ПОТОМОК МОРЕПЛАВАТЕЛЯ
Ох как ругала она себя за эту фантазию – за то, что решила сойти с поезда в Каменке и добраться до Верхоталья катером. Наслушалась о красоте здешних берегов, вздумала полюбоваться!
Берега в самом деле были красивые – заросшие лесом, где перемешались ели, сосны и березы. Иногда из воды подымались отвесные ребристые скалы… Но катер оказался калошей, он еле полз против течения. Двигатель чадил, будто испорченная керосинка, на которой жарят протухшую рыбу.
Командовал катером парень чуть постарше Юли. Сперва он Юле даже понравился за свою тельняшку и за фуражку с «крабом», почти такую же, как у Юрки. Но парень оказался нахальный. Сердито выкатывал белесые глаза и орал на пассажиров, чтобы не толпились на сходнях. У чахлой деревенской пристани с фанерной вывеской «Петухи» этот капитан заявил, что "Верхотальская станция забрала воду и дальше судно не пойдет, потому что у него осадка". На катере к тому времени из пассажиров остались, кроме Юли, две бодрые бабки да подвыпивший небритый дядя с кошелкой и завернутыми в рогожу граблями. Дядя послушно выкатился на берег, а бабки заругались и проницательно высказали мнение, что не в станции и не в осадке дело, а в самом капитане, который хочет вернуться в Каменку к началу телефильма про Штирлица. А им теперь на старости лет восемь километров топать на своих двоих.
Юля тоже сказала, что это свинство.
Парень, однако, не смутился. Бабкам он сообщил, что спешить им некуда, потому что крематорий в Верхоталье еще не построен, а Юле сказал, что пускай лучше возвращается в Каменку и они вдвоем пойдут на танцы. Только пусть она во время танца нагибается получше, а то потолки в клубе низковатые. В ответ он услыхал насчет сопливых паромщиков, которые воображают себя магелланами. Но делать было нечего, пришлось высаживаться.
Бодрые бабки убежали вперед и проголосовали автофургону, который пылил на проселочной дороге. Дядька с граблями куда-то исчез. Юля без попутчиков зашагала по укатанной, но не пыльной колее. Ну и ладно!
Дорога то ныряла в лес, то выбегала к самому берегу, места оказались интересные, чемоданчик был легкий, сумка на плече висела удобно, и шагалось хорошо. По сторонам краснели кисти рябины. День стоял нежаркий, хотя и солнечный. И одно было плохо – день этот клонился к вечеру, и Юля боялась, что не успеет до закрытия библиотеки.
Так и вышло. Когда она дотопала до города, расспросила, где библиотека, и выбралась к одноэтажному кирпичному дому, на старинной резной двери висел ржавый замок (наверно, тоже старинный, от купеческого лабаза). Юля потопталась на высоком гранитном крыльце, обозрела с него заречные окрестности с деревянными кварталами и лесом у горизонта, а потом через сад вышла на центральную улицу.
– Люди, где тут у вас гостиница? – спросила она двух пацанят с удочками.
Мальчишки глянули снизу вверх, пощупали глазами нашивки на ее стройотрядовской курточке, и старший толково разъяснил, что гостиница на другом конце Верхоталья.
Все выходило одно к одному, и Юля начала злиться. На судьбу и на себя. А мальчишки смотрели ей вслед, и она услышала за спиной:
– Во, жердина…
В ребячьих словах было больше восхищения, чем насмешки, однако настроение испортилось еще больше.
В двухэтажной гостинице на подоконниках цвела густая герань. Дежурная администраторша – рыхлая тетка в шлепанцах – жарила на плитке грибы. Она показалась Юле добродушной. Но в ответ на Юлины слова о жилье тетка непреклонно сказала:
– Ты что, голубушка! Тут строители нефтенасосной станции поселилися, не продохнуть. По двое на одной кровати… Это сейчас тихо, а чуть позже знаешь как оно будет!
Юля устало брякнула на пол чемодан. Села на табурет. Тетка смягчилась:
– Ты, видать, на работу сюда?
