Весенняя соната
Переезжать не хотелось. Даже не просто не хотелось – просто не укладывалось в голове, что они вот так возьмут и уедут.
Насовсем.
Лишь когда грузчики вынесли на ремнях пианино и за ним обнаружился квадрат темных обоев, только тогда Лелька поняла: да, на самом деле уезжают. Да, насовсем. Переезжают к дяде Лене, и у мамы с ним теперь начнется совсем другая, новая жизнь. Но почему для этого нужно было разваливать ее жизнь, Лелькину?! Ее даже и не спросил никто…
Новый дом, новая школа – ничего ей не нравилось. Даже своя комната – впервые по-настоящему своя! – чужая. С видом на гаражи. И каштаны здесь не растут.
Лельке здесь плохо. Плохо!
И она купила в переходе черную куртку с черепом во всю спину. Оказалось – очень удобно, на любую погоду. Назвала ее «моя черепуха» и носила, не снимая. Джинсы – подарок дяди Лени – порезала ножницами. Еще постриглась – совсем. То есть абсолютно, под «ноль». Мама все молчала, только когда увидела лысую Лелькину голову, кажется, заплакала. Ну и пусть – у нее теперь своя жизнь, а у Лельки своя.
В новом классе пытался познакомиться некто Серый – долговязый нескладный парень, тоже весь в черепах. Лелька так его отшила, что сама испугалась. Пыталась начать курить, но не понравилось. К тому же курили все; оказалось даже как-то оригинальней не курить. Серый все не отвязывался, пытался найти с Лелькой общий язык. Спрашивал, например, какую Лелька музыку любит.
– Бетховена, – отрезала Лелька.
– Это чего – группа такая? – Серый завертел ушастой головой.
– Нет. Это такой композитор. Людвиг Ван. Малоизвестный, в общем…
А потом появился Джон. Странное дело – Лелька терпеть не могла вывернутые по-иностранному имена, всяких там Алексов и Дэнов, а тут – Джон! Наверное, по паспорту просто «Иван», но «Ваня» ему не шло; он был именно Джон. Старше лет на пять; все вечера гонял по улицам на своем скейте.
Лелька и выскочила из подъезда прямо ему под колеса. Другой обязательно наехал бы, но Джон виртуозно увернулся – лишь задел Лельку рукавом.
– Извините, мадемуазель… – И посмотрел рассеянно и чуть насмешливо.
Не потому, что лысая Лелька в ее «черепухе» была так себе «мадемуазель», а просто он всегда и на всех так смотрел. Потом не глядя щелкнул ногой по скейту, и тот послушно прыгнул ему в руки, как собачка.
Вот и все, просто Джон. Больше они не разговаривали. Да и говорить особенно не о чем.
Новая классная вдруг оставила Лельку после урока – удивилась, как это новенькая «девочка с большой дороги» написала лучшее в классе сочинение. И по содержанию, и по всем запятым… Не случилось ли у неглупого человека Лельки чего в жизни – может, ей помощь нужна?
Хотелось ответить – отстаньте, не лезьте. Но Лелька сдержалась и отвесила вежливым голосом вот что:
– Я очень ценю ваше участие, Вера Сергеевна, но у меня все в порядке. Абсолютно.
Так-то!
Почему-то она больше всего боялась, что кто-то проникнет в ее жизнь. Вернее, в главную часть ее жизни, настоящую. Это был ее секрет. Вот удивилась бы Вера Сергеевна, если бы узнала, куда Лелька ездит каждую неделю!
Куда-куда, домой, конечно. На старое место. Не прямым путем – автобус – метро с пересадкой – автобус, – а хитрым – на электричке. Есть такие электрички, которые въезжают в Москву с одного края и, обогнув центр, выезжают с другой стороны. Станция – прямо возле нового дома.
Лелька прыгала в полупустую электричку, и тут начинались превращения. «Черепуха» снималась, под ней обнаруживался приличный полосатый свитер; на лысую голову – тюбетейка, Антошкин подарок. Из электрички выходила совсем другая Лелька и шла не в свой старый дом – там давно чужие люди – и даже не во двор. Шла в старинное здание красного кирпича, прямо за железной дорогой. Серый бы дар речи потерял, если бы узнал.
