал Джек.

– Что скажешь? – потребовал он отчета, стоило только нам отойти от особняка казначейства.

Я задумчиво глянул на приятеля, взвесил все «за» и «против» и покачал головой.

– Ничего не скажу.

– Совсем? – прищурился рыжий прохиндей, сразу заподозрив неладное. – Ты в этом уверен, Себастьян?

– Отстань, а?

– Что значит «отстань»? – опешил Пратт. – Речь идет о моей карьере!

– Слушай, Джек, – оскалился я в ответ, – ты попросил тебя прикрыть, и я полночи торчал в склепе, от которого Тьмой разит, как от портовой помойки тухлой рыбой! У меня сейчас голова как барабан, не дави на меня! Хорошо?

– Просто скажи, – нахмурился приятель. – У меня проблемы?

– А сам как думаешь, Джек? Естественно, у тебя проблемы!

– По твоей части?

– Насчет меня не беспокойся, – уверил я приятеля, – все острые углы кое-как сгладил. Ты лучше ищи подходы к Ольтеру, он тот еще живоглот.

– Считаешь, это понадобится?

– Он только выглядит безобидным толстяком, на деле хватка у него волчья, а моральные принципы примерно как у пахартской гиены. Если посчитает нужным, утопит в дерьме и тебя, и Готье. А скорее утопит того из вас, кто меньше заплатит.

– Не надорвется?

– Ференц в фаворе у Ланье, – напомнил я. – Да ты и сам это знаешь не хуже меня.

Джек беззвучно выругался и спросил:

– На чем он может меня прижать?

– Ты едешь или нет? – задал я встречный вопрос.

– Придется остаться на заседание следственной группы, – сказал Пратт и попросил: – Выкладывай уже, Себастьян. Не темни.

Стылый воздух к этому времени порядком освежил голову, но я все же предложил:

– Пойдем пройдемся.

– Легко, – сразу согласился Джек. – Только распоряжусь насчет кареты.

На выходе с закрытой территории дворцового комплекса Джек отыскал кучера, велел ему следовать за нами и свернул на темную аллею, где меж аккуратно подстриженных кустов замерли присыпанные влажным снегом скамьи и мраморные чаши фонтанов. Карета неторопливо покатила следом в некотором отдалении.

– Ну и? – первым нарушил Пратт затянувшееся молчание.

– Совсем ты мышей не ловишь, – поморщился я.

– В смысле? – напрягся Джек.

– В хранилище вошли двое – ревизор и «серый сюртук». Больше с ними никого не было, так?

– Так.

– Твоему парню проломили череп и свернули шею, правильно?

– Правильно.

– Грудину искололи ему уже после смерти и раны особо не кровоточили?

– Все верно.

Я остановился и уставился на приятеля:

– Так скажи на милость, откуда взялась вся та кровь, которой намалевали пентакль?

Пратт на миг задумался и опрометчиво заявил:

– В этом нет никакого смысла!

– Так кажется только на первый взгляд, – возразил я. – А вот если предположить, что ревизор казначейства был всего лишь жертвой, то все встанет на свои места.

– Чушь! – взорвался Джек. – Невозможно покончить жизнь самоубийством, самому себе свернув шею!

– А кто, друг мой, – я ухватил его за серебряную пуговицу камзола и притянул к себе, – говорит о самоубийстве?

Пратт высвободился и нервно потеребил рыжий ус.

– Хмырь из Пурпурной палаты? – произнес он какое-то время спустя. – При таком раскладе он точно в деле!

– Несомненно, – подтвердил я, поскольку не видел иного объяснения случившемуся. – Твой парень распотрошил ревизора и намалевал кровью пентакль, потом вскрыл сейфы и отправил мертвеца с наконечниками в Бездну.

– С чего бы ему так подставляться?

– Ты меня об этом спрашиваешь? Откуда я знаю, что ему посулили? Быть может, по плану его должны были просто связать?

– Тому всех доказательств – только невесть откуда взявшаяся кровь!

– Еще смазанная линия пентакля и отметина на сапоге мертвеца, – поправил я приятеля. – Поверь, Ференцу хватит и этой ниточки, чтобы раскрутить весь клубок.

– Если выяснится, что в преступлении замешан мой подчиненный… – Джек скривился, будто надкусил лимон, но сразу взял себя в руки. – Два момента, – заявил он, – лично мне остаются непонятными два момента.

– Излагай.

– Любое прикосновение к проклятому металлу грозит выжечь душу, но этого почему-то не произошло. Ты ведь не заметил ничего необычного, когда осматривал покойника, не так ли?

– Не заметил, – подтвердил я, соглашаясь с приведенным аргументом. – Что второе?

– Какой смысл выкидывать наконечники в Бездну? Какой от них там прок?

Я обдумал этот довод, и по спине у меня пробежал холодок.

– Клерк был еще жив.

– Что? – удивился Джек.

– Он был жив, когда его отправили в Пустоту! Полагаю, переход через Бездну был пробит извне, и кто-то принял подранка с наконечниками на другом конце.

– А можно отследить, откуда именно был открыт переход?

– Не думаю, – покачал я головой, вовсе не желая лезть в потустороннее, – экзорцисты уже очистили помещение…

– Бесов праздник! – обреченно выдохнул Пратт. – Если ты прав и Ольтер докопается до истины, мне конец! Готье не пропадет, за него вступится герцог Арно, крайним назначат меня! Беса в душу, Себастьян, да меня со свистом из дворца вышибут!

– Ты уже большой мальчик, придумай что-нибудь.

– Катись отсюда!

Я оставил приятеля наедине с его тяжелыми раздумьями и забрался в карету.

Хоть вида и не подал, но на душе было неспокойно. У Джека и в самом деле серьезные проблемы; теперь вся надежда лишь на то, что пропажа отыщется, прежде чем толком раскрутится маховик системы правосудия.

Впрочем, рыжий тот еще проныра, выкрутится. У меня об этом голова болеть не должна. Мне бы выспаться…

2

– Защищайтесь!

Звон, лязг, в руке дрожит непривычно длинный клинок.

Вторая позиция, четвертая; шуршат по земле подошвы сапог, паром вырывается изо рта разгоряченное дыхание.

Раз-два!

Полоска упругой стали метнулась было к лицу, но сразу ушла вниз; я в самый последний момент отразил удар эфесом и пошел по кругу, стараясь держаться подальше от щеголя с короткой бородкой и завитыми усиками, который синхронно поворачивался за мной, удерживая свою шпагу опущенной острием к земле.

Пробная атака – лязг! звон! – болью в натруженном запястье отдается парированный выпад. И сразу контратака!

Едва успев убрать из-под удара правую ногу, я разорвал дистанцию, хоть все мои инстинкты и кричали о том, что следует сцепиться и перевести схватку в партер. И точно – миг спустя затупленный кончик учебной шпаги больно ткнул в грудь.

Я поморщился и приложил ладонь к тренировочному колету, пошитому из толстой вываренной кожи.

– Что с вами, Себастьян? – поинтересовался ничуть не запыхавшийся мастер Васкес, на губах которого блуждала непонятная улыбка. – Вас сегодня просто не узнать!

– Пожалуй, достаточно, – вздохнул я, перехватил шпагу за клинок и протянул ее учителю фехтования рукоятью вперед.

Тот принял учебное оружие и, откинув со смуглого лица длинные локоны волос, склонил голову набок.

– Я уже говорил, что у вас интересная техника боя?

– Да неужели? – хмыкнул я, резонно подозревая, что инструктор говорит это каждому своему подопечному. Все же, в отличие от Драгарна, фехтование на шпагах в Стильге особой популярностью не пользовалось, и за денежных учеников стоило держаться руками и ногами.

Лично я никаких особых успехов в обращении со шпагой не демонстрировал, зато избавился от болей в спине и набрал утраченную за последние годы форму. Да и трость с клинком оказалась приобретением вовсе не бесполезным. Пусть пока и не доводилось в ход пускать, но мало ли? Жизнь жулика – штука непредсказуемая.

– Именно интересная, – уверил меня Васкес.

– Это не мешает вам выигрывать девять поединков из десяти.

– Об этом я и хотел с вами поговорить. – Инструктор убрал шпаги на оружейную стойку и обернулся ко мне: – У вас есть все задатки фехтовальщика…

– Но?

– Рисунок ваших действий в поединке ставит меня в тупик. Такое впечатление – в руках у вас не шпага, а… – Васкес замолчал, не в силах подобрать аналогию. – Нож? Нет, нечто более длинное, но недостаточно длинное для полноценного фехтования…

– И что с того? – улыбнулся я.

