Операция «Багратион». «Сталинский блицкриг» в Белоруссии. Раздел первый. «На Западном фронте без перемен…» (А. В. Исаев, 2014)

Версия истории Великой Отечественной войны, знакомая по учебникам и кинофильмам, может привести к выводу о разительных отличиях Первой и Второй мировых войн. Возможно формирование устойчивого мнения и даже уверенности в том, что позиционные сражения Пашендейла, Соммы, Галлиполи и Вердена благополучно остались достоянием войны 1914–1918 гг. Однако это не так. Вторая мировая война просто оказалась многообразнее. Она сочетала в себе как маневренные операции, в которых танки проходили по 30–50 км, а то и по 100 км в сутки, так и позиционные бои, длившиеся многие месяцы, продвижение в которых исчислялось иной раз единицами километров, а то и сотнями метров.

Один из парадоксов истории войны заключается в том, что самый впечатляющий успех советских вооруженных сил – разгром ГА «Центр» в ходе операции «Багратион» – оказался достигнут после череды неудач на Западном стратегическом направлении с октября 1943 г. по апрель 1944 г. В то время как на Украине Красная армия успешно наступала и освободила огромную территорию, Западный фронт практически топтался на месте. Успехи соседних 1-го Прибалтийского и Белорусского фронтов были достаточно ограниченными. Итогом стало разбирательство специальной комиссии ГКО с оргвыводами и организационными изменениями, включая и отстранение ряда лиц командного состава фронтов и разделение Западного фронта.

Западное направление в течение долгого времени оставалось для Красной армии проблемным. 1942 г. ознаменовался кровопролитными позиционными битвами на московском направлении. Конечно, сами по себе позиционные бои были с точки зрения абсолютных цифр потерь (особенно безвозвратных) лучше отступлений и окружений в южном секторе фронта. Однако после успехов наступательных операций на юге, начиная с «Урана», это и без того сомнительное преимущество стало терять свое значение.

Традиционной отговоркой для «незавершенных» (а если называть вещи своими именами – неудавшихся) операций Красной армии на Западном стратегическом направлении стал тезис о «сковывании» противника. Так, в брежневском 12-томнике утверждалось: «Активными действиями в течение всей зимы и первых весенних месяцев 1-й Прибалтийский, Западный и 1-й Белорусский фронты сковали основные силы мощной по своему составу группы армий «Центр», не позволяя немецко-фашистскому командованию за счет ее сил оказывать помощь группам армий «Юг», «А» и «Север», терпевшим в то время тяжелейшие поражения»[6].

Точно так же оправдывались (и по сей день оправдываются) неудачи наступлений под Ржевом в 1942 г. Надо сказать, что отговорка эта появилась по горячим следам событий. Еще тогда, весной 1944 г., начальник оперативного отдела 33-й армии полковник И. А. Толконюк в своем письме И. В. Сталину[7] писал следующее:

«Среди некоторых руководящих работников нашей армии существует мнение […] что мы вполне добились цели, которая перед нами ставилась, сковывая противника перед нашим фронтом, не допуская переброски его сил на юг, где ведутся операции широкого масштаба. Такое мнение мне кажется неправильным, и я с ним не согласен.

Простой подсчет показывает, что с затраченными в течение описанного периода на Западном фронте силами и средствами можно было провести одну или две серьезных и хорошо подготовленных операции, прорвать фронт обороны противника по крайней мере на 20–30 км фронта, развить успех и не только сковать противника, а освободить большую территорию, или притянуть значительную часть сил противника с других направлений, или вследствие больших поражений вынудить его к оперативному отходу»[8].

Действительно, успех «Багратиона» летом 1944 г. подтвердил слова Толконюка – после крушения фронта ГА «Центр» немцы вынуждены были спешно перебрасывать в Белоруссию и Прибалтику дивизии из группы армий «Северная Украина». Тем самым были созданы предпосылки для успешного проведения Львовско-Сандомирской операции и выхода на Вислу. К этому можно добавить, что группа армий «Центр» зимой 1943/44 г. удерживала свои позиции практически исключительно пехотой, наиболее ценные подвижные соединения германской армии концентрировались в южном секторе Восточного фронта. Достаточно сказать, что советскому Западному фронту в зимних позиционных боях не противостоял ни один танк «Пантера», они действовали южнее или севернее (в ГА «Север»). Справедливости ради следует отметить, что в современной отечественной историографии, прежде всего с подачи М. А. Гареева, тезис о сковывающих действиях на Западном направлении зимой 1943/44 г. распространения не получил.

В 1943 г. ситуация, как казалось, сдвинулась с мертвой точки. Уже в начале года ненавистный Ржевский выступ был эвакуирован. Провал «Цитадели» и успех советского контрнаступления позволили сбить ГА «Центр» с насиженных позиций. В ходе успешной Смоленской операции войсками Западного фронта была достигнута заветная цель советских наступлений всего 1942 г. – город Смоленск.

Однако именно в этот период позиционная оборона была возведена в господствующий принцип ведения боевых действий: Гитлер объявил о строительстве так называемого Восточного вала. 12 августа 1943 г. в Журнале боевых действий Верховного командования вермахта отмечалось: «Начальник Генерального штаба сухопутных войск передает командованиям четырех групп армий на Восточном фронте приказ фюрера № 10 о немедленном сооружении Восточного вала». Он должен был стать оборонительным рубежом, на котором предполагалось измотать Красную армию в позиционных оборонительных боях, нанести потери и вынудить к подписанию мира. По плану, Восточный вал должен был состоять из так называемой линии «Вотана» в полосе групп армий «А» и «Юг» и линии «Пантера» в полосе групп армий «Центр» и «Север». Тем самым Восточный вал образовывал непрерывный барьер от Азовского моря до Балтийского, проходящий по Керченскому полуострову, реке Молочной, Днепровским плавням, среднему течению Днепра, реке Сож до Гомеля, далее восточнее Орши, Витебска, Невеля, Пскова и по реке Нарве.

Именно на эту линию «Пантера» (Panther-Stellung), сооружавшуюся в течение нескольких недель, отходили войска группы армий «Центр» осенью 1943 г. после поражения под Смоленском.

К началу октября 1943 г. действия войск Западного фронта можно охарактеризовать как фронтальное преследование отступающего противника. Соответственно, соседний Калининский фронт наступал на Витебск, медленно обходя его с севера и юга. Левый сосед – Центральный фронт – был остановлен на реке Сож. Форсировав эту реку в районе Гомеля, войска фронта К. К. Рокоссовского вели бои за расширение плацдарма. К 1 октября передовые отряды правого крыла Западного фронта вышли на восточный берег р. Малая Березина, р. Мерея и м. Баево и завязали бои с переменным успехом. Левое крыло фронта, как имевшее меньшую плотность, было остановлено противником к 3 октября и дальнейшего продвижения не имело.

Правое крыло фронта на тот момент составляли: 31-я армия (6 сд, 1 тбр, 5 артполков РГК), 68-я армия (6 сд, 2 сап, 3 артполка РГК), 10-я гв. армия (6 сд, 1 тбр, 1 тп, 6 артбригад, 4 артполка РГК) и частично 21-я армия (2 сд). В резерве фронта находилась 5-я армия (3 сд, 4 артполка РГК). Основной задачей советских войск на этом этапе стал захват Орши главным ударом на глубину 70–75 км вдоль северного берега Днепра. Вдоль автострады Москва – Минск нацеливалась 31-я армия. Вспомогательный удар на глубину 60–70 км предполагалось нанести южнее Днепра с целью захвата рокады Орша – Могилев и переправ на Днепре. 1 октября войска правого крыла Западного фронта начали бои за выход из болотистых дефиле и переправы через реки Малая Березина и Мерея. 2 октября в первую линию в направлении на Богушевское была введена из резерва фронта 5-я армия. 3 октября в 8.00, после 20-минутной артподготовки, они перешли в общее наступление и к исходу дня продвинулись на 2–3 км. 4 и 5 октября существенный успех имела только 5-я армия. 8 октября наступление было возобновлено всеми армиями, удалось добиться продвижения на 5—10 км. Вновь отличилась 5-я армия, захватившая м. Любавичи – узел пяти большаков, что существенно облегчило наступление в лесисто-болотистом районе. К 11 октября участвовавшие в наступлении войска продвинулись в общей сложности на 10–35 км. Потери советских войск составили около 13 тыс. человек. Однако по размерам отвоеванной у противника территории это наступление, казавшееся тогда неудачной «пробой пера» на новом направлении, станет наиболее успешным из всех последующих. После отступления от Смоленска противник закрепился и начал оказывать все возрастающее сопротивление.

Подбитый в районе шоссе Москва – Минск под Оршей танк Т-34

С целью сломить сопротивление противника на новом рубеже командованием Западного фронта была предпринята перегруппировка войск. Находившаяся доселе южнее 21-й армии 33-я армия рокировалась вправо на оршанское направление в район м. Ленино. Для выполнения новой задачи 33-я армия была усилена и в итоге имела в своем составе шесть стрелковых дивизий в составе 70-го (338, 371, 220-я сд) и 65-го (144, 58, 173-я сд) стрелковых корпусов, 42, 164 и 222-ю стрелковые дивизии «россыпью», 5-й мехкорпус, 6-й гв. кавкорпус, две артбригады, 10 артполков РГК, 1495-й сап, 1577-й тсап, 256-ю, 43-ю гв. и 56-ю гв. тбр. Также в состав армии была включена 1-я польская пехотная дивизия им. Т. Костюшко. В тот период все еще были полны энтузиазма. Начальник оперативного отдела 33-й армии И. А. Толконюк вспоминал:

«Передача свежего, да еще иностранного боевого соединения в 33-ю армию была не случайной. В закончившейся Смоленской операции армия показала высокие боевые качества, успешно выполняла возлагавшиеся на нее задачи. Командующий армией генерал-полковник В. Н. Гордов зарекомендовал себя волевым, опытным и знающим свое дело военачальником, проявив высокие организаторские качества. Его штаб, возглавляемый генерал-майором С. И. Киносяном, показал себя работоспособным, слаженным и инициативным органом управления войсками»[9].

Командующий 33-й армией В. Н. Гордов. На фото – под арестом, в промежуток 1947-50 гг.

Задачей 33-й армии стало ударом в направлении м. Ленино, Шклов обеспечить 21-й армии возможность захвата Орши с юга. Предполагалось с выходом войск двух армий на рубеж ближайшей задачи ввести в прорыв: 2-й гв. танковый корпус и 3-й гв. кавкорпус – на Оршу и 6-й гв. кавкорпус и 5-й мехкорпус – на Шклов. Ширина фронта прорыва на стыке 21-й и 33-й армий по плану составляла 14 км. 21-я и 33-я армии строились в три эшелона. В 33-й армии в каждом эшелоне было по три стрелковых дивизии, в 21-й армии – по три в первом и втором эшелонах и две в третьем. Перенос направления удара южнее Днепра обусловливался тем, что автострада Москва – Минск перекрывалась сильной группировкой противника на хороших позициях. Удар южнее шоссе выводил наступающих к Днепру с перспективой его форсировать, но это считалось меньшим злом.

Численность личного состава и стрелкового вооружения соединений 33-й армии перед началом операции 12–17.10.43 г[10].

Хорошо видно, что численность личного состава соединений армии В. Н. Гордова была достаточно низкой, за исключением 1-й польской пехотной дивизии. Однако в первый и второй эшелоны были поставлены относительно многочисленные дивизии. В первом эшелоне генерал Гордов поставил 1-ю польскую (в центре), 42-ю и 290-ю стрелковые дивизии (справа и слева от нее). Во втором эшелоне должны были наступать 164-я и 222-я стрелковые дивизии. 33-я армия должна была прорывать оборону противника на достаточно узком фронте, всего 5 км. Соответственно ширина фронта наступления дивизий составляла: 42-й сд – 1,5 км, 1-й ппд – 2 км, 290-й сд – 1,5 км. Узкие полосы обусловили глубокие боевые порядки. Так, в 1-й польской дивизии в первом эшелоне находились два пехотных полка, три батальона которых стояли в затылок друг другу, то есть в первом эшелоне находилось только два батальона.

Как позднее писал в своем отчете командир польской дивизии З. Берлинг, задача была им получена 7 октября, что с учетом марша в район сосредоточения (1-я ппд выступила в 19.00 7.10.43 г., прибыла в 12.009.10.43) оставляло всего два дня на подготовку операции. Перед началом наступления части 33-й армии проводили энергичное прощупывание обороны противника. В ночь на 11 октября разведку боем вели подразделения польской дивизии, днем 11 октября – ее соседи, советские стрелковые дивизии. Рано утром 12 октября, еще до начала артподготовки, один польский батальон при поддержке дивизиона артиллерии повторил разведку боем. Он был остановлен огнем противника и залег. Эти выпады показали, что противник прочно удерживает первую линию своей обороны, а не отвел из нее войска из-под удара советской артиллерии.

Наконец, 12 октября в 9.20 загремела артподготовка. Она началась на час позже из-за тумана. Атака пехоты последовала в 11.00 (по отчету Берлинга, польские части атаковали в 10.30). Наступление не стало для противника сюрпризом. Причем как один из тревожных сигналов было воспринято предварительное прощупывание немецкой обороны. Как указывалось в ЖБД 4-й армии, «противник, таким образом, верен своему обычному плану – накануне главного наступления провести разведывательные атаки, в день наступления также предварительные атаки и только потом – главный удар»[11].

21-я армия вследствие сильного огня артиллерии противника успеха не имела, и к исходу дня ее части вели бой в первой траншее противника. 33-я армия, прорвав передний край обороны противника, за день боя продвинулась на 1–3 км.

И. А. Толконюк вспоминал: «Хотя мы и имели на направлении главного удара численное превосходство над противником в артиллерии малых и средних калибров, но враг выпускал за одно и то же время в два раза больше снарядов, чем мы. В артиллерии контрбатарейной борьбы немцы превосходили нас в полтора-два раза, что позволяло им надежно подавлять наши артгруппы контрбатарейной борьбы»[12].

Командующий ГА «Центр» генерал-фельдмаршал Эрнст Буш

В тот же день, когда началось советское наступление под Ленино, произошла смена командования группы армий «Центр». Бессменно командовавший группой армий фельдмаршал фон Клюге попал в автокатастрофу, и потребовалась его срочная замена. Новым командующим стал фельдмаршал Эрнст Буш, получивший повышение с поста командующего 16-й армией ГА «Север». Буша можно было бы характеризовать как опытнейшего пехотного генерала, начавшего службу в пехоте еще в начале столетия и прошедшего последовательно все ступени на этом поприще. На момент назначения командующим ГА «Центр» он уже был награжден Рыцарским крестом и дубовыми листьями к нему. Позднее, летом 1944 г., он подвергся нелицеприятной критике, но в октябре 1943 г. трудно было найти более подходящую кандидатуру для управления войсками в позиционных сражениях в лесисто-болотистой местности.

Потерпев неудачу под Ленино, советское командование не отказалось от попыток взломать оборону противника. К 20 октября 10-я гв. армия рокировалась походным порядком из района южнее Днепра в район к северу от реки. При этом управление этой армии принимало войска 5-й армии, а управление самой 5-й армии выводилось в резерв. Командование Западного фронта вновь решило перенести центр тяжести боевых действий в район автострады. На этот раз предполагалось прорваться к Орше «впритирку» к Днепру, в промежутке между ур. Веретейский Мох и Днепром. Главный удар теперь наносила на узком фронте в 6 км 31-я армия генерал-лейтенанта В. А. Глуздовского в составе 12 стрелковых дивизий, одного танкового корпуса, одной танковой бригады и мощной артиллерийской «кувалды» в лице 14 артиллерийских бригад, 10 артполков РГК.

План командования 31-й армии строился на том, чтобы мощной артиллерийской подготовкой парализовать сопротивление противника и стремительным броском подвижных групп (танки, мотоциклисты, мотопехота) захватить второй оборонительный рубеж немцев, прежде чем он будет занят отходящими с главной оборонительной полосы войсками противника. Затем главными силами 2-го гв. танкового корпуса предполагалось с ходу, по автостраде, ворваться в Оршу. По решению командарма-31 в первом эшелоне должны были наступать три стрелковых корпуса, каждый из которых в свою очередь также строился в два эшелона: в первом две стрелковые дивизии, во втором – одна. Еще один стрелковый корпус образовывал второй эшелон армии. 2-й гв. танковый корпус со 2-м гв. мотоциклетным полком должен был после прорыва пехотой переднего края обороны немцев с ходу овладеть вторым оборонительным рубежом противника. С подходом пехоты стрелковых частей танки корпуса А. С. Бурдейного должны были сдать ей захваченный рубеж и развивать наступление на Оршу.

Подготовка велась тщательно, с использованием всех возможных тактических приемов. Создавались подвижные группы пехоты для броска за танками, группы закрепления и резервные группы для ночного боя. Также по решению командарма Глуздовского предписывалось «создать в каждой сд ударные группы из отборных бойцов с лучшими боевыми офицерами, вооружив их автоматами и ручными пулеметами»[13].

«Изюминкой» наступления должна была стать 1-я штурмовая комсомольская[14] инженерно-саперная бригада, приданная 45-му стрелковому корпусу и задействованная строго в центре построения ударной группировки 31-й армии. Такие бригады были сформированы в Красной армии сравнительно недавно, весной 1943 г. Бригады предполагалось использовать на наиболее важных оперативных направлениях, особенно там, где у противника имелись мощное фортификационное оборудование местности и минные заграждения[15]. Особенностью оснащения бригад были стальные нагрудники, которых полагалось 125 штук на батальон, на бойцов одной его роты. За них штурмовики получили прозвище «панцирная пехота». Пехотой они, однако, не являлись, и предполагалось их использование для преодоления инженерных заграждений противника. То есть содействие пехоте, а не ее замена.

Здесь необходимо отметить, что три батальона 1-й штурмовой бригады и ее учебная рота по плану были поставлены в первый эшелон в линию на фронте 800—1000 метров впереди, именно впереди боевых порядков 251-й стрелковой дивизии. Соседом справа 1-й штурмовой бригады была 220-я стрелковая дивизия, соседом слева – 331-я стрелковая дивизия. Исходные позиции в 70—150 м от проволочного заграждения противника «штурмовики» (так их называли в документах) заняли скрытно и заблаговременно к 20.00 20 октября. Бригада должна была наступать вдоль Минской автострады и железной дороги.

26 Иллюстрация к статье из немецкого журнала военного времени, посвященной ноябрьским боям на оршанском направлении. На фото видны «Тигры» и залегшая пехота

На флангах 31-й армии 10-я гв. армия и 68-я армия (южнее Днепра) получили вспомогательные задачи. Каждая из этих армий к тому моменту насчитывала по девять стрелковых дивизий. Казалось, что удалось найти ключик к немецкой обороне под Оршей.

Противником советских войск на оршанском направлении оставалась 4-я армия группы армий «Центр». Севернее Днепра позиции занимал XXVII армейский корпус, южнее Днепра – XXXIX танковый корпус. Наименование «танковый» на тот момент было уже условностью.

