Да, на новом месте, в малолюдном поселке, все иначе. Маме отныне предстоит бродить с БП по лесной опушке и вечно пустынному вертолетному аэродрому безо всякого светского общения. Али тоже лишится товарищей игр, зато обзаведется врагами. Пес из ближней деревни – этакая взлохмаченная черная копна – повадится кидаться на него, сверкая маленькими свирепыми глазками и белоснежными острыми зубами из-под торчащих во все стороны лохм. До драки, правда, не доходит. По деревне и мама, и я водим Али на коротком поводке. Черный не решается подскочить к нам вплотную. Но в его атаках, даром что дистанционных, столько раскаленной ярости, что всякий раз чудится: ох, сегодня без кровопролития точно не обойтись!
– Какой он злой у вас, – вздыхаю я, заметив у калитки хозяйку агрессора.
– Не, он добрый вообще-то. Только породистых собак ненавидит. Это у него вроде классовое чувство, – усмехается тетка.
Можно бы проникнуться к ней уважением за точность формулировки. Но я не проникаюсь: под дремучим спутанным мехом классового врага угадывается скелет. Разглядев его бедные выпирающие кости, я начинаю потихоньку подкармливать экстремиста. На обратном пути из продуктовой лавчонки, проходя мимо той избы, всякий раз отщипываю и бросаю кусок батона. Заглатывая его, Черный начинает мелко дрожать. Он не подойдет приласкаться, как сделал бы другой. Но его благодарность так ощутима, так душераздирающе нежна, что становится не по себе. Странный зверь.
На Али он больше не бросается. Когда мы появляемся вместе, только рычит. И трясется. Этот жирный боксер ему по-прежнему ненавистен. Но рядом я, подательница хлебных обломков…
Мы проживем там несколько лет. Проходить мимо того домика доведется сотни раз. Черный так и будет при каждой встрече неистово вибрировать от любви и злобы. Привычка, говорят, лечит? Э, нет. Не всегда.
Что до породистых собак, их в нескольких пятиэтажках, из которых состоит поселок, почитай и не водится. Аристократ-пекинес, второй враг, каким обзавелся Али, здесь сугубая редкость. Ссора произошла на моих глазах, жестокая, непоправимая – и стопроцентно аристократическая.
Невежа Али слыхом не слыхал, насколько тонкое дело Восток. Миниатюрный китаец, пучеглазый, важный, золотисто пушистый, приблизился к нашему обормоту, семеня и переваливаясь с огромным достоинством. Намеревался, судя по всему, исполнить некий изысканный ритуал знакомства. А этот простофиля разинул пасть да и лизнул – так от души, что спесивая мордочка пекинеса исчезла из виду, вся облепленная чужим языком, громадным, слюнявым, бесцеремонным!
О, как вознегодовал оскорбленный пекинес! Как шарахнулся прочь, задыхаясь от возмущения, еще не веря, что это с ним, и не во сне, а наяву посмели обойтись столь развязно! Если бы не миг такого сомнения, он вонзил бы зубы в этот наглый язык!
Мы с пекинесовой хозяйкой отреагировали синхронно. Она схватила своего гневного мандарина в охапку, я рысцой поволокла озадаченного Али к дому. Нам обеим суждено отныне неусыпно бдить во избежание новых встреч. Приметив друг дружку на горизонте, мы приветственно машем руками и разбегаемся в разные стороны. Ибо пекинес не намерен прощать. Даже с большого расстояния не упускает случая уведомить об этом. Маму грозный малыш забавляет ужасно. Но и она поневоле осторожничает. Драмы случаются и промеж собак. Мы в балашихинском лесопарке наслушались печальных историй.