– Это мешает. Вы должны принять шпагу, сделать ее своей частью…

– Мастер Васкес, вам платят не за то, чтобы вы лезли мне в голову, – холодно заявил я, стягивая колет. – Не надо делать из меня великого фехтовальщика, просто натаскайте и покажите пару трюков.

Инструктор вновь откинул с лица локоны вьющихся волос, покрутил черный как смоль ус и вдруг расхохотался.

– К слову, об оплате моих трудов… – напомнил он.

Я прищелкнул пальцами, и сидевший на скамейке неприметный паренек вскочил на ноги и поспешил к нам, на ходу доставая кошель.

– Клаас, рассчитайся с мастером Васкесом, – попросил я, закинул на плечо мокрый от пота колет и зашагал с заднего двора гостиницы, ставшей временным пристанищем учителя фехтования.

За забором меня уже дожидалась карета, я приветственно махнул рукой поглядывавшему по сторонам Ори и забрался внутрь. Только закутался в плащ и развалился на сиденье, как напротив уселся рассчитавшийся с учителем фехтования Клаас Дега.

– Трогай! – крикнул он сидевшему на козлах Гастону, после прикрыл дверцу и переложил себе на колени свисавший с плеча планшет полкового писаря.

Где мой помощник раздобыл это потертое кожаное чудовище – оставалось только догадываться, но он не расставался с ним ни днем ни ночью.

В остальном же Дега выглядел обычным мелким жуликом – взгляд соскальзывал с него, словно пальцы с обмылка, не в силах отыскать ни единой выдающейся детали. Острое личико, хитрые живые глазки, вечный картуз на макушке и в любую погоду – кургузый пиджачок, вытянутые на коленях штаны и потертые штиблеты. Благо показная расхлябанность и непритязательность в одежде на деловых качествах Клааса нисколько не сказывались. Наоборот, его рвение порой действовало на нервы.

Вот и сейчас, даже не дав мне толком отдышаться, Дега раскрыл планшет и принялся шуршать листами. Я обреченно вздохнул и спросил:

– Ну, и что у нас неотложного на сегодня?

– Шарль обещался заглянуть, – многозначительно выдал Клаас.

– О! – удивился я. – Даже так? Когда он вернулся?

– Вчера вечером.

– Отлично, – улыбнулся я, впрочем, не испытывая от предстоящей встречи особой радости.

С перепродажей опиума торгашам помельче и контролем наших собственных курилен Шарль Фаре справлялся просто идеально, но как человек вызывал у меня откровенную неприязнь. Иной раз, узнав об очередной малолетней любовнице этого растлителя, даже чесались руки его оскопить, вот только замены Фаре не было; приходилось терпеть.

Я задумчиво кивнул, хрустнул костяшками пальцев и уточнил:

– Что-то еще?

Дега без промедления выдал:

– К полудню зайдет Юлиус. Надо полагать, родил очередную гениальную идею.

– К бесам его идеи, – поморщился я.

Старшину работавших от нас нищих постоянно что-то не устраивало, и он вечно пытался выбить из меня какие-то послабления. Получая очередной отлуп, на какое-то время успокаивался, но вскоре вновь принимался за старое.

– Еще Вероника просила выделить сто крон на ремонт борделя.

– Пусть оставляет из выручки. Возврат поставь на лето подекадно равными платежами.

– Боюсь, ее такие условия не устроят.

– Других не будет.

– Хорошо, передам. – Помощник перевернул лист, сделал очередную пометку и вздохнул: – Теперь о неприятном. В пахартском квартале какие-то залетные ухари начали трясти торгашей.

– Много натрясли?

– Вы ж знаете этих язычников, слова из них не вытянешь! – фыркнул Дега.

– Что Эл Руш?

– Еще на той декаде приболел, а его люди только руками разводят. Послать туда Хмурого?

– Нет, – решил я. – Вызови его, сам переговорю.

– Как скажете, – произнес помощник с едва уловимым раздражением.

Хмурый – главарь ходившей подо мной шайки головорезов, знал себе цену и не раз осаживал желавшего покомандовать им Клааса.

– Надеюсь, это все?

– Все, – подтвердил Дега и закрыл планшет.

– Вот и замечательно.

И я закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Утомил.

Ресторация «У третьего канала» пользовалась в округе репутацией тихой гавани, где можно спокойно провести вечер с дамой сердца, выпить и отдохнуть от трудов праведных и не очень. За порядком там присматривали мои люди, поэтому буяны давно научились обходить заведение десятой дорогой, а наша винная карта по праву считалась одной из лучших в столице; самой разнообразной – так уж точно.

Вино было моей слабостью.

Вино и красивые женщины, но жизнь научила не смешивать одно с другим.

В ресторации я первым делом отправился в натопленную бендешку, сполоснулся в лохани с горячей водой и, переодевшись в чистое, поднялся в рабочий кабинет.

– За Хмурым уже послали? – спросил дожидавшегося меня в приемной Клааса.

Обретался Хмурый со своей шайкой на застроенной трущобами окраине, в пресловутой Акульей пасти, куда стражники заходили только от большой нужды и числом никак не менее дюжины, и все бы ничего, но путь туда был очень уж неблизким.

– Отправил мальчонку, – подтвердил Дега.

– Отлично, – кивнул я. – Шарль подошел?

– Нет пока.

– Тогда неси отчетность, подобьем цифры.

– Я могу сам…

– Неси!

Сверка ежедекадной отчетности – дело небыстрое. Пусть доходы и расходы загодя просчитаны счетоводами, но всякий раз возникало множество неувязок, и приходилось самолично рыться в долговых расписках, векселях, актах взаимозачетов и платежных ведомостях.

Я это занятие не любил. За всякой строчкой скрывалось какое-то преступление, за каждой кроной стояли боль и страх, чье-то несостоявшееся будущее. Утешала лишь мысль, что в гроссбухах налоговой канцелярии королевского казначейства поломанных судеб куда как больше. И все равно – не любил.

Поэтому, когда с подсчетами было покончено, я с нескрываемым облегчением перевел дух и приказал Клаасу:

– Тащи жаровню.

Помощник сдвинул картуз на затылок и предложил:

– Не проще в кочегарке спалить?

– Не проще, – отрезал я. – Тащи!

В нашем деле как: хочешь получать свое до последней монеты – без бухгалтерии не обойтись; не хочешь, чтобы подвесили за известное место, все бумажки – в топку. Закрыл декаду, перенес дебиторов и кредиторов в новый гроссбух, старый – сожги.

Пусть ничего особо предосудительного там и нет, но дай только крючкотворам казначейства палец – отхватят руку, еще и добавки попросят.

Хмурый явился, когда мы уже развели огонь и кидали в жаровню ненужные больше платежные ведомости. Плотная бумага ежилась и чернела, потом вспыхивала теплым желтым пламенем и под конец взлетала к потолку невесомым пеплом.

– Доброго утречка, – с порога поздоровался головорез.

– День давно, – возразил Дега.

– Ну, хоть не вечер, – с непонятной ухмылочкой выдал Хмурый.

Был он росту невысокого, сложения худощавого, одевался неброско, под стать приказчику или торгашу средней руки, поэтому мог легко затеряться в толпе и столь же легко обнаружиться у вас за спиной. А там – кто знает, за что ему заплатили?

Я, кстати, знал.

– Клаас, оставь нас, – попросил, кидая в огонь последний лист.

Дега без слов подхватил свой планшет и вышел из кабинета. Хмурый проводил его безразличным взглядом серовато-стальных глаз и, усевшись в кресло, закинул ногу на ногу.

– Что-то срочное, Себастьян? – поинтересовался жулик и дернул уголком рта, что кривился из-за шрама на левой щеке. Отчасти из-за этой своей недовольной ухмылки он и получил прозвище Хмурый.

– А сам как думаешь? – Я достал из буфета бутылку молодого красного вина, налил себе и спросил: – Выпьешь?

– Слишком рано, – отказался бывший квартермейстер королевского флота, который и после списания на берег придерживался жестких распорядков военных кораблей. Придерживался сам и держал в ежовых рукавицах своих парней.

– Давно в пахартский квартал захаживал? – отпив рубинового напитка, глянул я на собеседника поверх бокала.

– Давно. Девки у них больно страшные.

– Страшные? Не сказал бы. Скорее на любителя.

– Не любитель.

– Вот и замечательно, – улыбнулся я. – Симпатичные мордашки отвлекать не будут.

– Эл выплаты задерживает? – удивился Хмурый и потер старую, плохо сведенную татуировку на тыльной стороне правой ладони. Пронзенная трезубцем касатка – наколка в узких кругах широко и, надо сказать, печально известная.