– Почти, – вздохнула Юля. И, надеясь разжалобить администраторшу, подробно объяснила, что закончила второй курс культпросветучилища, в июле была со стройотрядом в Артемовском овощесовхозе, а сейчас приехала на двухмесячную практику в детскую библиотеку. Приехать-то приехала, а куда деваться?
– Ну дак заведующая ихняя, Нина Федосьевна, пущай тебя и устраивает, – рассудила администраторша. – Она женщина строгая, образованная, но справедливая. При библиотеке али у себя в квартире и поселит, дом у нее большой. На улице Пионерской, бывшей Гимназической, напротив магазина "Фрукты – овощи". Там спросишь… Грибочков хочешь?
– Хочу, – опять вздохнула Юля.
– Вот и умница. Ты давай прямо со сковороды…
После неожиданного ужина стало веселее. Юля отправилась искать дом Нины Федосьевны. Снова через весь город. Впрочем, «город» – это было одно название. Кое-где встречались двухэтажные кирпичные дома явно девятнадцатого столетия – с полукруглыми окнами на верхних этажах и чугунным узором парадных крылечек. Попадались древние купеческие лавки с современными вывесками «Промтовары» и «Керосин». На запертых дверях ржавели могучие кованые петли. А в основном дома были деревянные, с палисадниками и лавочками у калиток.
Над крышами с затейливыми дымниками печных труб, над воротами с рассохшейся резьбой, над косыми заборами и тополями возвышался, будто горный массив, полуразрушенный серовато-желтый собор. Провалы его окон темнели, как пещеры, а купола и башни были похожи на облизанные ветрами вершины.
Юля догадалась, что это храм знаменитой в прежние времена Верхотальской обители. Когда-то сюда стекались паломники из многих городов. А сейчас в монастырских кельях и трапезных работал механический завод – самое крупное здешнее предприятие. Про завод Юля тоже знала: у них в канцелярии училища стоял сейф с большим клеймом "Верхотальский МЗ".
Дом заведующей Нины Федосьевны Юля отыскала легко. У калитки копошились куры: в подорожниках и жесткой траве "пастушья сумка" вылавливали букашек. Юля побрякала железным кольцом щеколды. Вышла девица лет пятнадцати, вполне столичного вида, в новеньких джинсах и майке с ковбоем и надписью «Rodeo». Естественно, сперва воззрилась на Юлю, потом сообщила, что "тетя Нина уехала в Каменку и вернется завтра прямо на работу".
"Вот и все, – подумала Юля даже с некоторым удовольствием. – Дальше ехать некуда…"
Оставалось топать на станцию и коротать ночь в зале ожидания. Вообще-то было не привыкать: в турпоходах и в стройотряде случалось всякое. Но, во-первых, там она была не одна. Во-вторых, здесь неудачи сыпались одна за другой. И главное, сама виновата!
Где Верхотальский вокзал, Юля понятия не имела и побрела наугад. А вернее – так, чтобы солнце светило не в глаза, а в спину. Через квартал она увидела зеленый домик с вывеской «Почта». Как ни странно, почта еще работала.
"Не заходи, – сердито сказала себе Юля. Окажется, что письма нет, и тогда будет совсем скверно". И конечно, пошла. И дала пожилой симпатичной женщине за стеклянной загородкой студенческий билет. Женщина полистала тощую пачку писем и сказала слегка виновато:
– Ничего пока нет. Заходите еще… – И улыбнулась.
Эта улыбка Юлю не утешила. Теперь и в самом деле все было так, что хуже некуда. К тому же снова захотелось есть. С самыми досадливыми мыслями Юля снова побрела по улице Пионерской, бывшей Гимназической. Но к досаде и унынию чуть-чуть, крадучись, уже примешивалось любопытство. По некоторому опыту жизни Юля знала, что жизнь эта изменчива. И если все абсолютно плохо, измениться может только к лучшему.
Через тополиный сквер Юля снова вышла на речной обрыв – недалеко от знакомой библиотеки и обшарпанной, но все равно красивой церкви. Легкая шатровая колокольня была похожа на ракету. Она возносилась над куполами, над деревьями, и под кружевным покосившимся крестом, на круглой, как мячик, маковке, горел в остатках позолоты солнечный огонек.