21 октября в 12.00, после артиллерийской подготовки продолжительностью 2 часа 10 минут, войска 31-й армии перешли в наступление. За 10 минут до окончания артиллерийской подготовки штурмовики поднялись в атаку, уже в 12.00 был уничтожен немецкий гарнизон на выс. 199, 0 (между ж.д. и шоссе), к 12.30 бойцы бригады преодолели все три линии траншей, выполнив свою ближайшую задачу. К 13.30 1-й штурмовой батальон вышел на северной окраине опорного пункта немцев в деревне Киреева, т. е. продвинулся на 7 км (всего за 2 часа 40 минут наступления!). 3-й и 4-й батальоны бригады отставали от него не более чем на 1–2 км. Если бы вся участвующая в операции пехота наступала таким темпом, то немецкая оборона рухнула бы. Фактически «штурмовики» выступили в роли элитной пехоты, хотя по своему первоначальному назначению таковыми не являлись. Однако главные силы стрелковых дивизий оставались еще далеко позади. «Штурмовики» же были атакованы пехотой противника с танками (скорее всего все же «штурмгешюцами»). Противотанковых средств в инженерной бригаде по штату не предусматривалось, даже противотанковых ружей, введенных только весной 1944 г. Тем не менее «штурмовики» дали бой и претендовали на один уничтоженный и один подбитый танк противника. Чуда, впрочем, не произошло. Контратака бронетехники противника заставила «штурмовиков» отойти на 0,5–1 км назад и ждать на этом рубеже подхода пехоты.

27 Еще одна иллюстрация к той же статье. Виден весь «зоопарк» используемой техники – «Тигры», штурмовые орудия и танки Pz.III поздних серий. Последние, скорее всего, принадлежали «тигриному» батальону

Ситуацию мог выправить прорыв танков к занятому штурмовой бригадой рубежу. В наступлении 21 октября участвовали две танковые бригады 2-го гв. танкового корпуса: 25-я гвардейская (34 Т-34, 12 Т-70 и 4 БТР на ходу к началу боев) к югу от автострады и 26-я гвардейская к северу от нее. 25-я гв. танковая бригада выступила из исходного района и к 14.30 встретила сильное огневое сопротивление с выс. 208, 0 и из опорного пункта немцев в деревне Рыленки. Попытка обойти Рыленки привела к застреванию сразу 10 танков в болоте (вытащены к концу дня). Потери бригады за день составили 5 Т-34 и 1 Т-70 сгоревшими и 6 Т-34 подбитыми[16]. 26-я гв. танковая бригада была введена в бой в 13.00 21 октября, в результате пятичасового боя вышла на западные скаты выс. 208, но, встреченная сильным огнем противника, продвинуться дальше не смогла. Потери бригады составили 5 танков сгоревшими, 5 подбитыми и один подорвавшийся на мине[17]. Потери небольшие, но чувствительные. В целом в результате первого дня боя наступающим удалось продвинуться только на 3–4 км, что срывало весь замысел операции с быстрым захватом второй линии обороны противника. Атаки соседних армий силами одной стрелковой дивизии каждая успеха не имели.

Возобновление наступления 22 октября ощутимых результатов не дало, продвижение составило всего 1–2 км. При этом 25-я и 26-я гв. танковые бригады за день потеряли два десятка танков сгоревшими и подбитыми. К утру 23 октября они устным приказом командира корпуса А. С. Бурдейного выводятся из боя. Было уже очевидно, что первоначальный план наступления реализовать не удастся. Тем не менее наступление стрелковых частей продолжилось в тщетной надежде, что немецкая оборона все же рухнет. 23 октября решением командующего 31-й армией в бой были введены две стрелковые дивизии из второго эшелона, но практически безрезультатно – продвижение за день ограничилось 1 км. 25 октября местного успеха добилась 10-я гв. армия, продвинувшись на 3 км. К исходу дня 26 октября общее продвижение ударной группировки фронта составило до 6 км.

29 октября была сделана попытка возобновить наступление в прежней конфигурации: на левом крыле 10-й гвардейской армии, на всем фронте 31-й армии и на правом крыле 68-й армии. Задача операции в целом сохранялась прежняя, в соответствии с первоначальным замыслом на 21 октября. Ожесточенные бои продолжались до 31 октября, однако прорыва обороны противника добиться не удалось. К 1 ноября обе стороны перешли к обороне.

Успехом местного значения в последние дни наступления стал захват сильного опорного пункта немцев в деревне Боброва. Он располагался на южном берегу Днепра и препятствовал развитию наступления 68-й армии. Из-за этого продвинувшаяся вперед 31-я армия оказывалась под огнем с фланга с южного берега Днепра. Боброва располагалась на возвышенности, прикрытой огибавшим ее ручьем с обрывистым берегом, ставшим естественным противотанковым рвом. Все подходы к нему хорошо просматривались противником. К строительству опорного пункта в этом месте немцы приступили еще в июле – августе 1943 г. и разбирали на блиндажи дома местных жителей. Также в качестве блиндажей на 6–8 человек были использованы два стальных котла диаметром 2,3 м с толщиной стенок 40 мм. Они были вкопаны в землю и дополнительно прикрыты 3–4 накатами бревен. Котлы защищали не только от артобстрела, но и от влаги, являясь теплым и сухим убежищем с печкой. Основу обороны Боброва составляла система траншей с открытыми площадками для пулеметов. ДОТов, ДЗОТов и бронеколпаков не было. Используя продвижение 31-й армии, 174-я стрелковая дивизия 68-й армии форсировала Днепр в направлении с севера на юг и тем самым создала угрозу окружения Боброва. Это заставило немцев оставить Боброва и отойти на запад.

Потери в операции: 4787 человек убитыми, 14 315 человек ранеными, а всего – 19 102 человека. За месяц боев на оршанском направлении войска правого крыла Западного фронта по оси Минской автострады продвинулись менее чем на 30 км, на богушевском направлении – до 40 км и южнее Днепра, в направлении на Дубровно – до 20 км. Потери фронта за октябрь можно оценить как достаточно тяжелые: 15 707 убитых и 39 727 раненых[18], причем 9/10 этих потерь приходится на войска правого крыла фронта, оршанско-богушевское направление. Потери танков и САУ в октябрьских операциях Западного фронта показаны в таблице.

Безвозвратные Потери БТ и МВ Западного фронта во второй и третьей оршанских операциях в октябре 1943 г[19].

Потери бронетехники можно оценить как умеренные. Нельзя не отметить, что 2-й гв. танковый корпус быстро вывели из боя и не стали истрепывать до полной потери боеспособности.

В качестве одной из причин неудач наступлений в октябре 1943 г. называлось отсутствие централизованного пополнения, фронт пополнял соединения за счет призыва на освобожденной территории. Несмотря на хороший возрастной состав, этот контингент нуждался в дообучении, сколачивании и сохранил с 1941 г. «воздухо– и танкобоязнь». Также отделом изучения опыта войны Западного фронта отмечалось, что тактической внезапностью для советских войск в октябрьских боях стали немецкие реактивные минометы. До октября 1943 г. реактивные установки немцами в полосе Западного фронта применялись лишь одиночными метательными аппаратами. В боях на оршанском направлении они применялись в широких масштабах. Методы борьбы с ними вырабатывались с большим трудом.

Массово примененные немецкие реактивные минометы «Небельверфер» стали неприятным сюрпризом для войск Западного фронта осенью 1943 г.

Для подготовки нового наступления было отведено две недели. Соединения армий на оршанском направлении были приведены в порядок, дополнительно обучены и натренированы в преодолении траншейной обороны противника. Средняя численность дивизии была доведена до 4743 человек при ширине фронта от 500 м до 1,5 км[20]. К новой операции привлекались четыре армии, 18 стрелковых дивизий, одна танковая бригада, один танковый и три самоходных артполка, 23 артполка и 16 артбригад. Осью наступления по плану на этот раз становился Днепр. 10-я гв. и 31-я армии должны были наступать по северному берегу Днепра, 5-я и 33-я армии – по южному.

Соответственно 10-я гв. армия получила полосу наступления 5 км. Ее дивизии насчитывали до 5–5,5 тыс. человек и получили полосы 1,5–2 км. Плотнее всего была построена 31-я армия. Она должна была наступать в полосе 6,5 км, из которых 4 км приходились на 331-ю и 133-ю стрелковые дивизии. На оставшихся 2,5 км получили фронт по 500 м пять дивизий, численность которых колебалась от 4388 до 4902 человек. Один стрелковый корпус 31-й армии находился во втором эшелоне. Справедливости ради следует сказать, что полки в дивизиях 31-й армии были двухбатальонного состава. Соответственно, например, 251-я стрелковая дивизия на фронте в 500 м имела два полка первого эшелона, каждый из полков в свою очередь строился в два эшелона: впереди штурмовой батальон, за ним – линейный. Практика подготовки одного батальона полка как штурмового уходила корнями в 1942 г. Считалось, что лучший личный состав можно собрать в штурмовом батальоне, который будет прокладывать дорогу остальным. Это объясняло практику использования глубоких боевых порядков пехоты, так или иначе критиковавшуюся в ходе войны. В любом случае плотность построения советских войск перед наступлением на оршанском направлении впечатляет.

Южнее Днепра боевые порядки были менее плотными. Фронт наступления 5-й армии составлял 4 км, он достался трем стрелковым дивизиям в численности от 4100 до 4341 человек по 1–1,5 км на каждую. Наконец, 33-я армия получила фронт наступления около 6 км, он был распределен между четырьмя стрелковыми дивизиями в численности от 4217 до 4902 человек. Полосы наступления дивизий армии В. Н. Гордова составили от 1 до 2 км, причем полки строились в один эшелон.

На этот раз амбициозная задача взятия Орши с ходу не ставилась. Ближайшая задача ставилась на глубину 8 км, т. е. на прорыв тактической глубины обороны противника. Последующие задачи ставились на глубину до 20 км. Артподготовка планировалась на 3 часа 45 минут.

В наступлении вновь предполагалось задействовать в первой линии 1-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду. Учитывая опыт предыдущего наступления, в 25-й гв. бригаде сформировали штурмовую группу в составе взвода танков, танкодесантного взвода мотострелков и роты сапер 1-й штурмовой бригады. Для подготовки штурмовой группы был построен специальный полигон с имитацией минного поля и настоящим противотанковым рвом шириной 9 м и глубиной 6 м.

Однако по другую сторону фронта не сидели сложа руки. Во-первых, оборона немцев в районе автострады оказалась усилена количественно за счет ввода на позиции на этом участке 25-й танко-гренадерской дивизии. Она получила полосу справа от 78-й штурмовой дивизии, в районе Киреево. Во-вторых, оборона была усилена качественно, в частности за счет оборудования ранее отсутствовавшего противотанкового рва.

Наступление Западного фронта началось по плану воскресным утром 14 ноября. Для противника оно не стало неожиданностью. В дневном донесении ГА «Центр» указывалось: «В полосе 4-й А сегодня началось давно ожидавшееся крупное наступление по обе стороны Днепровского шоссе»[21]. Артиллерийская подготовка произвела сильное впечатление на немцев. В истории 25-й танко-гренадерской дивизии она описывалась следующим образом: «Незадолго до обычного времени подъема все слетели с расположенных в укрытиях кроватей. Русская артиллерия нанесла мощный удар. Она продолжает вести ураганный огонь неслыханной силы»[22].

Поистине роковую роль в этой операции сыграл туман, внезапно появившийся утром 14 ноября на всем фронте наступающих войск. Он не позволил артиллерии вести прицельную стрельбу, а пехоте выдержать правильное направление во время атаки. Взаимодействие, и без того являвшееся больным местом в войсках фронта, совершенно разладилось. Целесообразно было бы, наверное, перенести дату наступления, но этого сделано не было.

Во время артподготовки огонь нацеливался преимущественно на передний край противника и ближайшую глубину обороны (1–2 км). В итоге, когда пехота вышеупомянутой 251-й стрелковой дивизии поднялась в атаку на узком, 500-метровом фронте, она была встречена огнем реактивных установок и орудий немцев из глубины обороны. Продвинувшись всего на 100–150 м, пехота залегла перед проволокой противника.

Как и в ходе октябрьского наступления, 1-я штурмовая бригада после артподготовки быстро продвигалась вперед. Однако танки остановились перед противотанковым рвом, пехота обычных стрелковых частей залегла. Как и в октябре, «штурмовики» были контратакованы бронетехникой, но на этот раз это был хорошо укомплектованный «штурмгешюцами» танковый батальон 25-й танко-гренадерской дивизии. «Штурмовики» были оттеснены к противотанковому рву. Они были выведены из боя в 23.00 15 ноября. К тому моменту в одном батальоне бригады осталось 11 боеспособных саперов-штурмовиков, в другом – 25.

Расчет на штурмовую группу из танков, мотострелков и саперов-«штурмовиков» тоже нельзя сказать чтобы оправдался. 14 ноября в 12.00, несмотря на невыполнение задачи прорыва обороны противника стрелковыми частями, по условному сигналу передовой отряд 25-й гв. танковой бригады выступил из района исходных позиций и к 15.00 достиг противотанкового рва. Штурмовой отряд действовал впереди танков, разминировал проходы для танков и наводил переправу через противотанковый ров. Последняя была готова к 15.30, а уже в 15.45 через нее начали двигаться танки 42-й гв. отдельной танковой бригады (армейского подчинения). Однако далее переправа разрушилась либо под тяжестью танков, либо под огнем противника. Вечером 14 ноября началось строительство четырех переправ через ров, но готовы они были только к 4.00 утра 15 ноября. В итоге основная масса задействованных в наступлении танков 14 ноября остается перед рвом. Попытка возобновить наступление и преодолеть противотанковый ров утром 15 ноября успеха не имела. Вообще атаки на недавно занявшую позиции 25-ю танко-гренадерскую дивизию оказались наименее успешными. Несколько большего успеха советским частям (из 10-й гв. армии) удалось достичь севернее железной дороги, в полосе 78-й штурмовой пехотной дивизии. Они пробились до населенного пункта Новое Село, в паре километров западнее Киреева, тем самым вынудив немецкие части в районе Киреева обороняться фронтом и на восток, и на север. 16 ноября удалось прорваться из Нового Села дальше на запад на подступы к Ласырщикам, на рокаде в тылу обороны немцев в районе автострады.

Ситуация для немцев в тот момент действительно оказалась близка к критической, о чем повествует история 25-й танко-гренадерской дивизии:

«…левый фланг дивизии повис в воздухе и начинает рассыпаться. На стыке образовалась брешь шириной 1000 метров. Ситуация особенно осложняется потерей связи. Все провода разорваны и не подлежат восстановлению, радио и телефонная аппаратура вышли из строя. Многодневный разрушительный огонь русской артиллерии не позволяет восстановить разрушенное»[23].

Надежда на успех прорыва через Новое Село заставляет советское командование продолжать атаки. В район Нового Села рокируется сохранившая боеспособность 25-я гв. танковая бригада 2-го гв. танкового корпуса (39 Т-34 и 16 Т-70 в строю). Здесь уже действовали 4-я и 26-я гв. танковые бригады. Свежая бригада к 14.00 17 ноября вышла в первый эшелон корпуса. Видимость из-за тумана была плохая (не более 100–200 м), танки осторожно двигались вперед, в тыл немецкой обороне на шоссе и к рокаде Ласырщики – Заволны. Здесь около 17.30 состоялась дуэль со «штурмгешюцами» немцев (из 25-й пгд), которая привела к тяжелым потерям бригады – 11 Т-34 сгорели, еще 4 Т-34 были подбиты[24]. Ввиду нарастающих потерь командир бригады полковник Шевченко приказал отходить к Новому Селу. Здесь бригада встала в оборону и отбивала контратаки противника (78-й шпд). 19 ноября операция была свернута.

Результаты наступления в целом были неутешительными. За несколько дней наступления 10-я гв. армия продвинулась на глубину от 1 до 3 км, 31-я армия продвижения не имела, 5-я армия имела незначительное продвижение, 33-я армия продвинулась на 3–4 км.

Начинающаяся зима серьезно ухудшила условия ведения боевых действий. Сплошные дожди, туманы, начинающиеся холода изматывали людей. Оршанское направление стало Пашендейлом советско-германского фронта, позиционным сражением в грязи. В истории 25-й танко-гренадерской дивизии ярко описываются тяжелые условия, в которых велись эти бои за автостраду: «Гренадеры, промокшие и переутомленные, стояли в своих затопленных грязью окопах. Мокрая одежда ночью замерзала на теле. Пулеметы и винтовки были полностью загрязнены, большинство из них непригодно к использованию. Бои велись ручными гранатами и холодным оружием. Поддержка со стороны артиллерии и систем залпового огня была великолепной и часто имела решающее значение»[25]. Фраза про гранаты и холодное оружие может показаться преувеличением, но она почти дословно повторяется в донесении ГА «Центр»: «Там, где из-за грязи отказывало стрелковое оружие, противника отбрасывали и уничтожали прикладами, лопатами и ручными гранатами»[26]. Понятно, что реальную работу в таких условиях, при отказе стрелкового оружия, делала артиллерия. В этот период отмечается централизация использования артиллерии немцами, когда по одной цели вели огонь значительно удаленные друг от друга батареи.

Немецкий тяжелый танк «Тигр» 501-го батальона тяжелых танков в засаде. Обратите внимание на опутанные колючей проволокой борта и корму танка – экипажи явно опасались взбирающихся на него в ближнем бою советских пехотинцев

Потери Западного фронта в этой операции составили убитыми 9167 человек, ранеными – 29 589 человек, всего – 38 756 человек. Безвозвратные потери бронетехники фронта с 14 по 19 ноября характеризовались следующими цифрами (см. таблицу).

Безвозвратные потери бронетехники Западного фронта в четвертой Оршанской операции 14–19 ноября 1944 г[27].

Хорошо видно, как резко возросли потери в сравнении с октябрьскими боями. Следует отметить, что заявки противника на уничтоженные танки были намного выше: только за 17 ноября немецкая 4-я армия претендовала на 94 уничтоженных советских танка.

После 10-дневного перерыва операция возобновилась в прежнем составе (10-я гв., 31, 5 и 33-я армии) и на прежнем направлении. Средняя численность дивизии задействованных в наступлении армий, однако, снизилась и составляла около 4 тыс. человек.

Как указывалось в ЖБД 4-й армии, в новом наступлении изменилась стилистика использования советской артиллерии: «Вражеская артиллерия в этот раз не открывала ураганный огонь, а плотно концентрировала мощный обстрел на отдельных пунктах».

Однако немцам было чем ответить. По данным, приведенным в ЖБД немецкой 4-й армии, за первый день советского наступления 30 ноября было выпущено 17 тыс. выстрелов легких полевых гаубиц и 7 тыс. выстрелов тяжелых полевых гаубиц. Это весьма высокий уровень расхода боеприпасов, превосходящий, например, пиковые периоды наступления 6-й армии Паулюса на Сталинград. Здесь необходимо отметить, что условия снабжения ГА «Центр» осенью 1943 г. были неизмеримо лучше, чем немецких войск в глубине СССР, на подступах к Волге. Везти боеприпасы было ближе, да и сеть железных дорог на пространстве между фатерляндом и Белоруссией была лучше.

Обескровленные шквалом огня артиллерии советские части становились менее устойчивыми к контратакам противника. Законы позиционного сражения были таковы, что выявившаяся атака на узком участке фронта крупными силами позволяла противнику изымать резервы с неатакованных участков. В одном из захваченных советскими войсками документов со ссылкой на приказ фюрера от 22 ноября 1944 г. имелось вполне определенное указание по этому поводу:

«При создании ударной группировки грубое обнажение одного небольшого участка не подвергает его опасности»[28].