Я покачал головой.

– Нет. – Допил вино и спросил: – Вот скажи, кому вообще может прийти в голову мысль собирать дань в пахартском квартале, если всем известно, что это моя территория?

Жулик на миг задумался, потом выставил перед собой руку и распрямил указательный палец.

– Кто-то ищет повод начать войну, – предположил он.

Я кивнул, ожидая продолжения.

К указательному пальцу прибавился средний, и Хмурый выдал новую версию:

– Шалят заезжие язычники. Не успели разобраться в том, что можно, а чего нельзя.

– Или полагают, будто доить пахартцев должны пахартцы, – усмехнулся я. – И будет крайне печально, если торгаши вдруг решат, что предпочтительней платить за покровительство соплеменникам, а не мне. Опять же язычники не любят, когда чужаки суются в их внутренние дела…

Фраза повисла недосказанной, но ничего больше говорить и не требовалось. Хмурый поднялся из кресла и буднично уточнил:

– Всех?

– И чтоб не всплыли, – предупредил я. – Никто.

Банда язычников – плохо само по себе; банда язычников, которая пользуется поддержкой общины, – уже не просто головная боль, а серьезная проблема. Дикий народец, стоит им только сбиться в стаю и почувствовать силу, мигом забывают о правилах приличия и начинают тащить контрабанду, задирать соседей и поставлять информацию туземным князькам, а то и любому, кто больше заплатит.

Не для того я прибрал к рукам пахартский квартал, чтобы какие-то залетные молодчики мутили там воду, совсем не для того.

– Тогда пойду? – уточнил Хмурый.

– Иди, – разрешил я.

Жулик вышел за дверь; на смену ему немедленно заявился опрятно одетый старичок благообразной наружности.

– Себастьян, потрясающая возможность! – прямо с порога зачастил он. – Просто потрясающая!

– Слушаю тебя, Юлиус, – вздохнул я, на деле горя желанием выставить посетителя за дверь.

– Смотрящего за Пекарским проездом телега переехала, там теперь разброд и шатание, если мы первыми влезем, то площадь Грегора Первого – наша! – заявил старшина нищих, прозванный Попрошайкой даже не столько из-за рода деятельности его подопечных, сколько из-за готовности вынуть из человека душу ради пары лишних медяков.

Я хмуро поглядел на старичка с суетливо бегающими глазками и односложно ответил:

– Нет.

– Но, Себастьян! – опешил Попрошайка. – Такая возможность выпадает только раз! Ее нельзя упускать!

– Дега, – окликнул я стоявшего в дверях помощника и указал на старшину нищих. – Проводи господина Юлиуса на выход.

– Себастьян! – взвыл старик.

– Иди! – рявкнул я и хлопнул ладонью по столу.

Клаас вывел Юлиуса из кабинета, а когда вернулся, спросил:

– А почему бы и нет?

– А если подумать?

Парень передернул плечами.

– Да чего тут думать? – удивился он. – Пекарский проезд – задворки, за него никто бузу устраивать не станет. А если площадь Грегора Первого себе отожмем – озолотимся.

Я устало откинулся на спинку кресла и задал наводящий вопрос:

– Площадь сейчас чья?

– Так ничья ж! – ответил Дега. – Людей туда легко заведем, никто даже пискнуть не успеет!

– А почему она ничья, напомни, – попросил я помощника.

Тот засопел, барабаня пальцами по кожаной обложке планшета, потом выдал:

– Решили так вроде.

– Вот! Решили. А кто решил?

– Ну все, чьи улицы на площадь выходят, – припомнил Клаас.

– Получается, – улыбнулся я, – нам придется всей этой кодле обратку давать?

– Сдюжим так-то, – произнес Дега уже без былой уверенности в голосе.

Я только головой покачал:

– В итоге нормально работать на площади не сможем. Пекарский проезд даром никому не сдался, но по нему тоже что-то решать придется, а тут еще похороны герцога Гастре на носу! Выгоды никакой – одни убытки!

– А при чем здесь похороны? – удивился помощник.

– Траурная процессия через площадь Грегора Первого пойдет, страже хвост накрутят, они там лютовать будут. И если нищие свару устроят, быстро всех оттуда попрут. Никто даже за двойную мзду на эдакое безобразие глаза закрывать не станет.

– Ну так-то да, – согласился с моими доводами Дега. – Значит, не лезем?

– Не лезем, – подтвердил я и поднялся из-за стола, когда в кабинет без стука прошел слегка раздобревший господин с напомаженными волосами, аккуратно подстриженными усиками и по последней моде приталенным камзолом с позолоченными пуговицами. – Здравствуй, Шарль! Заходи, заходи, дорогой!

– Приветствую, Себастьян! – протянул мне руку Фаре, после небрежно кивнул Клаасу: – Дега!

Я пожал терявшуюся в кружевной манжете ладонь, сделал над собой усилие, чтобы сразу не вытереть пальцы о штанину, и предложил:

– Выпьешь?

– Капельку вишневого ликера, – попросил Шарль и, не став тянуть, выложил, с чем пришел: – Есть возможность выйти на объемы, о которых мы говорили в прошлый раз!

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался я и указал помощнику на буфет: – Налей нам. Мне вина, будь добр. – И вновь обернулся к Фаре: – Излагай, Шарль.

– В Леме все срослось! – самодовольно улыбнулся тот, принял от Клааса пузатый бокал с ярко-красным напитком и прошелся по кабинету. – Если твой князек обеспечит оговоренные цены и сроки, мы вполне потянем эти объемы!

– Уверен? – засомневался я. – Пусть нам и скинут цены вдвое, но половина товара придет летом, а половина только будущей зимой. Стоит ли ввязываться? Ведь оплатить придется все и сразу.

– Стоит! – уверенно сказал Шарль. – Сейчас с каждой вложенной кроны мы получаем полторы на перепродаже и три с курилен, так?

– Так, – подтвердил Дега.

– При той же доходности мы увеличим объемы в три раза! В три!

– За счет чего ты обеспечишь такой рост? – засомневался я.

Пусть контрабандный дурман и стоил на треть дешевле легально ввозимого в Стильг, но рынок давно поделен, а от ценовых войн обычно случаются одни лишь убытки. Да и под аванс в любом случае придется заемные средства привлекать, а это удовольствие не из дешевых.

– Вот смотрите, – спокойно начал Фаре, – четверть первой поставки мы реализуем через свои курильни по прежним ценам. Если дадим послабления постоянным закупщикам, треть они у нас точно выберут. Больше им не осилить, но треть – точно.

– А остальное? – спросил я. – Делаешь ставку на Лем?

– Точно! При максимальной накрутке в полкроны наши коллеги готовы увеличить закупки вдвое! Но надо, чтобы все поставки в Драгарн шли только через них.

– Что?! – опешил Дега. – А рожа у них не треснет? Может, нам приплатить им еще?!

– Не кипятись, без них нам такие объемы не потянуть, – осадил я помощника и спросил у Фаре: – Шарль, они в последний момент с темы не соскочат?

– Всеми Святыми клялись, – уверил меня Фаре. – Да и кто им еще такие шикарные условия предложит?

– И сколько это всего получается?

– По всему выходит, что мы пристроим четыре пятых от первой поставки. Оставшееся до зимы скинем без проблем.

– Пятая часть – это сколько, двести бочонков? – засомневался Клаас. – Не надорвемся?

– Сто восемьдесят, – поправил его Фаре. – И нет, не надорвемся.

– Мы сейчас только вдвое больше за сезон реализуем, – напомнил я, – а рынок уже будет переполнен.

– Вся прелесть ситуации в том, – рассмеялся Шарль, – что с шестисот бочонков мы получим столько навара, что полностью покроем все расходы. Остальное – наша чистая прибыль. Поэтому сможем спокойно сидеть на товаре, дожидаясь, пока восстановятся цены. Больше тысячи бочонков первосортного опиума, подумать только!

– Тогда начинай разговаривать с людьми о предоплате и найди покупателей на оставшуюся часть.

– У нас еще полгода впереди.

Я допил вино и хлопнул ладонью по столу:

– Приступай! А я договорюсь о займе.

Тут тихонько приоткрылась дверь, Клаас выглянул и вернулся с каким-то конвертом.

– Извещение из банкирского дома «Стерлих и Грац», – пояснил он.

– На ловца и зверь бежит! – рассмеялся Шарль.

Я сломал печать и достал листок. Пробежался взглядом по выведенным каллиграфическим почерком строчкам и недоуменно нахмурился.

– Что-то случилось? – не удержался от вопроса Дега.

