Глава III
Те несколько минут, пока самолет выезжает на взлетно-посадочную полосу, а его двигатели еще не начинают свирепо реветь, вжимая мое тело в кресло, я бесконечно ненавижу технический прогресс. Кто придумал заполнить круглую железную конструкцию рядами ни в чем не повинных людей, приделать к ней несколько крыльев и огромные устрашающие моторы, а затем еще пытаться на этом чудище преодолевать один из основных законов физики? Понятно, что люди мечтали летать со времен Икара и Дедала. Но и пусть. Никто не против индивидуальных дельтапланов в стиле Леонардо да Винчи и опередивших его на пять столетий испанских мавров. Все это – пожалуйста. Мир полон безумных самоубийц. Но зачем вовлекать в это других людей? Построили бы себе маленький самолетик и кружили на нем вокруг земли, сколько вам захочется. Братья Райт же не затаскивали к себе толпу людей. Почему тогда мы, добровольно, да еще и за большие деньги, играем в эту рулетку, где на кону стоит наша собственная жизнь?
Чудище раскрыло свою пасть и взревело. Самолет стремительно набирал скорость, а моя правая рука что есть сил вжалась в ручку кресла. Слева от меня сидел молодой парень, который отрешенно расстреливал какие-то космические корабли на экране своего телефона.
«Мне бы твой фатализм. Или хотя бы глоток джина»: подумала я.
Наверное, все дело было именно в этом. В отсутствии хоть какого-то количества алкоголя в моей крови. Все перелеты для меня делились на две категории: с джином и без. В паре маленьких бутылочек с острым можжевеловым привкусом содержалось достаточно магического зелья, чтобы сделать меня бесстрашной фаталисткой. Единственное, что было неизменно в обоих случаях – это играющая при взлете и посадке Эдит Пиаф в наушниках моего плеера. Padam… Padam… Padam… Перестуком деревянного сердца и голосом, слыша который, стыдно боятся смерти.
Самолет оторвался от земли. Faut garder du chagrin pour après…3
Нос задрался высоко вверх, и земля в иллюминаторе начала стремительно отдаляться. J’en ai tout un solfège sur cet air qui bat…4
Набрав достаточно высоты самолет взял резкий крен влево, обнажив чудесный весенний рассвет на горизонте. Qui bat comme un cœur de bois…5
Я закрыла глаза.
До посадки в аэропорту Вена-Швехат оставалось около двух с половиной часов. В череде сумбура двух последних дней это были первые часы относительного спокойствия. Вчера после того, как я оставила Алису с Олегом наедине у себя дома, они впервые за долгое время поговорили по-настоящему. Каждый о себе. О своих проблемах, чувствах, невозможностях. Позже, когда я вернулась домой и застала там Алису, она рассказала мне, что ни на что бы не променяла этот час их откровенной беседы. И пусть повод для неё был не из приятных, а дальше предстоит испытать еще многое, но воссоединение с родным человеком стоит всего этого.
«Теперь мне не страшно»: сказала она, крепко обняв меня. И добавила: «Спасибо». Это «спасибо» значило для меня очень многое. Возможно больше всего за последние несколько лет.
Олег решил взять отпуск и провести эту неделю с сестрой, так что мое отсутствие не стало большой проблемой. Наоборот, Алиса почти час выпытывала из меня все подробности моей поездки и того, каким образом я заполучила её для себя. Я не упомянула о моем смятении в отношении Алексея, решив, что мои переживания не так уместны для подруги на грани развода. Да и вся эта минутная слабость была уже давно позади.
Но вот что в действительности было интересно для Алисы, так это выбор гардероба для моей поездки. Список мероприятий вдохновил её на целое дефиле. В моем плане, составленном в кофейне, пока Алиса была наедине с братом, значились: вечернее платье для благотворительного вечера в венской Рашуте, один идеальный брючный костюм для интервью, фото с которого попадут на разворот журнала, еще один строгий брючный костюм для официальных презентаций, деловой вариант с юбкой и пиджаком, чтобы разнообразить «брючный» стиль, а также одежда для прогулок по городу и перелетов. Когда я составляла этот план, я даже примерно представляла, что именно из моего гардероба может попасть в этот счастливый список и полететь со мной в Вену. Но я явно не учла фактора Алисы.
