Часть 1. Девочка на качелях
Глава 1
Мне было страшно. Нет, кроме шуток. Вчера была дочитана очередная книга, и теперь я начала беспокоиться. Перевернула последнюю страницу и в который раз обратилась к своему шкафу. Огромный двустворчатый зверь молчал, неодобрительно сверкая своими отполированными ручками. Время было довольно раннее, смотреть по телевизору было как всегда нечего (двадцать каналов, а впечатление такое, что один), и я полезла в его пыльное нутро. Но поиски мои не увенчались успехом. Все лежавшие и стоявшие в шкафу тома можно было разделить на две категории: «не единожды прочитано» и «прочитано один раз, но перечитывать не тянет». Так что пришлось мне собрать остатки мужества и финансов и отправиться в поход за новой порцией духовной пищи.
Теперь я стояла перед стеллажом в магазине, теряясь среди книг, как в толпе совершенно незнакомых людей.
Знаете, бывает так иногда: приятель зовет к себе на день рождения, а сам смывается на кухню, оставляя тебя в гостиной с остальными приглашенными.
Имена названы, но запомнить их невозможно. Кто-то косится на тебя с любопытством, кто-то пытается сунуть в руки бокал, большинству же просто плевать. А тут вдруг припекает посетить санузел, и ты даже не знаешь, у кого спросить, где тот находится.
Примерно то же я испытывала, рыская глазами по разноцветным корешкам. Книги в ответ пялились на меня несуществующими, но оттого не менее выразительными глазами. Ну что, дорогуша, насколько хорошо ты воспитана? Как развит твой художественный вкус? Ты вообще разбираешься в литературе или кроме «Колобка» ничего не прочитала?
– Черт… прекратите меня смущать! – не выдержала я, протягивая руку к первой попавшейся книге. Самое тяжелое – начать разговор, а дальше или сложится, или нет. – Это совершенно не вежливо!
– Простите, я не хотел, – раздалось за моим плечом.
– Оу. – Ситуация глупее не придумаешь. Кровь бросилась к щекам, так что я не сразу ответила. – Вы здесь не при чем… Я… так много авторов, и ни одной знакомой фамилии.
– Не знаете, что выбрать? Или хотите какую-то конкретную вещь?
– Да. В смысле, второе. Вчера закончила в десятый раз перечитывать любимую книгу и поняла, что у меня просто нет выхода. Либо искать что-то подобное… либо я обречена на одиннадцатое по счету повторение.
– Знакомо. Конечно, я не литературный критик и все такое. – Пришлось развернуться, наконец, к собеседнику лицом. Оно перестало гореть. Есть за мной грешок: люблю производить на людей хорошее впечатление, а красная физиономия никак тому не способствует. – Но могу дать вам совет: откройте книгу и прочитайте первый абзац. А потом перелистните в конец и прочитайте его. Первый признак того, что книгу стоит взять – если вам станет интересно, о чем написано между ними.
– Обычно я ненавижу спойлеры. Они убивают интригу. Хуже того: а вдруг герои умрут? Или их ждет полное разочарование в собственном существовании? Нет… я не хочу все триста страниц мучиться от жалости.
– Значит, вы не читали «Ромео и Джульетту»? Раз вы не любите истории с плохим концом, значит, и Шекспира могли обойти стороной. – Я удивленно воззрилась на собеседника. Симпатичный. Высокий. Выше меня на полторы головы. Волосы забраны в короткий хвост, темные глаза смотрят спокойно, чуть иронично. Именно эта ирония меня и взбесила:
– Издеваетесь?
– Нет, что вы? – пожал плечами мужчина.
– Я читала «Ромео и Джульетту». И смотрела… Тут уж деваться некуда. Всем известно, чем все закончилось. Даже тем, кто ни строчки из пьесы не знает. Но суть-то не в этом. А в том… – Голову пронзила запоздалая мысль. Нет, этот громила точно надо мной измывается. – Хорошо, я поняла. Дело не в концовке, а во всей остальной книге.