Щурясь на этот огонек, Юля пошла вдоль остатков кирпичной стены с бойницами. Стена упиралась в полуразрушенную башню с островерхой крышей и флюгером. На флюгере светились сквозные цифры: 1711. Фундамент башни был сложен из неотесанных гранитных глыб. Из щелей росли березки.
Юля по тропинке обошла башню и увидела, что из фундамента в метре от земли торчит короткая деревянная балка.
Верхом на балке сидел растрепанный мальчишка.
Он смотрел куда-то через реку, посвистывал и качал ногами в незашнурованных кедах и пыльных сбившихся гольфах морковного цвета. На нем была майка с короткими рукавами – тоже неопределенно-морковная – и шорты кирпичного оттенка с оттопыренными карманами и в темных пятнах какой-то смазки. И весь мальчишка, облитый вечерними лучами, казался нарисованным оранжевыми и красными мазками. Даже загар был розоватый. Впрочем, слабенький был загар, это и понятно: к рыжим солнце прилипает неохотно. А мальчишка, безусловно, относился к племени рыжих. Но он был не просто рыж – в его нестриженных космах смешались оттенки апельсинов, томатного сока, терракоты и угасающих закатных облаков… Мальчишка услышал шаги и обернулся.
И Юля заулыбалась.
Было невозможно не заулыбаться, увидев мальчишкино лицо. Он смотрел, как смотрит с детских книжек сказочное солнышко. Весело сощурился и растянул до ушей потрескавшиеся губы. Маленький нос и щеки словно маковым зерном усыпали мелкие, почти черные веснушки. Причем одну щеку гуще, чем другую. На подбородке тоже сидело несколько веснушек, покрупнее.
– Привет, – сказала Юля.
Он мельком, без особого любопытства, оглядел ее и сказал:
– Ага… здрасте. – И заулыбался еще шире. У него были крупные желтоватые зубы, и один рос криво, но это ничуть не портило улыбку.
Секунды три они выжидательно смотрели друг на друга. Мальчик пригасил улыбку, перекинул ногу и соскочил в лопухи. Деловито спросил:
– Ну что, пойдем?
Следовало, конечно, узнать, куда «пойдем». Но мальчик вел себя так; будто они про все договорились. Юле стало интересно. Кроме того, "все к лучшему". И она кивнула.
Он зашагал впереди, по тропке среди репейников. Лопухи сердито чиркали по его ногам, а репьи хватали за майку, и он отрывал их на ходу. Несколько раз оглянулся: не отстает ли спутница?
В стене открылся круглый пролом.
– Сюда, – сказал мальчик. – Давайте чемодан.
– Ничего, я сама… – Юля пролезла вслед за проводником. С внутренней стороны стену украшали глубокие полукруглые ниши. Как в больших крепостях.
– Что здесь было? – спросила Юля. – Монастырь или кремль?
– Воеводство, – охотно откликнулся мальчик. – При Петре Первом. Вон в тех длинных домах солдаты жили, а там, где библиотека, офицеры… Такие, в треугольных шляпах, со шпагами… – Он опять весело оглянулся. – Интересно, да?
– Еще бы, – сказала Юля.
– А воеводский дом не сохранился, сгорел. Он недалеко от церкви стоял, вон там… Юлин проводник мотнул красными вихрами в сторону колокольни, потом остановился, задрал голову. – Красивая, да?
Они стояли уже рядом с церковью, и она нависала над головами. Настоящая русская сказка раскинулась в вечернем небе с позолоченным облаком: узорчатые кирпичные башни с куполами в виде громадных луковиц, маковки, узкие проемы окон, карнизы и витые столбики, как в древних теремах. И над всем этим ракетное тело колокольни, строго нацеленной в зенит.
– Ее все время художники рисуют, из разных городов приезжают, – сказал мальчик. – Она называется Покровская. Знаете, почему? Бабки говорят, что праздник Покров раньше был, когда первый снег выпадал. А вы не художница?
– Нет, – откликнулась Юля. – Правда, немножко пробовала рисовать, для себя…
– Это хорошо, – негромко заметил мальчик и быстро спросил: – Ну, полезем?
– Куда?
Он слегка удивился и кивнул на колокольню.
У Юли чуть захолодело под сердцем.