Если бы ей вдруг пришлось сделать рестарт карьеры, то лучшим для неё вариантом было бы стать стилистом. Её обезоруживающая улыбка и манера преподносить критику через восхищение – это одно из самых главных качеств для любого стилиста. «Эта юбка явно недостойна твоих ног» – в обращении к моей любимой строгой юбке, в которой я ходила последние полгода. «А этот пиджак тебя явно старит, в нем не ощущается, что ты выглядишь намного моложе своих тридцати». Или такое совсем развернутое пояснение: «Нет, это платье кричит сексуальностью. В нем ты слишком хороша. А это недопустимо. У тебя есть больше, чем просто внешность. Не отвлекай окружающих от твоего ума, манерности и утонченности. Будь изящной во всем, а не вызывающей в выгодном». И так около двух часов. В итоге почти весь мой гардероб был признан негодным. Я с трудом отвоевала «то самое черное короткое платье» от Alexander McQueen и мой каждодневный гардероб полностью состоящий из AllSaints и Rick Owens. Поэтому сейчас в багажном отделении самолета лежал полупустой чемодан, а мое и без того плотное расписание в Вене заполнилось до отказа необходимостью посещения местных магазинов. Алиса даже предложила лично присутствовать на евро-шоппинге, но я уклончиво отказалась. Выдержать еще одну лавину её критических-комплиментов было бы через чур. Поэтому мы сошлись на том, что предоставлю ей полный отчет о своих покупках по телефону.
Я сменила музыку в плеере, и в наушниках зазвучало второе фортепианное трио ми-бемоль мажор Франца Шуберта. Лучший австриец на пути в любимый город на земле. Нажав на экране плеера кнопку «репит», я погрузилась в долгожданный сон. Сон о Вене.
За свою жизнь я побывала во многих городах. Родившись в Москве и проведя в ней большую часть жизни, я так и не смогла сблизиться с этим городом. Москва всегда казалась мне сборной, сделанной словно из конструктора «лего», детальки которого были набраны из различных комплектов. Тут были и детали древнерусские, и детали имперские, приятные усадебные детали второй столицы дореволюционной России и вызывающе помпезные детали советской Москвы – центра коммунистического мира. Современная же Москва пыталась не упорядочить имеющиеся наследие, мудро расставив акценты, а еще больше наполняла город сборными элементами. Да, Москва только ищет себя. Новую, современную столицу новой России. Но её поиски, как и многое другое в современном этапе истории страны, скорее напоминают разновекторное стремление к противоположным величинам: архаике и авангарду. Мы одновременно хотим воссоздать старое и укоренить нечто новое. При этом забывая, что старое не вернуть, а новое не обрести без долгого развития. Вот когда Москва начнет прислушиваться к своему прошлому, объективно оценивать свое настоящее и созидать на благо будущего, она почувствует свой новый дух. Ведь её величие не в помпезности, для неё она слишком просто задумана изначально. В ней нет имперского величия Петербурга, который создавался как вызов всему вокруг, начиная от природы и заканчивая историей своей страны. Её путь – это путь самодостаточности. А её главное достоинство в тех самых деталях и акцентах, которыми заполнился главный российский город за свою многовековую историю. Просто не нужно их искусственно сшивать друг с другом, превращая важное наследие в отталкивающее настоящее. Нужно дать каждой из деталей свою жизнь. Москва – это город городов и столица столиц. Она многолика, в этом её истинный дух.
