За несколько дней до того, как нам принесут седовато черненькое бесхвостое нечто с прозрачными хитрющими глазками, куда как мало напоминающее французского бульдога, в нашей коммуналке уже завелось другое животное.
Помню ту сцену, будто вчера. Сосед Федя, плечистый голубоглазый блондин, опасный во хмелю, входит на кухню, где мы с мужем пьем чай. В ладонях он бережно греет белого с черным жидким хвостиком и кривым пятном на лбу тощего котенка.
Тверезый, значит, пока. В этом состоянии Федя благолепен, словно сказочный богатырь из слащавого детского фильма. Перед нами не бешеный скандалист, гроза всего дома, в недалеком будущем убийца, а могучий заступник угнетенных дев, добрый ангел бедных зверушек.
– Вот, – церемонно и застенчиво объясняет этот светлый образ народного героя. – Был у друга сейчас. Их кошка недавно окотилась. Котят не то пять, не то семь. Хорошенькие такие, в коробке сидят, смотрят. А он говорит: «Отец вернется к вечеру, всех утопит». Ну, понимаете, я просто не мог! Решил: хоть одного спасу. Стою над ними, всё выбрать не могу – которого? А этот взял и на задние лапки поднялся, как суслик. Будто понял! Вы не против, если он у меня в комнате поживет?
– Конечно, о чем разговор?
– Спасибо! Большое вам спасибо! – Федя так проникновенно благодарит, словно мы совершили подвиг великодушия. Налицо стихийный прилив добрых чувств. Да, собственно, у нас с ним даже с пьяным всего один был скандал, и тот давно. Мы ладим. К счастью для обеих сторон. Он пока не в тюрьме, мы еще живы – плохо ли?
Между тем Федя хлопочет, по-детски упиваясь тем, какой он хороший мальчик. Люди, гады, не понимают, а сердце-то у него золотое! Приносит ящик с тряпками – замену кошачьего туалета, глубокую тарелку с молоком и такой кус мяса, что хватило бы на праздничный пир Али. Втаскивает все это в комнату, запирает там спасенного котенка и уходит.
Федор, собственно, живет не здесь. Респектабельная актерская семья, устав от сыновних бесчинств, выделила ему эту комнату специально для попоек, сопряженных с ними драк и любовных утех. В свободное от увеселений время он обитает в другом подъезде с родителями.
А тут, как назло, дни идут, и ни красотки, ни компашки с бутылками. Только одинокий котенок пищит за дверью. Оттуда уже и падалью тянет – мясцо протухло. Наконец является Федор в сопровождении очередной фифы. Он на этой ниве востребован – девочки, как на подбор, конфетки.
Новое мясо притащил. Вонючие тряпки поменял. Подружку потискал. И уже снова собирается смыться.
– Ваш кот плачет часами, скучает, – угрюмо бубню я.
– Она вообще-то кошка. Я ее Мышкой назвал, – наивно улыбается Федя, отказываясь воспринять упрек.
Муж в свой черед пробует урезонить его:
– Послушайте, не запирайте дверь, не надо. Украсть у вас там нечего, комната пустая. Зачем зверю сидеть под замком? Ей тоскливо, она орет. Пусть бегает по квартире.
– Что вы, как можно? – ужасается деликатный Федя. – Она же будет вам мешать!
Энергичный поворот ключа, и парочка упорхнула.
– Мяу? – тихонько вопрошает затворница. И, осознав, что опять бросили, все громче, все жалобней. – Мяу! Мяу!! Мяу-у-у!!!
Слушать этот безутешный плач еще тягостней, чем тупой грохот музыки, сопровождающей Федины вечеринки, матерные вопли пирующих, глухие отвратительные плюхи мордобоев. Как бы вразумить этого олуха, чтобы он перестал запирать бедняжку?
Хитростей не потребовалось. Мышка все решила сама. Когда Федор заявился снова, я работала за письменным столом и не заметила его прихода. Зато муж видел, как это было. Едва сосед приоткрыл дверь, Мышка вместо того, чтобы, как раньше, кинуться к нему, долгожданному, проскользнула мимо его ног, опрометью пронеслась по коридору и завернула в нашу комнату.
Кошка Мышка – жаль, умных глаз не видно.
Вбежав, она без малейшего колебания запрыгнула ко мне на колени, вскарабкалась по бюсту вверх, обхватила лапками шею и принялась мусолить ямку над ключицами. Да не шершавым языком, как обычно лижется, чуть не царапая кожу, благосклонное кошачье, а только самым кончиком – нежнейшим, почти неощутимым.
Мышка проживет с нами весь ей отпущенный век. Эта привычка сохранится у нее до старости. С годами она вспоминала о ней все реже. Но в особенно ласковые моменты пожилая многоуважаемая кошка будет так же обнимать и по-странному целоваться, как тот отчаявшийся котенок.
Она же в любимой позе.
А пока я насилу опоминаюсь от неожиданности. Из коридора доносится:
– Кис-кис-кис! Мышка! Ну, где же она? Мышка?
Федя заглядывает в дверь. Видит котенка, повисшего на моей шее. Наши взгляды встречаются.
– А, ну тогда… ладно.., – бормочет парень. И скрывается из виду.
Да и собутыльники уже топчутся в коридоре. Пиво не ждет.
Все то время, что нам суждено соседствовать, Федя будет жаловаться на неблагодарную кошку:
– Чего она бегает от меня? Даже не смотрит? Я же спас ее все-таки! Кормил! Почему?
Обижался, но чтобы, скажем, пнуть – никогда. Вообще, хотя более веских доказательств не имею, я по сей день уверена, что этот пропащий малый, при первом знакомстве грозивший зарезать моего мужа и таки загубивший потом чью-то жизнь, не был по-настоящему злым.