Общие потери Западного фронта в операции 30 ноября – 2 декабря 1943 г. составили 5611 человек убитыми, 17 259 ранеными, а всего – 22 870 человек.

В вышеупомянутом докладе комиссии ГКО указывалось на повышенный расход боеприпасов Западным фронтом, но еще ярче ситуация выглядит в расчете на номенклатуру израсходованных боеприпасов. В октябре 1943 г. Западный фронт был абсолютным лидером по расходу боеприпасов тяжелой артиллерии. Так, выстрелов 152-мм гаубиц-пушек фронтом было израсходовано 49,5 тыс. штук, значительно больше, чем любым другим объединением Красной армии от Балтики до Азовского моря. Всего вся действующая армия израсходовала 225,8 тыс. штук выстрелов этого типа. По расходу 203-мм выстрелов Западный фронт также лидировал с большим отрывом. Их в октябре 1943 г. было израсходовано 6,9 тыс. штук, при общем расходе всеми фронтами 23,47 тыс. штук. Правда, следует отметить, что из 6,9 тыс. выстрелов большая часть – 6,3 тыс. – приходилась на бетонобойные снаряды, малоэффективные в конкретных условиях наступления Западного фронта. При этом по наличию соответствующего вооружения фронт В. Д. Соколовского также уверенно лидировал. По состоянию на октябрь 1943 г. на Западном фронте имелось 496 штук 152-мм пушек-гаубиц, больше, чем в составе любого другого фронта (всего фронты имели 2775 орудий этого типа). Соответственно 203-мм гаубиц имелось 95 штук, всего на одну единицу меньше, чем на 1-м Украинском фронте, – заметно больше, чем в составе любого другого фронта.

Командующий Западным фронтом в зимнюю кампанию 1943–1944 гг. Василий Данилович Соколовский

В ноябре 1943 г. Западный фронт расстрелял 67,5 тыс. выстрелов к 152-мм гаубицам-пушкам, вдвое больше, чем любой другой из советских фронтов действующей армии. Еще более яркая картина наблюдалась по расходу 203-мм выстрелов: в ноябре 1943 г. Западным фронтом было выпущено 7,4 тыс. штук выстрелов этого типа при общем расходе всеми фронтами 18,3 тыс. штук. В свете этих данных не слишком убедительно звучат слова о недостаточном количестве боеприпасов для Западного фронта как причине неудач его наступлений.

Первые неудачи произвели тяжелое впечатление на командование фронта. Бывший начальник штаба Западного фронта генерал А. П. Покровский позднее рассказывал К. Симонову:

«После первых неудач Соколовский занял странную позицию. Он уехал с КП фронта за 20–30 километров, там приказал оборудовать себе отдельный пункт, там у него была связь, были адъютанты. И все, больше ничего не было. Оттуда он по телефону связывался со штабом, с Москвой и с армиями, непосредственно разговаривал оттуда с командующими. Это было такое странное уединение, мешавшее, конечно, нормальной работе и штаба, и нормальной работе командующего. Почему он так сделал, трудно сказать».

Такое затворничество действительно выглядит странным, особенно на фоне характерного для многих выдающихся военачальников стремления наблюдать сражение с передового командного пункта. Вместе с тем, конечно, не следует упрощать ситуацию и представлять дело так, будто В. Д. Соколовский удалился от дел и забросил управление войсками. Из вышеизложенного видно, что планы операций корректировались, менялся наряд сил, советские войска пытались расшатывать оборону противника на разных направлениях.

В декабре 1943 г. было решено провести наступление на новом (относительно) направлении, сместив направление главного удара на север, от Орши к Витебску. Для наступления вновь было задействовано управление 33-й армии В. Н. Гордова. Подготовка к операции началась 13 декабря, а начало наступления было назначено на 23 декабря 1943 г. Предполагалось прорвать оборону противника на фронте Ковалево, Островище и наступать в направлении м. Богушевское, Орша.

Ширина фронта прорыва 33-й армии составляла 9 км. Ширина полосы наступления каждой дивизии – 1,5–2 км. На главном направлении наступали 164, 222, 215 и 274-я стрелковые дивизии с шириной полосы наступления от 1,3 до 2 км. Каждая из этих дивизий строилась в два эшелона, а на уровне корпуса две дивизии были в первом эшелоне и одна – во втором. Построенная также в два эшелона 97-я стрелковая дивизия наступала на фронте 2 км с задачей обеспечения левого фланга главной группировки армии, а 184-я и 32-я стрелковые дивизии оборонялись на левом фланге армии на фронте в 16 км.

Численность стрелковых дивизий в подготовительный период операции подтянули до приемлемого уровня (см. таблицу).

Численность личного состава и отдельных образцов стрелкового вооружения стрелковых дивизий 33-й армии перед началом операции 23.12.43 г.

Нельзя не заметить, что именно в этом наступлении Красной армией были массированно использованы трофейные танки. К началу наступления в 213-й танковой бригаде было 27 Pz.III и 7 Pz.IV.

Советское наступление неплохо началось, но вскоре было остановлено противником за счет ввода в бой резервов, в первую очередь танко-гренадерской дивизии «Фельдхернхалле». По состоянию на 1 января 1944 г. «Фельдхернхалле» насчитывала 13 105 человек. Это была достаточно серьезная сила.

Также шквальный огонь немецкой артиллерии заставлял залегать пехоту и не позволял ей закрепить успех танков (которые от огня гаубичной артиллерии страдали слабо). Так, в отчете бронетанковых и механизированных войск 33-й армии за эту операцию указывалось:

«Захваченные танками рубежи очень часто пехотой не закреплялись, танки на ночь оставались без прикрытия пехоты (приходилось вводить свой МСПБ), и, несмотря на героическую борьбу, танки были вынуждены оставлять достигнутые рубежи: 8.1.44 г. танки бригады без пехоты 371 сд вышли на зап. окраины д.д. Мяклово, Запруды, Макарова и в течение ночи удерживали указанные пункты, но пехота так и не вышла к танкам; действуя с 199 ССД, танки дважды перерезали шоссе Витебск – Орша, но в обоих случаях пехота достигнутый успех не закрепляла»[29].

Собственно, советская тяжелая артиллерия проигрывала дуэль тяжелой артиллерии противника. Дьявол здесь, как обычно, в деталях. В «Отчете о боевой деятельности 119-й гаубичной артиллерийской бригады БМ РГК в составе 33-й армии (за время с 17.12 по 31.12.1943 г.)» указывалось:

«23.12.1943 года дивизионы бригады с 9.40 участвовали в артиллерийском наступлении согласно плана и вели плановый огонь по участкам подавления дер. Дуброво, выс. 188, 6, дер. Мятли, ст. Крынки, Купреево, а также выполняли неплановые заявки командиров стрелковых полков»[30].

Одно из самых страшных фото войны. Раненые солдаты на экскурсии по выставке трофеев в Москве рядом с немецкой 210-мм гаубицей – тяжелым орудием полевой артиллерии вермахта. Эти орудия, несмотря на немногочисленность, играли важную роль в системе обороны немецких войск

Казалось бы, все хорошо. Однако проблемой было то, что бригада большой мощности с 203-мм орудиями вела огонь исключительно… бетонобойными снарядами. Всего за период с 23.12 по 30.12.1943 г. бригадой было израсходовано 2612 бетонобойных снарядов, других боеприпасов она не использовала. Разумеется, это сильно снижало эффективность огня, ведь он велся совсем не по ДОТам противника. Немцы из близких по ТТХ 210-мм гаубиц били практически исключительно осколочно-фугасными снарядами. Мощные и дальнобойные орудия большой мощности могли оказать неоценимую услугу в борьбе, например, с артиллерией противника. Но этого не произошло.

Ввод в прорыв 2-го гв. танкового корпуса был запланирован еще 23 декабря 1943 г. С утра 23 декабря части корпуса выступили в исходный район, но, ввиду неблагоприятного развития событий, в бой не вводились. Опыт войны научил не торопиться и не бросать в бой ценное механизированное соединение преждевременно, обрекая на значительные потери в допрорыве обороны противника. В итоге вплоть до 8 января корпус А. С. Бурдейного оставался в резерве, ожидая благоприятного момента для ввода в прорыв. На 8 января корпус имел в строю 161 Т-34, 11 Т-70, 1 КВ, 12 СУ-152, 6 СУ-122, 8 СУ-85, в текущем ремонте 1 Т-34, в среднем ремонте 6 Т-34 и 2 Т-70[31]. Эта масса танков была серьезной силой, способной повлиять на исход сражения под Витебском. На основании устного приказа В. Н. Гордова 2-й гв. танковый корпус выводился из исходного района с задачей переправиться через р. Лучеса, овладеть плацдармом на ее западном берегу и развивать наступление в западном направлении. Момент для использования сильного подвижного соединения действительно был благоприятным – наступающие войска 33-й армии вплотную подошли к рубежу р. Лучесы.

Однако козыри были не только у командования Западного фронта. Штаб 3-й танковой армии к тому моменту уже ждал благоприятного момента для ввода в бой недавно прибывшей и хорошо укомплектованной 299-й пехотной дивизии. Предполагалось нанести контрудар с целью радикального улучшения обстановки на фронте под Витебском. Операция получила кодовое наименование «Белый медведь» (Eisbär).

Таким образом, по состоянию на 8 января у обеих сторон имелись наступательные планы, преследующие решительные цели. Первой к их реализации приступила 33-я армия.

К 23.00 8 января 1944 г. 25-я гв. танковая бригада танкового корпуса А. С. Бурдейного овладела селением Макарово. С наступлением нового дня 9 января против скопления танков в Макарово были введены в действие 88-мм самоходные орудия «Хорниссе» 519-го тяжелого противотанкового дивизиона.

Буквально за два дня корпусу были нанесены тяжелые потери: 36 Т-34 сожжено, 26 Т-34, 1 Т-70 и 1 СУ-85 подбито, 11 Т-34, 1 СУ-152, 1 СУ-122, 1 СУ-85 застряло в болоте[32]. К исходу 9 января в корпусе оставалось в строю 81 Т-34, 6 Т-70, 1 КВ, 1 °CУ-152, 4 СУ-122 и 6 СУ-85.

САУ «Хорниссе» («Шершень») из 519-го батальона истребителей танков на витебском направлении. Батальон прибыл под Витебск 10 декабря 1943 г., как раз к очередному советскому наступлению

Как указывалось в отчете корпуса по итогам боев, «труднопроходимая местность значительно ограничивала действия корпуса. Отсутствие обходов заставляет действовать в сфере арт. мин. обстрела противника, который действует, главным образом, фланговым огнем»[33].

Потери фронта в целом были относительно невелики (см. таблицу).

Потери БТ и МВ Западного фронта В период с 23 декабря 1943 г. по 25 января 1944 г[34].

Слабое воздействие на артиллерию противника во многом обусловило неудачу советского наступления. В записи в ЖБД немецкой 3-й танковой армии особо отмечается именно этот промах: «Генерал Йордан обратил внимание командующего [Рейнгардта. – А.И.] на тот странный факт, что во время большого русского наступления русская артиллерия ни разу не вела огня с целью подавления нашей артиллерии»[35].

Командующий 3-й танковой армией генерал-полковник Георг-Ханс Рейнгардт

В целом по горячим следам событий командующий 3-й танковой армией генерал Рейнгардт в своем докладе в группу армий довольно ярко описывал происходившее:

«В первой битве за Витебск удалось выстоять не в последнюю очередь потому, что ТА получила в качестве подкрепления несколько дивизий. Для продолжения нынешнего сражения прибывает в качестве подкрепления 95-я тд. Как нам сообщалось, дальнейшей помощи ввиду общей ситуации ожидать не следует. Наши потери последних дней велики. Войска очень устали, тем более что постоянные ночные атаки русских отнимают у наших солдат какую-либо возможность выспаться. Большие потери в офицерах снижают боеспособность частей, тем более что пехота в значительной степени состоит из недавно поступившего необстрелянного пополнения»[36].

Как мы видим, успех в обороне достался немцам нелегко и немалую роль сыграли вовремя поступившие резервы. 14 января 1944 г. штабом 3-й танковой армии предписывалось моторизованную дивизию «Фельдхернхалле» полностью снять с фронта и расположить в тыловом районе танковой армии для переформирования. Потери «Фельдхернхалле» в отражении советского наступления в декабре 1943-го – январе 1944-го для одного соединения были достаточно внушительные – 660 человек убитыми, 3186 ранеными и 292 пропавшими без вести[37]. Количество бронетехники в строю также ощутимо просело до 17 штурмовых орудий, одного Pz.III и 14 Pz.IV при всего 8 машинах в краткосрочном ремонте[38].

Причем последние потери «Фельдхернхалле» были нанесены уже в процессе вывода с фронта. В ЖБД 3-й танковой армии имеется запись за 26 января:

«С 8.30 артиллерия противника вела огонь по поездам на участке железной дороги между Замосточье и Сосновка. При этом пострадал один воинский эшелон моторизованной дивизии «Фельдхернхалле»[39].

Здесь хотелось бы обратить внимание еще на один аспект боевых действий на богушевском направлении. В результате наступления в конце декабря 1943 г. и начале января 1944 г. советские войска приблизились к ключевой для немцев железной дороге Витебск – Орша на 1,5–2 км. Однако сама железная дорога не просматривалась за лесным массивом. Только иногда был виден дым из трубы паровозов проходящих немецких эшелонов. В основном же поезда двигались ночью. Естественно, такое положение заставляло думать о воздействии на движение поездов тем или иным способом. В своих воспоминаниях вышеупомянутый начальник оперативного отдела 33-й армии И. А. Толконюк описывает требовательность, с которой В. Н. Гордов настаивал на обстреле железной дороги артиллерией. Действительно, дорога была обозначена на карте и с помощью соответствующих расчетов можно было спланировать артиллерийский обстрел этой цели. Однако артиллеристы ссылались на трудность попадания в полотно с закрытых позиций. Для этого по нормативам требовались сотни снарядов. В итоге командарм урезал задачу до разрушения полотна дороги, в поезд попасть было крайне затруднительно.

И. А. Толконюк достаточно скептически оценивает это стремление В. Н. Гордова. Он пишет: «Как ни кипятился командующий, а поставленная им задача перед артиллерией так и осталась невыполненной. Отдельные короткие артналеты по железной дороге, а вернее, по движущимся поездам в ночное время, цели не достигали»[40].

Вышеприведенная цитата показывает, что цели все же достигали даже в формате поражения эшелонов. Методичные обстрелы железной дороги давали определенный эффект, отзывавшийся на уровне штаба оборонявшей Витебск немецкой 3-й танковой армии. В ЖБД армии в записи за 20 января отмечается мнение, высказанное по этому поводу Рейнгардтом:

«Исход сражения в районе Витебска зависит от бесперебойной работы железной дороги Витебск – Орша. Поэтому командующий приказал немедленно подавить артиллерию противника, которая нарушает движение по этой ж.д. линии»[41].

Именно так – «немедленно подавить». То есть обстрелы вызвали серьезное беспокойство. В дальнейшем в ЖБД упоминаются случаи с поражением полотна дороги с прерыванием движения на несколько часов (16 февраля). То есть приказ В. Н. Гордова бить по железной дороге, пусть ненаблюдаемой, был вполне обоснованным, и его стоило упрекать, если бы он его не отдавал. Это было необходимой мерой, частью общей стратегии борьбы.

Данный пример приведен для иллюстрации того факта, что к оценкам эффективности или, напротив, неэффективности воздействия на врага, даваемым в воспоминаниях и даже документах только одной стороны, нужно относиться с осторожностью. Только сопоставление мнения обеих сторон позволяет сделать обоснованный вывод о реальном эффекте тех или иных действий. Этот эпизод, разумеется, не оправдывает промахов генерала Гордова в других вопросах, но в случае с обстрелом железной дороги он, как говорится, все правильно сделал.

В целом эпизод с обстрелом железной дороги подводит нас к обсуждению причин неуспеха советского наступления. Данные о расходе боеприпасов немецкой 3-й танковой армией представлены в таблице. Для соотнесения с периодами самого сражения они разбиты на 10-дневные периоды, сообразно шагу отчетных периодов в донесения оберквартирмейстера армии.

Расход боеприпасов тяжелой артиллерии немецкой 3-й танковой армии в январе 1944 г[42].

Эти сухие цифры составляют на самом деле огромные величины с точки зрения даже всей войны в целом. Для сравнения: за весь сентябрь 1942 г. в период интенсивных боев в одном из решающих сражений всей войны 6-я армия Ф. Паулюса израсходовала 88 тыс. выстрелов к 150-мм полевым гаубицам всех типов (не учтены только 150-мм тяжелые пехотные орудия в полковом звене) и 10 тыс. выстрелов к 210-мм гаубице Moerser 18. Эти данные включают и штурм города, и отражение мощного советского наступления к северу от него. Если по 210-мм выстрелам величины еще сравнимы, то по 150-мм выстрелам разница более чем в 2,5 раза в пользу армии Рейнгардта. Наступающих бойцов армии В. Н. Гордова встречал настоящий шквал 43-кг «чемоданов» калибром 150 мм.

80-мм мортира 601 (f) на позиции. Обращает на себя внимание расположение орудия совершенно открыто, даже не в лощине. Либо немецкие артиллеристы не боялись контрбатарейной борьбы и налетов авиации, либо перед нами постановочный снимок на учениях

Усугублялась ситуация условиями позиционного фронта, позволявшими немцам использовать тяжелые и громоздкие образцы, малопригодные для маневренной войны (характерной для южного сектора советско-германского фронта). Таковыми в 3-й танковой армии являлись трофейные французские 280-мм мортиры Шнейдера (Mortier de 280 mm Mle 14/16 Schneider), проходившие в германской армии как 28 cm Mörser 601 (f). См. последний пункт вышеприведенной таблицы. Это 16-тонное орудие стреляло 205-кг снарядами на дальность 10 950 м со специально подготовленной позиции. Для транспортировки мортира разбиралась на четыре части. В идеальных условиях сборка и подготовка мортиры к стрельбе занимали от 6 до 8 часов, а в тяжелом грунте могли затянуться до 18 часов. При быстрой смене начертания линии фронта был велик риск утраты орудия. Однако в позиционных боях с передвижением на считаные километры эта опасность признавалась терпимой. К тому же немцы не слишком жалели трофейные орудия. Причем опасность такая была вполне реальной: по документам оберквартирмейстера 3-й танковой армии числятся безвозвратно потерянными, по крайней мере, четыре 28-см мортиры. Две в декабре 1943 г. (в десятидневку 21–31 декабря) и две в январе 1944 г. (в десятидневку 11–20 января), т. е. как раз в периоды крупных советских наступлений.

На позиции трофейная 280-мм мортира Шнейдера, принятая на вооружение в вермахте под наименованием 28-cm Morser 601(f). Полоса ГА «Центр», начало 1944 г.