Мужчина едва заметно усмехнулся. Ничего не значащая победа над слабой женщиной, а сколько самолюбования! Такой тип людей, сующих носы не в свое дело лишь затем, чтобы доказать свое превосходство, был мне крайне неприятен. Хотелось как можно быстрее избавиться от назойливого собеседника, пока он не продолжил:
– Я тоже не люблю трагические произведения. Когда был маленьким, я боролся с этим очень своеобразным способом. Варварским. Вырывал последнюю страницу и делал вид, что ее просто не существует. А потом вырос и понял, книжные истории – всего лишь вымысел, так что не стоит принимать все написанное так близко к сердцу.
Мужчина замолчал, прикусив нижнюю губу. Не знаю, в каком направлении текли его мысли, но они явно не касались литературы. Мне стало не по себе. Надо было как-то разрядить обстановку, и я не нашла ничего лучше, чем спросить:
– Вы рассказали только о первом признаке. А каковы остальные?
– О чем вы?
«Ох, ты, как его».
– Вы сказали, если после прочтения начала и конца становится интересно, что же в середине – это первый признак того, что книгу надо купить.
– Да. Простите… точно, – откашлялся собеседник. Сосредоточенный на внутренних ощущениях взгляд вновь оживился. – Так вот. Второе: когда вы сами начинаете придумывать содержание. Размышлять о нем, гадать. Значит, вас зацепило. Но и это пустяки.
– А что же главное?
– Итак, вы перебрали дюжину вариантов развития сюжета. Откройте книгу снова в любом месте. И если написанное не укладывается ни в один из них, смело берите книгу.
– Непредсказуемость… – я кивнула. – О да, нет ничего страшнее предсказуемой истории.
– Нет. Вы не поняли. Непредсказуемость не главное. Смысл заключается в том, чтобы ход мыслей автора не повторял ваш. Если люди начнут думать одинаково, мы пропадем как личности.
– Боже. – Как глубоко копает, а?
Всю жизнь я придерживалась диаметрально противоположного мнения. Раз автор пишет для читателя, он должен иметь с ним как можно больше общего. Вся загвоздка заключается в его способности угадать, что интересно поклонникам. Подстроиться под них.
Писатель может выразить свое отношение к миру, к его устройству, к каким-то вещам в нем. Но вряд ли кому-то понравится читать о том, что война – прекрасно или изучать подробное описание сбора грибов в средней полосе России. Всем нужны увлекательные приключения, невероятная любовь и счастливый финал.
Стоп. Ну хорошо. Можно без последнего. Но в любом случае какие-то общие точки соприкосновения у автора и его аудитории должны быть?
Именно так я и сказала моему собеседнику.
– Не впадайте в крайность, – ответил он. – Иногда полезно хоть раз в жизни взять и отвергнуть все, в чем вы уверены. Выслушать того, кто абсолютно на вас не похож. Вряд ли вы станете думать совершенно иначе. Но это заставит вас измениться, расширит кругозор. Веками люди верили, что Земля плоская. А потом раз… она оказалась круглой.
– Вы прибегаете к очевидностям. Не хватает только продолжения в духе: а что вам известно о квантово-волновой теории света? – Я постепенно втягивалась в странный, даже нелепый разговор. И мне он начал нравиться.
– Сдаюсь. – Мужчина примирительно поднял ладони вверх. – В таком случае вам подходит вариант номер два. Для выбора книги, я имею в виду. Просто возьмите произведение знакомого автора и перестаньте уже мучиться.
– Все-таки вы послушались меня. – Я вздрогнула от неожиданности. Мой новый знакомый стоял у выхода и пытался закурить. Да он, похоже, романтик. Или того печальней: псевдо-интеллектуал. Хотя нет. Такие обычно ходят с трубкой, а не с обычными сигаретами. Значит, первое… хотя в кармане торчит зажигалка, но прикуривает мужчина с помощью спички. Сильный ветер и сырость мешают ему, очередная палочка вспыхивает на кончике и тут же истекает дымом.
– Почему вы так решили? – протестую.
– Выбрали книгу с грустным концом.
– Вообще-то это мой любимый автор. Но теперь я не уверена, начинать мне чтение или нет.
– Вот оно: классическое распутье. Лишить себя удовольствия из вредности или принести в жертву свое самолюбие. – Мужчина, наконец, смог запалить сигарету и глубоко затянулся.
– Прямо как вы… зажигалка, – я указала взглядом на карман его брюк.
– Боюсь снова вас разочаровать. Она не работает. Утром сломалась, а новую не успел купить.