– А… нам не влетит?
Рыжий проводник снисходительно сказал:
– Туда все лазят, кто хочет. От кого влетит-то?
Над крутым церковным крыльцом блестела черным стеклом вывеска, на которой значилось, что здесь находится Верхотальский городской архив. Замок на двери (такой же большущий, как на библиотеке) убедительно доказывал, что в архиве никого нет. И кругом никого не было, только воробьи шуршали в темных кленах.
Мальчик решительно взял Юлин чемоданчик и сунул под гранитные ступени крыльца.
– Там никто не найдет, не бойтесь… Ну, пошли.
– Ох… пошли, – сказала Юля. И подумала, что ночевать не на вокзале, а в милиции – это еще хуже. Но признаться в таких страхах постеснялась. Да и любопытно было забраться на колокольню. И обижать мальчишку не хотелось, новый знакомый ей нравился. К тому же остаться опять одной – чего хорошего?
Они обошли церковь, и за березовыми кустиками, в кирпичной кладке алтарного закругления, Юля увидела узкий вход без двери – просто щель с полукруглым верхом. На миг Юле стало жутковато. Даже шевельнулось глупое подозрение: нет ли здесь какой-нибудь ловушки? Но мальчишка смотрел ясно и доверчиво. Раздвинул ветки:
– Вы идите вперед, только осторожно. Там винтовая лестница, ступеньки крутые. Если что, я вас сзади подхвачу.
Она глянула на него – маленького, тонкоплечего.
– Если случится «что», я тебя, пожалуй, раздавлю…
– Не, я жилистый.
Юля оказалась как бы в круглом колодце. Каменные стертые ступени уходили вверх туго завинченной спиралью. С высоты сочился неясный свет. Юля стала подниматься, то и дело хватаясь за верхние ступени, – почти на четвереньках. Мальчик неотрывно лез за ней. Дышал он с шумным сопеньем. "Наверно, простужен", – подумала Юля.
Висевшая через плечо сумка цеплялась за камни. Юля пожалела, что не оставила ее внизу. И тут же мальчик сказал:
– Вам сумка мешает. Давайте ее мне, здесь углубление, вроде полочки. Оставим, а обратно пойдем и заберем.
Юля с облегчением сбросила с плеча ремень.
Ох и высоченная была лестница! Гудели ноги, от бесконечного спирального верчения кружилась голова. Наконец в полукруглый проем ударили оранжевые лучи, и Юля выкарабкалась в круглую каморку. Мальчик – за ней. Он сопел и улыбался.
– Устали? Это почти полпути…
– Ничего я не устала, – с фальшивой бодростью сказала Юля.
Мальчик понимающе кивнул и полез в окно.
– Выбирайтесь сюда. Только потихоньку, тут карниз узкий. Вниз лучше не глядите…
Юля все-таки глянула вниз, когда из окна ступила на покрытую железом кромку. И тут же отвернулась (она и в походах, на скалах и обрывах, побаивалась высоты). Старые клены шелестели внизу. Видимо, здесь был край церковной крыши. Юля вцепилась в кирпичи. А мальчишка стоял в двух шагах, у темной кирпичной арки, протягивал руку и улыбался. И Юля вдруг заметила, что глаза у него разные: правый – просто серый, а левый – серовато-карий, с золотыми прожилками. В этом золотистом глазу на краю большого зрачка стреляла крошечными лучами искорка.
"Чертенок", – усмехнулась Юля. Сжала губы, шагнула по кромке и тоже оказалась в арке.
Теперь они поднимались уже внутри колокольни.
С этажа на этаж вели шаткие лестничные марши. Пересохшие доски ступеней пощелкивали под ногами, от них взлетала тонкая пыль. Запах этой пыли смешивался с запахом старых кирпичей. Колокольня была восьмигранная. На трех ярусах в каждой из восьми стен зиял громадный оконный проем с полукруглым верхом и перекладиной (на этих перекладинах, видимо, висели когда-то колокола). За пустыми проемами вырастал и словно подымался следом за Юлей темный лесной горизонт. Было жутковато и легко, как во сне. И только одно мешало впечатлению хорошего приключенческого сна: там и тут на кирпичах виднелись надписи. Всякие «Толи», "Васи", «Степы», и "Мы здесь были…", и названия городов. Юля заметила даже Читу и Владивосток.