Далее в моей жизни появился Париж. Год, проведенный в нем был прекрасным. Этот город создан для женщин. Лучшие мужчины именно парижане. Причем всех возрастов. Их улыбки, утонченная и ненавязчивая внимательность – лучший эликсир для женской красоты. В Париже стоит пожить, чтобы почувствовать себя женщиной. Красивой свободной женщиной. Но при всем при этом он кажется мне вселенски скучным. Он безотказен во всем, что касается легкости и беспечности. Наверное, поэтому его именуют городом любви. В Париже можно сколь угодно долго наслаждаться жизнью, но именно эта постоянная эйфория становится тяжким испытанием. По крайней мере для меня. Доступное счастье кажется мне скучным. Весь интерес появляется только через преодоление, а в Париже преодолевать что-то, сродни греху.
Другие европейские столицы: Лондон, Мадрид, Берлин – видятся мне слишком официальными. В них приятно бывать, прогуливаясь по дышащим историей и культурой местам, бродить по бесконечным галереям их музеев. Но живя в них, проникаешь во всеобъемлющую рутину крупных мегаполисов, которая моментально растворяет весь дух этих городов и превращает их в безликий вечно движущийся современный город.
Это одна из самых губительных черт современной жизни, я называя её про себя «перенасыщенность». Ежесекундно с тобой происходит слишком много всего: большой траффик, засилье рекламы, забитые до отказа бары, крупные торговые центры с морем товаров. Человек же симультативен, он постоянно реагирует на происходящее с ним. Анализирует и выбирает. Подобный прессинг стирает очень важный фактор в нашей жизни – момент восприятия. Мы не успеваем поймать свои чувства. Остановиться. Рассмотреть. Прочувствовать. Современный город тут же преподносит нам новый момент восприятия. И так каждый раз. Каждую минуту каждого дня.
Но в Европе есть столица, которая живет по другим законам – это Вена. И эти законы не старомодны, Вена более современный город, чем скажем Барселона, тут дело в другом. Вена всегда все делает по-венски. Она не желает брать модные мировые тенденции и копировать их на себя лишь для того, чтобы выглядеть современно. У неё иной путь. Путь самобытности и путь созидания. Еще со времен многовекового правления Габсбургов, для которых Вена была бессменной резиденцией, формирование собственного стиля и отношения ко всему стояли во главе угла. Хофбург – центр могучей империи Габсбургов – лучшее тому подтверждение. Нигде в мире не найти такого сосредоточения разных стилей, воплощенных в единый дворцовый ансамбль. Австрийцы не пытались копировать, они жадно поглощали стилистические окраски и создавали уникальные сочетания. Это главное, что привлекает в Вене – её умение чувствовать стиль. Делать особенным то, что уже создано. Музыкальный классицизм был рожден не в Вене, но именно в ней он достиг своего апогея. Великое трио: Гайдн, Бетховен и Моцарт – родили собой нечто особенное, именуемое венской классической школой. Они не произвели революцию в музыке – они достигли в ней совершенства. То же самое произошло с пришедшей на смену классике эпохе романтизма. В Вене она зазвучала иначе. Во всем. В музыке, живописи, архитектуре, моде. То, что мы привыкли считать эпохой романтизма в лице Пушкина и золотого века нашего искусства – это не что иное, как венский бидермейер. Именно в этом городе европейский романтизм не затмил полностью господствующий прежде ампир, а проник в него, дополнив величественный стиль тонкой индивидуальностью.
Но главный показатель того, что Вена до сих пор является особенным городом в семействе европейских городов, служит её история в XX века. Этот век стал проверкой для духа города, который пережил страшные времена первой мировой войны и губительную ошибку фашизма во второй мировой войне. Но Вена смогла справиться и с этим. Разруха и жестокий урок поражения сделали этот город сильней. И вновь столица, теперь абсолютно нейтральной и независимой Австрии, осталась верна заветам прошлого. Послевоенная Европа по-разному восстанавливалась после кризиса второй мировой войны. Большая часть крупных городов отказывалась от исторической застройки в угоду современным веяньям. Так родился термин «брюсселизация». Хаотической реконструкции городов, при которой современные кварталы возникали в пределах «старых городов», полностью уничтожая их. Но Вена не решилась пойти по этому пути. Она не имела права. Ей было крайне важно сохранить то прошлое, которое у неё было. Не отказаться от него, а вновь найти себя среди этих пугающих отголосков второй мировой. Современность накрывала Вену постепенно. То там, то здесь проявляя себя в причудливых и сложных формах постмодерна и деконструктивизма. Это и делает её особенной для нас сейчас. Мы находимся в абсолютно современном городе, но нас ни на секунду не покидает ощущение истории этой столицы. Тени прошлого не загнали за музейные ограды, им позволили существовать бок о бок с настоящим. Дополняя его и влияя на него.