Сумасшедшая Лелька шла в музыкальную школу.
Школу она окончила в прошлом году, но Анна Самойловна говорила:
– Приходи! В любой день. Найдем время, позанимаемся.
Она и приходила – просто поиграть музыку.
А главное, приходил сын Анны Самойловны, Антон.
Они полжизни просидели за одним столом в коридоре, делая уроки. Тогда еще первоклассница Лелька ждала свою маму, а второклассник Антон – свою.
Анна Самойловна занималась с учениками тут же, за дверью. Если у нее не было урока, то она пускала ребят в класс. Лелька учила там математику, Антон занимался на скрипке. Как же здорово он играл!
За первые четыре года они обменялись едва ли десятком слов. Пока Антошка вдруг не предложил:
– Может, подыграешь мне? Тут аккомпанемент вроде несложный…
Лелька, робея и смущаясь, села за пианино и перепутала с испугу больше половины нот. Но Антошку это не смутило: еще давай! И еще! А давай посмотрим, что тут еще есть интересного?
Так началась их «читка с листа». Читать с листа – значит играть незнакомую музыку, в первый раз. Как бы на черновик. Потом – еще раз, третий – и все, хватит, дальше не интересно. Следующая страница!
Антошкина учительница скрипки ругала его за эту «читку» – что это за игра, тяп-ляп и готово! Лучше бы гаммы играл, следил за руками!
Но Анна Самойловна как будто не замечала, что они «читают с листа». Зато в классном шкафу откуда-то появлялись всё новые ноты.
Они переиграли весь учебный репертуар, потом взялись за Гайдна, Моцарта.
Больше всего Лелька любила сонаты – такую музыку, где пианист не просто аккомпаниатор, а на равных со скрипачом.
Для них с Антоном ничего не было «слишком сложно» или «еще рано» – играли Шуберта, Грига, Рахманинова… Только однажды Тошка смутился – когда на полке появился толстый том сонат Бетховена.
– Это, наверное, нам не по зубам пока. – И поставил Бетховена на место.
Лелька окончила музыкальную школу с четверкой по специальности. Расстроилась. Но Анна Самойловна сказала:
– Четверка это ерунда. Техника, конечно, тебя подводит. Но ты, Лелька, музыкант, настоящий. Ты приходи ко мне еще, и главное – играй побольше, играй обязательно!
И они играли. Антошка уже учился в музыкальном училище, но все равно забегал в школу. И в этом году они начали-таки Бетховена. Тошка относился к нему с благоговением, а Лелька не могла понять – что он в нем такого нашел? Гайдн – чистый, как вода из горной речки. Бах – сложный, умный; кажется, что старую тяжелую книгу читаешь; и вдруг понимаешь, что там… Моцарт – что тут скажешь, это сама музыка… Летит, не касаясь земли. Это, конечно, Антошкины слова, но Лелька с ним полностью согласна.
Но что он нашел в этом Бетховене?
Играли, конечно, кое-как, такое Лельке сразу не осилить. Добрались с грехом пополам до пятой сонаты, Весенней…
И вдруг сразу, с первых нот, – Лелька даже не думала, что может быть так, в один миг, как с Джоном! С первых же нот показалось – не может быть, чтобы вообще была такая музыка. И чтобы так просто, у Антошки под пальцами, и ответ пианино, и теперь – она, Лелька. И опять Антон, и они вместе, и дальше, дальше…
Вот так Бетховен – глухой, сумасшедший. Как он сумел – такое?! А Лелька-то всегда думала, что Бетховен чуть ли не революционер: пятая симфония – та-да-да – дааам! Та-та-та – дааамммм! А тут – Весенняя соната. Такая… Весенняя.
Страшно было, что Тошка найдет себе пианистку в училище – настоящую пианистку, не такую, как Лелька. Пока обходилось:
– Представляешь, там никто не хочет «читать»; все только своей специальностью заняты! Правда, я одну там Дашку как будто отловил. Так она поиграла пять минут и сразу – пойдем в кино! Представляешь?!