– Облом. А я уж было решила бежать от вас сломя голову. Подумала, что у вас не все в порядке с психикой. Типа, одни все время считают обувь на полках, другие постоянно руки моют. А вы вот, имея все блага цивилизации, прибегаете к самому старомодному способу извлечения искры.
– Не любите странных людей? Вы ужасны… – Я бы обиделась, если бы при этих словах мужчина не протянул мне с улыбкой руку: – Павел.
– Женя.
«Напомнить тебе, как ты сама полчаса назад разговаривала с книгами?», – захихикал противный внутренний червячок.
«Хорошо. У каждой девчушки свои игрушки. У кого-то бусы, у кого-то вибраторы. Но ведь мои изъяны скрытые, а когда все наружу выпирает, как быть?», – попыталась поспорить я.
Думаю, большинство людей слышат свои мысли, озвучиваемые их голосами. Или скорее голосами, которым, как им кажется, они говорят с другими. У меня же… короче у меня их целых два. Причем один из них – приятный тенор, а второй определенно принадлежит оперной певице в летах. К счастью, последняя очухивается крайне редко.
– Вы говорите обо мне как о преступнице, расстрелявшей людей на улице. – Я первой оборвала рукопожатие. – Или для вас убийство не считается таким уж большим преступлением?
– Считается. Но что же это такое выходит? Странности вам не по нутру, грустные концовки – ни за что! Так можно вернуться к идее плоской Земли, знаете ли. Вы искали книгу, похожую на вашу любимую, так ведь?
– Да. – Как по мне, так отрицание очевидного еще хуже убийства.
– Оно и настораживает. Вы ожидаете определенных событий. Принцесса должна уколоть палец, уснуть на сто лет, а потом очнуться от поцелуя прекрасного принца. Так и только так. Вот причина моего ужаса.
– Послушайте, Павел. Я очень благодарна вам за советы. Думаю, когда-нибудь воспользуюсь ими. Но… вы сейчас не о сказках говорили? – Я сама не поняла, как последняя фраза сорвалась с моих губ. Не удивительно, ведь за секунду до того ее пробормотала оперная певица.
– Моя история будет вам не интересна.
– Почему вы так уверены? Знаете что. У меня сегодня очередной День Разбазаривания денег. Я иногда позволяю себе такие выходки. Ага… не ждали! Такая стандартная девица, не девица, а черенок лопаты, и тут такой сюрприз.
– Признаюсь, вы меня не удивили.
– Да когда же это прекратится? Уже второй раз вы сеете сомнения насчет моей гениальности. Ладно… когда я волнуюсь, то всегда очень неудачно шучу, – для полноты образа смущенно потираю лоб.
– Что же вас взволновало? – Павел метко пульнул бычок в урну.
– Не сбивайте меня. В общем, сегодня я готова выложить довольно крупную для меня сумму на всякую ерунду. Но главный пункт программы – посещение кафе. И мне бы хотелось… Вы согласны выпить со мной кофе? – Речь, рассчитанная еще на пару минут, неожиданно закончилась почти умоляющим скулежом. Ладно, потом будем страдать, осознавая всю глубину своего падения.
– Пожалуй, я все же поспешил с выводами. Вы не столь безнадежны. Прошу, не обижайтесь. Я с удовольствием выпью с вами кофе, чая, да чего угодно. Хм… более того, готов поддержать вас в стремлении разбазарить деньги. Так что еще и заплачу за ваш заказ.
– А не боитесь?
– Боюсь. Но рискнуть стоит. – Такой аргумент крыть было нечем.
Литература, музыка, события в мире. Чего бы мы ни касались, сидя за столиком и поедая десерт, у Павла на все было свое видение. Я с интересом слушала его, стараясь невольно соответствовать своему собеседнику. Вставляла умные цитаты, кивала и… понимала, насколько же я ограничена.
У меня никогда не было иллюзий насчет своего ума. Я легко поддаюсь моде и новым веяниям. Но при этом мне не хватает смелости оторваться от привычных вещей. Как правильно заметил Павел, мы всегда ищем определенную модель происходящего. Посему я и выбираю книги в одном жанре, морщусь от музыки, которая мне непонятна. Проклятье, да я вся – сплошные шаблоны.
