Капитан Капитонов
Ой ты гой еси, капитан морской! Про тебя нашу песнь сложили мы. Смело ведёшь ты корабль свой по морям да по волнам. Ни один волосок не дрогнет на твоей голове-головушке. Хотя навстречу тебе движутся ураган Галина, тайфун Полина и смерч Марина.
А в далёком далеке ждёт-пождёт капитана своего Капитонова его любимая Настенька. Сколько уж к ней кобелей всяких-разных подкатывалось да подмазывалось. Никому Настенька не отдала даже пяди плоти своей.
А капитан Капитонов всё бороздит и бороздит бескрайние и безбрежные океанские просторы; всё преодолевает и преодолевает безмерные и безразмерные напáсти и невзгоды; твердою рукой ведя корабль свой через тернии тернистые прямёхонько к звезде своей путеводной – ненаглядной Настеньке.
Но не дождалась, ох, не дождалась капитана Капитонова отрада души его капитанской… А всё потому, что шли по дороге строем пионеры былых годов.
Туру-ру-ру-ру!.. – трубил в трубу трубач.
Бам-барабам-бамбам!.. – барабанил в барабан барабанщик.
Идут пионеры былых годов. Подтянутые. Молодцеватые. Девяностолетние…
– Кто шагает дружно в ряд?! – спрашивали они сами себя.
И сами же себе отвечали:
– Пионерский наш отряд!
А навстречу пионерскому отряду несётся по рельсам трамвай. И рулит им водитель Николай.
– Сторонииииииись! – зычно кричит он пионерам-пенсионерам, потому как совсем без тормозов.
И все сторонились… Все, да не все… Последний пионер что-то замешкался. А Настенька в последний же миг выхватила его из-под колёс своими сильными девичьими руками. А саму себя выхватить не успела… Лежит на рельсах перееханная.
Пионеры пионерский салют отдают геройской Настеньке.
Отец Варений отходную читает над отходящей Настенькой.
Бегут по небу облака… По земле течёт река… А Настенька никуда уже не побежит и тем более не потечёт. Так и будет лежать-полёживать до второго пришествия, а может даж и до третьего.
А капитан Капитонов в океане морском знать не знает и ведать не ведает обо всех этих сухопутно-шекспировских страстя́х-мордостя́х. Но что-то чует душа его морская и что-то щемит сердце его капитанское… И как в воду глядел Капитонов. Принесла ему через моря и океаны чайка белокрылая в клюве своём ве́стушку печальную. Нет, капитан Капитонов, больше у тебя любимой Настеньки.
Нет-таки нет… Нет-таки нет… Нет-таки нет…
Стонет и плачет капитан Капитонов и бьётся о борт корабля. А вместе с капитаном стонут и плачут и бьются о борт волны морские. И белоснежные чайки заходятся в криках-воплях: аа-аа-аа! И безмолвные рыбы раздирают свои жабры в безмолвных же рыданиях. И чёрное от горя солнце нависло над чёрным от горя Капитоновым.
Нет-таки нет больше любимой Настеньки!..
Грызёт капитан Капитонов от ярого отчаяния дощатую палубу, прогрызая её аж до самого до трюма, где контейнеры с лимонами. Но хоть ты и все лимоны изгрызи, капитан, вместе со всеми контейнерами, а жизнь слаще не станет; не вернётся уж к тебе боле твоя любимая Настенька ни вживе, ни въяве; и тело её, трамваем перееханное, не сошьёшь, не склеишь.
Как морской воды в рот набравши, возвращается капитан Капитонов из дальнего похода в порт приписки. Оркестр на пристани «По морям, по волнам» играет. Морячкóв их любимые моря́чки встречают-привечают… А Капитонов один-одинёшенек с пристани шагает, мрачнее самой мрачной тучи.
– Капитан, капитан, улыбнитесь! – кричат ему грузчики в порту.
Не улыбается капитан Капитонов.
Подходит он к дому своему родимому, где гнёздышко семейное с любимой свито было. Нет больше гнёздышка семейного. Нет больше дома родимого.
Куда ж теперь идти капитану Капитонову? Куда ж ему теперь нести печаль свою печальную?.. И пошёл капитан Капитонов в глубоком горе в бар «Залей кручину» – заливать свою кручину. Вначале, конечно же, за тех, кто в море, выпил. А затем, конечно же, за свою любимую Настеньку – один стакан, второй, третий… И вот уж барменша отвратная кажется ему его любимой Настенькой. Капитонов хвать её и – в церкву. Под венец.
Отец Варений обряд венчальный совершает.
Святые на иконах головами с нимбами качают: «Где же твои глаза, капитан Капитонов, где же твои глаза?..»
И словно бы пелена спала с глаз капитановско-капитоновских, и увидел он не милую свою Настеньку, а барменшу в истинном её обличии: с челом бесстыдно размалёванным, с одёжкой, сраму не прикрывающей… И встрепенулась душа капитанская, словно конёк морской, и опять в моря̀ и океаны запросилася.
И ушёл капитан Капитонов в моря́-океаны.
И идёт он там по воде, аки по суху. А следом за ним трамвай по воде, аки по рельсам, поспешает; а в трамвае том водитель Николай белы рученьки заламывает, грех свой великий замаливает; кручинится да сокрушается, да прощения просит у капитана Капитонова.
– Езжай, – говорит ему Капитонов, – и больше не греши.
И прощённый Николай мчит на трамвае своём навстречу утренней заре. А в трамвае сидят пионеры былых годов. Сидят чинно и ладно да складно пионерскую песню поют:
– Здра-а-вствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка…
– Здравствуйте, пионеры, – отвечает им картошка, безжалостно пожирая старую плоть пионерскую.
Потому что «картошка» – это время, и оно всех сожрёт: и тех, кто постарше, и тех, кто помоложе, и тех, кто только-только появился-народился на этот свет, и даже тех, кто ещё лишь в зачатии.
И всё же, и всё же, и всё же…
И всё же над горизонтом медленно, но верно встают три солнца.
Солнце Вера, солнце Надежда и солнце Любовь.