Когда начинаешь их понимать, это сулит уйму впечатлений, вовсе не забавных. По крайней мере, в России. Встречая на улице животное, смотришь на него уже не только как на мелькнувшую деталь пейзажа. А посмотрев, яснее ясного видишь: эта собака стара и больна, та кошка изголодалась и запаршивела, а вот щенок, он напуган досмерти. Потерялся? Да нет, выбросили.
Они тебе все рассказывают. А ты знаешь язык. Никуда уже не деться. Пролетающая над головой ворона, возможно, тоже чувствует себя неважно, но ее язык тебе непонятен, да и помочь ей, если она еще как-никак летит, ты вряд ли можешь. А здесь, проходя мимо, тащишь за собой чувство вины. Да, их много, погибающих, да, всех не спасешь. Но эту, именно эту, что сейчас смотрит на тебя, ведь можешь? Вместо того, чтобы поспешать в редакцию, в театр, на вечеринку или куда ты там еще намылилась, остановись, позови, пожалей…
Нет? Тебе недосуг?
Нормально, что ж. Ты – как все.
Десять раз так пройдешь, двадцать, разве считаешь, сколько? Но однажды все равно не выдержишь.
У нас есть Мышка. Больше мы и не подумаем никого заводить. Это в нашем случае единственно разумное решение, разве не так? Да после Гапки и не хочется.
В тот вечер, собравшись в гости, мы с мужем вылезли из дому, скрепя сердце и шмыгая уже слегка простуженными носами. На улице зябко, промозгло, дождь моросит. Поздняя осень во всем своем паскудстве.
У подъезда ошивается котенок. Серый. До того грязный, будто целиком из грязи и вылеплен. Правда, ушки крупные и с кисточками, это, кто понимает, о многом говорит.
Орал он отчаянно. Мы не вняли. Улизнули. Но теребило воспоминание об этих кисточках:
– Знаешь, – сказала я мужу, – а ведь тот котенок, он красивый. Это тебе не Мышка, не при ней будь сказано. Его бы отмыть, высушить и малость подкормить, в два бы счета пристроили.
– Ну что ж, если, когда вернемся, он будет еще там, можно попробовать, – без энтузиазма промямлил супруг.
Энтузиазма, если на то пошло, я и сама не испытывала. Пожалуй, не окажись котенка на месте, облегчения было бы больше, чем разочарования.
Но нам ни первое не светило, ни второе не грозило.
– Мяу! – что есть мочи взвыл из темноты комок грязи, как только мы в полночный час подошли к подъезду.
– Вот же аспид.., – буркнула я.
Так образовалось имя. Муж по сей день ворчит, что кот украл у него прозвище. Действительно, мне случалось его так величать. Раньше. Пока за именем не явился его законный обладатель.
…Пройдет, как сказал бы Хармс, много колов времени, и приятельница студенческой поры, встарь искрометная кокетка, а ныне матрона из дипломатических кругов, вздохнет утробно-укоризненно:
– Как можно было дать котику такое сатининское имя? Ах, впрочем, мы же тогда не понимали… Вот и Булгаков, как все им восхищались, а теперь его книгу я и в руки не возьму!
И сложила ротик, когда-то задорно смешливый, в такую постную куриную гузку, что позавидует купчиха из пьесы Островского. В России таки имеет смысл жить долго: узришь превращения, каких бы не выдумал и самый злобный колдун…
А пока я рысцой несу котенка в ванную. С него на пол густое коричневое – кап, кап. Пускаю из крана теплую воду. А хлынула слишком горячая. Обе руки заняты Аспидом, мне не сразу удается наладить нужную температуру. Но котенок урчит! На него льется обжигающая струя, а он урчит!
Отмытый и накормленный, чем бог послал (при моих гонорарах посылал он малопригодную для хищников пищу – все больше кашу с раствором порошкового молока или такого же яйца), котенок обхватил всеми четырками мою руку и заснул. Глядя на него, сохнущего и дрыхнущего в этой неудобной позе, я уже сомневалась, будем ли мы такое пристраивать.
