Пластилиновый пасс
Сидя тогда на крылечке под оживающим небом, Цветка в руках держала большой ком пластилина – она как раз задала себе грандиозную задачу смешать все цвета, и упорно работала пальцами – но не могла справиться с бесконечностью расползающихся цветных прожилок среди массы уже намешенного серого. Потому что смесь всех цветов дала всего лишь серый. Наконец она заметила цветные прожилки, с которыми сражалась, и они ей понравились – своей бесконечностью и переливами. Она перестала их замазывать. Принялась лепить, и лепка сделалась непредсказуемо-увлекательной как раз благодаря прожилкам. Цветка поняла, что сделала открытие, и показала Лизе, научила ее, как делается волшебный цветной ком пластилина. Лиза тоже слепила…
…Цветка остановилась перед лотком с игрушками. Она пристально смотрела на шеренгу комов из пластилина, даже полнотой и круглотой неотличимых от того, который она выдумала и слепила когда-то – вынутых из ее индивидуального, никому неведомого прошлого. В девяностых годах в Москве повсюду – на рынках и с лотков – продавали такие игрушки, только Цветкину затею усовершенствовали: делали их из материала, от которого у детей не слипались пальцы.
Продавец – огромный, неподвижный, с каменным рябым лицом, с рыбьими ничего не выражающими глазами, держал во рту незыблемую папиросу, и дымок ленточкой висел в воздухе. И про него она расскажет Егорушке.
– Что это? – Цветка сделала робкий жест в сторону воспоминаний.
– Это – мушарики, – процедил продавец.
– Аааа… мушарики, – она совсем растерялась.
Потом набралась храбрости и дотронулась до одного кома пальцем. Не жирный, не липкий – не пластилиновый. Но полная имитация пластилиновых прожилок.
Цветка поняла, что воплотить её замысел мог только сходно с ней дышащий человек. Один лишь Егорушка мог почувствовать и найти то же, что и она! Он выдумал эту игрушку под тем же грозовым черным небом, где бы он тогда ни был, какой детский дом ни взращивал его. И теперь, повзрослев, он, единомышленник, метнул ей пластилиновый ком, как мяч!
Цветка купила себе «мушарик». Она стояла у лотка, мяла податливую его плоть, прикидывая, вытянется ли из него фигура Егорушки. Но не для того Егорушка метнул мяч, что бы она в тоске его мяла, лепила, мяла и опять лепила, выминала из кома его неведомый силуэт. А это так неизбежно и будет, и тоска сделает пальцы неуверенными… Егорушка метнул мяч, чтобы она нашла, наконец, его самого! Цветка пристально разглядывала своё приобретение. Никакой бирки, или этикетки. Никакого адреса. Ничего.
Она решилась прошептать неприступному продавцу:
– Откуда эти игрушки?
– Я только продаю, – продавец не пошевелил губами, но дымок качнулся.
Цветка попятилась от лотка. Искать негде. Но она могла по-прежнему бродить по городу, и если Егорушка встретится, он узнает ее. Вот, у нее в руке – их мяч.
Она нашла место посреди площади, где пересекались несколько привлекательных для Егорушки улиц – две Никитские, Тверской бульвар и еще их отростки, и все это стремилось к ней и завязывалось в узел у ножек ее скамьи. Она могла нырять взглядом внутрь улиц, но она глядела на ком пластилина, из которого вытягивала фигуру Егорушки. Мяла, лепила, мяла и опять лепила, выминала из кома его неведомый силуэт.. В её сознании едва уловимо, неуверенно, но всё же жили его черты.
Он – лёгкий, летучий, тонкий, ломкий, с сухой грацией не плоти, но костей. Она однажды даже видела его – в небе, среди облаков…
Той самой ночью, когда Борисандревич подобрал её на Егорьевском шоссе. Конечно, она не рассказала тогда Борисандревичу, что брела не по шоссе, а пробиралась по припечатанным к асфальту буквам милого имени к решению загадки бытования чуда на Земле. И что, застряв среди этих тяжёлых приземлённых букв, увидела абрис самого чуда…
До темноты той ночи был закат того дня. И множество цветных лоскутов и всполохов в небе. Все эти невероятные краски и очертания сами по себе утверждали существование инопланетянина на Земле. Даже если бы среди них она не увидела его парящую фигурку. Он был похож на парашютиста без парашюта. Он плавно, грациозно планировал, и приземлился где-то за горизонтом… Может, это был и не он. Но ведь земляне не летают без парашютов! Так что её надежда тогда уплотнилась.
И хотя Цветка видела только силуэт, она живо представляла глаза Егорушки – умные, старательные, напряженно-мыслящие, с морщинками в уголках… И как будто уже слышала, как он долго, ясно, воодушевленно говорит… Потому что Цветке нужно было напитать им не только свои глаза, но и уши. Он должен быть попросту болтлив! И великодушен. Обычный апельсинианин, но исключение на Земле.
Ну а если тот парашютист без парашюта – не Егорушка? Если ей почудилось, и все догадки – пустые фантазии? А что, если её Егорушка существует, но он вовсе не прекрасный апельсинианин, на нём печать Земли и её уродства? Если его великодушие заключено в неподходящие, кривые кости, нет ни грации, ни лёгкости, ни сияющего лица? И он такой же страшный, как, к примеру, Борисандревич? Тогда её глаза останутся голодными. Он не избавит её от морока Земли, он сам будет в этом мороке. Цветке стало жутко. Тоска сделала лепящие пальцы неуверенными.
Небо потемнело, стала сбираться гроза…