– Нет, – мотнул я головой. – Так и так собирался к ним заехать. Все к одному.

– Заложить карету? – уточнил помощник.

– Да, распорядись, – отослал я его из кабинета. – Шарль?

– Тоже пойду. – Фаре допил ликер и вслед за Клаасом вышел в коридор.

Оставшись в одиночестве, я еще раз перечитал извещение о зачислении на мой счет тридцати шелегов и запалил его от свечи.

Не стоило думать, будто марнийское имение Себастьяна вон Марта, графа Сольгрева вдруг начало приносить хоть какой-то доход. Нет, подобным образом давал знать о желании встретиться Малькольм Паре. За последние годы такое случалось раз или два и неминуемо оборачивалось для меня жутчайшей головной болью.

Я выкинул полыхнувшую огнем бумажку в камин и обреченно вздохнул.

Ну как же не вовремя…

Столичное представительство банкирского дома «Стерлих и Грац» занимало трехэтажный особняк на старой гильдейской площади; задним двором он примыкал к Летним садам, и пронырливым банкирам каким-то образом удалось оттяпать себе изрядный кусок открытого для горожан парка. Под сенью вековых дубов они установили небольшой павильон и в летнюю жару принимали там особо важных клиентов.

Заместитель распорядителя мастер Йон повел меня именно в парк, и все бы ничего, но погода совершенно не располагала к длительным прогулкам на свежем воздухе. Было холодно, слякотно и промозгло.

Тем не менее мы прошлись под голыми ветвями облетевших на зиму дубов, обогнули чашу фонтана с желтыми листьями на поверхности темной воды и углубились в рощицу. По мостику с резными перилами перебрались через журчавший меж замшелых камней ручеек, и лишь тогда банкир завел разговор о делах.

– Вы хорошо все обдумали, Себастьян? – спросил он. – Сильно рискуете. И мы вместе с вами.

– Поступления от текущей деятельности полностью покроют ссуду уже к осени, – напомнил я.

Банкир поплотнее запахнул теплое пальто с меховым воротником и нахмурился.

– Не знаю, не знаю, – вздохнул он. – Перевести такую колоссальную сумму в Пахарту без каких-либо обеспечительных мер – затея не из лучших. Поймите меня правильно, Себастьян, риск слишком высок.

– Чем выше риск, тем больше прибыль.

– Можно выписать гарантийное письмо или использовать вексельные расчеты, – предложил мастер Йон.

– Гарантийное письмо точно не устроит моего партнера, – покачал я головой. – Князь Симуш ценит лишь звонкую монету.

– Вы слишком доверяете этому язычнику.

Я тихонько рассмеялся и уверил собеседника:

– Не волнуйтесь, не в интересах его светлости вести себя неподобающим образом. К тому же за все годы сотрудничества он ни разу не дал повода усомниться в своей честности.

– Но такой аванс…

– Скажу вам без утайки, мастер Йон, – понизил я голос, – на это золото князь Сигуш наймет небольшую армию и увеличит свои владения за счет одной весьма плодородной долины по соседству. Спросите: нам что с того? Мне с того два следующих урожая, вам – повышенные проценты.

– Князь может и проиграть.

– Не думаю.

Лично у меня сомнений в исходе маленькой победоносной войны не было ни малейших. Как не было опасений и в последующем обмане: в свое время князь Симуш успел порядком покуролесить в Святых Землях, и до сих пор в Лансе многие важные персоны горели желанием заполучить его голову. Я знал имена этих людей, а князь знал, что я их знаю.

Поэтому я лишь благодушно улыбнулся и уверил собеседника:

– Князь Симуш всегда добивается своего.

– Перевести в наше пахартское отделение уже открытые депозиты проблемой не станет, – промолвил наконец банкир, – но решение о дополнительном финансировании будет принято только на следующей декаде. Если оно будет принято.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Я посмотрел в затянутое облаками небо и попросил: – Надеюсь, вас не затруднит через четверть часа сообщить моим людям, что я ушел через черный ход?

– Ну разумеется! – уверил меня мастер Йон. – Вас проводить?

– Благодарю, не стоит, – отказался я. – До скорой встречи.

Мы распрощались, и я зашагал к проглядывавшей меж деревьев сторожке. Там через калитку вышел в Летний парк и отправился к расположенной неподалеку площади Трех каналов.

Пришло время увидеться с Малькольмом Паре.

Вид из кабинета главы королевской тайной службы открывался просто потрясающий: оранжевая и коричневая черепица крыш, белоснежные колокольни молельных домов, золоченые шпили и каменные горгульи замков, серая кладка мостов, серебристая рябь столичных каналов…

Всякий раз, когда бывал здесь, не отказывал себе в удовольствии встать у окна и окинуть взглядом родной город. Всякий раз – но только не сегодня.

Сегодня, переступив порог, я просто-напросто остолбенел.

Малькольм Паре собирал пожитки. Именно так и никак иначе!

Массивная мебель сдвинута в углы, рабочий стол завален грудой бумаг, портрет его величества Грегора Четвертого кисти самого маэстро Тивольди запакован для перевозки, а там, где висела карта Святых Земель, неизменно утыканная множеством булавок с разноцветными головками, теперь серело пятно голой побелки. Шкафы распахнуты настежь, всюду стояли забитые документами ящики.

Я озадаченно стянул с головы зазвеневшую серебряными бубенцами шляпу, оттянул закрывавшую низ лица кожаную полумаску и спросил:

– Ремонт намечается? Или на повышение уходите? – Но это уже так, больше в надежде на чудо.

– Себастьян! – обрадовался мне как родному Малькольм Паре и достал из буфета хрустальный бокал. – Проходи, проходи! Не стой в дверях! – Он налил вина из уже початой бутылки и усмехнулся: – Нет, не на повышение. В отставку.

– В отставку? – обмер я. – Как же так?

С момента нашей последней встречи Паре заметно осунулся и будто бы немного усох, в уголках проницательных глаз залегли глубокие морщины, но назвать его стариком не поворачивался язык. Крепкий, подтянутый, с ясным взглядом господин, пусть уже и не в самом расцвете сил, но еще способный на многое. И – в отставку?!

– Ну а что такого? – пожал Малькольм плечами. – Всю жизнь об интересах Короны пекся, пора и на покой.

Я машинально хлебнул вина, озадаченно сделал второй глоток и подошел к столу взглянуть на пыльную этикетку бутылки. Выцветшими чернилами на ней было выведено «Вельмский пламень» и год – девятьсот сороковой от Великого Собора.

Вино стоило целое состояние.

И только тогда я осознал, что это не шутка или некий изощренный розыгрыш, что Паре и в самом деле отправляется на покой.

Но как так? Ведь столько лет под его руководством…

Малькольм встал у окна и глухо произнес:

– Герцог Гастре был той единственной осью, вокруг которой крутилась вся государственная махина. Не стало его, и все полетело прямиком в Бездну! Умер один-единственный человек, а будто конец света наступил!

Я молча отпил вина и перебивать Паре не стал. Тому явно требовалось выговориться, да и бутылка эта совершенно точно была не первой.

– Знаешь, Себастьян, канцлер превыше всего ставил равновесие и стабильность, все эти годы он пестовал и лелеял свое детище, пресловутую систему сдержек и противовесов, но она рассыпалась будто карточный домик, стоило лишь ему испустить дух! – Глава королевской тайной службы отвернулся от окна и прошелся по кабинету. – Стервятники сцепились друг с другом, не успело еще толком остыть тело!

– И какой теперь расклад?

– Дерьмовый, – откровенно сознался Малькольм. – Дерьмовый теперь расклад, Себастьян. Хуже не бывает. – Он тяжело вздохнул и вдруг спросил: – Ты в курсе, что старшая дочь кронпринца Иоанна замужем за первенцем герцога Мора?

– В курсе.

– Эту свадьбу устроил канцлер. Он видел Мора преемником на своем посту, знаешь ли. Не успел…

– И что теперь герцог Мор?

– Вчера советник его величества по особым вопросам отплыл в Арлон. Сегодня он станет бывшим советником его величества и в столицу больше не вернется. Если только на монаршие похороны.

– Или юбилей, – хмыкнул я. – Смотря что случится раньше.

– Или так, – кивнул Малькольм.

– И какие ожидаются перестановки?

– Советником по особым вопросам назначат герцога Арно. Канцлером станет принц Августин. – Паре тихонько рассмеялся, осушил бокал и наполнил его вновь. – Внучатый племянник и кузен его величества сумели договориться меж собой, кто бы мог подумать? Поверь: когда эти двое начнут делить трон, дело кончится большой кровью.