Мышка взирает на наше приобретение неодобрительно, по временам издавая легкий шип. Так раскаленная сковорода реагирует на водяные брызги. Но намерения разорвать котенка в клочки не проявляет. И на том спасибо.
Аспид растет простодушным, веселым и пушистым котярой. Мы оглянуться не успеваем, как он входит в силу и принимается к немалой нашей досаде осеменять Мышку. Невзирая на свою хилость, она легко, с томительной регулярностью производит на свет пятнистых беспородных котят. Приходится таскать ее чад на «Птичку» – московский зоорынок, тогда еще, на наше счастье, расположенный близко к центру города. Тяжкая, по мне так невыносимая миссия. Ее героически взваливает на себя муж. А поскольку сей мыслитель шагу не ступит без концепции, тотчас формулирует:
– Главный залог успеха – не спешить туда к открытию, как поступает обделенное разумом большинство. В первые часа два покупателей меньше, а конкурентов больше. Я отправляюсь ближе к середине дня. У других котята уже измучились, помялись и приуныли, а мой товар свеж и бодр. Таков же я сам! У несчастных, пришедших туда с кошачьим выводком, физиономии такие, будто они бдят у гроба любимой тети. А я улыбаюсь! Когда приближается девица – обычно котята интересуют именно их, – я прямо лучусь любезностью. Я пленен и уже готов дать брачное обещание! Со стороны обросшего диким волосом охломона оно ни одну не прельстит, но сразу располагает в нашу пользу. Однако есть существенный нюанс: за котенка я, мечтательно любуясь красотой покупательницы, тем не менее требую трешку. Какие ни есть, а деньги. И только когда она их вынимает, объявляю, что такой очаровательной девушке готов его доверить бесплатно. Если собиралась заплатить, это хоть какая-то гарантия, что она его не выбросит за ближайшим поворотом. И еще: совсем желторотеньких я прошу прийти с кем-нибудь из старших. Иначе эта пигалица притащит котенка домой, а мама-грымза, чего доброго, сочтет за благо препроводить его на помойку. Или сразу в ведро…
Ох, недаром моего ученого супруга с детства дразнили «герр профессор» – котенкосбывательная тема, и та в его устах обретает форму лекции. Я внимаю, полная благодарности и восхищения, хотя по ряду причин лишена возможности использовать рекомендуемые им приемы.
Одна беда: Аспид и Мышка не дремлют – проблема вскоре возобновляется. При этом Мышка, позволяя Аспиду трудиться над продолжением рода, в остальное время третирует его почем зря. К котятам не подпускает, хотя сама не слишком ревностная мать, а он, похоже, не прочь стать нежным отцом. Иногда, улучив момент, когда ее нет поблизости, он крадется к коробке, осторожно извлекает оттуда котенка, сажает его посреди комнаты и пытается с ним поиграть. Котенок слишком мал. Глазки мутные, лапки разъезжаются, на заигрывания реагирует слабо. Входит Мышка.
– Идиот! – роняет она уничтожающе. Аспид, рядом с ней кажущийся особенно пышным и вальяжным, смущенно пятится: он же ничего такого… просто мимо проходил… он вообще понятия не имеет, откуда здесь взялся этот котенок… Мышка грубовато подцепляет отпрыска за шкирку и возвращает на место. Ее спина, и та исполнена презрения.
Нам посчастливилось наблюдать в исполнении этой парочки и другую комическую сцену. Утро. Я ставлю на пол кухни два блюдца с кошачьей полусъедобной кашей. Мышка подходит первой. Нюхает варево и, повернувшись к нему задом, производит лапой то характерное движение, каким животные закапывают экскременты. Неважно, что когти скользят по линолеуму, – демонстрация как нельзя более красноречива:
– Дерьмо! Этого не едят!
Тут появляется Аспид. В отличие от Мышки, которой суждено до конца своих дней смахивать на тощую запятую, вид у него цветущий, несмотря на скверную кормежку. И аппетит, соответственно, здоровый. Он подбегает к блюдцу и без церемоний эту гадость уплетает. Мышка, развернувшись, залепляет ему пару пощечин, справа и слева:
– Всю политику мне портишь, болван!