Еще бы! Лелька смеялась:
– Эта Дашка хорошенькая хотя бы?
– Да так, – пожимал плечами Антошка, – не очень, примерно как ты…
Лелька не обижалась – они хохотали вместе. Ему можно так шутить и обзывать стриженую Лельку «Моби». Они друзья. Конечно, просто друзья, – особенно это стало понятно сейчас, когда появился Джон. Пожалуй, Антон единственный, кому можно было бы рассказать про Джона. Но Лелька не стала.
Джон! – первая нота Весенней сонаты.
Начался ноябрь, загнал Лельку наконец домой, в новую комнату. А комната оказалась с сюрпризом, да еще с каким!
За стенкой жила скрипка. Как это она раньше ее не слышала?! Настоящая скрипка, взрослая, уж Лелька-то в этом понимает. Скрипка играла разную музыку, – со временем Лелька выучила ее наизусть.
Это, кажется, Бах… а это, похоже, Чайковский. Одну пьесу Лелька знала точно: «Кампанелла» Паганини. Антон говорил, это дико сложно; он пока еще так не научился. Уж если Тошка не научился…
Стенка общая, а подъезды разные. Так что Лелька никак не могла вычислить скрипача. Целыми вечерами просиживала она возле этого подъезда, но со скрипкой никого так и не увидела. А потом все-таки догадалась кто.
Там жила одна такая девушка, очень красивая, – не так, как в модных журналах, а как в старых французских фильмах. У нее были каштановые волосы, клетчатое пальто и длинный шарф. Лелька, когда вырастет, хотела бы быть именно такой!
Правда, Лелька никогда не видела ее со скрипкой, зато слышала из ее машины (тоже французской!) музыку. Не Моцарта или Вивальди, а что-то сложное – может, Прокофьев. Конечно, эта девушка – музыкант! Она так смотрит на небо, будто у нее внутри музыка!
Всю зиму Лелька слушала скрипку за стенкой и ездила к Тошке в музыкальную школу. К марту волосы у нее отросли – и уже совсем не хотелось стричь их. К тому же коротенький ежик ужасно шел ей. Это даже Серый заметил. Оказалось, он не такой уж и Серый – стихи пишет… И хорошие, представьте, стихи! Все-таки не должен человек считать себя несчастным, если ему пишут стихи. Да еще есть скрипка за стенкой, Тошка с Бетховеном и где-то там еще – Джон.
С Джоном они встретились первого марта на автобусной остановке. То есть не то чтобы встретились… Джон стоял сам по себе и смотрел на небо, а Лелька смотрела в стекло припаркованного джипа, в котором отражался Джон. На нем был старый – как будто из прошлого века – синий пиджак, зашитый красными (специально!) нитками. Он курил трубку, как Гэндальф. А на рукаве у него был очень старый полустертый значок – очки, как у Гарри Поттера, но лицо другое. Лелька подошла ближе, будто бы случайно, и разглядела – Джон Леннон. Ну конечно, Джон!
Может, это был значок еще его родителей? Древний какой, из открытки вырезан, сейчас таких нет. И Джон – его настоящее имя, родители назвали так в честь Леннона?
Подошел Лелькин автобус. Джон сел в него, а Лелька осталась на улице. Ехать с ним вместе – это было слишком. Она и так смотрела на него целых десять минут… Захотелось снять капюшон, и Лелька стояла с растрепанной головой, впервые в этом году, впервые на этой улице.
А вечером случилось чудо. Дядя Леня, смущаясь, стал говорить что-то невнятное о том, что надо бережнее к маме относиться… Лелька долго не могла ничего понять и по привычке надулась. А потом дошло – у нее будет брат! Настоящий брат!
Лельке никогда раньше не хотелось, чтобы у нее был брат или сестренка. А тут… Брат. Лелька вспомнила мелкого стриженого первоклассника из школы – вот, будет такой же… И она будет говорить ему: «Давай скорее, долго ты будешь! Я из-за тебя опаздываю…» В университет или куда там.