– Что такое? – Моя рука зависла над тарелкой.
– До сегодняшнего момента мне не хотелось меняться. А теперь я сама себе противна, – признание далось нелегко.
– Из-за того, что я сказал? Ох, прости, прости меня! Я порой бываю таким нетерпеливым. Пытаюсь подстроить других под себя. Но это не значит, что моя точка зрения единственно правильная. Скажи, что я опять ляпнул?
– Да нет. Ты здесь не при чем, – удивительно, но переход на «ты» никогда не был таким легким. – Есть у меня пара знакомых, весьма эрудированных людей. Они очень сообразительные. Владеют языками, посетили много стран. И хотя общение с ними доставляет мне удовольствие, но рядом с ними я чувствую себя… как бы яснее выразиться, неполноценной, что ли? И только сейчас мне стало кое-что понятно. Каким бы они не были, они похожи на меня. Тот же ящик, только там больше информации. А у тебя голова по-другому устроена. И мне захотелось выгрести из своей все и перезапустить ее, что ли.
– Пророчества начинают сбываться, – Павел утешающе коснулся моей руки. – Ты готова отвергнуть все свои представления и принять мои. Так?
– Не все. Но многое из того, что ты сказал, меня поразило.
– А теперь подумай вот о чем: стоит ли меня ставить в пример? Твоя и только твоя жизнь может быть идеальной. Понимаешь, о чем я? Заниженная самооценка бывает причиной не только депрессий и прочих проблем, но и приводит к суицидам.
– Она покончила с собой? – Вот, опять. – Моя очередь просить прощения. Я брякнула глупость, правда?
– Да. – Павел вдруг напрягся и отодвинулся от меня. – Она отравилась.
Повисло неловкое молчание.
– Не хочешь об этом говорить – не надо.
– Все в порядке. Сегодня такой хороший день. Не хочется портить его. Ты ведь будешь переживать. И напрасно. Мне давно не больно. – Ага, так я тебе и поверила. Судя по выпирающим желвакам и опустившимся уголкам губ, мужчине было не просто больно. Он медленно агонизировал, и стало понятно: ему необходимо с кем-нибудь поделиться, чтобы не сгореть окончательно.
– Как ее звали? – наугад выбрала я первый попавшийся вопрос. Попала. Павел ответил не сразу, но его плечи немедленно разогнулись.
– Полина. Полюс или Польша, королева танцев и университетских попоек. Но я запомнил ее не такой. Девочка, качающаяся на качелях, никак не хочет уходить из моей головы. Мне было одиннадцать, а ей, соответственно, двенадцать, когда мы впервые встретились.
Мы были не так испорчены, как современные дети. У нас было больше игр, и намного меньше знаний о жестокости.
Но даже среди нас Полина выделялась своей наивностью и каким-то внутренним светом. Уверенностью, что хуже двойки в дневнике и больнее оцарапанных коленей нет ничего.
А еще глазами. Такими голубыми, что в них угадывались облачка, как в настоящем небе. В них жил момент. Восхищение происходящим здесь и сейчас. Ты вот сидишь и думаешь: зачем я коснулась этой темы? Как ты будешь слушать эту историю об очередной искалеченной жизни? Ты смотришь в прошлое, пытаешься угадать будущее. Но в тебе отсутствует настоящее.
Погоди… я ничего не имею против. Мы все такие. Все люди. Наш опыт накладывает на нас неизгладимые отпечатки. Мы планируем наш завтрашний день. И это хорошо во многих случаях.
Но мы редко абстрагируемся. Как выключатель: только два режима. Либо человек готовится к результату, либо оценивает его.
А вот она… Полина была всегда спокойна. Ей не присущи были угрызения совести, она радовалась всему. Мне не известно, на каком этапе своей жизни она стала такой же, как все. Хотя с точностью до часа укажу, когда Полина сломалась. Но когда я увидел ее в первый раз, эта девочка показалась мне самым невероятным существом из всех знакомых прежде.
Лето мое проходило в деревне. До нее пролегал путь почти в двести километров, полный настоящих дорожных приключений.
Заторы, хлынувший неожиданно дождь, кукурузное поле. Любое маломальское изменение за окошком старенькой «Волги» вызывало во мне трепет.