– Принц Августин решится оспорить право кронпринца Иоанна на престолонаследие? – усомнился я.

– Любое право уравновешивается поддержкой армии, – скривился Паре. – К тому же пьянки и гулянки до добра не доводят; я вовсе не удивлюсь, если этот распутник не переживет своего венценосного дядюшку.

– И тогда возможен переворот?

– Тогда возможно все. А тот факт, что старшая сестра герцога Арно тоже не обделена правами на престол, еще более запутает и без того непростую ситуацию. Кое-кто непременно сделает ставку именно на нее.

«Кое-кто», – мысленно хмыкнул я. Случись смута, и герцог Мор приложит все усилия, чтобы водрузить корону на голову супруги своего старшего отпрыска.

– Ладно, не будем об этом, я тебя не затем вызвал, – вздохнул Паре. – Уже точно известно, что новый советник его величества по особым вопросам назначит главой тайной службы своего человека.

– Кого?

– Некоего Готье из Пурпурной палаты. Он раньше в Охранке политический сыск курировал.

– Но как же так? Разве можно отдавать тайную службу в подчинение дилетанту?!

– Можно! – невесело рассмеялся Паре. – Ланс с Норвеймом как сцепились из-за Руга, так до сих пор и воюют. Уже ни одной деревни целой не осталось, а все никак остановиться не могут. Да и Драгарну не до нас; у них там переворот за переворотом, еще и на ведьм охота началась. Чернокнижников сотнями на костер отправляют, куда там «Пламенной длани»! – Малькольм промочил горло и покачал головой: – Чувство опасности притупилось, реальная картина никого не интересует. Дошло до того, что эти недалекие болваны всерьез начали полагать мою должность синекурой! Да еще новый его преосвященство, чтоб ему пусто было, корчит из себя святошу и вставляет палки в колеса. Полностью хотел сотрудничество свернуть, представляешь? Еле отговорили.

– И что же теперь будет? – решил я прояснить собственные перспективы. – Что будет со мной?

– Ничего, – просто ответил глава королевской тайной службы. – Про тебя никто ничего не знает. Никаких претензий, но и поддержки тоже никакой. Дальше ты сам по себе, в одиночном плавании. Насчет Берты и ее подопечного не волнуйся, о них информацией располагает лишь орден Изгоняющих.

– А фонд? – подался я вперед. – Как быть с деньгами?

Малькольм неопределенно пожал плечами:

– Фонд специальных операций – мое личное детище, никакой необходимости в этих отчислениях больше нет.

– А бумаги? Если новый глава службы вздумает устроить ревизию, он не отыщет следы денег?

– Не отыщет, – уверил меня Паре. – Да и чего тебе волноваться? В крайнем случае продолжишь сотрудничество на прежних условиях.

– Подумаю над этим, – кивнул я.

В свете предстоящих трат избавление от «десятины» пришлось как нельзя более кстати, но с другой стороны – операционные риски возрастали многократно. Теперь никто не прикроет от надзорной коллегии, теперь придется полагаться лишь на собственные связи.

А сотрудничать с Готье… ну, не знаю, не знаю…

Не показался мне этот тип открытым к сотрудничеству. Такой умеет только брать.

– Мой тебе совет, – неожиданно произнес Малькольм Паре, – либо ищи нового покровителя, либо выходи из игры. Быть простым бандитом – это не твое. Не для того мы все это затеяли.

– Не для того, – согласился я. – Но и просто бросить все уже не смогу.

– Мое дело – предупредить, – пожал плечами мой бывший патрон.

– Я это ценю.

Забрать Берту и уехать в марнийское имение?

Хорошо бы, но слишком много незавершенных дел накопилось, слишком многими обязательствами за эти годы оброс. У нас как: вход – крона, выход – две. А чаще просто бритвой по горлу и в канаву.

Получается, надо начинать понемногу отходить от дел, чтобы в любой момент бросить все и уйти на заслуженный отдых, а не метаться по Святым Землям, скрываясь от рассерженных партнеров.

– Ну что ж, давай прощаться! – Мальком обнял меня, похлопал по спине. – Удачи!

– И вам удачи. – Я допил вино, прикрыл лицо полумаской и нахлобучил на голову шляпу. – Надеюсь, еще увидимся.

– Все может быть, – грустно улыбнулся Малькольм Паре. – Пути Святых неисповедимы…

Я кивнул и под звон серебряных бубенцов вышел в коридор.

3

Хмурый объявился уже под вечер. Без стука прошел в рабочий кабинет, молча уселся на стул для посетителей.

– Ну? – оторвался я от бумаг.

– Сделали, – успокоил меня бывший командир квартердека мятежной «Черной ласточки». – Но не всех.

– Чего так?

– Не застали на месте трех язычников, двух парней и девку. Успели умотать куда-то. Но найдем, никуда не денутся.

– Специально не ищи, – решил я и налил себе воды. – Но, если сами объявятся, избавься.

– Сделаю. – Хмурый поднялся со стула и потер уголок искривленного шрамом рта. – Что-нибудь еще?

– Нет, можешь быть свободен, – отпустил я его и уже вдогонку спросил: – Не всплывут хоть?

– Ни в коем случае, – ответил жулик волчьей ухмылкой и вышел за дверь.

На смену ему явился Дега.

– До вас Ленивец пришел, – сообщил он. – Запускать?

– А сам как думаешь? – раздраженно поинтересовался я. – Разумеется, запускай!

Ленивец курировал мои игорные заведения и, помимо отличной памяти и цепкого взгляда, обладал просто феноменальной способностью ловить за руку карточных шулеров.

– Проходите, вас ждут, – широко распахнул Клаас дверь, запуская посетителя.

Ленивец в комнату не прошел, Ленивец в комнату заплыл. Подобно огромному киту или отколовшейся от айсберга льдине он продрейфовал на середину кабинета и опустился в единственное кресло, способное выдержать вес его туши.

– Себастьян, – произнес толстяк, и складки жира на его шее опасно колыхнулись, – я по делу.

Я осушил стакан воды и разрешил:

– Излагай!

– Николас Лаурай.

– Он решил присоединиться к нашей дружной компании?

– Он просит о помощи.

– Слушаю.

Николас Лаурай был натуральной занозой в заднице. Некогда удачливый шулер лет пять назад окрутил вдову почившего в бозе хозяина игорного дома на границе портового района и пахартского квартала и с тех самых пор наотрез отказывался от всех предложений о сотрудничестве.

И вот – за помощью обратился. С чего бы это?

– Какой-то залетный малый прямо сейчас обносит его заведение, – с довольным смешком, больше походившим на хрюканье, поведал мне Ленивец. – В карты, кости, даже в рулетку умудряется выигрывать.

– И Николас по старой памяти попросил тебя присмотреть за игрой? – догадался я.

– Точно, – вновь качнул головой толстяк. – Сам-то он давно навык растерял. А просто взять в оборот ухаря не может – публика у него собирается сплошь приличная, да и прикрывают того.

– Прикрывают? – хмыкнул я и поднялся из-за стола. – Что ж, я взгляну на этого удачливого сукина сына. А ты не бери в голову, занимайся своими делами.

– Как скажешь, Себастьян, – с облегчением перевел дух толстяк и протянул мне руку.

Я помог ему подняться из кресла, проводил до двери и окликнул помощника:

– Дега! Вели подать карету. Навестим Лаурая!

В «Янтарной русалке» к моему приезду яблоку было негде упасть. Слух о необыкновенном фарте никому не известного фраера быстро разошелся по городу, и посмотреть на эдакое чудо выбрались все заправилы игорного дела и большинство профессиональных шулеров.

Расфуфыренные дамочки разносили вино и одним лишь видом бесстыдно глубоких декольте заставляли учащенно биться сердца игроков; весело звенела разменная монета; крупье упрели, принимая ставки и сдавая карты. Вот только выглядел персонал при этом как-то совсем уж безрадостно.

Переходя от одной группы зевак к другой, я раскланивался с шапочными знакомыми, кивал конкурентам, тепло здоровался с нужными людьми и пытался понять, какая бесовщина здесь творится.

Фраер на шулера нисколько не походил. Паренек лет восемнадцати казался вконец ошалевшим от нежданно-негаданно свалившейся на него удачи, бокалами вливал в себя вино, как-то совершенно бестолково делал ставки и не отлипал от сопровождавшей его девицы, но – о, чудо! – при этом неизменно выигрывал.

Девица была странная. Оливкового оттенка кожа, черные волосы и миндальный разрез глаз выдавали в ней уроженку Пахарты, при этом в отличие от большинства язычниц черты лица у девушки были на редкость правильные, а грудь высокой и пышной.