В свою очередь Красная армия, хотя и существенно улучшила ударную мощь своей артиллерии к 1944 г., все же отставала от немцев по интенсивности артиллерийского огня. В январе 1944 г. находившаяся на направлении главного удара Западного фронта 33-я армия израсходовала 7,76 тыс. выстрелов к 122-мм пушкам, 11,3 тыс. выстрелов к 152-мм гаубицам, 16,7 тыс. выстрелов к 152-мм пушкам-гаубицам и 1,82 тыс. к 203-мм гаубицам[43]. Напомню, что 203-мм гаубицы в этот период стреляли бетонобойными снарядами, ценность которых с точки зрения поражения целей на поле боя была значительно ниже, чем у осколочно-фугасных. Конечно, немецкая 3-я танковая армия по советским масштабам соответствовала фронту и противостояла 1-му Прибалтийскому и Западному фронтам одновременно. Тем не менее данные по 33-й армии достаточно показательны, она была главным действующим лицом в наступлениях на богушевском направлении.

Артиллерия была весьма важным, но, разумеется, не единственным действующим фактором. Командование 3-й танковой армии не испытывало иллюзий относительно причин своего успеха в обороне. Рейнгардт в докладе в штаб ГА «Центр» в феврале 1944-го прямо писал: «В первой битве за Витебск удалось выстоять не в последнюю очередь потому, что ТА получила в качестве подкрепления несколько дивизий»[44]. Прибытие под Витебск свежих соединений позволило залатать дыры в обороне. Причем надо сказать, что первоначально эти соединения предполагалось использовать для контрударов с решительными целями, с целью радикального перелома в обстановке. Этим планам не суждено было сбыться.

Наглядная демонстрация расхода боеприпасов немцами в зимних боях 1943–1944 гг. – тягачи RSO сгружают горы корзин от тяжелых снарядов. На одном из ящиков надпись: «заряды к тяжелым полевым гаубицам»

По другую сторону фронта, несмотря на отсутствие решительного результата боев начала января 1944 г., советское командование считало, что успех уже близок и остается сделать последний шаг. Уже 18 января 1944 г. директивой Ставки ВГК № 220011 1-му Прибалтийскому и Западному фронтам предписывалось «разбить витебскую группировку противника и овладеть городом Витебск». Общие контуры операции были обозначены следующим образом:

«1. 1-му Прибалтийскому фронту основную группировку сил и средств фронта сосредоточить на левом фланге 4-й уд. армии и на правом фланге 11-й гв. армии. Правый фланг ударной группировки фронта усилить за счет 43 А.

Удар этими армиями нанести в общем направлении на Витебск с северо-запада и во взаимодействии с правым крылом Западного фронта овладеть Витебском. Прочно обеспечить операцию главных сил фронта со стороны Полоцка и Бешенковичей.

39-ю армию в составе шести стр. дивизий с наличными средствами усиления, армейскими тыловыми частями, учреждениями и запасами передать с 24.00 19.01.1944 г. в состав войск Западного фронта.

2. Западному фронту силами 39-й и 33-й армий при поддержке 5 А нанести удар в общем направлении на Витебск с юго-запада и во взаимодействии с 1-м Прибалтийским фронтом овладеть Витебском.

Усилить 33 А тремя-четырьмя стр. дивизиями за счет 5 А»[45].

Общей проблемой двух фронтов на тот момент было заметное снижение ударного потенциала, прежде всего танковых войск, за счет январских и декабрьских потерь. Причем численность танков ударной группировки 1-го Прибалтийского фронта даже превосходила численность парка танков и САУ, привлекавшихся к операции на Западном фронте (см. таблицу).

Наличие танков и самоходных установок в составе ударной группировки и во фронтовом резерве 1-го Прибалтийского фронта на 1 февраля 1944 г[46].

Обращает на себя внимание практически полное отсутствие в составе ударной группировки фронта самоходных установок, способных бороться с тяжелыми танками противника. Имелось в строю всего три СУ-85. В целом танковые войска 1-го Прибалтийского фронта были исключительно слабы с точки зрения оснащенности самоходками всех типов.

В соответствии с поставленной Ставкой задачей в последней декаде января происходила перегруппировка войск фронта и создание ударных группировок на левом фланге 4-й ударной армии и правом фланге 11-й гв. армии. Для усиления ударной группировки фронта бронетехникой была произведена рокировка некоторых частей и соединений с левого крыла фронта, с участков 43-й и 39-й армий, расположенных северо-восточнее и восточнее г. Витебск. В ходе перегруппировки 143-я ОНТБр, 39-я ОГТБР и 105-й ОДТП совершили марши в 150–180 км. Уже к 25 января перегруппировка была закончена, и танкисты имели возможность увязать свои действия и организовать взаимодействие со стрелковыми войсками. То есть в этом отношении трудно упрекнуть операцию в поспешности.

Лесисто-болотистая местность в полосе предстоящего наступления предопределила использование танков в качестве средства непосредственной поддержки пехоты. Удовлетворительные дороги на направлениях ударов двух армий отсутствовали, болота не промерзли и в большинстве своем были непроходимы для танков.

Главный удар наносился на правом фланге 11-й гв. армии. Фронт прорыва армии имел ширину 5 км, что составляло 1,25 км в среднем на стрелковую дивизию первого эшелона, каковых было четыре. Соответственно каждая дивизия получила в качестве танков НПП по 7—10 танков Т-34, в резерве командарма была 16-я гв. стрелковая дивизия, усиленная тяжелым танковым полком. В 4-й ударной армии ширина фронта прорыва составляла 6 км, распределенного между четырьмя дивизиями первого эшелона. Каждая из дивизий первого эшелона получала в качестве НПП бригаду или полк, от 15 до 29 танков Т-34, Т-70 или «Валентайн». 5-й танковый корпус (точнее, то, что от него осталось) был в резерве фронта. Необходимо отметить, что достаточно узкий фронт прорыва и узкие полосы наступления стрелковых соединений были типичным решением на Западном стратегическом направлении и не являлись особенностью Западного фронта. При этом общий фронт прорыва был 12-километровой ширины.

С утра 3 февраля после артиллерийской подготовки войска 4-й ударной и 11-й гвардейской армий перешли в наступление. В результате ожесточенных боев войска 4-й ударной армии подвинулись на 1–2 км, 11-й гв. армии – на 1–3 км. С утра 4 февраля войска ударной группировки 1-го Прибалтийского фронта возобновили наступление. Однако на участке 4-й ударной армии никакого успеха достигнуть не удалось. Советская артиллерия не смогла подавить систему огня противника, и пехота была прижата к земле огнем. У 11-й гв. армии дела шли несколько лучше, продвижение ее соединений за день составило 2–4 км. 5 февраля наступающие взяли паузу, но возобновление наступления на следующий день значимых успехов не принесло. В течение 7–8 февраля ударная группировка перешла к обороне и отражала контратаки противника. После короткой вспышки активности 9 февраля наступление было свернуто.

На ураганный огонь артиллерии противника, воспретившей движение вперед, обратили внимание даже в отчете о действиях танковых войск 1-го Прибалтийского фронта (обычно танкисты скупы на оценки действий других родов войск):

«Артиллерийское сопротивление противника действиям наших войск отличалось исключительной мощностью. Так, например, в боях под Щучино 7–9.2.44 противник в один из дней, поддерживая беспрерывные контратаки своих войск по району Щучино, выпустил до 20 000 снарядов и мин. На активных участках фронта противник за день выпускал по боевым порядкам наступающих от 15 000 до 17 000 снарядов и мин»[47].

Если пехота прижималась к земле артиллерийским огнем, то основным противником танков ударной группировки фронта стала бронетехника противника. В отчете о действиях танковых и механизированных войск 1-го Прибалтийского фронта за февраль 1944 г. указывалось:

«Часто в ходе боев 2–4 «Тигра», используя выгоды местности и ведя огонь с дистанции 1800–2000 м, прочно прикрывали достаточно широкое направление, и делали невозможным продвижение наших танков»[48].

Поскольку формально «танковая» армия Рейнгардта состояла преимущественно из пехоты, наиболее многочисленным видом бронетехники в ней были штурмовые орудия. Численность и состояние «штугов» армии показаны в таблице («нд» – это «нет данных»).

Состояние парка штурмовых орудий 3-й танковой армии на 1 февраля 1944 г[49].

Таким образом, в строю в 3-й танковой армии на 1 февраля 1944 г. имелось 83 штурмовых орудия с 75-мм пушками и два со 105-мм гаубицей. То есть парк самоходок имел выраженную противотанковую направленность. Еще одним достаточно эффективным средством борьбы были САУ с 88-мм длинноствольным орудием. На 30 января 1944 г. в 519-м батальоне «Хорниссе» имелось 39 машин, в том числе 10 в краткосрочном ремонте[50]. Однако наиболее серьезным аргументом армии Рейнгардта были «тигриные» батальоны. На 1 февраля 501-й батальон тяжелых танков насчитывал 19 «тигров» в строю, а 505-й батальон тяжелых танков – 17 «тигров» в строю.

Подбитый «Тигр» из 501-го батальона тяжелых танков

Главный удар в февральском наступлении вновь наносила 33-я армия. Задачей армии В. Н. Гордова в новой наступательной операции был прорыв обороны противника на фронте Дыманово, Мяклово с целью овладеть левым берегом реки Лучеса на участке Карповичи, Шеметово. В дальнейшем следовало выйти на левый берег реки Западная Двина западнее Витебска, отрезать пути отхода витебской группировке, овладеть железной дорогой на участке Ступище – Шемиловка с общим замыслом: во взаимодействии с армиями, наступающими с севера, окружить и уничтожить витебскую группировку противника.

Ширина фронта прорыва 33-й армии была выбрана очень узкая – всего 4,8 км. Для прорыва фронта были выделены 144, 222, 164 и 274-я стрелковые дивизии. Ширина полосы наступления каждой дивизии составляла 1–1,5 км. Укомплектованность соединений 33-й армии показана в таблице.

Численность личного состава и отдельных видов стрелкового оружия в соединениях 33-й армии перед началом наступления 3 февраля 1944 г.

Слева от 33-й армии должна была наступать с ограниченной целью 5-я армия. Две стрелковые дивизии этой армии должны были прорывать оборону противника на фронте 1,5 км. Вспомогательную задачу также получила 39-я армия. Ей ставилась задача прорвать оборону противника силами трех стрелковых дивизий на фронте 4 км.

Если вкратце сформулировать основную идею нового наступления, то это выход к рубежу Лучесы на широком фронте ввиду сложностей «вскрытия» небольшого имеющегося плацдарма в излучине реки у Павлюченок.

Все четыре стрелковые дивизии первого эшелона 33-й армии получили бронетехнику непосредственной поддержки пехоты, пару из танковой бригады и самоходного артполка. По плану 274-ю стрелковую дивизию должна была поддерживать 23-я гв. танковая бригада и 1830-й ТСАП, 164-ю стрелковую дивизию – 256-я танковая бригада и 1445-й САП, 215-ю стрелковую дивизию – 43-я гв. танковая бригада и 735-й САП и только 222-я стрелковая дивизия должна была наступать только при поддержке одного 722-го САП. Однако, так же как стрелковые дивизии не блистали численностью личного состава, укомплектованность привлекаемых к операции танковых бригад и самоходных полков существенно отставала от штата.

Справка о состоянии танковых войск Западного фронта на 20.00 2 февраля 1944 г[51].

Танки Т-60 в списках бригад обоих фронтов в начале 1944 г. смотрятся достаточно фантастично. Однако, по имеющимся данным, такие машины использовались скорее как командные и связные.

Свежий 2-й гв. танковый корпус А. С. Бурдейного к февралю 1944 г. остался усиленной бригадой с 62 танками в строю. Отдельные танковые бригады фронта тоже сильно не дотягивали до штата, за исключением одной бригады из 31-й армии. Однако 31-я армия находилась на оршанском направлении и к новой операции не привлекалась.

Несколько более благостную картину дает состояние самоходных артполков Западного фронта (см. таблицу).

Справка о состоянии самоходной артиллерии Западного фронта на 20.00 2 февраля 1944 г[52].

Два свежих самоходных полка (722-й и 735-й) были недавно сформированы, ранее в боях не участвовали. Как отмечалось в отчете штаба БТ и МВ 33-й армии за февраль 1944 г., «личный состав подготовлен недостаточно. Штабы подготовлены слабо»[53].

Тем временем немцами была вскрыта подготовка к новому советскому наступлению. В ЖБД 3-й танковой армии есть даже запись от 1 февраля 1944 г.: «Сегодня, вопреки ожиданиям командования 3-й танковой армии, большое наступление противника не началось»[54]. Однако наступление ждали, к нему готовились. В подчинении VI армейского корпуса оставался 501-й тяжелый танковый батальон с 19 боеготовыми «тиграми». Ожидания немцев оправдались через несколько дней.

Наступление трех армий Западного фронта началось 3 февраля в 9.00 после 40-минутной артиллерийской подготовки. На участках 299, 131 и 206-й пехотных дивизий наступающим удалось на широком фронте в нескольких местах глубоко вклиниться в немецкую оборону. В 256-й танковой бригаде все сразу пошло не так. Отклонившись от разведанного маршрута, ее танки попали в болото, и сразу 8 машин застряли. Остальные продолжали движение. Три машины ушли далеко вперед, но связь с ними была потеряна, с поля боя они не вернулись. Еще 5 танков были подбиты артиллерийским огнем противника.

Наступающие советские части были встречены доселе беспрецедентным ураганом огня немецкой артиллерии. За один день 3-й танковой армией немцев было выпущено 2910 тонн боеприпасов[55]. Это огромная величина: 4–5 эшелонов со снарядами различных калибров.

Здесь необходимо вновь вспомнить описанный выше приказ В. Н. Гордова обстреливать железную дорогу Витебск – Орша. Бывший начальник штаба немецкой 3-й танковой армии в воспоминаниях-исследовании «Витебск», вышедшем вскоре после войны в серии «Вермахт сражается», писал:

«В течение нескольких дней снабжение войск затруднено, так как с 3.2 в результате артиллерийского обстрела была повреждена линия железной дороги на участке Витебск – Орша, вследствие чего в течение долгого времени движение по дороге не могло производиться».

Восстанавливать немцам железную дорогу также пришлось под огнем артиллерии. Критической ситуации со снабжением им удалось избежать за счет автотранспорта, двигавшегося по дорогам к западу от железнодорожной линии. Как откровенно пишет Гейдкемпер, «производить регулярное снабжение войск в обоих районах наступления противника [т. е. на направлениях главных ударов 1-го Прибалтийского и Западного фронтов] возможно только по железной дороге». Так что настойчивое желание Гордова разрушить железную дорогу артиллерией вовсе не являлось его самодурством и блажью.

Авиация в периоды хорошей погоды также привлекалась к ударам по железной дороге. Несколько дней спустя, 6 и 7 февраля, движение по железной дороге было прервано советскими авиаударами.

Возвращаясь к ходу операции Западного фронта, необходимо добавить, что остальные участники наступления также не добились значимых результатов. Попытки прорвать оборону противника соединений 39-й и 5-й армий успеха не имели, и уже 4 февраля они перешли к обороне.

Отсутствие быстрого успеха и стремительного его развития позволяло немцам снимать силы с пассивных участков. Из рот изымались отделения, из батальонов – взводы. Их объединяли под командованием какого-либо офицера, и такому сводному подразделению присваивалось имя командира. Так, в первый день боя, 3 февраля 1944 г., в ходе наступления 39-й армии к 13.00 оборона противника была прорвана на участке Кожемякино, Стасьево. Уже в этот же день до наступления темноты прорвавшиеся части 134-й стрелковой дивизии отразили семь ожесточенных контратак, проводившихся за счет спешно переброшенных к полю боя небольших групп противника. На следующий день противник путем рокировки с пассивных участков фронта и из глубины перебросил к участку прорыва один штрафной батальон, два резервных батальона, один строительный батальон и три дивизиона артиллерии РГК. Последовательно вводя в бой прибывающие подкрепления, немцы в этот день контратаковали семнадцать раз. Всего за четыре дня боев, по советским данным из опросов пленных, немцами были подтянуты к участку прорыва 39-й армии подразделения четырех пехотных полков, три егерских (скорее всего имеются в виду охранные) батальона, штрафной и строительный батальоны.

Наступление 33-й армии 4 февраля продолжалось. 8 танков 256-й танковой бригады пытались увлечь за собой пехоту 164-й стрелковой дивизии. Однако пехота, ссылаясь на свою малочисленность, вперед не пошла, и не были даже удержаны захваченные танками позиции.

В целом наступательный порыв советских войск в начале февраля 1944 г. достаточно быстро сошел на нет. В ЖБД 3-й танковой армии уже в записи от 5 февраля указывалось, что «исход сегодняшних боев 3-й танковой армии можно оценить как особый успех в обороне»[56].

Тем не менее операция не была свернута, и попытки советских войск переломить ситуацию в свою пользу продолжались еще почти две недели. Столкнувшись с упорным сопротивлением противника, командование фронта сменило направление удара и сосредоточилось на расширении вбитого в оборону противника клина. Очередной целью атак 33-й армии стал немецкий плацдарм у села Новики на правом фланге советского наступления. Этот плацдарм нависал над флангом советской ударной группировки, и с него велись контратаки и артиллерийский обстрел наступающих частей. Оценивая опыт зимних боев, командование 3-й танковой армии особо отмечало этот плацдарм:

«Реки со множеством изгибов малопригодны для обороны, поскольку русские, имея большое количество пехоты, могут осуществлять просачивание и приближаться к нашим позициям по лощинам и низинам. Лучше оставаться на вражеском берегу и удерживать плацдармы (плацдарм Новики!). Пока противник не сумел их ликвидировать, переправа для него сопряжена с большими трудностями. Если же мы организуем оборону по своему берегу, враг удивительно быстро преодолевает реку».

Река Лучеса с извилистым руслом как нельзя больше подходила к такому определению. Поэтому новый тактический прием с удержанием плацдарма Новики сыграл важную роль в зимних боях. Первые атаки на плацдарм были отбиты немцами. Некоторые успехи были достигнуты в расширении вклинения в целом. 7 февраля советским войскам удалось прорвать оборону 206-й пехотной дивизии и расширить контролируемый участок шоссе Витебск – Орша, закрепив ранее достигнутый успех с его блокированием.

В ходе этих боев плацдарм Новики был охвачен с севера и юга. Для продолжения наступления советские части были спешно пополнены. Советские военнопленные из состава двух дивизий, действующих в районе вклинения юго-восточнее Витебска, показали, что 7 февраля обе дивизии получили пополнение численностью в 2000–2500 человек, благодаря чему боевой состав рот был снова доведен до 50–65 человек.

В ночь на 12 февраля на плацдарм на Лучесе на паромах было переправлено 5 Т-34 и 5 Т-60 43-й гв. танковой бригады, после этого переправа была разрушена немецкой артиллерией. Оставшиеся на восточном берегу 10 Т-34 и один Т-30 бригады были задействованы для штурма немецкого плацдарма Новики. Атаки плацдарма противника обошлись в четыре сгоревших Т-34. Действовавший совместно с бригадой 735-й САП на СУ-76 в этот день понес тяжелейшие потери, больше половины своего состава – 12 СУ-76 сгоревшими и одна СУ-76 подбитой. Тем не менее за пять дней боев плацдарм был полностью ликвидирован. Бои к юго-востоку от Витебска в итоге затихли только к 17 февраля 1944 г. Всполохом активности в конце февраля становится очередной отход немецких войск. В конце февраля 1944 г. за счет отвода на более короткую (на 25 км) линию обороны 3-я танковая армия высвобождает две дивизии, 131-ю пехотную и 5-ю егерскую, переброшенные на другие участки фронта ГА «Центр».