– Можете на меня рассчитывать. Ну там, гулять или что еще нужно, – пробурчала Лелька и, зачем-то хлопнув дверью, сбежала в свою комнату.
Дядя Леня, конечно, решил, что она переживает. А Лельке хотелось побыть одной со своим счастьем! И еще вдруг захотелось открыть пианино…
И тут за стенкой заиграла скрипка. Лелька замерла, – этого просто не могло быть! Скрипка играла Весеннюю сонату Бетховена.
Скрипку, видно, тоже накрыло весеннее настроение – ведь март же, первое число! И там, где мелодию подхватывает пианино, Лелька открыла крышку пианино и вступила. Играла и прислушивалась – здесь ли скрипка? Здесь, здесь!
Все-таки они сбились, и скрипка стала играть зачем-то одну ноту. А, ну, конечно, просит «ля»! Пианино у Лельки расстроенное, на полтона ниже… Подстроились, и снова – Весенняя соната! На этот раз от начала до конца первой части. Надо же, Лелька помнит все наизусть!
Какая же это музыка – волшебная, нежная, тонкая, весенняя!!!
Вечером ждала – может, заглянет? Ведь ей же должно быть интересно, с кем она играет! А тут – Лелька… Вот она удивится!
Но – не зашла. Наверное, ей тоже нравилось играть с невидимкой.
А потом у Антошки был концерт в училище. Какой-то очень важный, играют только самые лучшие, и среди них – Антон. Лелька приехала в училище пораньше, стояла в фойе и рассматривала старые фотографии. И тут она увидела этих двоих.
Французская девушка с Джоном стояли вместе. У Джона ее скрипка, наконец-то Лелька ее увидела.
Лелька вдохнула. Глубоко. И выдохнула. Ладно. Ладно, пускай так. Нет, она не расстроилась, ничего такого. Конечно, девушка со скрипкой намного его старше, но она такая! Такая… Странная, конечно, пара – скейт и французская машина. Эх, Джон, Джон! Ну, значит, так надо. Они очень разные и вместе с тем как будто в чем-то совсем одинаковые. Оба как будто с другой планеты, и оба такие… такие, ну… красивые, чего там. Ладно. Ладно, чего уж теперь…
Джон смешно пожал плечом и сказал ей:
– Ну, не переживай. Надо ехать – значит, надо…
И тронул ее за плечо. А она сказала:
– Удачи, Джон! – и пошла к выходу.
И вдруг он догнал ее:
– Мама, стой! Ключи забыла…
Мама?!! Не может быть. Показалось? Она же совсем не взрослая как будто… и похожи ведь, так похожи. Как она сразу не заметила?
Выходит, Джон тоже живет у Лельки за стенкой. И слышал их Весеннюю сонату?
А кто теперь объяснит, почему скрипка осталась у Джона?!
Откуда ни возьмись, Антошка:
– Лелища, ты уже здесь! – И Джону: – Привет, Джон, играешь сегодня?
Тот кивнул.
– «Кампанеллу», да?
– Опять «Кампанеллу», – развел руками Джон.
– Лелька, там пустой класс есть, пойдем поиграем! – обернулся Тошка к опешившей Лельке.
– У тебя же концерт вроде, – прошептала Лелька внезапно севшим голосом.
– Концерт через час еще; что же мне, целый час сидеть и дрожать? Пойдем, правда, поиграем. Что же, я зря тащил с собой Бетховена?! Давай, я мигом, только ключ от класса возьму!
Он умчался, а Лелька смотрела на Джона и не могла поверить. Она даже сейчас не могла представить его со скрипкой (хотя потом, на концерте, оказалось – ему идет не хуже скейта). А он смотрел на нее и тоже не мог поверить. Лелька и Бетховен! Не так-то просто представить ее за роялем.
«Неужели ты?» – спросил он одними глазами.
«Ага, я», – ответила Лелька, тоже глазами.
А может, никакого такого разговора и не было, а Лелька все придумала?
Тогда Джон спросил по-другому, не глазами. Но и не словами. Он улыбнулся и засвистел Весеннюю сонату.
И в первый раз увидел, как Лелька широко улыбается ему в ответ.