Полукровка? Похоже на то.

Что же касается двух опекавших сладкую парочку громил – насчет них никаких сомнений быть не могло: оба выходцы из Пахарты, разве что удивительно высокие и широкоплечие. А еще – наглые. Не только затейливую вязь языческих татуировок на голых плечах не скрывали, но и оружие напоказ выставили.

Стоп! А не о них ли толковал мне Хмурый? Два парня и девица – часом, не этих ли ребяток он упустил?

Мелькнула мысль вызвать сюда головорезов, но я сразу выбросил ее из головы и с широкой улыбкой поспешил навстречу растерянному владельцу заведения.

– Николас, дорогой, да у тебя сегодня настоящий аншлаг! – затряс я его руку, работая на публику. – Поздравляю! Грандиозный успех!

– Перестань, Себастьян, – с кислой миной попросил Лаурай и прошептал: – Ты поможешь?

– Большие убытки? – столь же тихо выдохнул я в ответ.

– Полторы тысячи крон.

– Так вышиби его, пока не поздно!

– Рано или поздно он одуреет от выпитого, – яростно сверкнул глазами Николас. – Я хочу отыграться!

– Рискуешь остаться совсем без штанов.

– Две тысячи наскребу как-нибудь, – скрипнул зубами Лаурай.

– От меня ты чего хочешь?

– Присмотри за игрой. Выясни, как этот ублюдок дурит моих людей!

– А если все по-честному? – прищурился я. – Паренек не похож на шулера.

Николас засопел, яростно раздувая ноздри, потом склонился ко мне и заявил:

– Выпотроши его! Плевать на скандал, здесь половина спит и видит, как бы обчистить этого выродка! Не докажут, ничего не докажут… – прошептал он. – Мои люди постоянно на виду, а про тебя никто не знает.

– А мне что с того?

– Пять сотен!

– Несерьезно.

– Хорошо, половина выигрыша.

– И только?

– Я приму твои правила игры.

– Шарль Фаре будет вести здесь дела, – сказал я, и это был вовсе не вопрос.

Лаурай судорожно сглотнул, заколебался было, но все же обреченно выдавил из себя:

– По рукам!

Я ободряюще похлопал Николаса по плечу и поднялся на второй этаж. Там облокотился на балюстраду и принялся следить за, казалось бы, лишенными всякой логики перемещениями нашего счастливчика по залу.

Выпотрошить фраера – это просто и примитивно, как классический удар дубинкой из-за угла. Мне прибегать к насилию не хотелось.

Очень уж явственно зудело внутри чувство некоей неправильности.

Что-то было не так, но что? Где искать ключ к происходящему?

Беззвучно выругавшись, я поправил шейный платок и продолжил наблюдать за переходившим от стола к столу пареньком, который вис на подруге уже зачастую лишь затем, чтобы просто устоять на ногах.

Вот чего ради они так рискуют? Полторы тысячи крон – это бесовски большая куча золота, так зачем им продолжать игру?

Одна лишь жадность и азарт тому причиной?

Я нахмурился, потер переносицу и вдруг неким наитием уловил, что именно не давало покоя.

Бесов праздник, да парень выбирал именно те столы, за которыми предпочел бы играть я сам! Но меня смущали развешенные на стенах зеркала, а он чего привередничает?

Неужто по этой самой причине?

Но тогда…

Боясь спугнуть удачу, я сбежал на первый этаж, подскочил к допивавшему очередной бокал молокососу и лихорадочно затряс его руку.

– Потрясающе, просто потрясающе! – не дав опомниться ни ему, ни спутнице, заголосил я на весь зал. – Это просто невероятно! Просто удивительное мастерство! Мастерство, достойное восхищения! Не понимаю, как я мог упустить виртуоза такого уровня! Браво, маэстро!

Парень удивленно разинул рот, а вот девушка моментально пришла в себя и чарующе улыбнулась:

– Мы недавно приехали в столицу… – На щеках у нее залегли очаровательные ямочки, глаза просто искрились от счастья.

Чувствуя, как бегут по спине мурашки, я еще несколько раз встряхнул вялую ладонь игрока, потом отпустил его и обвел рукой переполненный зал:

– Полагаю, вся почтенная публика собралась здесь с одной лишь единственной целью – посмотреть на вашу фееричную, не побоюсь этого слова, игру. Так давайте устроим праздник, игру века с невероятными ставками! – Я так усердно растягивал в улыбке уголки рта, что у меня заболело лицо. – Ваш выигрыш против аналогичной суммы игорного дома. Что скажете?

Девица лукаво облизнула губы и мягко произнесла:

– А разве вы владелец этого заведения?

– Я его коллега по игорному делу, – честно сознался я. – В случае вашего выигрыша предлагаю продолжить игру в «Рваном парусе». И приглашаю почтенную публику последовать за нами!

– В карты? – слегка заплетающимся языком произнес паренек. – Играть в карты?

– Разумеется! Классика, без всяких новомодных извращений.

– А давайте! – Паренек отставил пустой бокал и посмотрел на спутницу: – Так, дорогая?

– Так, любимый, – ответила та.

– Ждите, сейчас все организую, – пообещал я.

– Минутку! – Игрок вцепился в лацкан моего камзола и, дыша густым перегаром, спросил: – А здесь не подают ничего более забористого? Я бы с удовольствием употребил что-нибудь с родины моей ненаглядной… Ну, вы понимаете…

– Уверены? – озадачился я.

Зрачки паренька оказались сильно расширены, в них явственно поблескивало недалекое безумие. Вязкое, липкое, пугающее.

– А что в этом такого? – простодушно захлопала длиннющими черными ресницами девица. – Мы будем вам очень признательны…

– Не проблема, – пожал я плечами. – Но не на людях, хорошо? Что насчет бара на втором этаже?

– Здесь есть бар? Отлично! – обрадовался парень и потащил свою спутницу к лестнице.

Я проводил странную парочку задумчивым взглядом и не удержался, чтобы не вытереть ладонь о полу камзола. После поднялся в кабинет хозяина игорного дома, написал записку и вручил ее Ори.

– Передашь, отыщи Хмурого и возвращайся с самым убойным дурманом, – наказал ему напоследок.

Охранник кивнул и вышел в коридор.

– Совсем ополоумел?! – взвыл Николас Лаурай, затворив дверь за моим охранником. – Это же чистой воды безумие!

– Разве ты не хотел отыграться? Теперь он точно на крючке, даже не сомневайся.

– Для начала он должен был окончательно окосеть от выпивки!

– Не волнуйся так. – Я вальяжно развалился в хозяйском кресле и закинул ноги на стол. – Та дурь, что привезет Ори, и слона с ног свалит.

– Слона?

– Есть такой зверь в Пахарте, сам как мышь, только размером с три быка.

– Дурь, говоришь? – понемногу начал успокаиваться Николас. – А кто будет играть?

– Якоб Ланц.

– Ловкач? – хмыкнул Лаурай и кивнул, соглашаясь с моим выбором: – Пожалуй, Якоб и в самом деле идеальный вариант…

Еще бы не идеальный! Якоб Ланц по прозвищу Ловкач считался одним из самых искусных картежников Акраи, а значит, и всего Стильга, если не Святых Земель. Иногда мне даже казалось, что все окружающие люди представлялись ему обыкновенной колодой карт. Тот еще жулик, но мы с ним сработались.

– Николас, ты готов выложить полторы тысячи? – спросил я. – Людям нравится блеск золота, они от него дуреют и не обращают внимания на разного рода… неувязки. Понимаешь, о чем я?

– Золото будет.

– Вот и отлично. И надеюсь, ты не забудешь, когда все закончится, о нашем уговоре?

– Не забуду, – с непроницаемым выражением лица пообещал владелец «Янтарной русалки».

Да пропади они пропадом, эти картежники! Никогда не поймешь, то ли правду говорят, то ли прикидывают, как бы ловчей тебя обжулить.

Впрочем, на слово этого прохвоста я нисколько не полагался, ибо еще его тезка – Николас Слепец призывал не верить ворам, ростовщикам и карточным шулерам, а сразу тащить их на костер. Святой разбирался в людях, этого у него не отнять…

Якоб Ланц прибыл в «Янтарную русалку» через полчаса. Окинул взглядом собравшихся поглазеть на удивительную игру зевак, смахнул невидимую пылинку с пошитого у лучшего столичного портного жакета и подошел поздороваться.

– Какие ставки? – первым делом поинтересовался он.

– С каждого по полторы тысячи крон, – сообщил я.

– Подходит, – кивнул Ловкач, моментально высчитав в уме свой гонорар, и заозирался по сторонам: – А с кем играть? Я его знаю?