Отец всегда очень переживал, садясь за руль. Ничто не должно было мешать его сосредоточенности. Поэтому в дороге мы почти не разговаривали и уж тем более не слушали музыку. С годами меня перестал устраивать подобный расклад. Мама спасалась очередным детективом, меня же от качающихся перед глазами букв начинало тошнить, и палочкой-выручалочкой стал проигрыватель.
Однако лет до десяти я переживал такую бурю эмоций по пути туда и обратно, что на ее основе можно было состряпать не один фильм в жанре роад муви. При этом ничего особенного и не происходило. Вся тайна заключалась в моей голове и полной мысленной свободе, присущей только мальчишкам от пяти до тринадцати лет. И девчонкам, конечно же.
С возрастом мы становимся умнее, а в наши черепные коробки забираются страшные звери, именующие себя знаниями о жизни. И… мир из неизведанного делается привычным, серым и совершенно не перевариваемым без хорошего рока в наушниках.
Мне кажется, вся суть взросления состоит в том, что внешних загадок для нас не становится меньше. Иначе наука и философия вымерли бы после изобретения стиральной машины или компакт-дисков. Технический прогресс позволяет нам жить комфортнее, он сделал людей ленивыми и жалкими существами. Но мы все равно ищем новые ответы на все более расширяющийся спектр вопросов.
А вот внутренние загадки почти у всех разрешаются годам к сорока. Рождаясь, мы попадаем в большую комнату, наполненную странными предметами. Постепенно становятся известными названия каждого из них, их место в помещении и назначение. И тогда наступает переломный момент, когда надо решить, хотим ли мы выйти за пределы комнаты или нам хватит данного в распоряжение пространства?
Я говорю о нашем сознании. Ты знаешь, что любишь, а что тебе не нравится, уверен в том, как поведешь себя в той или иной ситуации. У тебя есть небольшой набор фраз и ассоциаций. Комната исследована, она полностью в твоем распоряжении. Ты вырос, и свет в окошке гаснет за ненадобностью.
Но тогда, в то лето я лишь считал себя большим. О да, были прочитаны «Двадцать тысяч лье под водой», и учебный год окончился без троек. То есть я увлекался серьезной литературой и обладал достаточными знаниями для разграничения добра и зла. И собирался прекрасно провести следующие месяцы в компании моих друзей и бесподобного плюшевого пуделя.
Первые две недели все шло по плану. Погода стояла несколько прохладная, но солнечная. Несколько раз мне даже удавалось искупаться в речке. А не это ли показатель хорошего отдыха?
Родители не слишком нагружали меня, а сами не разгибали спины над грядками. От этого я и приходил в отчаяние, и втайне радовался. Есть клубнику мне нравилось, а вот собирать – не очень. То же относилось к высоченным яблоням в саду, на которых уже висели мелкие зеленые яблочки и бесконечным кустам томатов, которые пока ограничивались желтыми цветочками.
В тот день воздух прогрелся до плюс тридцати, и мать приняла решение не выходить в огород, а впервые на моей памяти просто позагорать.
– Такая жара. Поливать сейчас нельзя. Конечно, можно подергать траву у дома, но я боюсь получить солнечный удар. Хоть бы дождь пошел, что ли… – сказала она, присаживаясь на краешек раскладушки.
– А потом ты будешь жаловаться на слишком дождливое лето, – не выдержал я. По мне так взрослые только и делали, что выискивали поводы для недовольства. Отец усмехнулся, открывая баклажку минеральной воды и вливая в себя единым глотком почти половину содержимого. – И если тебе жарко, зачем ты решила загорать?
– Какой ты сегодня хмурый, мой милый. – Мама не обиделась. Напротив, мои слова вызвали в ней очередную волну умиления.
Я скривился. Еще одна особенность старших: никогда не отвечать на твои вопросы одним предложением. Такое впечатление, что они стараются вместить в него все известные слова, кроме «да» и «нет».
А еще родителей приводит в восторг, когда дети приходят к тем же выводам. Что тогда происходит с их лицами! Не лица, а лики. Так и светятся вселенской любовью и безграничной гордостью.
«Какой ты умный, какой самостоятельный», – говорят они, подразумевая «как ты похож на меня». Но стоит выругаться, как тут же отметают всякую похожесть, а от умиления не остается и следа.