И, делать нечего, тоже принимается за еду. С подчеркнутым – и оправданным – отвращением. Когда времена переменились, в продаже появились сбалансированные корма, а у нас – деньги, чтобы их покупать, я с ужасом вспоминала, чем мы пичкали своих животных. Как они не передохли на таком рационе? Но нет, выжили. Даже не болели. То есть болели, но по другим причинам.
Первым захворал Аспид. Мы, уезжая из дому на месяц, отдали его на передержку знакомым, а Мышку сплавили к родителям в Черное. Боялись, как бы мускулистый, ловкий, вооруженный крепкими когтями Аспид не выцарапал Али его наивные гляделки. Мышка, слабенькая, косолапая, трусоватая и непомерно умная, в этом отношении безопаснее.
Было в наших расчетах нечто бессовестное. Потому что у дамы, которой мы навязали Аспида, собака тоже имелась. Но очень юркая и не такая пучеглазая. Мы блудливо понадеялись, что Клёпа, ежели надо, от когтей увернется. Ее шикарно нарекли Клеопатрой, ту собачку, но в обиходе она превратилась в Клёпу.
Звери, как и мы, бывают невезучими. Взять ту же Гапку. Она только и делала, что нарывалась на погибель, но то хоть сама… С Клепой вышло иначе. Ее хозяйка, вздорная и тоже невезучая героиня Достоевского, расхворавшись и разругавшись с очередным мужем, легла в больницу, а молодую здоровую Клепу усыпила:
– Куда было ее девать? Не этого же мудака просить об одолжении! Много чести!
– Почему мне не сказала? До твоего выздоровления мы охотно подержали бы ее у себя.
– Ты не представляешь, какое у меня было настроение! Бывают в жизни минуты, когда ничего не жалко, пропадай все пропадом!
Минуты – о да, случаются, я в курсе. Если на то пошло, случаются даже годы. А когда мнишь себя Настасьей Филипповной, не безумствовать еще и опасно, того гляди из роли выйдешь. На то и роковая женщина, чтобы этакое кипение и страсть в клочки. Вся из себя стремительная, гордая, неистовая – видела я ее такой. Красотища, надобно признать: глаза сверкают, скульптурно вылепленные губы непримиримо сжаты, впалость бледных щек чертовски породиста, эх, какую звезду проворонил мировой кинематограф! А представишь, как она с этой своей трагической миной тащит на смерть доверчивое, любящее существо, да не потому, что вправду выхода нет, а потому, что стихийная натура – спасайся, кто может…
Это я о чем? О том, что наши домашние звери и их подневольные судьбы много чего о нас говорят. Тогда я впервые об этом призадумалась. И промолчала. Мы подруги, ей плохо, она была в истерике… Но когда спустя несколько лет она совершит поступок, после которого человека невозможно уважать, я удивлюсь не так, как должна бы. Если начистоту, почти не удивлюсь. Выходит, кое о чем догадывалась. Была предупреждена.
Но, как сказал поэт, это все потом. Сейчас Клепа жива, и все вообще в порядке. Аспид преблагополучно гостит в квартире нашей эксцентричной приятельницы. Никто и в мыслях не имеет никого царапать. Подруге красавец кот так нравится, что она не прочь оставить его у себя. Но он вдруг заболевает. Перестает есть, чахнет, шерсть тускнеет, и люди наконец замечают, что на шее у него огромная опухоль.
Мы хватаем Аспида и несем в ветеринарку на улицу Юннатов. Клиника далековато, но все-таки ближе той, у старого Цирка, к которой мы приписаны по месту жительства, что при советской власти не пустяк. В виде исключения нас принимают. Рентген показывает невероятное: там иголка! Вокруг нее набух гнойный абсцесс. Кот ее проглотил! Он должен был погибнуть, если бы не редкое везение – вместо того, чтобы попасть в желудок, иголка пошла вкось и застряла в шее.