– Сомневаюсь, – усмехнулся я и указал на спускавшегося со второго этажа паренька. – Это он.

– Издеваешься?! – округлил глаза Ланц, но сразу сложил одно с другим и понизил голос: – Ты еще скажи, мне проиграть придется. Стыдоба какая…

– Вовсе нет, дружище, вовсе нет, – похлопал я его по плечу. – Если обчистишь чудика без моего вмешательства, честь тебе и хвала.

– Я чего-то не знаю?

– Именно, – кивнул я и повернулся к замаячившему поодаль Ори: – Записку передал?

– Из рук в руки, – сказал приблизившийся телохранитель. – Вызвал за ворота и передал. Обещался быть. Хмурого тоже нашел.

– Вы о чем? – насторожился Якоб Ланц.

– Не бери в голову, – отмахнулся я и подтолкнул его к столу. – Где Дега?

– Отправился за Ленивцем.

– Отлично. А как наш юный друг?

– Я бы сдох, – без обиняков заявил охранник, – а ему хоть бы что. Никогда бы не поверил, что человек может остаться в здравом рассудке, запив пол-унции гашиша стаканом рома.

– Он давно уже не в здравом рассудке, – возразил я и сделал знак владельцу заведения. – Начинайте!

Николас Лаурай подошел к столу с игроками и нахмурился.

– Дамочка, – обратился он к пахартской девице, – вам придется оставить вашего приятеля на какое-то время.

Полукровка грациозным движением поднялась с колен развалившегося на стуле паренька.

– Разумеется, – лукаво улыбнулась она, и большинство набившихся в зал мужчин затаили дыхание, не в силах отвести взгляд от ее бюста.

Красота – страшная сила. Посмотрел бы сейчас на Хмурого; не любитель он таких, понимаешь…

– Итак, господа, – продолжил Николас, – правила простые: у кого первого кончатся деньги, тот и проиграл. – Он поймал мой взгляд и добавил: – До этого момента вам запрещается выходить из-за стола. Намерение досрочно прекратить игру приравнивается к поражению. Правила ясны?

– Да, – подтвердил Ловкач. Он повесил жакет на спинку стула и закатывал рукава шелковой сорочки.

– Принесите вина, – попросил паренек, по губам которого блуждала рассеянная улыбка.

– Правила понятны? – переспросил Лаурай.

– Само собой! – отмахнулся игрок. – Вина, будьте любезны!

– Обслужите его, – распорядился Николас, отошел от стола и промокнул атласным платочком вспотевший лоб.

А вот я, напротив, был совершенно спокоен.

К чему волноваться, если результат предопределен заранее?

Честная игра? Не слышал.

Именно поэтому за партией я особо не следил и, лишь когда по залу прокатился удивленный вздох, обернулся к столу.

– Три тысячи, – обреченно простонал Николас Лаурай, наблюдая, как удачливый паренек сгребает к себе стопки золотых монет. – Три тысячи…

Ловкач выглядел не лучше. По лицу его ходили желваки, а тонкие пальцы судорожно стискивали край столешницы.

– Удваивай! – прошипел я, толкнув владельца заведения в бок. – Удваивай, говорю!

– Где мне взять столько денег?! – запаниковал Николас. – Где, я тебя спрашиваю?

– Парень употребил пол-унции первосортного гашиша, его надолго не хватит, – напомнил я и поторопил коллегу: – Найди деньги! Ну же, быстрее! Если он уйдет, кто знает, сколько народу встретит его на улице? Пахартцы, как тараканы, я с ними войну начинать не собираюсь!

Прессинг сыграл свою роль; Лаурай выступил вперед и объявил:

– Предлагаю удвоиться!

– Вы располагаете нужной суммой? – с нескрываемым скепсисом изогнула пахартская девица тонкую черную бровь.

– Ставлю заведение! – заявил Николас, будто в прорубь нырнул.

Дамочка досадливо поморщилась, но, прежде чем успела отказаться, ее приятель хлопнул по столу:

– Идет!

Лаурай велел принести письменные принадлежности и дрожащей рукой составил купчую. Выложил ее на стол и умоляюще глянул на Ловкача:

– Якоб, не подведи!

Ланц хрустнул костяшками пальцев и распечатал новую колоду. Сдал карты, оценил расклад и передвинул вперед стопку заменявших ему монеты фишек. Паренек поддержал и в итоге лишился двух сотен. Следующие несколько партий они разыграли без особого азарта, а потом не на шутку сцепились, все повышая и повышая ставки.

– Ва-банк! – предложил Ловкач, заменив себе одну карту из пяти.

– Поддерживаю! – ответил везунчик и приложился к бокалу с вином.

Якоб Ланц ухмыльнулся и выложил перед собой рыцаря и четырех воинов.

– Полная казарма! – с законной гордостью объявил он.

Парнишка пьяно икнул и начал одну за другой переворачивать доставшиеся ему карты.

Виселица и висельник. Плаха и мертвец. А последняя, будто гвоздь в крышку гроба, – Бес.

– Не может быть! – побледнел Ловкач. – Этого просто не может быть!

– Глупо не верить своим глазам, – презрительно фыркнула в ответ пахартская девица и, ухватив приятеля за плечо, объявила: – Мы уходим!

– Одну минуту, – остановил я ее, выступая вперед. – Полагаю, вы не планировали становиться собственниками этого заведения и больше заинтересованы в звонкой монете?

– Хотите выкупить купчую? – улыбнулась полукровка.

За спиной у меня послышалось сдавленное проклятие Лаурая.

– Вовсе нет, – отказался я. – Подобная сделка противоречит моим принципам. Но я могу поставить против вашего выигрыша шесть тысяч крон.

– Это очень, очень большая сумма, – многозначительно произнесла девица.

– Слово Себастьяна Шило стоит дороже, – отмел я ее сомнения. – Готов предоставить расписку со сроком погашения завтра до полудня, но, уверяю вас, здесь найдется немало людей, готовых выкупить ее с символической скидкой прямо сейчас.

В зале послышались одобрительные возгласы, девица переглянулась с бугаями и отступила от стола.

– Условия подходящие! – расхохотался игрок. – Принимаю!

Я быстренько нацарапал расписку, потряс листок в воздухе и, не скрывая иронии, улыбнулся Ловкачу.

– Теперь, Якоб, все зависит только от тебя, – подмигнул ему, придавил расписку полновесной кроной и отошел к зрителям.

Ланц, в глазах которого читался немой вопрос, шумно выдохнул и перекинул запечатанную колоду сопернику.

Игра началась; я обернулся к входной двери, отыскал взглядом Ори и кивнул. Охранник приоткрыл дверь, и внутрь без лишнего шума и суеты начали просачиваться неприметные личности в неброской одежде. Внимания на них никто не обратил – взгляды всех присутствующих были прикованы к затянутому зеленым сукном столу, где тихонько мурлыкавший себе под нос везунчик выверенными, ничуть не расхлябанными движениями сдавал карты себе и Ловкачу.

Но выверенными его движения были лишь до тех пор, пока в тишине игрового зала не раздался легкий перезвон колокольцев. Серебряных колокольцев, нашитых на одеяние брата-экзорциста.

Везунчик вздрогнул и едва не выронил колоду; его подружка резко обернулась и зашипела почище рассерженной кошки.

– Зачем здесь святоша? – оскалилась она. – Пусть уходит!

– Мы живем в свободной стране, – мягко улыбнулся я. – Не волнуйтесь, никому не позволительно прерывать игру. Ставки слишком высоки.

– Это возмутительно!

Я приложил к губам указательный палец и указал на игроков.

– Не стоит им мешать.

Полукровка попятилась, приземистый экзорцист занял ее место и замер за спиной шулера. Того от подобного соседства немедленно начала бить крупная дрожь; он прижал карты к столу, стал вскрывать верхнюю и не смог. Безучастно наблюдавший за ним монах вполголоса затянул изгоняющую бесов молитву, и паренек сполз со стула на пол. Попытался подняться на четвереньки, но лишь завалился на бок и уткнулся лицом в ковер.

Люди прыснули в разные стороны, на мгновение возникла давка, послышались ругань и женский визг.

– Сохраняйте спокойствие! – объявил я. – Полагаю, это можно расценить как добровольный отказ от продолжения игры!

Одетые в мирское монахи немедленно выступили из толпы, ловко заломили бесноватому руки за спину, завязали свернутой в жгут тряпицей глаза и, сунув в рот кляп, поволокли на выход. Отец Доминик, на ходу бормоча новую молитву, двинулся следом.