– Ну, мам! – Я взвыл, старательно выворачиваясь из крепких объятий. – Я не хмурый. И вообще, можно мне пойти погулять?
– Чтобы к шести вернулся. И обязательно надень что-нибудь на голову.
Над забором показалась круглая мордаха моего лучшего друга Сеньки. При всех своих недостатках этот малый обладал одним незаурядным достоинством: он мог залезть куда угодно. Да что там, он был богом альпинизма, и мы никогда не сомневались, что в будущем он легко покорит Эверест.
Я быстренько метнулся в дом, кое-как нахлобучил панаму и выбежал вон со двора. Родители не стали меня останавливать, хотя в их взглядах сквозило неодобрение. Они-то свое пожили, им теперь точно незачем так носиться.
– Пойдем на площадку?
А еще друг никогда не здоровался. И это также меня восхищало. Сенька ненавидел формальности, считая их уделом людей, которым нечего сказать. Сам он мог трещать без умолку в течение сорока минут. Клянусь, мы замеряли.
– Здорово. – А вот я рос типичной жертвой хорошо воспитания. – Когда-нибудь мои предки тебя поймают. Папа сам чинил забор, и ему очень не понравится, что ты на нем висишь.
– Ого, ну, извини. – Сенька опасливо отодвинулся от калитки и похлопал по ней ладошкой, как по норовистому жеребцу. – Если бы я знал… у тебя классный отец. А мой ничего тяжелее молотка в руках не держал. Зато знаешь, что он мне подарил?
– Ни малейшего представления. – Судя по горящим глазам Сеньки – живого слона. Тот подвигал бровями:
– Попробуй угадать! Это очень крутая штука.
– «Тетрис»?[1] – У меня самого никакого «Тетриса» не было, и я просто стал перебирать все то, о чем мечтал сам. – Самокат? Настоящий футбольный мяч? Коньки? Какую-нибудь энциклопедию?
– Виу! – Сенька изобразил рукой низко летящий самолет, обозначая пределы моей фантазии. Ему явно доставляло удовольствие издеваться над другими. Но я сдаваться не собирался:
– Собаку? Настольную игру? Да, блин, не знаю я! Мне в голову только велосипед приходит.
– Велосипед не может приходить в голову, – безапелляционно изрек Сеня. Я растерялся, готовый к любому объяснению, кроме следующего: – Он туда вкатывается. Эй, врубаешься? Велосипед с колесами, а не с ногами.
– Ты дебил, Сенька, – не нашелся я с ответом. Не знаю, где друг выкапывал подобные шуточки, но вворачивал он их с таким пониманием, словно все сказанное только что родилось в его голове.
– Видак.
– Чего?
– Ага, настоящий видак. На нем столько кнопок, ужас. Конечно, родители тут же кинулись читать инструкцию. Папа полдня разбирался, как его правильно подключать. – Я невольно восхитился мужеством Сенькиного отца. – Ну, там я кой-чего подсказал. Не без того. Ты это, не считай, что я хвастаю, но без меня бы он еще неделю не подключенным стоял. А знаешь, сколько смеха было, когда мы решили засунуть в видак кассету? Мама ее и так вертела, и этак, а она, зараза, не всовывается! А потом раз… И провалилась, – закончил друг, торжественно потрясая руками над головой. – Полная победа семьи Федосовых! Злобный монстр повержен и теперь как миленький крутит нам фильмы. Эх, ты не представляешь, как я хочу тебе его показать!
– Я, думаю, у нас все впереди, – как можно равнодушнее пробормотал я. Теперь мой собственный подарок к пятому классу не казался даже достойным упоминания. Хотя, сказать по правде, покупка огромного игрушечного щенка сопровождалась не меньшими волнениями, чем запуск Сенькиного видака. К игрушке прилагались целых два батончика «Марс» и коробка цветных карандашей. Но вся проблема состояла в том, что они именно прилагались, не делая моего Дога более крутым. – Так мы идем на площадку?
– Ага. – Друг первым поскакал вниз по дороге. – Ох, чуть не забыл! Меня записали на бальные танцы. Но, Пашка, только попробуй рассказать об этом кому-либо еще!
– Успокойся, я могила. Но разве ты не просился на шахматы?