Я провела в Вене целый отпуск времен работы в Париже. Две недели этот город словно ухаживал за мной на манер достойного кавалера. Он открывался мне постепенно. Не напирая, а аккуратно отступая в сторону, чтобы я могла сама разглядеть и оценить его лучшие качества. Чтобы полюбить Вену нужно много усилий. Она витиевата и многогранна. Но эти усилия полны наслаждений. Венская кухня – это что-то магическое. Кажущаяся простота блюд, непривычна для современной погони за изысканностью. Но стоит прикоснуться к этой кухне, и ты понимаешь, что дело не в простоте. Дело в избирательности и законченности. Все на своих местах. Нет ничего лишнего. Тоже самое в архитектуре. Она изысканна ровно настолько, чтобы не отвлекать нас от общего восприятия. Это единство верных сочетаний повсеместно. Оно пьянит. Прогулка по Вене – это одновременно вальс с достопримечательностями прошлых эпох и ритмично пульсирующий облик современности. Время здесь замирает, рождая собой особое измерение. Такого я не испытывала больше нигде. Вена не презентационная и не пафосная. Она полна достоинства и терпения. В ней есть, та самая интеллигентная сдержанность, которая для меня всегда являлась самым главным из всех качеств.
Я открыла глаза, пробудившись ото сна и посмотрела в иллюминатор. Рассвет стремительно набирал обороты, обгоняя наш рейс. Наручные часы показывали без пятнадцати семь по местному времени. Посадка должна начаться в ближайшие десять минут.
Глоток воды, пристегнутый ремень и еще одно напутствие от мадам Пиаф. «Я справлюсь», – произнесла я слишком громко из-за звучащей в наушниках музыки. Молодой парень на соседнем кресле повернулся и сочувственно посмотрел на меня. Его эликсиром забвения была все та же космическая стрелялка на укрытом от взглядов стюардесс смартфоне.
Заход на посадку. Плавное снижение над красивым витиеватым руслом Дуная.
Еще ниже. Шасси уже выпущены и самолет немного трясет.
Касание земли. Скорость падает.
Мадам Пиаф вновь сделала свое дело. Я в безопасности.
Вена встретила меня приятным теплым воздухом ранней весны. Выйдя из терминала прилета аэропорта и двигаясь на стоянку с такси, я сделала глубокий вдох этого магического воздуха пробуждения природы. Пробивающееся из-за горизонта солнце предвещало хороший день. Погода была настолько мягкой, что я позволила себе расстегнуть свою кожаную куртку, чтобы свежий ветер проник сквозь легкую майку и своим нежным прикосновением взбудоражил мое сонное от перелета тело.
Ранним утром прилетающих пассажиров было не так много, так что стоянка такси была почти полной. Один из мужчин даже вежливо подбежал ко мне, чтобы помочь с кажущейся внешне увесистой сумкой на колесиках. Но после того, как я смущаясь уступила ему свой багаж, он понял свою ошибку и спросил с улыбкой:
– Shopping?
– Nein. Geschäftlich.6
– Sprechen sie deutsch?7 – спросил он с ярко выраженном восточноевропейским акцентом.
– Ja.8
– Mensch!9 – радостно произнес таксист и уверенно зашагал к своей машине.
Мне ничего не оставалось, как последовать за ним и набраться терпения, ведь можно было не сомневаться, что этот водитель был явно из категории «разговорчивых». А вопросов могло набраться совсем не мало, учитывая, что от аэропорта до моей гостиницы минимум около часа езды.