Февральское наступление обернулось для советской стороны достаточно тяжелыми потерями. С 3 по 17 февраля 33-я армия потеряла 5175 человек убитыми, 19 933 ранеными и 169 пропавшими без вести, а всего 25 277 человек[57]. Общие потери войск Западного фронта составили 9651 человек убитыми, 32 844 человека ранеными. Всего – 42 495 человек.

Потери участвовавших в отражении советского наступления соединений VI армейского корпуса показаны в таблице.

Потери соединений VI AK в период с 1 по 20 февраля 1944 г[58].

Обращают на себя внимание высокие потери немецких соединений пропавшими без вести, их число сравнимо с числом убитых. Это тем более странно ввиду позиционного характера боев. Тем не менее безвозвратные потери 1721 человека были все еще существенно ниже, чем потери советских войск.

Уже традиционно важнейшим средством борьбы для немцев оставалась артиллерия. Расход боеприпасов войсками немецкой 3-й танковой армии 1—10 февраля 1944 г., т. е. в ходе отражения советского наступления, характеризовался следующими величинами[59]:

15-см sFH18—77 565 выстрелов;

15-см sFH42—5154 выстрела;

10-см К-18—19 446 выстрелов;

21cm Morser 18—7666 выстрелов (в том числе 65 бетонобойных);

15,5cm 414 (f) – 12 470 выстрелов;

28-cm 601 (f) – 1172 выстрела.

Для сравнения: Центральный фронт в обороне на Курской дуге 5—12 июля 1943 г. выпустил 41 тыс. 152-мм выстрелов всех типов и 9 тыс. 122-мм пушечных выстрелов[60], более чем вдвое меньше. По боеприпасам большой мощности выстрелам разница еще больше: Центральный фронт в обороне под Курском выпустил всего 100–130 снарядов 203-мм калибра. Называя вещи своими именами, советское наступление под Витебском встретило более чем вдвое плотный огонь, чем ударная группировка Моделя во время «Цитадели», которая, как известно, тоже потерпела неудачу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что очередная советская наступательная операция под Витебском успеха не имела.

Потери бронетехники 33-й армии в февральском наступлении составили 30 Т-34, 2 Т-70, 2 Т-60, 2 СУ-85 и 19 СУ-76 сгоревшими, 32 Т-34, 2 Т-70, 3 СУ-152 и 1 СУ-76 подбитыми и 2 Т-34 подорвавшимися на минах[61]. Эти цифры можно оценить как умеренные, но укомплектованность бригад и полков перед началом операции была невысокой, что обусловило относительно небольшие абсолютные цифры потерь.

Весьма любопытную картину эффективности и роли различных средств борьбы с танками германской армии в этот период дает пара отчетных документов 3-й танковой армии. Сразу хотелось бы подчеркнуть, что речь в них идет о заявках на уничтоженную советскую бронетехнику. Реальное количество потерянных бронеединиц и достоверность донесений по разным позициям оставляем за кадром. В январе 1944 г., согласно этим заявкам, распределение между различными средствами борьбы выглядело следующим образом[62]:

1) Ручное противотанковое оружие:

а) противотанковые T-Mine («теллер-мины») – 2;

б) ручные кумулятивные гранаты H 3—14;

в) «Фаустпатроны» – 8;

г) «Офенрор» – 0;

д) ружейный гранатомет – 1 (1[63]);

е) связки ручных гранат – 1.

Всего 26 (1).

2) Противотанковые пушки:

а) легкие противотанковые пушки – 1;

б) средние противотанковые пушки (50-мм) – 15 (6);

в) тяжелые противотанковые пушки – 74 (4);

г) самоходные тяжелые противотанковые пушки («Мардеры») – 5;

д) САУ «Насхорн» – 139.

Всего 234 (10).

3) Тяжелые истребители танков:

а) штурмовые орудия – 15.

Всего 15.

4) Танки:

а) «Тигр» – 132 (5).

Всего 132 (5).

5) Артиллерия:

а) штурмовые орудия – 91 (2);

б) легкие полевые гаубицы – 5 (6);

в) другие – 2 (3).

Всего 98 (11).

6) Другое оружие:

а) подрыв минами – 1 (2);

б) легкое пехотное орудие leIG – 2 (1);

в) тяжелое пехотное орудие sIG-33—0 (1).

Всего 3 (4).

Итого 508 (31) бронеединиц.

«Теллер-мины» в данном контексте приведены в качестве ручного противотанкового оружия для применения с забрасыванием на МТО танков. Подорвавшихся на минных полях танков данная таблица касается лишь косвенно, через «добивание обездвиженных». Приведенные в разделе «Другое оружие» легкие и тяжелые пехотные орудия имели в боекомплекте кумулятивные снаряды и могли в благоприятных условиях использоваться для стрельбы по танкам. Как видно из приведенных данных, громоздкий 150-мм sIG-33 был применен для добивания неподвижно стоящих танков.

В феврале 1944 г., согласно заявкам на уничтоженную советскую бронетехнику, распределение между различными средствами борьбы выглядело следующим образом[64]:

1) Ручное противотанковое оружие:

а) противотанковые T-Mine («теллер-мины») – 0;

б) ручные кумулятивные гранаты H 3–3;

в) «Фаустпатроны» – 9;

г) «Офенрор» – 5;

д) связки ручных гранат – 1.

Всего 18.

2) Противотанковые пушки:

а) легкие противотанковые пушки – 0;

б) средние противотанковые пушки (50-мм) – 2;

в) тяжелые противотанковые пушки – 44 (3);

г) самоходные тяжелые противотанковые пушки («Мардеры») – 13 (1);

д) САУ «Насхорн» – 38 (6).

Всего 97 (10).

3) Тяжелые истребители танков:

а) штурмовые орудия – 7.

Всего 7.

4) Танки:

а) Pz.VI «Тигр» – 172 (1).

Всего 172 (1).

5) Артиллерия:

а) штурмовые орудия – 59 (6);

б) легкие полевые гаубицы – 15 (1);

в) 15,5-см гаубицы (французские) – 0 (3);

г) дивизионная артиллерия – 11 (6).

Всего 85 (6).

6) Другое оружие:

а) легкое пехотное орудие – 1;

б) 20-мм зенитная пушка – 1;

в) 88-мм зенитка – 1.

Всего 3.

Общее число 382 (27) бронеединиц.

Хорошо видно, что ручное противотанковое оружие в этот период войны, несмотря на позиционный характер боев под Витебском, ответственно за малую часть подбитой и уничтоженной бронетехники. «Фаустпатроны» пока еще слабо влияли на действия танков. Даже ручные кумулятивные магнитные гранаты, которые нужно было прикреплять к броне танка вручную, имели сравнимое количество бронетехники на своем счету. В какой-то мере это могло объясняться еще не отработанной тактикой применения нового оружия, его слабым освоением в войсках. Импровизированные средства борьбы, такие, как «теллер-мины» и связки ручных гранат, имели мизерные масштабы применения. В некоторой степени это также связано с тем, что бои шли вне крупных населенных пунктов, где «фаустпатроны» и «офенроры» были наиболее эффективными. Примеры этому дают Тарнополь и Станислав на Украине примерно в тот же период войны, в марте – апреле 1944 г.

Разбиение заявок штурмовых орудий на две графы связано с организационными причинами. Штурмовые орудия в противотанковых дивизионах пехотных дивизий относились к пехоте, а штурмовые орудия из состава соответствующих бригад – к артиллерии. Перевооружение противотанковых дивизионов пехоты на штурмовые орудия только начиналось, но таковые уже имелись в начале года в 3-й танковой армии, в частности в авиаполевых дивизиях.

Интересно отметить, что значение 88-мм зенитных пушек, широко использовавшихся немцами в первый период войны, в зимних боях под Витебском упало практически до нуля. Это было связано, очевидно, с наличием в войсках достаточного количества эффективных противотанковых пушек, более подвижных и менее громоздких, чем «ахт-ахт». Также снизилась роль 50-мм пушек ПАК-38, которые в первый год войны были значимым средством борьбы с советскими танками, «рабочей лошадкой» противотанковой обороны.

Танки «Тигр» с десантом пехоты под Витебском, январь-февраль 1944 г. Тяжелые танки «Тигр» составляли основу противотанковой обороны позиционного фронта 3 ТА, они претендовали на половину подбитых советских танков в январских-февральских боях 1944 г.

Оценивая опыт зимних боев, командование 3-й танковой армии высказывалось по этому поводу следующим образом:

«Противотанковые орудия калибром меньше, чем 7,5 см, в целом не играют в крупных боях никакой роли. С одной стороны, вести действенный огонь за пределы линии фронта возможно только из дальнобойных орудий с хорошей пробивной способностью. С другой стороны, 5-см ПАК, используемые на передовой, часто уничтожаются ураганным огнем противника»[65].

Наиболее впечатляющую графу в приведенной статистике составляют танки «Тигр». В январе 1944 г. на них приходится 26 %, а в феврале – 45 % заявок 3-й танковой армии на уничтоженную советскую бронетехнику. При этом нельзя сказать, что оба батальона тяжелых танков в подчинении 3-й танковой армии были многочисленными. Так, на 1 января 501-й батальон «тигров» насчитывал 17 танков в строю, на 1 февраля – 19[66]. В свою очередь 505-й батальон насчитывал 10 боеготовых «тигров» на 31 декабря 1943 г. и 17 боеготовых «тигров» на 1 февраля 1944 г.[67]. Это составляло меньшую часть штатной численности в 45 машин. Тем не менее в специфических условиях позиционных боев под Витебском немногочисленные тяжелые танки, как следует из вышеприведенных данных, играли весьма важную роль в противотанковой обороне немецких войск. По данным, приведенным в ЖБД 3-й танковой армии, в период с 19 декабря 1943 г. по 16 февраля 1944 г. 501-й батальон тяжелых танков претендовал на уничтожение 250 танков и 142 орудий[68].

Также впечатляет заявка батальона (дивизиона, раз уж он относился в вермахте к артиллерии) «Хорниссе». При этом, так же как и в случае с батальонами «тигров», его численный состав отнюдь не впечатляет. Напомню, что на 30 января 1944 г. в 519-м батальоне «Хорниссе» имелось 39 машин, в том числе 10 в краткосрочном ремонте[69]. В целом 519-м батальоном истребителей танков в период с 19 декабря 1943 г. по 24 февраля 1944 г. было заявлено об уничтожении 290 советских танков при безвозвратной потере 6 самоходок, т. е. даже больше, чем вышеупомянутый 501-й батальон «тигров» с заявкой на 250 танков.

Еще одно фото «Хорниссе» из 519-го батальона истребителей танков. В самоходку загружают боеприпасы. Орудие закреплено на транспортной опоре

В отчетных документах по зимней кампании командование немецкой 3-й танковой армии высказывалось о «Хорниссе» положительно, но сдержанно:

«8,8-см самоходные противотанковые орудия обр. 43 («Хорниссе»/«Насхорн»[70]) являются ценнейшим противотанковым средством из всех доступных на данный момент. Однако подразделения склонны к тому, чтобы ставить этим самоходкам задачи, как если бы они были не ПТО, а танками или штурмовыми орудиями. Сила этих самоходок заключается в большой дальности и пробивной способности их орудий, слабость – в их уязвимости от огня ПТО, артиллерии и минометов противника»[71].

Небезынтересным в связи с вышесказанным о разных средствах борьбы с танками является распределение заявок на уничтоженную советскую бронетехнику между соединениями и частями 3-й танковой армии. В январе 1944 г. оно выглядело следующим образом: 299-я пд – 12 (3), 206-я пд – 2 (3), 246-я пд – 33 (12), 12-я пд – 39 (0), 5-я егерская дивизия – 40 (0), 6-я авиаполевая дивизия – 20 (6), 519-й армейский дивизион тяжелых истребителей танков – 139 (0), 501-й и 505-й батальоны «тигров» – 72 и 60 (5) соответственно. В свою очередь 177, 190, 245, 281 и 667-я бригады штурмовых орудий претендовали на 3, 24, 22, 32 уничтоженных танка и САУ соответственно.

Истребители танков «Хорниссе» («Насхорн») на марше. Март 1944 г. Эти самоходки с мощными 88-мм пушками стали важным средством противотанковой борьбы для немецкой 3 ТА под Витебском

В феврале 1944 г. ситуация выглядела следующим образом: 256-я пд заявила о 30 (2) бронеединицах, 299-я пд – 6, 197-я пд – 8 (1), 206-я пд – 5 (5), 95-я пд – 12, 131-я пд – 45 (4), 4-я авиаполевая дивизия – 7 (3), 6-я авиаполевая дивизия – 7; 245-я и 281-я бригады штурмовых орудий – 23 (5) и 27 соответственно, 664-й армейский дивизион истребителей танков – 2; 519-й армейский дивизион тяжелых истребителей танков – 38 (6), 501-й и 505-й батальоны «тигров» – 123 и 49 (1) соответственно.

Здесь нельзя не обратить внимание на невысокие результаты 664-го армейского дивизиона истребителей танков, вооруженного буксируемыми 88-мм пушками ПАК-43. По баллистике эти орудия были идентичны установленным на «Хорниссе», но сравнимых с самоходками результатов они не достигли. При этом их было не так мало, 28 орудий на 29 января 1944 г.[72]. Командованием 3-й танковой армии отмечалось: «Во всех случаях, когда огневые позиции 8,8-см противотанковых орудий находились поблизости от передовой, при вражеском вклинении теряли как орудие, так и тягач. Смена позиций при свете дня обычно невозможна»[73]. Малая подвижность буксируемых артсистем фактически подписывала им смертный приговор. К слову, «ахт-ахты», скорее всего, постигла бы та же судьба.

Среднекалиберные 75-мм противотанковые пушки в этом отношении тоже были не подарок. Так, в период с 3 по 15 февраля 1944 г. дивизиями 3-й ТА было потеряно 13 75-мм противотанковых пушек, уничтоженных противником (артогнем и т. п.), а 15 числились «попавшими в руки врага»[74]. Скорее всего, происходило это ввиду оставления позиций. Правда, тягачи успевали уйти «попавшими в руки врага» за тот же период проходило всего 4 тягача. Командованием 3-й танковой армии в связи с этим рекомендовалось: «Противотанковые пушки на моторизованной тяге следует использовать в первую очередь в глубине обороны». Тем самым снижался риск их потери от огня артиллерии и в результате советских атак. Чтобы дать представление о количественном составе противотанковых средств немецких пехотных дивизий, приведу их численный состав в начале февраля 1944 г. (см. таблицу).

Количественный и качественный состав противотанковых орудий пехотных дивизий по состоянию на 3 февраля 1944 г. (включая находящиеся в краткосрочном ремонте)[75].

По приведенным данным видно, что в среднем немецкая пехотная дивизия в этот период располагала примерно двумя десятками 75-мм противотанковых орудий, в основном 75-мм ПАК-40. Экзотические ПАК-41 с коническими стволами и ПАК-36, переделанные из трофейных советских пушек Ф-22, составляли мизерную часть парка противотанковой артиллерии немецкой 3-й танковой армии. Также в пехотных дивизиях имелись вкрапления 75-мм самоходных орудий (классифицировавшихся как самоходные лафеты) и только-только появившиеся по штату в противотанковых дивизионах штурмовые орудия. Последние, разумеется, были гораздо эффективнее имевшихся доселе противотанковых средств. Буксируемые орудия, во-первых, плотно садились в грунт сошниками после нескольких выстрелов, а во-вторых, были слабее защищены от артиллерийского огня. Легкобронированные самоходки лишь в некоторой степени решили проблему подвижности (у них не было забивавшихся в грунт сошников) и устойчивости к ответному огню атакующих. Штурмовые орудия не только легко держали осколки артиллерийских снарядов, но и держали ответные выстрелы советских танков и САУ. Однако в тот момент перевооруженных на «штуги» противотанковых дивизионов было мало, и их доля в заявках на уничтоженную технику была небольшой.

Если уж зашла речь о штурмовых орудиях, то хотелось бы сказать несколько слов о количественном составе этого типа бронетехники в 3-й танковой армии на 1 февраля 1944 г. для иллюстрации вышеприведенной статистики. Самоходки имелись в составе некоторых дивизий, но основная их масса концентрировалась в бригадах штурмовых орудий. При этом сами бригады придавались пехотным дивизиям на важных направлениях. Так, 177-я бригада на дату приведенного отчета была придана 206-й пехотной дивизии, 190-я и 667-я – 246-й пехотной дивизии, 245-я – 12-й пехотной дивизии.

Как было указано выше, в строю в 3-й танковой армии на 1 февраля 1944 г. находилось 83 штурмовых орудия с 75-мм орудиями, значительно больше, чем «тигров» или «Хорниссе». Тем не менее заявки штурмовых орудий заметно отставали от заявок бронетехники, вооруженной 88-мм пушками. В январе 1944 г. штурмовые орудия отчитались о 21 % уничтоженных танков и САУ, в феврале – о 17 %. Величины вместе с тем немаленькие. Штурмовые орудия по роли в противотанковой обороне немецких войск уверенно превосходили противотанковые пушки. Следует также отметить, что к 1944 г. основным боеприпасом 75-мм пушек стал калиберный бронебойный снаряд. Таковых было 70 % выпущенных в боях с танками выстрелов орудий самоходок. Ранее, вплоть до лета 1943 г., лидировали кумулятивные снаряды – сказывались трудности с развертыванием производства.

В целом же приведенная статистика говорит о том, что на долю бронетехники разных типов приходится в январе 1944 г. 382 единицы, или 75,2 % всех заявок на уничтоженные советские танки и САУ, а в феврале – 289 единиц, или 75,7 %. То есть основным средством борьбы с советскими танками на этом этапе боевых действий для немцев становится не противотанковая артиллерия, а танки и САУ различных типов. Это не только прямо следует из статистики, но и признавалось командованием 3-й танковой армии, в документе по итогам зимних боев прямо сказано: «Лучшие противотанковые средства – 7,5-см и 8,8-см самоходные противотанковые орудия, танки Pz.IV и Pz.VI и штурмовые орудия».

Расчет противотанковой пушки отцепляет свое орудие от тягача RSO. Начало 1944 г. Несмотря на повышение роли бронетехники, противотанковые пушки все еще оставались значимым средством поражения атакующих танков

Роль бронетехники как средства борьбы с себе подобными в ходе войны неуклонно возрастала, и позиционные бои в стиле Первой мировой не стали исключением. Более того, в этом отношении бои под Витебском даже превосходили средние показатели советско-германского фронта в целом. В январе – феврале 1944 г. в среднем по известным случаям на танки и САУ приходилось 60–70 % немецких заявок на уничтоженную советскую бронетехнику.

После череды неудач на богушевском направлении в начале марта 1944 г. была предпринята попытка возобновить наступление вдоль минской автострады. В течение трех месяцев (декабрь, январь, февраль) активных действий на этом участке не велось, если не считать наступления 220-й стрелковой дивизии 31-й армии севернее Бабиновичи, с целью содействия 5-й армии 22–27 февраля 1944 г. По решению командующего 31-й армией генерал-лейтенанта В. А. Глуздовского ее задачи формулировались следующим образом:

«31 армия ударной группировкой на своем левом фланге внезапной атакой прорывает оборонительную полосу противника на фронте Осинострой, Пущаи и ударом в общем направлении вдоль минской автострады с хода, овладев промежуточным оборонительным рубежом, выходит на рубеж: Выдрица, Коробище, Андрианово, Пугачевово, Гатьковщина с дальнейшей задачей овладеть г. Орша»[76].