– Ничего себе… – выдохнула она. – В какую даль едут, чтобы расписаться на здешних камнях.
– Идиоты, – отозвался мальчик (он по-прежнему карабкался следом за Юлей). – Думают, что, если распишутся на знаменитом месте, сами сделаются знаменитые…
– Значит, эта церковь очень знаменитая? – осторожно поинтересовалась Юля.
– Вы разве не знали? Она даже под охраной ЮНЕСКО.
Юля мельком удивилась, что этот пацан знает про ЮНЕСКО, и неуверенно сказала:
– Кажется, я слышала… А если она такая известная, то чего же такая… обшарпанная?
– Ее хотели реставрировать, – посапывая, ответил мальчик и хихикнул. – Каких-то дядек наняли кресты и маковки золотить, золото им выдали. А они его – себе. А маковки бронзовой краской помазали. Ну, их посадили, конечно, а здесь все так и осталось… Вот, все. Пришли.
Они оказались на верхней площадке. Над головами уходил в сумрачную высоту конус шатровой крыши. В нем темнели переплетения балок и железных брусьев. Юля только мельком глянула вверх и сразу шагнула к окну.
За высокими арками окон распахнулся золотисто-зеленый вечерний мир. Облака лежали над землей, как плавучие острова в прозрачной воде над морским дном. Невысокое, но яркое еще солнце висело над кромкой леса. Городок раскинулся внизу кучками затерянных среди деревьев крыш. Даже монастырский храм казался отсюда не очень большим. За домами одиноко дымила черная труба – наверно, это была электростанция, которая "забрала воду". Но воды еще хватало. Талья в своих верховьях была довольно широка. От края до края земли она легла, как розовато-ребристая просторная дорога. Лишь кое-где чернели на воде коварные пятнышки: там торчали со дна валуны, выдавая мелководье.
Земля была удивительно большая, но уютная и ласковая. Над городком, над рекой, над лесами лежало спокойное молчание. И Юля, переходя от арки к арке, забыла про усталость и огорчения. Она будто растворилась в этом покое.
– Любуетесь? – сказал позади нее мальчишка. – Хорошо, да?
– Угу… – медленно ответила Юля и оглянулась.
Мальчик стоял к ней спиной в светлом проеме, прямо против солнца. Расставил ноги и ладонями уперся в боковые края арки. Он казался вырезанным из черной бумаги, только в волосах вспыхивали огоньки да круглые оттопыренные уши просвечивали, как лепестки шиповника. Юля усмехнулась этим ушам, но тут же опасливо сказала:
– Смотри не слети вниз.
– Не, я здесь привык… – Он крутнулся на пятке и прыгнул к Юле. – Я сюда сто раз лазил. А вам здесь нравится?
– Еще бы!.. И не говори мне, пожалуйста, «вы». Я еще не такая уж… пожилая.
Он по-птичьи наклонил к плечу голову и глянул снизу вверх.
– А вам… тебе сколько?
– Девятнадцать.
– У-у… – сказал он вроде бы с уважением, а в золотистом глазу опять метнулась искорка. – А мне одиннадцать. Через месяц будет, в сентябре.
– Ясно. Меня зовут Юля…
– А меня… – Мальчик перекинул голову на другое плечо. – У меня имя старинное. Даже не угадаете… не угадаешь какое.
– И не буду, – улыбнулась Юля. – Говори уж сам.
Он выпрямил голову, подтянул съехавшие шорты и веско произнес:
– Меня зовут Фаддей.
– Ух ты! – сказала Юля.
– Это не просто так. Это в честь одного знаменитого предка. Угадай какого?
Юля наморщила лоб и поморгала. Никто, кроме Фаддея Булгарина, жандармского агента и недруга Пушкина, в голову не приходил.
Маленький Фаддей опять брызнул искоркой левого глаза:
– Антарктиду кто открыл?
– Антарктиду? Сейчас… ага! Беллинсгаузен и Лазарев!
– Вот! А Беллинсгаузена как звали?