Подруга, услышав об этом, припоминает: да-да, был случай! Она повела Клепу на прогулку. Аспид выскочил следом. Его тут же поймали и водворили обратно, но он успел слопать котлету, которая почему-то валялась под дверью их квартиры.
– Я тогда испугалась, что это соседка Клепе отраву подбросила, а твой подсуетился. Она от Клепиного лая бесится. Но Аспид сперва нормально выглядел, ничего было не заметно, я и успокоилась. Яд, он же сразу действует. А что это может быть иголка, мне в голову не пришло!
Ветеринары в восхищении. Уникальный рентгеновский снимок вывесили на стене клиники в назидание коллегам: смотрите, мол, и такое бывает. Иголка прокололась вкось, куда-то в сторону уха, что ли. Она там зловеще белеет на темном фоне.
Аспида тут же прооперировали. Удачно. И возвратили нам с предписанием, от которого кровь стынет в жилах:
– Вам потребуется неширокий бинт. Примерно такой длины, – добрый доктор Айболит разводит руки, словно готов принять нас в объятия. – Ежедневно будете пропитывать его раствором поваренной соли, заталкивать в рану и перебинтовывать. Сейчас мы это сделали, но с завтрашнего дня вам придется менять бинт самим. А через недельку пойдете к врачу по месту жительства, дальнейшее их дело.
Мы провернули эту чудовищную операцию четыре раза. Приступая к ней впервые, я была уверена, что не справимся. В подобных случаях кошек принято запеленывать, но Аспид такой сильный, а мы такие неловкие…
– Не надо пеленать! – внезапно заявляет муж. – Он разозлится, испугается и все равно вырвется. Будет только хуже. Обойдемся без этого.
Предложение звучит абсурдно. А я не спорю. Уступаю от растерянности. «Будет хуже»?! Любой способ так терзать животное, какой ни возьми, хуже всех прочих. Что до причины испугаться и возмутиться, она бедолаге обеспечена. Ну, обдерет он нас до костей, пусть. Лишь бы удалось исполнить врачебную рекомендацию. Нам дали понять, что без этого Аспиду крышка.
Превозмогая дурноту, дрожа и стиснув челюсти, берусь за дело. То есть беремся в четыре руки, но у мужа – супермен! – таких симптомов не замечается. И надо же: интуиция его не подвела! Пациент не сопротивляется. Завалился на бок, прикидывается умирающим, но нам не препятствует. Его доверчивость и терпение потрясают. Трудно представить гомо сапиенса, который не попытался бы перегрызть глотки тем, кто над ним так измывается. А кот продержался – четырежды! На пятый день не выдержали мы: решили арифметике наперекор, что назначенная «неделька» миновала, и на метро с пересадкой повезли страдальца на Цветной бульвар.
Почему-то тамошняя клиника считалась нашей районной, а та, что на Юннатах, до которой можно дойти пешком, принадлежала другому району. Мы роптали на это бюрократическое недоразумение всю дорогу, телами защищая сумку с Аспидом от вагонной давки. Но как только прорвались к врачу, роптать перестали. Куда там, мы уже благословляли эту географическую нелепость! Потому что врачица, выслушав нашу скорбную повесть, обозвала всякими словами «этих варваров» -коллег с Юннатов, отменила их назначение, проделала куда более щадящую процедуру, и Аспид живо пошел на поправку.
Тем временем настало лето. Нас потянуло в Черное. Да, но что будет с Али и Аспидом? Не передерутся ли? Квартирка крошечная, одна из двух комнат, как водится, проходная. О том, чтобы развести предполагаемых врагов, и думать нечего. Придется рискнуть. В конце концов, Мышка здесь уже гостила, и никто не пострадал, да и Аспид не сцепился с Клепой. Но Мышка только и делает, что благоразумно отсиживается на шкафу, а юная Клепа в глазах Аспида еще, наверное, дитя. Сейчас предстоит встреча иного рода. Молодой проворный котище в самом соку и пожилой боксер с непредсказуемыми причудами – как-то они отреагируют друг на друга?
Конец ознакомительного фрагмента.