То есть предполагалось вновь попытаться прорваться на Оршу впритирку к Днепру. Захват подвижной группой Орши был запланирован на 2—3-й день наступления. К операции привлекалось восемь стрелковых дивизий, две танковые бригады, один танковый полк, один самоходный артполк, восемь артполков РГК (в том числе гаубичная бригада большой мощности). Фронт прорыва составлял 6 км, в первом эшелоне должны были наступать четыре стрелковые дивизии. В подвижную группу выделялись две танковые бригады, мотоциклетный полк, самоходный артполк и истребительно-противотанковый артполк. Одним словом, как в старые добрые времена в ноябре 1943 г., только теперь 31-я армия должна была наступать в одиночку. Расчет строился, судя по всему, на ослабление растаскиванием частей и соединений на другие направления когда-то весьма прочной оборонительной группировки немцев в районе автострады. Надо сказать, что, несмотря на наличие времени и стабильный фронт, операция готовилась поспешно, командиры стрелковых дивизий получили задачу только 3 марта. Точнее будет сказать, что в 31-й армии не велось планомерной работы по изучению противника и планированию наступления «на всякий случай». Результаты такого расхолаживания не замедлили сказаться на ходе подготовки операции.

Штурмовое орудие StuGIII на лесной дороге зимой 1943/44 г. В состоявшей практически исключительно из пехотных соединений ГА «Центр» штурмовые орудия составляли основу парка бронетехники

В полосу очередного советского наступления попадала только немецкая 78-я штурмовая пехотная дивизия. Ее 189-я бригада «штурмгешюцев» на тот момент насчитывала в строю 21 самоходку (все с 75-мм длинноствольным орудием)[77], но в самой дивизии на 1 марта 1944 г. оставалось лишь 6 «штугов», а 14 машин находилось в подчинении соседней 25-й танко-гренадерской дивизии[78]. Это давало некоторую фору, по крайней мере, на первый день наступления. Однако помимо «штурмгешюцев» в 78-й дивизии было 17 САУ «Мардер» и 22 75-мм буксируемых тягачами RSO противотанковых пушки в пехотных (штурмовых) полках, а в подчинении XXVII корпуса в целом – 742-й армейский дивизион истребителей танков с 35 САУ «Мардер». Приметой времени стало ручное противотанковое оружие: на 1 марта 78-я дивизия располагала 952 «фаустпатронами» и 18 «офенрорами» (и 96 ракетами к ним)[79]. Нельзя сказать, что это было новейшее приобретение: еще в январе 1944 г. 78-я штурмовая дивизия располагала 805 «большими» и 160 «малыми» «фаустпатронами», а также 17 «офенрорами». В упрек немецкой противотанковой обороне под Оршей образца марта 1944 г. можно поставить разве что отсутствие самых мощных в вермахте 88-мм противотанковых пушек ПАК-43. Также советская разведка на оршанском направлении отмечала несколько противотанковых рвов один за другим. Все это делало плохо подготовленную операцию 31-й армии весьма сомнительным предприятием.

Наступление началось по плану 5 марта 1944 г. после 20-минутного артналета. Короткого артналета для подавления огневой системы немцев оказалось недостаточно. Так, в 192-й стрелковой дивизии правофланговый полк овладел первой траншеей противника, а соседний с ним, поднявшись в атаку, сразу же залег под огнем перед проволокой. Тяжелые КВ 63-го тяжелого танкового полка задачу не выполнили, из 19 танков 14 застряли в воронках и в болоте, не дойдя даже до первой траншеи противника. К исходу дня наступающие части в основном овладели первой траншеей и вели бой за вторую траншею противника. На следующий день, 6 марта, после 30-минутного артналета, наступление возобновилось, но продвижения советские части не добились, и даже были потеснены контратаками противника при поддержке штурмовых орудий. Возобновление наступления 7 марта было встречено огнем артиллерии и реактивных установок, атакующие части продвижения не имели. Также начала проявлять активность немецкая авиация. 8 марта была введена в бой одна дивизия из второго эшелона армии, но и она успеха не имела. Операция была остановлена.

Надо сказать, что остановка наступления была в высшей степени своевременной: как и в декабре 1943 г., на оршанское направление выдвигается 505-й батальон тяжелых танков. На момент передачи XXVII корпусу 8 марта он насчитывал 10 боеготовых «тигров», на 10 марта в строю было 12 линейных «тигров», два командирских и два Pz.III[80]. Подчинены «тигры» были атакованной 78-й штурмовой дивизии. Соответственно продолжение (возобновление) наступления 31-й армии привело бы к большим потерям в людях и технике.

В итоге четырех дней боев удалось продвинуться всего лишь на 500–700 м. Потери 31-й армии убитыми и ранеными составили 7500 человек, было потеряно 34 танка[81]. Надежды на успех частной вылазки одной армией были призрачными. Как отмечалось в истории 25-й танко-гренадерской дивизии: «Советское командование сосредоточило на узком фронте «всего лишь» семь наступающих дивизий. Вопрос заключался в том, на что оно рассчитывало, учитывая, что в ноябре в тех же условиях не смогло добиться прорыва силами 30 дивизий»[82]. Справедливости ради нужно сказать, что и потери советских войск в этой операции были существенно ниже, чем в ноябре 1943 г.

Причины неудач были схожими с наступлениями на других направлениях. Внезапность достигнута не была, армия демаскировала себя выдвижением обозов, колонн войск, движением автомашин. В ходе самой операции контрбатарейная борьба велась слабо, в итоге артиллерия и минометы противника стали главным препятствием для продвижения вперед. Расход боеприпасов 4-й армией в период отражения советского наступления можно назвать «умеренным», но лишь на фоне колоссального расхода в армии Рейнгардта. Абсолютные величины расхода были все равно внушительными. Артиллерия 4-й армии начала вести интенсивный огонь еще 4 марта, выпустив 500 тонн за сутки. Первый день наступления, как ни странно, стал локальным минимумом расхода (280 тонн), зато 6 марта подрос до 700 тонн[83]. Причем большая часть расхода армии пришлась на XVII корпус – 633 тонны[84]. Максимума расход боеприпасов 4-й армией достиг 8 марта – 1000 тонн в сутки.

К сожалению, мартовский выпад 31-й армии на оршанском направлении не стал единственной наступательной операцией Западного фронта весной 1944 г. В эти же дни, начиная со 2 марта, пыталась наступать на богушевском направлении 33-я армия. Задача армии оставалась прежней: выйти на железную дорогу Витебск – Орша с плацдарма на Лучесе. Ширина фронта прорыва армии по плану операции составляла 6 км, соответственно ширина полосы наступления каждой дивизии – 1–2 км. Первоначально прорывали оборону противника 164, 371, 274 и 144-я стрелковые дивизии (3866, 4942, 4982 и 4761 человек к началу операции соответственно), а 3 марта была введена в бой 36-я отдельная стрелковая бригада (3505 человек к началу операции).

Интерес в этом наступлении представляют действия уже понюхавшего пороху 735-го полка на СУ-76 (в строю оставалось 9 самоходок). С его помощью попытались решить проблему сопровождения пехоты огнем. По плану боевое применение СУ-76 должно было выглядеть следующим образом:

«За две минуты до конца артподготовки самоходные пушки полка выходят из-за укрытия и с расстояния 500–600 м от противника открывают огонь прямой наводкой по переднему краю обороны противника, с таким расчетом, что, когда полевая артиллерия перенесет огонь в глубь обороны противника, пехота противника не сможет вести огонь»[85].

В 11.00 началась артиллерийская подготовка, которая продолжалась один час. Во время артподготовки СУ-76, пользуясь ослеплением противника дымом от разрывов, вплотную подошли к боевым порядкам пехоты. Далее по плану самоходки вышли из укрытий и открыли огонь. Пехота продвинулась на 200–300 м и залегла. СУ-76 встали в 100–150 м от пехоты и били по огневым точкам противника. Атака возобновлялась за день три раза. Однако, ввиду того что полевая артиллерия не подавила огонь противотанковых пушек немцев, СУ-76 были вынуждены вести дуэль с ними и отвлекаться от подавления мешающих продвижению пехоты огневых точек. Поэтому какие-то пулеметные гнезда оставались действующими и мешали наступлению. За день полк СУ-76 израсходовал 90 % боекомплекта.

В целом успеха в наступлении 33-я армия не имела, и 5 марта операция была свернута. Потери 33-й армии за три дня боев составили 1146 человек убитыми, 98 пропавшими без вести и 5699 ранеными, а всего 6943 человека[86]. Потери эти можно охарактеризовать как умеренные, особенно на фоне других операций на Западном стратегическом направлении.

Действительно, последней вспышкой активности советских войск на Западном фронте весной 1944 г. стало достаточно крупное наступление, предпринятое в последней декаде марта. Подготовка новой операции 33-й армии началась 11 марта, через несколько дней после очередной неудачи. Череда неудач Западного фронта привела к осознанию того, что «что-то идет не так». Соответственно, в войска были отправлены офицеры для отслеживания происходившего в тактическом звене. Поэтому по мартовскому наступлению осталось довольно много документов, что позволяет на его примере рассмотреть общие причины неуспехов Красной армии на Западном направлении в этот период войны. Они отразились в нескольких днях боев 33-й армии, как в капле воды.

Задача войск 33-й армии в новой операции формулировалась следующим образом:

«Прорвать оборону противника на фронте Зазыбы – Дрыбино, уничтожить его противостоящие части, и, развивая успех в общем направлении на м. Богушевское, овладеть рубежом р. Суходровка на участке Романово, Шапечино.

Последующая задача – овладеть рубежом р. Лучеса на участке Савченки, Шилы и перерезать железную дорогу Витебск – Орша»[87].

По существу, было решено повторить относительный успех февральского расширения вбитого в немецкую оборону клина. Немецкая оборона на северном фланге прорыва тогда оказалась более податливой, чем плотный заслон на пути к трассе Витебск – Орша. Фактически 33-я армия должна была наступать к железной дороге не прямо с востока на запад, а наискосок – с северо-востока на юго-запад. Такой путь до заветной магистрали Орша – Витебск был намного длиннее, но предполагалось, что оборона противника здесь не такая плотная.

Участок прорыва традиционно был выбран узкий, шириной 5,5 км на пересекавшем шоссе Орша – Витебск фронте Зазыбы – Дрыбино. В главную группировку армии, осуществляющую прорыв обороны противника, входили 42-я и 173-я стрелковые дивизии (69-й ск), 215-я и 199-я стрелковые дивизии (36-й ск), усиленные двумя танковыми бригадами (23-я и 213-я), двумя самоходными артполками (1830-й и 1819-й). Во втором эшелоне находились 222-я и 371-я стрелковые дивизии. Стрелковые дивизии первого эшелона в свою очередь строились в два эшелона каждая.

Численность выделенных для операции танковых бригад Западного фронта и их место среди других частей и соединений танковых войск фронта показана в таблице.

Состояние танковых войск Западного фронта на 20.00 20 марта 1944 г[88].

Хорошо видно, что в тот момент это были наиболее боеспособные танковые бригады фронта, если не считать 153-й бригады на ленд-лизовском антиквариате. Также 33-я армия получила два из трех остававшихся в составе Западного фронта самоходных артполка (см. таблицу).

Состояние самоходных артиллерийских полков Западного фронта на 20.00 20 марта 1944 г[89].

Сильнейший 1830-й сап должен был по плану поддерживать 173-ю стрелковую дивизию, но, как указывалось в его отчете по итогам боев, «работать должен на весь корпус, даже не стесняясь в выборе О [гневых]. П [позиций]., которые можно было выбирать в полосе действующих дивизий»[90]. 213-я танковая бригада и 1819-й сап должны была поддерживать 199-ю стрелковую дивизию. Передача наиболее многочисленной танковой бригады и сильного полка СУ-85 дивизии генерал-майора М. П. Кононенко показывает важность задачи именно этого соединения. Задача же эта заключалась в прикрытии фланга ударной группировки армии.

По другую сторону фронта в оборонявшемся на направлении советского наступления VI армейском корпусе по состоянию на 0 часов 00 мин 20 марта 1944 г. в 281-й бригаде штурмовых орудий насчитывалось 13 штурмовых орудий и еще 10 в краткосрочном ремонте, а в подчинении армии в 245-й бригаде штурмовых орудий 17 StuG и 4 StuH в строю и 2 StuG и 1 StuH в краткосрочном ремонте[91]. Нельзя сказать, что эти цифры впечатляют. Однако потенциально на направление советского наступления могли быть рокированы штурмовые орудия с других участков фронта. Также именно в подчинении VI армейского корпуса на тот момент находился 501-й батальон «тигров» (по глидерунгу 3-й танковой армии на 12 марта 1944 г.). На начало марта 1944 г. батальон насчитывал в строю 17 машин, но испытывал острую нехватку запчастей.

В процессе подготовки нового наступления советская сторона попыталась учесть прошлые ошибки, и особое внимание было обращено на организацию взаимодействия пехоты с артиллерией. С этой целью 13 марта командующим армией В. Н. Гордовым с командирами корпусов и дивизий был проведен проигрыш предстоящей операции на картах. Буквально в этот же день произошла смена командующего 33-й армией. Генерал Гордов был отозван в Москву, а в командование 33-й армией вступил генерал И. Е. Петров. Впоследствии В. Н. Гордов командовал 3-й гв. армией 1-го Украинского фронта.

Как вспоминал начальник оперативного отдела 33-й армии И. А. Толконюк, новый командующий был полной противоположностью Гордову. В мемуарах Толконюк характеризовал генерала Петрова так:

Заряжание 150-мм «Небельверфера». Январь-февраль 1944 г.

«Это был во всех отношениях положительный человек и командующий: разумно требовательный, эрудированный и талантливый, высокой культуры генерал, знающий тонкости оперативно-штабной службы, ценящий штабы, вежливый в обращении с подчиненными, щадящий самолюбие людей…»[92].

Однако нельзя сказать, что 33-й армии достался просто успешный командир с другого фронта. Все было ровно наоборот. Для нового командующего 33-я армия являлась шансом реабилитироваться. В феврале 1944 г. И. Е. Петров за неудачное проведение двух наступательных операций на Керченском полуострове, окончившихся большими потерями десантов в Керченском порту и на мысе Тархан, был снят с должности командующего Отдельной Приморской армией. Более того, И. Е. Петрова понизили в звании на одну ступень до генерал-полковника. Вместе с тем, имея опыт командования фронтом, Петров имел квалификацию заведомо выше, нежели рядовой командарм.

Новая «метла» не спешила все «мести» на новый манер. По существу, подготовка наступления велась в рамках организованных еще В. Н. Гордовым мероприятий. После проигрыша на картах будущей операции 13 марта на следующий день вопросы взаимодействия отрабатывались в штабах корпусов и дивизий с командирами полков и средств усиления путем проигрыша боевой задачи на картах или на рельефных планах. 15 марта с той же целью командиры корпусов с командирами дивизий, полков, приданных и поддерживающих средств провели рекогносцировку района предстоящих действий.

Вместе с тем в ходе деятельной подготовки к наступлению не были приняты соответствующие меры сохранения операции в тайне, в том числе от рядового состава частей и соединений. Как позднее показал на допросе взятый в плен оберлейтенант Пауль Шпис, «15 марта 1944 года в 18.00 на участке 2/53 пп в районе вост. Дрыбино перешел на нашу сторону красноармеец, фамилию которого сейчас не помню, перебежчик показал, что в ближайшие дни на этом участке русские предпримут наступление»[93].

По советским данным, незадолго до начала наступления к немцам перебежал красноармеец из 36-й стрелковой бригады. Об этом факте было известно командованию 33-й армии, однако И. Е. Петров не принял решение отложить операцию. Также П. Шпис показал, что с советской стороны отмечалось большое количество ведущих пристрелку артиллерийских батарей. Действительно, пристрелку начали сразу 54 батареи, что не могло не привлечь внимание противника. Кроме того, внимание немцев привлекло движение ночью автомашин в советском тылу с зажженными фарами.

Как велась подготовка операции, можно проследить на примере нескольких дивизий 33-й армии, назначенных в ударную группировку армии. Так, 199-я стрелковая дивизия 36-го стрелкового корпуса была выведена во второй эшелон 6 марта, имея в своем составе 2910 человек. 11 и 12 марта соединение было пополнено до 3870 человек. К 17 марта стрелковые роты имели в своем составе по 30–35 человек. К 19 марта дивизия пополнена до 4290 человек с наличным составом в ротах 40–50 человек. Темпы поступления пополнения впечатляют. Однако прибывшее пополнение в большинстве своем – это бойцы, ранее участвовавшие в боях и вернувшиеся в строй из госпиталей после ранения. То есть некоторый объем тактических навыков у них имелся изначально.

Учеба в частях 199-й стрелковой дивизии началась 13 марта, т. е. на следующий день после приема пополнения, основной упор в учебе был на тактику, по которой отрабатывалась тема «Наступление стрелковых подразделений на обороняющегося противника». Учеба в течение 5–6 дней с большим объемом поставленных тем, при наличии ряда недостатков (совещания в землянке вместо практического показа на местности), не могла дать достаточной подготовки и усвояемости и в основном свелась к некоторому сколачиванию подразделений и приобретению тактических навыков бойцами и командирами. Большим пробелом в учебе, а затем и в боевых действиях явилось отсутствие командного состава взводов и рот. Прибывшие 15 марта офицеры включились в учебу 16 марта, а уже 18 марта части закончили учебу. 19 марта в 16.00–18.00 части дивизии начали выход в исходное положение, заняв боевые порядки к утру 20 марта. Прибывшая 17 марта вторая партия пополнения (500 человек) учебой охвачена не была.

Подразделения 215-й стрелковой дивизии занимались боевой подготовкой в течение 7 дней, с 12 по 18 марта. Дивизия отрабатывала: отделение в наступлении – в течение двух дней, взвод в наступлении – два дня, взвод в обороне – один день, рота и батальон в наступлении – по одному дню. Серьезным недостатком было отвлечение большого количества людей от занятий на хозработы.

Специально оборудованных участков местности для тренировки подразделений в дивизиях не было. Подразделения 42-й стрелковой дивизии обучались только быстрому подъему и прямолинейному движению в рост со стрельбой на ходу. Быстрому преодолению зоны артиллерийского огня противника, сочетанию своего движения с огнем своих средств и артиллерии не обучались. Ценность тактических занятий была значительно снижена тем, что было много условностей и рассказа, а не показа. Имели место случаи (2-й батальон 44-го сп 42-й сд 14 марта) вместо подготовки взвода в наступлении и атаке проведения строевой подготовки.

Достаточно серьезной проблемой в оснащении дивизий ударной группировки 33-й армии было отсутствие достаточного количества магазинов к стрелковому оружию. Соединения пошли в бой, имея по одному-два магазина на один автомат ППШ, по два-три магазина на ручной пулемет и по две-четыре ленты на станковый пулемет. Причем это было общей проблемой для всех дивизий. В отношении частей 199-й стрелковой дивизии направленный в нее для проверки офицер штаба фронта указывал: «…на ППШ имелся 1 магазин, 2 магазина имели автоматы за редким исключением»[94]. То есть по израсходовании патронов автомата боец должен был не сменить магазин или второй, а останавливаться и тратить время на заряжание магазина. Однако эти трудности бледнели на фоне необходимости набивать диски ДП или ленты «максимов» в разгар боя. Возможно, это объясняется тем, что оружие частью собиралось на поле боя у убитых. Соответственно, забирали само оружие, но не всегда запасные магазины к нему.

