Глава 3. У истоков события
Люблю грозу в начале мая…
И грянул гром.
Вместе с бабкой Мотрей в столицу ворвалась гроза. Май раскололся, сверкая вспышками молний. Воробьиные ночи следовали одна за другой. Ежедневно метеорологи твердили, что такого мая старожилы не припомнят с 1783 года, когда Москва горела трижды. Через неделю москвичи перестали удивляться, разве что некоторое любопытство вызывал тот факт, где это синоптики раздобыли старожилов, помнящих пожары 1783 года?
Но скоро интерес и к этому приутих. На исходе третьей недели к грозам окончательно привыкли, как будто они не переставая гремели со времен Юрия Долгорукого.
Но, несмотря на непроглядную тьму, застилающую небо круглые сутки, Бульон орал регулярно. Юрка вскакивал и больше уже уснуть не мог. Но странно: как бы рано он не вставал, бабка была уже на ногах, как будто и вовсе не ложилась.
И еще разные странности заметил Юрка, у которого от регулярного недосыпания обострились все чувства. Например, он ни разу не видел, чтобы бабка ела. И еще… Впервые зайдя в квартиру и оглядевшись, бабка тут же заговорила чистым русским языком. От ее украинской напевной скороговорки не осталось даже акцента. И где бы не находился с тех пор Юрка, он чувствовал на себе пронизывающий взгляд глубоко сидящих черных глазок.
Одним словом, жизнь стала невыносимой. А тут еще грозы, загнавшие его на все свободное от школы время в опостылевшую квартиру, где царила легендарная бабка со своим свихнувшимся пернатым оккупантом.
Юрка не вылазил из своей комнаты и то и дело зло бормотал сквозь зубы:
«У Пушкина Арина Родионовна, у Карташевых – бабка Мотря!» – и эта фраза окончательно выводила его из равновесия.
Есть от чего испортиться характеру. И жизнерадостный Юрка за какие-то три недели превратился в мизантропа и брюзгу. Он то и дело вещал и пророчил.
– Неспроста все это! – загадочно закончил он свой рассказ, в котором были свалены в одну кучу и гроза, и легенды, и нахал петух, и вся его теперешняя несчастная жизнь.
Валерка Ерохин, сосед по парте, живущий в том же парадном двумя этажами ниже, и, естественно, закадычный друг, слушал эту захлебывающуюся фантасмагорию, раскрыв рот. И было от чего: с одной стороны за Юркой Соколовым не наблюдалась страсть к розыгрышам, а с другой, что-то с ним последнее время творилось странное, и, наконец, бабка-то в самом деле приехала, он же своими глазами видел, как она несла сундук по лестнице… На шестнадцатый этаж! И теперь по десять раз на дню вниз-вверх бегает пешком. И как бегает! Никакой лифт ее догнать не может.
– Слушай, Юрка, – нерешительно начал он, – а может и вправду бабка как-то влияет? Какие-нибудь лучи… сам же говоришь, что гроза это неспроста… А? – Валерка оживился.
Вспыхнувшая в этот момент молния, казалось, сверкнула прямо у него в мозгу, и при ее свете Валерка ясно понял все. Разрозненные до сих пор сведения выстроились в единую четкую систему. В самый раз заорать:
«Эврика!». Впрочем, он так и сделал.
– Эврика! – гаркнул он.
– Чего орешь? – мрачно спросил Юрка.
– Это она энергию аккумулирует, чтобы потом на тебя воздействовать! – захлебываясь восторгом от собственной догадливости сообщил Валерка.
– С ума сошел! – перепуганно прошептал Юрка в ответ.
– Как это, воздействовать?
Он исследовал состояние своей головы сначала наощупь, а потом уже изнутри, но никаких особых перемен не обнаружил.
– Ничего не изменилось! – с облегчением сказал он.
– Ну сам ты об этом судить не можешь. Тут нужен взгляд со стороны! – авторитетно заявил Валерка.
– Вот и посмотри на меня со стороны! – взмолился Юрка.
– С какой? – деловито поинтересовался Ерохин.
– С какой, с какой… – рассердился Юрка. – Со своей, конечно!
– А… – Валерка тут же стал пристально разглядывать друга, но как ни старался, ничего для себя нового не заметил.
– Ладно, хватит! – остановил его Юрка. – Дырку проглядишь! Ну как?
– А может еще не время? – неуверенно сказал Валерка.
– Сам же говоришь, что тут что-то нечисто…
– Нечисто, нечисто… – проворчал Юрка и обреченно пошел к себе, как на казнь.
…Двадцать второго мая Юрка проснулся раньше, чем заорал Бульон. Что-то сверкнуло за окном, а затем и громыхнуло. Юрка подумал, что это молния и решил спать дальше, но в ту же секунду первый луч солнца прорезал абсолютно ясное небо и прокричал петух.
Это было первое солнечное утро за три недели.
Юрка натянул спортивный костюм и на цыпочках прокрался в прихожую. Схватив кроссовки под мышку, он выскочил на лестничную клетку и ринулся вниз. Пулей пролетев два пролета, он нос к носу столкнулся с заспанным Ерохиным.
– Ты чего встал? – спросил Юрка.
– Не знаю. А который час? – Валерка поежился.
– Пятый… – наобум сказал Юрка.
– Фантастика… Думал опять гроза, сверкнуло что-то… А тебя опять петух поднял?
– Нет. Он уже потом закричал…
– Ну? Неужели опоздал?
– Так… – Юрка стукнул зубами. – Началось!
– Что «началось»? – испуганным шепотом спросил Валерка.
– Еще не знаю, но чувствую! – Юркины глаза сверкнули.
– Пошли!
И тут Валерка понял, что и в самом деле «началось».
Когда друзья выскочили из парадного, ничего особенного, кроме встающего солнца, они не увидели. Оно вставало в просвете между домами, освещая небольшую группу людей, бегущих трусцой. Когда бегуны приблизились, Валерка и Юрка влились в их бодрый поток и какое-то время трусили вместе со всеми.
Но так как бегать от инфаркта им было еще рано и неинтересно, то вскоре они, сделав спринтерский рывок, далеко оторвались от основной группы и первым добежали до пруда.
Юрке, бегущему впереди, под ноги попалась какая-то банка, и он в полном расстройстве пнул ее. Банка взвилась вверх и, описав плавный полукруг, опустилась в нескольких шагах от Валерки. Ерохин рванулся к ней и, заорав:
«Держи!» – отфутболил ее назад. Банка легла Юрке прямо под правую ногу.
– Пас!
– Валерка понесся вперед.
Юрка ударил изо всех сил…