Вы здесь

Они. Повесть. *** (Ирина Васюченко)

***

Долго ли коротко, вот мы обе и замужем. Сестра сверх того ждет ребенка. Что до нашей анархической четы, мы-то расписались, чтобы прорваться в спецмагазин для новобрачных. Постельное белье изодралось вконец. Как выяснилось, этот дефицит больше нигде не продается. Ну, мы хмыкнули да и поженились.

Этак можно бы отовариваться хоть каждый год. Подавать заявление в ЗАГС, получать пропуск к источнику благ, а на регистрацию не являться. Нам потом рассказывали о более сообразительной паре, которая так и действовала, при надобности снабжая дефицитом не только свое растущее семейство, но и ближайших друзей. А те вместо благодарности еще и зубоскалили: «Променяли идеалы на одеялы!»

О, это и мы бы не преминули. Если бы сообразили вовремя. А потом советская власть кончилась. «Одеялы» больше не требовали жертв, и граждане до смешного скоро стали позабывать, что такое вообще возможно.

Да, штампы, нашлепнутые отныне в наших паспортах, ничего не значат. Казенные кляксы, память о приобретении простынь. Любопытно другое. Первоначальная насмешливо ласковая приязнь – легкое винцо, что должно бы скиснуть или выдохнуться, – годами сохраняет аромат. Даже вроде настаивается. Нам бы давно полагалось соскучиться от взаимной разности. Таков обычный порядок вещей. Похоже, мы из него выпадаем.

Однажды вечером к нам в московскую коммуналку врывается – есть такие бурные личности, чей визит больше походит на вторжение – старинная знакомая мужа. Возвещает с порога:

– Одноглазая Берта ощенилась! Шестеро! Короче! У меня есть для вас обалденный щен!

Ну, строго говоря, весть прозвучала не совсем так. Её обильно украшали фигуры речи, по тем временам еще пикантные в дамских устах. Наша гостья придерживается на сей счет особого мнения, притом мотивированного эстетически. Она большая эстетка, прекрасное ее конек, и не поздравишь того, кто вздумал бы с ней об этих материях спорить. Да она и впрямь сквернословит как-то мило.

Берту, только что вкривь и вкось обматеренную хозяйкой, мы знаем. Элитная французская бульдожка. Глаз ей выкусил эрдель, встреченный в подъезде. Эрделя можно понять: Берта напала первой и успела его хорошенько прокомпостировать, хотя было ей в ту пору всего полгода – возраст, когда нормальная собака нежна и беззащитна, как ландыш, даже если впоследствии ей предстоит сформироваться в волкодава. Но такова уж Берта. Дьявольское отродье. Хозяйка ее обожает. Эти обсценные речитативы – песнь гордой любви. Свет не видел такой сучищи, разрази ее!

– Ты забываешь, что мы голодранцы. Щенок Берты должен стоить…

– Ха! Как же! Эта стерва потекла на даче! Вокруг рыщут деревенские кобели! Я заперла ее на террасе. Так чтО, по-вашему, моя тварюга учудила? Выбила окно и пошла в народ!

– Понятно.

– Думаешь, я тебе шавку подзаборную норовлю сплавить? То есть… ну да, она таки наплодила не пойми чего, но там есть один такой щен! Красив – не поверишь! Совсем как Берта маленькая! Один в один! Сучонка такая сладкая! Берите! Специально для вас отобрала! Ну?!

Не надо бы соглашаться. Мы на финансовой мели. И понятия не имеем, когда удастся с нее сползти, да и сползем ли хоть когда-нибудь. Муж, едва успев напечатать свою первую книгу, монографию о французском театре XIX века, тут же попался на глаза партийному начальству и угодил в черный список. Добро бы как диссидент, хоть не обидно. Так нет, просто не повезло. Высунулся некстати. Оно чревато, с такой национальностью высовываться. Теперь подрабатывает редко перепадающими техническими переводами. Я тоже в должность больше не хожу. Не гнали, сама не выдержала, сбежала. Строчу критические статьи и рецензии в журналы, тем в основном и питаемся. Вольные хлеба прекрасны и без масла. Но, грешным делом, скудны. Чем тебя кормить, дщерь Одноглазой Берты?

Вопрос риторический, ответ на него неясен. И все же мы, переглянувшись, киваем. Позволяем себе быть легкомысленными. Допустить шутки ради, что наша пыльная конурка настоящий дом, тот невозможный, какого мне когда-то так захотелось на расторгуевском пригорке, где умирала ничейная собака. Чего бы, черт возьми, стоила эта жизнь, если даже маленькой глупости сделать не моги?

А сделать придется сразу две.