Я огляделся в поисках пахартцев, но тех уже и след простыл, тогда подозвал Ори и указал на выигрыш:

– Присмотри пока.

И тут рядом оказался Николас Лаурай.

– Что происходит? – мертвой хваткой вцепился он в лацканы моего камзола.

– Успокойся! – Я не без труда высвободился и пояснил: – Твой игрок был бесноватым, только и всего.

– И как же ты догадался?

– Опыт, друг мой, опыт.

Подсказкой стало упорное нежелание везунчика приближаться к зеркалам. А когда при рукопожатии уловил присутствие поработившего сознание и душу человека нечистого, все окончательно встало на свои места. Ведь притаился в пареньке не простой сгусток скверны, а старший бес. Создание, вырвавшееся из Бездны, где никогда ничего не происходило и никогда ничего происходить не будет, и потому страдающее от смертной скуки. Хитрая холодная гадина, способная читать собеседника как открытую книгу. «Бесноватость как она есть», раздел «Старшие бесы», глава «Владыки азарта».

Выиграть у такого в карты? Это не под силу даже Ловкачу!

Кстати о нем…

Я прищелкнул пальцами, привлекая внимание картежника, и указал на медленно шествовавшего через зал Ленивца.

– Поговори с ним насчет вознаграждения.

– Охолодись, Себастьян! – нахмурился Николас Лаурай. – С каких это пор ты здесь распоряжаешься?

– Разве теперь это не мое заведение? Ты его только что проиграл в карты, не забыл? – Я взял со стола собственную расписку на шесть тысяч крон и поднес уголок листа к пламени свечи. – Так получилось, ничего не поделаешь.

– Но как же так? – пролепетал Николас, которого при этом известии едва не хватил удар.

– Не переживай. – Я похлопал его по щеке и пообещал: – Позже мы это обсудим.

Ори и Гастон принялись сгружать со стола золото; я передал Ленивцу купчую на «Янтарную русалку» и вышел на крыльцо, где уже стоял чем-то озадаченный Хмурый.

– Мы упустили пахартцев, – сообщил он.

– Как так? – невольно вырвалось у меня.

– Не знаю. Никто не видел, как они выходили на улицу, внутри их тоже нет.

Я нахмурился, потом махнул рукой:

– Бесы с ними! Никуда от нас не денутся.

– Найдем, – подтвердил Хмурый. – Суетные шибко, таких одно удовольствие ловить.

– Все, иди, – отпустил я его и вернулся в «Янтарную русалку» переговорить с теперь уже бывшим владельцем заведения. Многие денежные мешки захаживали сюда исключительно из-за близкого знакомства с Николасом, и терять такую клиентуру не хотелось. Да и связи с окрестными стражниками дорогого стоили.

Как на грех, Лаурай понимал это не хуже меня, и разговор затянулся до самой ночи. В итоге столковались о причитающейся ему четверти всех доходов, и цифра эта совершенно не устроила ни его, ни меня.

Мешок Костей обычно говорил, что «компромисс – это когда недовольными остаются обе стороны», и на компромиссы никогда не шел. Из-за своей ненасытности и погорел. Я не такой, я предпочитал с людьми договариваться.

До определенных пределов, разумеется, до определенных пределов…

Как бы то ни было, по рукам мы ударили, и я отправился домой. Посетители к этому времени давно разошлись; ночной персонал переворачивал стулья и готовился к уборке заведения.

Полумрак, ведра с грязной водой, тяжелый алкогольный дух – и ни следа недавнего великолепия. Будто в другом мире очутился.

Я вышел на крыльцо «Янтарной русалки», по-хозяйски огляделся и махнул рукой Ори, давая знак подогнать карету. Спустился по запорошенным снегом ступеням и вдруг краем глаза уловил некую странность.

Слишком густую тень? Снежную пелену? Туман?

Задумываться не стал, на чистом наитии крутнулся на месте и выставил перед собой трость.

Железный наконечник замер у лица невесть откуда возникшей пахартской девки.

– Верни золото, – потребовала наглая полукровка.

Двое смуглых громил с обнаженными тесаками начали расходиться в стороны, намереваясь взять меня в клещи, но я лишь улыбнулся.

– Какое еще золото? Вы все проиграли.

– Верни деньги! – будто не услышала меня девка. – Либо выкладывай десять тысяч, либо поплатишься за то, что святоши схватили человека, коему покровительствовал сам Ашну Черный, восьмой из владык Неба!

– Расписка вас, полагаю, не устроит? – ухмыльнулся я, недоумевая, почему медлят Ори и Гастон. Боковым зрением попытался различить хоть что-либо кроме тумана, но всю улицу заволокло непроглядной серой пеленой.

Или туман заполонил мою голову?

Ведьма!

– Не играй со мной! – оскалилась язычница. – Мне ничего не стоит вырвать из тебя твою жалкую душонку! Ты просто прах под ногами Владык!

Я сунул трость под левую подмышку и примирительно выставил перед собой раскрытые ладони.

– Спокойно! Думаю, мы способны уладить это маленькое недоразумение как подобает цивилизованным людям, так?

– Довольно игры в слова! Не тяни время!

– И в мыслях не было ничего такого, просто предлагаю обсудить снижение суммы, скажем, до семи тысяч. Иначе я останусь в убытке, а это неприемлемо по ряду объективных причин… – проникновенно выдал я и как бы невзначай поймал взглядом взгляд пахартской ведьмы.

Заточенные в душе бесы взвыли в беззвучном экстазе, я стремительно подался к остолбеневшей на миг девке и сразу отпрянул на безопасное расстояние. Отпрянул – а та беззвучно осела на мостовую.

Затянувший улицу туман начал быстро рассеиваться; язычники вскинули тесаки, но ничего сделать не успели.

– Стоять! – заорал я и махнул зажатым в руке шилом, с трехгранного клинка которого сорвалась и упала в снег одинокая капля крови. – Стоять или девке конец!

Бугаи заколебались, подарив мне возможность окончательно сбить их с толку.

– У вашей подружки пробита селезенка! – Я указал на зажимавшую проколотый живот девицу, лицо которой сравнялось цветом со свежевыпавшим снегом, и предупредил: – Лечебница Святой Милости через три квартала, не уложитесь в четверть часа, ей конец!

У раненой язычницы вырвался протяжный стон, и я не преминул заверить громил:

– А полезете, одного точно положу! Тогда вам далеко не уйти!

И – сработало! Пахартцы подхватили девчонку на руки и поволокли к выходу из переулка!

А миг спустя до меня донесся удивленный возглас.

– Святые угодники! – охнул Ори. – Что за бесовщина?!

Нас разделяло не больше дюжины шагов, но охранник озадаченно вертел головой по сторонам.

– Мастер Себастьян! – завопил он.

– Глаза протри, – с деланым безразличием посоветовал я, спрятав шило в чехол на поясе.

– Мастер! – только сейчас заметил меня телохранитель и рявкнул: – Гастон, ты там уснул, что ли?! Беса в печень! Шевелись давай!

Сидевший на козлах крепыш взмахнул вожжами и подогнал к нам карету.

– Извините, мастер, – смутился Гастон. – Задремал, видно. Далеко за полночь, вот и сморило…

– Ерунда, – отмахнулся я, встал на подножку и попросил: – Ори, как отвезете меня, езжайте в пахартский квартал, передайте Хмурому, чтобы навестил лечебницу Святой Милости. И, прежде чем девку под пирс спустить, пусть голову отрежет. Он поймет.

– Хорошо, мастер, – кивнул телохранитель, ничем не выказав своего удивления столь необычным приказом.

Забравшись в карету, я откинулся на спинку сиденья и несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая сбившееся дыхание и дожидаясь, пока утихнет лихорадочное сердцебиение. Случившееся просто не укладывалось в голове. Последний раз на меня покушались шесть лет назад, и вдруг – это. На эдаком пустяке едва не погорел!

Святые угодники, простая пахартская ведьма своим мороком чуть душу из меня не вынула!

Ну да никуда она не денется.

Это мой город. Мой, а не каких-то залетных язычников.

Это мой город – так я думал ровно до тех пор, пока не подъехал к ресторации. А вот там сразу вспомнил, что в этом пруду водятся рыбины покрупней и позубастей.

На крыльце меня дожидался Джек Пратт.

Он стоял с непокрытой головой, но нисколько не беспокоился из-за сыпавшегося с неба снега. И вид у него был – краше в гроб кладут.

– Себастьян, – вздохнул рыжий пройдоха, когда я приблизился, – у меня серьезные неприятности, и ты должен мне помочь.

– Именно – должен?

– Боюсь, что так…