– М-м…
– Фаддей Фаддеевич, – со скромным торжеством сказал мальчишка. – У меня про него книга есть и там портрет. Он даже похож на меня немножко, и волосы такие же… Ну, там не цветной портрет, но я же все равно знаю.
– И что же, он правда твой родственник? – со смесью недоверия и уважения поинтересовалась Юля.
– Ну да, – небрежно откликнулся Фаддей. – Он мамин какой-то пра-пра-пра-… двоюродный дедушка.
– Разве Беллинсгаузен из этих мест?
– Так и я не из этих! Я сюда просто каждое лето приезжаю, к тете Кире!
Юля удивилась. Она была уверена, что мальчишка – местный житель. Он так подходил к здешним улицам и заросшим берегам.
– А откуда ты?
– Из Среднекамска, – сказал он и почему-то вздохнул.
Юля понимала, что и Среднекамск – едва ли родина знаменитого мореплавателя. Но все равно обрадовалась:
– Мы почти земляки! У меня там дядя живет, мамин брат. Он мастер цеха на авторемонтном заводе.
– Я даже не знаю, где там такой завод, – опять вздохнул Фаддей. – Город-то большущий, заводищев всяких полным-полно… И школ почти двести… А здесь всего три… – Он вдруг поднял веснушчатое лицо и сказал совсем о другом: – Ты вон до той балки дотянешься?
Невысоко над головой проходил ржавый брус. Толщиной с хорошее полено. Юля встала на цыпочки и кончиками пальцев тронула холодное железо.
– А я ни разу допрыгнуть не смог, – печально признался Фаддей. – Подсади меня, пожалуйста.
Юля усмехнулась и подхватила мальчишку за бока, ощутив сквозь майку птичьи ребрышки. Потомок адмирала был легонький, и она шутя вскинула его над головой. Фаддей вцепился в брус и повис, покачивая ногами. Морковные гольфы сбились в гармошку, а один кед шлепнулся на пол.
– Здесь висел главный колокол, – сообщил из-под балки Фаддей. – Думаешь, зачем висел? Чтобы в праздники звонить? Вовсе даже нет, это тревожный колокол был. Здесь часовые дежурили. Если враги подкрадутся, они сразу – бамм! – Он качнулся сильнее и повторил громким голосом: – Бамм, бамм!
На нем горели рыжие солнечные пятна.
Юля снова оглядела горизонт. Солнце уже почти касалось леса.
– Надо спускаться, – нехотя проговорила Юля.
– Подожди, – отозвался Фаддей. – Я колокол. Бамм!
Юля засмеялась и дернула его за ногу:
– Ну, колокол-бубенчик, пора…
Он прыгнул на пол и заскакал на одной ноге, натягивая кед.
– Фаддей… – сказала Юля. – Тебя так и звать «Фаддей» или можно поуменьшительнее?
– Можно Фаддейка… – Он стрельнул исподлобья золотой искоркой. – Я же еще не Беллинсгаузен.
"Фаддейка – это хорошо! – подумала Юля. – Это в самый раз. Фаддейка он и больше никто".
– А ты можешь ответить на один вопрос, Фаддейка?
Он весело распрямился:
– Хоть на тыщу.
– На один… Это здорово, что ты меня сюда привел. Но почему? Ни с того ни с сего, незнакомого человека…
– А… разве… – Он как-то старательно заморгал. – Ой-ей-ей… Разве вас не тетя Кира послала?
Юля молчала.
– Ой-ей-ей… – Фаддейка запустил пятерню в свои космы. – Она сказала: посиди на берегу у башни, придет одна тетенька… то есть молодая женщина, приезжая. Я, говорит, обещала, что ты ее на колокольню сводишь. Она, говорит, стариной интересуется…
Юлю кольнула ревнивая досада: не ее, значит, ждал Фаддейка. Но сразу она встревожилась:
– А где же та женщина? А тебе не влетит теперь?
– Ой, влетит, – охотно откликнулся Фаддейка. И решительно взял Юлю за рукав: – Пошли!
– Куда?
– К тете Кире. Ну, к нам домой. Скажешь, что я не виноват. А то мне знаешь как… Пошли!
– Но я же… Я не знаю… А это куда? Далеко?