Но мои опасения не оправдались. По крайней мере его «разговорчивость» носила односторонний характер. После того, как он узнал, что я из России последовал получасовой монолог о его прошлой жизни в Чехии, которая тогда именовалась Чехословакией и входила в состав СССР. Последний факт иммигрант из города с забавным названием Градиштко, расположенного на самом-самом живописном участке русла Влтавы, что под Прагой, произнес с особым акцентом. «Вы русские плохо помните свою историю. Иначе бы не делали столько ошибок», – заключил он, закончив жизнеописание своего детства. Затем он начал припоминать всех попавших в его такси русских. Особо ему запомнилась одна девушка с белой болонкой в руках. Она была так красиво и сексуально одета, что он не смог потребовать с неё ни одного евроцента. В ответ на что, та поцеловала его в щеку. «Русские женщины очень вызывающие. Чешки, конечно, тоже хороши собой, но не умеют так подать себя с выгодной стороны, как русские», – очередная мудрость от моего таксиста. Мне ничего не оставалось, как улыбнуться и пожалеть, что я не обладаю этой привычкой подавать себя с выгодной стороны. Моя кожаная потертая куртка, белая майка с принтом в виде бога Шивы, узкие черные джинсы и стертые высокие ботинки с агрессивной шнуровкой явно не подходили под определение вызывающих русских девушек с собачками. «Повезет в другой раз» – мысленно пожелала я таксисту и перевела взгляд на то, что происходило за окном.
Величественный Дунай, который мы пересекали по мосту, чтобы оказаться в северной части города. Мой самый первый визит в Вену, еще в студенческие годы, запомнился мне именно Дунаем. И даже не столько руслом в черте города, сколько долиной Вахау, расположенной западней столицы. Могучее течение среди скалистых холмов, руины средневековых крепостей и мои любимые виноградники. Аббатства и паломники, словно сошедшие со страниц романов Умберто Эко. Долина Нибелунгов и тени гуннов. Как это захватывало тогда и как это, похоже, далеко теперь.
Оставшиеся полчаса до отеля я с легкой грустью вспоминала ту легкость и искреннюю страсть, которая была во мне в молодости. Мне хотелось жадно поглощать все, что было вокруг меня. Новые страны, культуры, истории. Мир тогда казался таким простым и понятным. Все что нужно было от меня – это мои широко открытые глаза и распахнутая для новых впечатлений душа. Сейчас же мне почти уже год как тридцать, и моя душа закрыта на сотни засовов. Я даже не могу понять почему. Я как-то упустила для себя тот момент, когда перестала видеть перед собой открытый для меня мир. Большой мир, а не маленький мирок моего личного пространства, в который ни у кого не было ключей.
– Situ!10 – прервал мои размышления таксист.
Я расплатилась за поездку и улыбнулась на прощание моему временному спутнику, который помог мне с багажом. Затем вошла в вестибюль гостиницы.
«Einhorn», что в переводе с немецкого означало единорог. Таким было название этой маленькой гостиницы на семь комнат, в которой я останавливалась уже в свой третий визит в Австрию. Её владельцы, пожилая пара, были коренными жителями Вены. Они долгое время проживали и работали в старом городе, который располагался по другую строну Дуная, но затем перебрались сюда, открыв здесь свой небольшой бизнес. Про себя они называет его «der unserige tochter» – «наша дочка». Такое определение весьма неслучайно. История этой пары – это история преодоления и возможности найти свое маленькое счастье при любых обстоятельствах.
Кристоф, один из партнеров в этой паре, был инвалидом с раннего детства. Еще в возрасте семи лет он на велосипеде попал под колеса автомобиля и повредил позвоночник, так что с тех пор мог передвигаться только на инвалидном кресле. Как ни странно, но рассказывая о тех событиях, он никогда не выглядел подавленным. Наоборот с почти воодушевлением описывал солнечную погоду в тот злополучный день и то, как теплый ветер прикасался к его лицу, когда он крутил педали велосипеда.
Конец ознакомительного фрагмента.