За день до начала наступления, 20 марта, с 15.00 до 21.00 артиллерия дивизий и РГК вела методический огонь. Это входило в план наступления, целью артиллерии было разрушение оборонительных сооружений противника и уничтожение его огневых средств на переднем крае и в глубине обороны. Однако по факту это мероприятие лишний раз предупредило немцев о готовящейся атаке их позиций.

В ночь на 20 марта войска 33-й армии заняли исходное положение для наступления. Однако даже предварительные мероприятия не везде прошли гладко. В 173-й стрелковой дивизии еще в 17.30 20 марта штабом соединения было сообщено полкам время атаки и указано: «На каждого бойца получить и выдать по 300 граммов водки, которую выдать к ужину и к завтраку. Завтрак начать в 2.30 21.3 и закончить не позже 5.00. В 5.00 все должны быть на местах в готовности к атаке. Немедленно получить и выдать маскхалаты».

Однако ни одно из этих мероприятий штабом и заместителем командира 1311-го полка выполнено не было. Маскхалаты на обменном пункте получить не успели, люди своевременно накормлены не были. 2-й батальон полка закончил завтрак всего за 10 минут до конца огневого налета, и по этой причине роты из траншей вышли неодновременно и до переноса огня в глубину не сумели подойти на дистанцию броска в атаку. Это промедление было уже серьезным просчетом, грозившим срывом всей операции.

На направлении советского наступления оборонялись части 14-й и 299-й пехотных дивизий VI армейского корпуса генерала Йордана. На 17 марта 1944 г. 14-я пехотная дивизия занимала фронт 22 км при численности строевого состава 2497 человек, 299-я пехотная дивизия – фронт 12,8 км при строевой численности 1611 человек. Подчеркну, что это именно строевая численность, а не общая численность соединения. Помимо вышеупомянутых штурмовых орудий и «тигров» корпус по состоянию на 12 марта был усилен двумя дивизионами 10-см пушек, дивизионом 150-мм тяжелых полевых гаубиц, дивизионом «хуммелей» и дивизионом 210-мм мортир. Все это делало его достаточно сильным противником.

Нелишним будет несколько слов сказать о системе обороны немцев на направлении советского наступления в низовых звеньях, поскольку она может считаться типичной для германской армии в этот период и на данном ТВД. I батальон 53-го пехотного полка 14-й дивизии оборонялся в районе деревни Дрыбино. Первая рота батальона оборонялась в районе севернее Дрыбино на фронте в 1 км. Резерв батальона составлял взвод, по одному сборному отделению от каждой роты. Располагался резерв у командного пункта батальона на южной окраине Дрыбино, в 1 км от переднего края. Здесь же была огневая группа в составе шести 81-мм минометов, шести реактивных минометов, а также приданные батальону штурмовые орудия. Взводный район обороны составлял по фронту 250–300 м, в глубину до 200 м. В резерве командира роты – сборное отделение, размещавшееся вблизи командного пункта. Отделение занимало по фронту 50 м. Ввиду общего сокращения численности значительная часть личного состава пехотных подразделений немцев обслуживала пулеметы, и только треть была собственно стрелками.

155-мм французская гаубица обр. 1917 г., принятая на вооружение вермахтом под названием s.F.H. 414 (f). Выстрелы этих орудий составляли значительную долю в расходе боеприпасов 3-й танковой армии

Стремясь снизить потери от артподготовки, немцы эшелонировали оборону в глубину. В первой траншее находились наблюдатели и несколько расчетов ручных пулеметов, которые, по существу, обозначали передний край. Во второй траншее располагалась одна рота, группами по отделениям, в третьей траншее – остальные две роты, готовые к нанесению контрударов совместно с находящейся здесь же бронетехникой.

С началом артподготовки все оружие убиралось в специальные ниши. Солдаты скрывались в блиндажах и других укрытиях. Вне их оставалось только по нескольку наблюдателей на каждую роту. При переносе огня в глубину стрелки и расчеты коллективного оружия выскакивали из укрытий, пулеметы устанавливались на площадке и встречали наступающих сосредоточенным огнем. Особенно действенным был огонь с неатакованных участков.

В одной из советских разработок по итогам боев указывалось: «В ряде боев имело место весьма слабое сопротивление пехоты противника и даже его полное отсутствие при атаке нами первой траншеи. Солдаты противника еще в период артподготовки убегали во вторую траншею, откуда и организовывали сопротивление, используя заминку нашей пехоты в первой траншее»[95].

Здесь следует уточнить, что отходить в тыл было возможно, разумеется, только в ходе каких-то пауз в артобстреле или сразу же после завершения артподготовки. В документе, подготовленном в штабе немецкой 3-й танковой армии по итогам зимних боев, относительно поведения под огнем говорилось следующее:

«В ходе сильного артобстрела, предшествующего большому наступлению противника, наименьшие потери несут подразделения, солдаты которых остаются в укрытиях и не двигаются, если оказались вне укрытия. Отход, как правило, означает верную смерть. Потери вооружения также остаются в приемлемых границах, если оружие берется с собой в укрытие. Когда противник атакует, огонь можно открывать только внезапно и с минимальной дистанции. Массирования людей и вооружения в первой линии траншей следует избегать. Тяжелые пулеметы следует размещать в глубине обороны»[96].

Относительно расположения пулеметов немцы руководствовались ранее разработанным наставлением. Так, согласно захваченному советскими войсками наставлению об офицере-пулеметчике, «основным принципом использования пулеметов является расположение одной трети их в первой линии и двух третей в глубине, а также только групповое расположение»[97].

Ориентация на оставления первой траншеи порождала ряд специфических приемов. Так, занятая боевым охранением траншея иногда минировалась. Занимающие ее солдаты знали расположение мин и учитывали их при своих перемещениях. Спрыгивавшие же в траншею атакующие – подрывались. Отход из первой траншеи не всегда проходил организованно. Если в частях и подразделениях при атаке советских войск возникало замешательство и паника, то офицеры в ряде случаев не пытались немедленно восстановить порядок, а собирали сохранившие порядок группы и отходили на следующий оборонительный рубеж. Уже на нем принимались отходящие с поля боя разрозненные группы.

Задачей обороны пехоты также являлось отражение атак советских передовых батальонов (разведотрядов) перед наступлением главных сил. Немцы стремились противодействовать действиям передовых батальонов преимущественно огнем автоматического оружия и минометов, не раскрывая преждевременно группировки своей артиллерии, являющейся становым хребтом обороны.

Итак, в 6.00 21 марта 1944 г. загрохотала советская артиллерия, возвещая о начале очередного наступления. После 25-минутной артподготовки войска левого крыла 33-й армии силами 42, 173, 215 и 199-й стрелковых дивизий атаковали позиции противника на фронте Зазыбы, (иск.) Мал. Бобовики. В нескольких километрах впереди лежала р. Суходровка, р. Лучеса и заветная железнодорожная магистраль Орша – Витебск. Удар пришелся по смежным флангам 299-й и 14-й дивизий немецкой 3-й танковой армии. Наступающие советские части, преодолевая сопротивление противника, прорвали передний край его обороны, овладели опорными пунктами Зазыбы, Спичино, Жары, Косачи, сев. частью Языково, рощей зап. Дрыбино и продвинулись от 1,5 до 2 км. К концу дня наступающие пересекли шоссе, 42-я стрелковая дивизия завязала бой за деревни Шарки и Кузьменцы западнее шоссе.

Некоторые детали операции можно проследить по действиям отдельных дивизий. Пехота 42-й стрелковой дивизии в атаку после артиллерийской подготовки пошла хорошо. Ответный ружейно-пулеметный огонь противника в тот момент почти отсутствовал. К 7.30 части дивизии заняли Зазыбино, Спичино. Когда советские части попытались развить наступление из этих населенных пунктов, противник открыл сильный артминометный огонь. По плану боя в этот период танки (10 Т-34 и 4 СУ-152) должны были догнать пехоту и действовать вместе с ней. Однако танки к этому времени не вышли. Огонь противника и отсутствие танков замедлили продвижение пехоты. Танки появились только в 11.00, когда пехота была у восточной окраины Шарков и Жары и только в составе 4 машин. В итоге танки существенной помощи пехоте не оказали.

По версии танкистов, события развивались следующим образом. Танки 23-й гв. танковой бригады в 7.00 21 марта 1944 года вышли в атаку, но, ввиду наличия противотанковых мин на подступах к деревне Зазыбы, в которых саперы своевременно не проделали проходы, танки вынуждены были поддерживать огнем с места действия пехоты по занятию Зазыбы. После того как пехота овладела деревней и были проделаны проходы в минных полях, танки достигли восточной окраины Зазыбы.

Противник открыл сильный огонь артиллерии прямой наводки, танков и самоходных орудий (опознанных советской стороной как «фердинанды»), в результате чего 4 Т-34 были подбиты. Несмотря на сильный огонь противника, танки ворвались в Шарки, пехота за танками не пошла и их действия не поддержала, поэтому танки вынуждены были отойти на восточную окраину деревни Шарки.

Пехота, ввиду сильного артминометного огня, отошла в первую траншею западнее Зазыбы. В течение первого дня наступления 23-я гв. танковая бригада понесла потери в количестве 10 танков Т-34[98].

Немецкая пехота готовится к контратаке под прикрытием «Тигра»

По версии пехотинцев, к 17.00 по занятии пехотой Шарки, Жары появилось пять единиц немецкой бронетехники (опознанных советской стороной как три «тигра» и два «фердинанда»), которые вытеснили пехоту из этих населенных пунктов. Огонь 45-мм и 76-мм полковых пушек и артиллерии с закрытых позиций оказался недействительным. Танки противника выходили из лощины и уходили в нее задним ходом, не подставляя своих бортов. Пушки истребительно-противотанковых полков не были переправлены до 17.30 из-за неподготовленности переправы через ручей. Переправа была разбита прошедшими через нее ранее танками.

В 173-й стрелковой дивизии опоздавший с началом атаки 2-й батальон 1311-го полка первого эшелона встретил ожившие огневые точки противника, которые открыли огонь и заставили пехотинцев залечь в 100–150 м перед проволокой. В это время 1-й батальон ворвался в траншею. Противник, не оказывая сопротивления, из траншей бежал, прикрывая свой отход минометным огнем. Однако командирам стоило много трудов, чтобы поднять пехоту, которая залегла. Кроме того, было потеряно время на приведение в порядок пехоты в первой немецкой траншее. Только в 8.00 пехота поднялась и под артминометным и пулеметным огнем начала продвижение ко второй траншее, но овладеть ею уже не смогла. В 11.00 был введен 1313-й сп (второй эшелон), но противник уже успел оправиться и не допустил выхода нашей пехоты на северный берег р. Суходровка. Тем самым был сохранен рубеж водной преграды, на котором можно было закрепиться и задержать советское наступление.

Выдвижение СУ-152 183 °CАП задержалось ввиду проблем с разминированием. Как позднее отмечалось в отчете полка: «Самоходный полк был введен на таком участке местности, где движение за пехотой невозможно, за исключением шоссейной дороги Витебск – Орша, которая к тому же плохо разминирована»[99].

Не все мины были сняты, и, когда самоходки попробовали двигаться по уложенному для них перед мостом настилу, одна из них подорвалась. Учитывая, что полк и так начал операцию в неполном составе (11 машин), рисковать дальнейшими подрывами было неразумно. В итоге только к 17.00 21 марта полк тяжелых артсамоходов достиг боевых порядков пехоты.

Батальоны первой линии 199-й стрелковой дивизии после 20-минутной мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление в 6.20 утра. Поддерживающие пехоту танки 213-й танковой бригады (командир бригады – полковник Добиденко) задержались в исходном положении. Танковая рота в составе 10 Т-34 и 4 Т-70, поддерживающая 617-й сп, опоздала с выходом в атаку; танковая рота, поддерживающая 584-й сп, начала первоначально своевременное движение, но, подойдя к своим минным полям, задержалась. Пять танков подорвались на своих минах (несмотря на наличие проходов в минных полях).

К 18.00 части дивизии вышли на южную окраину деревни Дрыбино, но дальнейшего продвижения не имели и залегли под воздействием 5 артиллерийских батарей и 9 станковых и ручных пулеметов. Всего за первый день боя части, продвинувшись на 1–1,5 км, потеряли убитыми 130, ранеными 424 человека. 213-я танковая бригада уже в первый день наступления потеряла танков, подорванных на минах, 6, застрявших в болотах – 4, подбитых артиллерией – 9, сожженных – 9, отправленных на СПАМ – 4. Итого 32 машины. Поддерживавший дивизию 1819-й самоходный артполк потерял в первый день наступления сожженными 4 СУ-85, подорвалась на минах одна СУ-85.

Немецкая сторона оценивала первый день боев как успех в обороне. Как отмечалось в донесении 3-й танковой армии по итогам мартовских боев: «Главный удар обе дивизии в первый день перехватили своими силами, задействовав последние резервы в многочисленных контрударах»[100].

По стечению обстоятельств у нас есть возможность сравнить потери сторон по дням. Это довольно редкая удача, обычно и в Красной армии, и в вермахте донесения о потерях подавались с шагом в 10 дней. Потери 33-й армии за 21 марта составили 162 человека убитыми и 1108 ранеными[101]. Противостоявший армии И. Е. Петрова VI армейский корпус 3-й танковой армии вместе с частями усиления потерял 21 марта 61 человека убитыми, 182 – ранеными и 26 – пропавшими без вести[102].

Наступление возобновилось в 13.20 22 марта после 20-минутной артподготовки. Успех сопутствовал только 215-й стрелковой дивизии, части которой выбили противника из южной окраины деревни Языково. Остальные соединения главной группировки вели бой на прежних рубежах и успеха в продвижении не имели. Для 42-й стрелковой дивизии основным препятствием были «танки» (точнее, САУ) противника.

В 173-й стрелковой дивизии в ночь с 21 на 22 марта подразделения 1311-го и 1313-го полков готовились к возобновлению наступления с задачей выйти на северный берег р. Суходровка, форсировать реку и овладеть Старица. Третий эшелон в лице 1315-го полка был подтянут в траншеи севернее Синяки.

22 марта части дивизии дважды пытались атаковать противника на северо-восточных скатах выс. 155, 5, Подгорно, но обе попытки были безрезультатны. Пятиминутные налеты артиллерии по передовым точкам противника производились настолько неодновременно и неточно, что пехота не замечала, когда начался и когда окончился налет. Поднявшись в атаку, пехотинцы немедленно прижимались к земле пулеметным и минометным огнем, неся при этом большие потери. За 22 марта пехота соединения не могла продвинуться и оставалась на занимаемом рубеже.

Пехота 199-й стрелковой дивизии в 13.15 после 3-минутного артналета перешла в наступление и продвинулась на 100–200 м, под огнем противника залегла и дальнейшего продвижения не имела. Танковая бригада, имеющая задачу поддержать пехоту, из-за отсутствия переправ на ручье 0,5 км юго-западнее Дрыбино, задачу выполнить не смогла. В 15.00, после 5-минутного, слабого артналета, была произведена повторная атака, которая успеха также не имела. В течение второй половины дня командный состав дивизии и полков, опасаясь контратак противника, находился в состоянии крайнего напряжения. Приданный дивизии 1819-й САП в ночь на 22 марта, согласно приказу командира 199-й дивизии, занял оборону на южной окраине Дрыбино с задачей отражать возможные контратаки противника. Матчасть была вкопана.

Потери 33-й армии за 22 марта составили 340 человек убитыми и 1503 ранеными[103]. В свою очередь VI армейский корпус 3-й танковой армии вместе с частями усиления потерял 22 марта 86 человек убитыми, 427 ранеными и 6 пропавшими без вести[104].

На следующий день, 23 марта, наступление возобновилось в 12.30 после 30-минутной артподготовки. К исходу дня 220-я стрелковая дивизия, введенная в бой одним полком из-за правого фланга 173-й стрелковой дивизии, овладела высотой 155,5, Кузьменцы, вышла на северный берег р. Суходровка и вела бой за переправы севернее деревни Старица. 173-я стрелковая дивизия выбила противника из Подгорно и вышла на северный берег р. Суходровка, очищая его от оставшихся групп противника. Это было частным, но ощутимым успехом, однако реку еще предстояло форсировать с боем.

В 199-й стрелковой дивизии ночь с 22 на 23 марта прошла в подготовке к отражению контратак. В Дрыбино было послано семь офицеров штаба дивизии для проверки готовности этого пункта в противотанковом отношении. Для большей надежности командиром дивизии было приказано НП всех командиров полков перенести в Дрыбино. 23 марта с утра части дивизии готовились к продолжению наступления, имея приказ быть готовыми к 12.00. К 14.00 части овладели высотой 171,1 и вели бой за Поднивье. Это была деревня на шоссе, от ее захвата зависела устойчивость обороны фланга вклинившейся в расположение противника группировки. В 42-й стрелковой дивизии на острие удара проблемой оставалась переправа противотанковых орудий. Вследствие этого занятие частями дивизии деревень Шарки и Жары 23 марта было неустойчивым. Под артминометным огнем пехота быстро потеряла правильные боевые порядки и залегла, а могла бы рывком проскочить неглубокую зону огня. Этому она в подготовительный период обучена не была. Поднять же пехоту после того, как она залегла, было очень трудно.

Использование как тарана тяжелых самоходок не состоялось. 1830-й ТСАП в 8.00 23 марта во взаимодействии с 222-й стрелковой дивизией начал атаку в центре ударной группировки 33-й армии, на Кузьменцы. Ввиду того что местность в полосе действия была труднопроходимой, самоходные установки поддерживали действия пехоты огнем с места и выходом на открытые огневые позиции. Может показаться, что ссылки на местность – это отговорки. Однако в немецком отчете по итогам этих же боев указывалось: «Местность была особенно неблагоприятна для действий «тигров». То есть для тяжелых машин местность действительно была не подарок.

Потери 33-й армии за 23 марта составили 296 человек убитыми и 1044 ранеными[105]. Потери VI армейского корпуса за 23 марта составили 63 человека убитыми, 203 ранеными и 51 пропавшими без вести[106]. Обращают на себя внимание довольно высокие потери немцев пропавшими без вести. Из них 49 человек пришлись на одну 14-ю дивизию.

Надо сказать, что к тому моменту в VI корпус немцами были стянуты сразу три бригады штурмовых орудий. 189-я и 281-я бригады (25 и 2 боеготовых «штуга» на 00.00 24 марта соответственно) были приданы 14-й дивизии, а 245-я бригада (15 StuG и 1 StuH боеготовыми) – 299-й пехотной дивизии.

В течение ночи и утром 24 марта войска главной ударной группировки 33-й армии вели упорные бои с контратакующими группами противника. Опасения предыдущего дня полностью подтвердились. Из района в 1 км южнее Шеметово противник ротой пехоты с самоходными орудиями контратаковал подразделения 42-й стрелковой дивизии в деревне Шарки и оттеснил их на восточную окраину населенного пункта.