– Не далеко. Средне. Вон там, за рекой, видишь красную крышу с двумя антеннами? Вот за тем домом еще квартал. Идем. Ну… Юля…
Не пойти – было бы все равно, что оставить Фаддейку в беде. Да и… не все ли равно, куда идти, если идти некуда?
– А это по пути на вокзал?
Фаддейка сразу как-то потускнел.
– Зачем тебе на вокзал? Ты разве уезжаешь?
– Наоборот, приехала. А на вокзале буду ночевать, больше негде.
– Ночевать – это ночью. А пока еще не ночь, – рассудил Фаддейка. – Пошли!
Внизу солнца уже не было видно, а закат светился ровный и широкий. И река от него светилась. Юля и Фаддейка прошли над плавной водой по зыбкому мосту. Он был подвесной, на тросах, и дощатый настил качался между быками-ледорезами.
Фаддейка шагал сбоку от Юли и поглядывал чуть виновато. Посапывал. Потом спросил:
– Не боишься? На этом мосту многие боятся с непривычки.
– У меня, между прочим, первый разряд по туризму… А ты сам то не боишься?
– Вот еще!
– Ну да! Правнуку знаменитого моряка не полагается…
Он, кажется, слегка надулся. Заподозрил насмешку, что ли?
Юля примирительно сказала:
– А у меня один знакомый моряк есть. Курсант. Он сейчас на парусном корабле плавает, почти как Беллинсгаузен. У них практика.
– Ух ты! А он на чем? На «Товарище» или на "Седове"?
– На «Крузенштерне»… Не скачи, свалишься.
– Не свалюсь. Хочешь, понесу твой чемодан?
– Да уж сама дотащу…
– А ты мне потом про него расскажешь?
– Про чемодан?
– Про моряка!
– Когда "потом"? – грустно спросила Юля и подумала про вокзал.
– Ну… после разговора с тетей Кирой.
– Ох, Фаддейка, я ее боюсь. И тебе попадет, и мне…
– Что ты! Она посторонних не воспитывает… Ты ей сперва ничего не говори, может, той женщины и не было. Тогда все обойдется.
– А что я скажу? Зачем пришла?
– Поглядим, – деловито успокоил он. – По обстоятельствам.
Дом тети Киры был старый. Старинный даже. С жестяными флюгерами на башенках покосившихся ворот, с черным от древности страховым знаком и с рассохшимся кружевом наличников.
Фаддейка бодро толкнул тяжелую калитку. В заросшем дворе красновато темнели громадные гроздья рябины и светились несколько березовых стволов. Было пусто. Фаддейка кивнул на скамейку у крыльца:
– Ты посиди минутку, я сейчас. – Поддернул гольфы, заправил майку и нырнул в дом.
Юля поставила на лавку чемодан. С высокой березы упал на него желтый листок. Август…
Прошла минута. Оглядываясь, возник на крыльце Фаддейка. За ним – тетя Кира. Она оказалась очень пожилая, сухощавая, с седым валиком волос.
– Здрасте, – совсем по-школьному, поспешно сказала Юля. Тетя Кира показалась ей похожей на старую учительницу.
– Добрый вечер, – улыбнулась тетя Кира и легко шугнула Фаддейку со ступенек. – Это вас он, значит, привел? Я, говорит, квартирантку тебе отыскал… Я уж и не знаю. В пристройке у меня жили в июне двое отдыхающих, молодожены, но тогда тепло было, а сейчас-то осень на носу. Продрогнете там ночью…
– Она закаленная, – подал голос Фаддейка. – У нее первый разряд по туризму.
– Брысь ты, нечистая сила, – засмеялась тетя Кира. И Юля засмеялась: так все хорошо складывалось.
– Я правда закаленная. В одеяло завернусь – и хоть в открытом поле…
– Ну, смотрите, если понравится… Вы, наверно, на практику в школу приехали?
– В библиотеку. В детскую…
– К Нине Федосьевне, значит! Вот она обрадуется! А то все одна да одна… А если холодно будет в пристройке, там печурка есть на крайний случай. Завтра дрова привезут…
И Юля почувствовала, что она любит затерянный в северных лесах городок Верхоталье.
Вот только пришло бы сюда письмо.