В то же время батальон пехоты противника с танками (по советской оценке) и самоходными орудиями неоднократно атаковал подразделения 222-й стрелковой дивизии в деревне Кузьменцы и после упорного боя овладел этим пунктом. В 4.30 утра противник батальоном пехоты контратаковал части 199-й стрелковой дивизии в Ефременках и несколько потеснил их. Остальные части главной группировки армии вели бои на прежних рубежах.

280-мм французская мортира на огневой позиции. По кепи и курткам артиллеристов хорошо видно, что это вторая половина войны, когда осадные орудия стали опорой обороны

Потери 33-й армии за 24 марта составили 241 человека убитыми и 930 ранеными. Потери VI армейского корпуса за 24 марта составили 26 человек убитыми, 112 ранеными и 18 пропавшими без вести[107].

25 марта 33-я армия фактически перешла к обороне, укрепляя занимаемые позиции и отражая контратаки противника в районе Поднивье. Атаки именно в этой точке легко объяснимы – для них легко можно было накапливать силы по шоссе из Орши на Витебск. Однако в целом интенсивность боев 25 марта снизилась. В немалой степени это объяснялось выбиванием танков ударной группировки 33-й армии. Дольше всех продержалась 213-я танковая бригада, но с 24 марта танковые бригады не упоминаются в отчетных документах 33-й армии.

К такой ситуации привело сочетание факторов. В отчете штаба 213-й танковой бригады отмечалось:

«Система обороны пр-ка на такой местности характеризуется тем, что имеющиеся небольшие проходы и дефиле между труднопроходимыми для танков участками или густо заминированы, или пристреляны орудиями прямой наводкой или самоходными пушками «Фердинанд». Последние в период боевых действий выдвигались из засад и, сделав 2–4 выстрела по нашим наступающим танкам прямой наводкой, снова уходили в укрытия. Такая тактика сделала эти орудия трудноуязвимыми»[108].

Скорее всего, в данном случае в качестве «фердинандов» выступают штурмовые орудия или «тигры» 501-го батальона. В итоге в боевых порядках наступающих войск остались только полки самоходок.

Потери 33-й армии за 25 марта составили 113 человек убитыми и 329 человек ранеными. Потери VI армейского корпуса за 25 марта составили 40 человек убитыми, 143 ранеными и 27 пропавшими без вести[109]. Как мы видим, переход немцев к контратакам, пусть даже при мощной поддержке артиллерии и штурмовых орудий, сразу изменил соотношение потерь.

26 марта соединения 33-й армии укрепляли занимаемые позиции, наступление было, по существу, свернуто. В ночь на 26 марта противник из района Кузьменцы батальоном пехоты с 16 самоходными орудиями трижды атаковал подразделения 222-й стрелковой дивизии в районе выс. 155, 5 и потеснил их на северные и восточные скаты высоты.

Потери 33-й армии за 26 марта составили 76 человек убитыми и 278 ранеными. Потери VI армейского корпуса за этот день составили 17 человек убитыми, 278 ранеными и двое пропавшими без вести[110].

День 27 марта прошел для соединений советской ударной группировки в обороне занятых рубежей. Части 33-й армии вели разведку и перестрелку с противником. Потери 33-й армии за 27 марта составили 104 человека убитыми и 376 ранеными. Потери VI армейского корпуса за этот день составили два человека убитыми, 10 ранеными и один пропавший без вести[111]. Судя по всему, разница в потерях объясняется тем, что потери советской стороне наносились артиллерией с закрытых позиций, собственно активность пехоты сторон была низкой.

Могло показаться, что операция сошла на нет. Однако в этот момент было принято решение произвести перегруппировку и возобновить наступление. Из-за правого фланга главной группировки армии для развития прорыва был введен в бой 62-й стрелковый корпус. Ему была поставлена задача двумя стрелковыми дивизиями (352-й и 63-й) нанести удар на фронте 3,5 км из района Замошенцы, Зазыбы, Шарки в направлении Шеметово, Лускинополь, Пьяный мох. То есть было решено несколько сменить направление удара и с западного фаса вбитого в немецкую оборону клина ударить по кратчайшему расстоянию к железной дороге.

Средства усиления для нового наступления были сосредоточены главным образом в полосе 62-го стрелкового корпуса. Фланг корпуса обеспечивался 36-й стрелковой бригадой. Левее должны были продолжить атаки 222-я стрелковая дивизия 69-го стрелкового корпуса и две дивизии 36-го стрелкового корпуса (199-я и 371-я). К утру 28 марта части трех стрелковых корпусов заняли исходное положение для наступления.

В 10.45 28 марта, после 30-минутной артиллерийской подготовки, войска армии возобновили наступление. Несмотря на неоднократные повторные атаки, успех достигнут не был. Противник оказывал упорное сопротивление и обстреливал боевые порядки 33-й армии огнем артиллерии и минометов. Смена направления здесь ничего не дала, так как стянутые немцами артиллерийские батареи на ограниченном пространстве позиционного сражения без особых затруднений маневрировали огнем.

Один из противотанковых рвов на оршанском направлении (летний снимок). Обратите внимание на перекрывание жердями – ров маскировался ветками, становясь своеобразной «волчьей ямой» для танков

Танки непосредственной поддержки 33-й армии к тому моменту уже были выбиты, и для поддержки очередного наступления остались только самоходки. Их бросили в бой в тщетной надежде переломить ситуацию в свою пользу.

1819-й САП в составе 12 СУ-85 во взаимодействии с полком 352-й стрелковой дивизии в 7.40 вышел в атаку боевым порядком линия, следуя непосредственно за боевыми порядками пехоты. К 15.00 самоходные установки достигли рощи на берегу Лучесы, северо-западнее деревни Голубые. До заветной железной дороги оставались считаные километры. Однако противник открыл сильный артогонь по боевым порядкам пехоты и самоходным установкам. В результате боя сгорела одна СУ-85, еще четыре было подбито.

1830-й ТСАП во взаимодействии с полком 63-й стрелковой дивизии получил задачу огнем с места, двигаясь за боевыми порядками пехоты, уничтожать танки и самоходные орудия противника. После артподготовки полк, следуя за боевыми порядками пехоты, вышел в атаку. Самоходки были встречены сильным огнем противотанковых средств противника. Огнем самоходных орудий (опознанных советской стороной как «фердинанды») были подбиты две СУ-152, еще одна СУ-152 сгорела. Атака была сорвана.

В итоге возобновление наступления обернулось для советской стороны достаточно тяжелыми потерями, 33-я армия потеряла за 28 марта 537 человек убитыми и 1463 ранеными[112]. Потери VI армейского корпуса за 28 марта составили 45 человек убитыми, 127 ранеными и 6 пропавшими без вести[113]. Соотношение потерь, как мы видим, гораздо худшее, чем в начале операции. Это, строго говоря, неудивительно: немецкая оборона усилилась за счет прибытия как артиллерии, так и бронетехники, стянутой к участку прорыва.

Продолжения изнурительного позиционного сражения не последовало. Неудача с вводом в бой свежих сил заставила советское командование отказаться от продолжения попыток прорвать немецкую оборону. 29 марта войска обороняли прежние рубежи. В течение ночи на 29 марта действовали отдельные отряды, которые успеха не имели. Потери 33-й армии за день составили 50 человек убитыми и 172 ранеными, потери VI армейского корпуса – 6 человек убитыми, 44 ранеными и трое пропавшие без вести. Ночные вылазки поставили точку в наступлении 33-й армии с новым командующим. С 29 марта армия переходит к обороне.

По итогам операции опрашивались тактические командиры 33-й армии, и они пролили свет на недостатки, мешавшие достижению успеха, дали ценный взгляд на ситуацию снизу. Как одна из главных проблем отмечалось плохое взаимодействие с артиллерией.

«Вся беда у нас в том, – говорил командир батальона 1233-го сп 371-й сд капитан Аполлонов, – что у нас в бою много времени уходит на вызов артиллерийского огня, в связи с чем получается слишком большой разрыв во времени между необходимостью немедленного подавления обнаруженной ОТ противника и действительным открытием огня нашей артиллерией»[114].

Командир стрелкового батальона 492-го сп 199-й стрелковой дивизии подполковник Гудов так охарактеризовал организацию взаимодействия в бою своего батальона за Дрыбино:

«В первые минуты боя взаимодействие и связь с артиллерией были потеряны. Выручил батальон самоходного артполка, с командиром которого удалось договориться уже во время боя. При поддержке самоходных орудий мой батальон ворвался на кладбище, но здесь был накрыт огнем своей артиллерии. Таким образом, в бою за Дрыбино наша артиллерия не помогала, а мешала мне, своих же артиллерийских средств у меня не было, даже минометная рота перед операцией была из батальона изъята, и до конца операции у меня ее не было»[115].

На ту же проблему отсутствия на уровне батальона возможности своевременного вызова артиллерии вкупе с изъятием даже минометов указывали и другие командиры 33-й армии.

Результаты наступления 33-й армии с новым командармом оказались все такими же разочаровывающими, как и предыдущие. Продвижение составило всего 2,5–3 км, поставленные задачи не были выполнены, было освобождено 10 населенных пунктов. Потери 33-й армии за период боев с 21 по 29 марта составили 1928 человек убитыми, 7203 ранеными, а всего 9131 человека[116].

Потери танковых частей и соединений 33-й армии составили[117]:

12 Т-34, 3 Т-60—70, 3 СУ-152, 5 СУ-85 – сгоревшими;

13 Т-34, 4 Т-60—70, 3 СУ-152, 5 СУ-85, 2 СУ-76 – подбитыми;

4 Т-34, 1 СУ-152 и 2 СУ-85 – подорвавшимися на минах.

Некоторый разнобой в данных о потерях, в частности меньшее число в числе потерянных на минах, скорее всего, связан с переходом в другую категорию. Подорвавшиеся на минах танки были добиты артиллерийским огнем противника и перекочевали в графы «сгоревшие» или в лучшем случае «подбитые».

Одновременно с 33-й армией на богушевском направлении перешла в наступление 5-я армия. Однако ее соединения были заметно слабее, чем у соседа. 157-я стрелковая дивизия имела в строю 3702 человека, 97-я стрелковая дивизия – 3893 человека. Продвинувшись в первый день на 1,5–2 км, они быстро исчерпали наступательный потенциал.

В свою очередь, по данным ее оперативного отдела, потери немецкой 3-й танковой армии в ходе отражения наступления 33-й и 5-й армий с 21 по 30 марта составили 474 человека убитыми, 1461 ранеными и 297 пропавшими без вести[118]. Всего 2232 человека.

Общие результаты последней операции на Западном стратегическом направлении были угнетающими. Даже локального успеха, подобного ликвидации плацдарма Новики в феврале, добиться не удалось. Как позднее говорил К. Симонову бывший начальник штаба Западного фронта А. П. Покровский, «а было всего мало как раз в этой последней операции, после которой его сняли. Мало было танков. Мало было снарядов. Мало было людей. Нечем было выполнять задачи».

В данном случае с ним сложно не согласиться. Состояние танковых войск Западного фронта к 20 марта 1944 г. оставляло желать лучшего. В итоге танковые бригады уже в первые дни наступления, понеся потери, по существу, выбыли из борьбы. Численность стрелковых соединений также была не на высоте.

Расчет готовит к выстрелу 280-мм мортиру 601 (f). Полоса ГА «Центр», начало 1944 г.

Так же как и предыдущие наступательные операции, наступление в конце марта 1944 г. отражалось немцами ураганным огнем артиллерии. Расход боеприпасов войсками немецкой 3-й танковой армии в ходе отражения советского наступления 21–31 марта 1944 г. характеризовался следующими цифрами[119]:

15-см sFH18—14 337 выстрелов;

15-см sFH42—1375 выстрелов;

10-см К-18—14 472 выстрела;

21cm Morser 18—1709 выстрелов;

15,5cm 414 (f) – 9017 выстрелов;

28cm 601 (f) – 2032 выстрела.

Особенно впечатляет последний пункт: больше 2 тыс. снарядов по два центнера каждый, 400 тонн металла. Обычно расход боеприпасов трофейных французских 280-мм мортир был существенно меньше. Такой пик не может быть объяснен дефицитом боеприпасов ранее и их поступлением в марте. Запасы выстрелов к мортирам Шнейдера зимой 1943/44 г. стабильно держались в армии Рейнгардта на уровне в 2–4 тыс. штук.

Ввиду большой массы снаряда (205 кг) заряжание 280-мм мортир производилось с помощью крана. Полоса ГА «Центр», начало 1944 г

Также довольно много было расстреляно снарядов к дальнобойным 10-см пушкам К-18. Обычно их доля в общем расходе была невелика, а в последней декаде марта оказалась на уровне 150-мм гаубиц. Скорее всего, это было связано с расположением батарей этих орудий относительно советского вклинения.

Неудачных операций на Западном направлении зимой 1943/44 г. стеснялись. Через штампы «секретно» в описи оперативного отдела Западного фронта, густо наставленные в охватывающий несколько месяцев период, проглядывает именно это чувство. Не без оснований считалось, что к 1944 г. выучка войск должна выйти на достаточно высокий уровень, чтобы не допускать досадных ошибок в подготовке наступательных операций. Тем не менее эти самые несколько месяцев один из участков советско-германского фронта превратился в Верден и Сомму.

Никак нельзя согласиться со сведением всех проблем исключительно к 33-й армии и лично к В. Н. Гордову. В разные периоды позиционных сражений на Западном направлении зимой 1943/44 г. роль первой скрипки доставалась разным командармам. Так, на оршанском направлении осенью 1943 г. и в марте 1944 г. главный удар наносила 31-я армия В. А. Глуздовского. Он также был отстранен от командования и направлен в распоряжение ГУК НКО, позднее командовал 7-й армией в Карелии и 6-й армией на 1-м Украинском фронте. Одним словом, армиями на вспомогательных направлениях.

Основную роль в успехе немецкой обороны сыграли два действующих лица сражений осени 1943 г. и зимы 1943/44 г. Во-первых, это бронетехника, использовавшаяся для борьбы с советскими танками, а во-вторых, гаубичная артиллерия, в том числе тяжелые орудия. В обзоре, составленном штабом 3-й танковой армии по итогам боев, прямо указывалось:

«Расход боеприпасов в объеме 1510 тонн в день у корпуса, находящегося на направлении главного удара, и 2910 тонн в день у всей ТА в большинстве случаев был существенно выше, чем у русских. Часто вражеское вклинение удавалось громить исключительно огнем артиллерии.

Особенно высоким по сравнению с боекомплектом был расход боеприпасов тяжелых полевых гаубиц обр. 18 г., 21-см мортир обр. 18 г. и тяжелых полевых гаубиц 414 (f)».

Как 15,5-см 414 (f) немцы обозначали трофейную французскую 155-мм гаубицу Шнейдера обр. 1917 г. Впрочем, доля этих орудий в общем настреле была невелика.

Здесь хотелось бы отметить, что объемы выпускавшихся немецкой артиллерией снарядов превосходили таковые в разгар штурма Сталинграда в сентябре – октябре 1942 г. Так, например, 27 сентября 1942 г., в первый день очередного наступления, вся 300-тысячная 6-я армия Паулюса выпустила 1077 тонн боеприпасов. Собственно, штурмовавший город LI корпус Зейдлица выпустил в этот день 444 тонны. При этом 27 сентября было днем пикового расхода боеприпасов, в последующие дни он достаточно резко снизился. То есть оборонявшийся под Витебском корпус расстреливал втрое больше снарядов, чем наступавший на Сталинград. Под Ржевом в разгар оборонительных боев 9-я армия Моделя расстреливала около 1000 тонн боеприпасов за день.

150-мм гаубицы sFH18 в грязи апреля-марта 1944 г. Многочисленные 150-мм гаубицы стали опорой обороны немецких войск на западном направлении

Одним из спорных моментов в отношении операций на Западном направлении зимой 1943/44 г. является вопрос о целесообразности глубокого, в несколько эшелонов, построения стрелковых дивизий и стрелковых корпусов наступающих армий. Начальник оперативного отдела 33-й армии И. А. Толконюк в своем письме И. В. Сталину предлагал:

«Боевые порядки пехоты, при прорыве полевой обороны противника, строить в строгом соответствии с Вашим приказом № 306 о новых боевых порядках. Запретить (в первую очередь командармам и командирам корпусов, которые являются главными нарушителями указанного приказа, прикрывающих нарушение приказа № 306 и боевого устава пехоты термином «глубокие боевые порядки»), путем эшелонирования боевых порядков дивизий в глубину, расходовать эти дивизии по частям, не используя их полной ударной силы»[120].

Танки «Тигр» под Витебском, март 1944 г. Обратите внимание на опутанные колючей проволокой кожухи выхлопных труб и надгусеничные полки – такой элемент уже был на фото ранее, это явно было «стандартным оснащением» немецких тяжелых танков в позиционных боях

Действительно, в вышеописанных операциях дивизии часто получали узкие полосы в 1,0–1,5 км. Однако здесь следует учитывать реальную численность стрелковых дивизий. Собственно, по итогам разбирательства комиссии ГКО начальник штаба А. П. Покровский привел соответствующие расчеты в обоснование данной ситуации. Летом 1943 г. при численности стрелковых дивизий около 7,5 тыс. человек на том же самом Западном фронте они развертывались по три полка в одном эшелоне при численности «активных штыков» роты 50–60 человек. Соответственно в июле 1943 г. на орловском направлении 11-я гв. армия строила дивизии средней численностью 7583 человека в полосы наступления 2,0–2,5 км, в августе 1943 г. 10-я гв. армия в Спас-Деменской операции дивизии средней численностью 7552 человека (а были среди них и 8-тысячные соединения) ставила в полосы наступления 2–4 км.

Адольф Гитлер жмет руку командиру VI корпуса Гансу Йордану, получившему Мечи к Рыцарскому Кресту по итогам зимних боев. Оберзальцберг, 27 апреля 1944 г. Дальше в ряду награждаемых стоят Герман Брейт, Франц Бёке и Вальтер Неринг

Осенью и зимой ситуация изменилась, и дивизии просели до численности в 4–5 тыс. человек. Причем падение численности приходилось именно на боевые подразделения. На практике это означало, что в трех стрелковых полках соединения имелось по два батальона в каждом, в батальонах по 2–3 роты, в роте два взвода. Количество собственно «активных штыков» в ротах было 20–25 человек, в батальонах по 60–75 человек, в полках по 120–150 человек, в дивизии 360–450 человек. Подчеркну, что речь идет о числе атакующих стрелков с винтовками и автоматами, офицеры, минометчики, пулеметчики, санитары и связные из данного расчета исключаются. Это некий аналог немецкой Kampfstaerke («боевой численности»), с отличием в сторону уменьшения.

Соответственно при ширине фронта наступления дивизии в 1,0–1,5 км один боец приходился на 4–5 шагов. Напомню, что в соответствии с приказом НКО № 306 требовалось «интервалы между бойцами при движении иметь 6–8 шагов». То есть плотность первой линии даже несколько превышала требования приказа № 306. А. П. Покровский прямо писал заместителю начальника Генерального штаба Красной армии А. И. Антонову, что «возникала необходимость построения боевых порядков в один-два, а иногда и в три эшелона, что и делалось в указанных операциях»[121].

Вместе с тем нельзя не признать негативной роли плохой разведки противника, прежде всего артиллерийской, и торопливости в проведении операций, сокращавших до минимума реальную боевую учебу.