– Все мама. «Ты и так много сидишь дома, и танцы будут полезны для твоей спины», – передразнил Сенька. – Когда же я сказал, что для спины также очень полезно плавание и массаж, а шахматы ничего заменить не может, она выдала: «Ты все равно не станешь великим гроссмейстером». Можно подумать, из меня вырастет великолепный танцор.
Вот так, рассуждая о несправедливости жизни и превратностях судьбы, мы доплелись до площадки. Ни горок, ни песочницы, ни прочих «малышковых» забав на ней не было. Ровная полянка в окружении деревьев и с водяной колонкой. Прошлым летом мы построили рядом шалаш, но за год от него оставили голый скелет из веток и парочки штакетин.
Главной достопримечательностью площадки были качели. Также самодельные, привязанные к толстому суку старого каштана. Когда мы подошли, на них уже качалась какая-то девочка. Нашего приближения она не заметила, взлетая все выше и выше. А потом вдруг вскочила на ноги и практически повисла параллельно земле.
– Ничего себе, – оценил Сеня. – А она молодец, для девчонки. Ладно, пошли. Нам еще работать и работать, чтобы восстановить укрытие. Эх, говорил я… куда ты понесся?!
– Как ты это делаешь? – Не обращая внимания на восклицания за спиной, я подошел ближе к качелям.
– Главное – поймать момент. Сначала ты сильно отталкиваешься, а потом они сами начинают двигаться. Поначалу я несколько раз падала. Здесь качели не очень удобные. А так я и «солнышко» умею крутить.
– Прикольно. Раньше тебя здесь не было, ты недавно приехала или что-то вроде того, да? – Девочка замедлила свой полет и, наконец, полностью остановилась.
– Мы тут дом купили. Меня Полина зовут.
– Павел. А этот псих – мой лучший друг, Арсений. – Тот догадливо заткнулся и попытался состроить приличную рожу.
– Вон та развалюха – наша, – тычок в сторону останков шалаша. Я закатил глаза, показывая Полине, как тяжело мне живется на свете рядом с таким субъектом. Она улыбнулась, не менее выразительно пожав плечами. Мол, о, Великий Мученик Павел, такова уж природа всех лучших друзей. – И мы собирались ее ремонтировать.
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Не стоит. Тут мужское дело. Не обижайся, мы очень ценим твой порыв. И обещаем пригласить тебя, когда закончим.
– Он женоненавистник и тиран, – не сдавался я. Во мне все еще тлела обида за Дога. Постепенно я приходил к выводу, что видак не намного ценнее велосипеда или боксерских перчаток. И уж конечно, через год и у меня такой будет. – Лично я считаю, что втроем работать гораздо лучше. И, Сеня, не ты ли мне все уши прожужжал про стулья?
– У нас в сарае есть старые табуреты от прошлых владельцев, – оживилась Полина. – Они совершенно нормальные, только краска кое-где слезла. Думаю, мне разрешат их взять.
– Вот видишь? – Я ткнул Сеньку в бок. Тот недовольно скосил на меня серые глаза. Брать в компанию какую-то девчонку в его планы не входило, будь в ее распоряжении хоть целый мебельный магазин. Тем более что стоящий рядом Пашка отчего-то восхищается ее выкрутасами больше, чем его, Арсения, видаком.
– Хорошо, тащи твои облезлые табуретки, – подчеркнуто грубо отозвался друг.
Так был сделан первый шаг к установлению пока еще хлипких дружеских отношений между настоящими мужиками вроде нас и повелительницей момента и веревочных качелей Полиной.
Глава 2
Нам было скучно. Людям за двадцать кажется, что у детей просто нет такого понятия, как скука. Но когда на дворе льет уже третий день, жизнь приобретает новые оттенки. В основном тех обоев, которые наклеены в детских спальнях.
– Предлагаю сыграть в «тысячу». – Сенька лежал на моей кровати, болтая свесившимися ногами. От его монотонных движений становилось еще хуже. Полина рассматривала книги на полке.
Она впервые пришла ко мне домой, и ее положение было не столь паршивым. Я же мог даже с закрытыми глазами указать точное расположение бабочек на обивке кресел. Что угнетало больше, чем постоянные удары капель.
– Тебе вчерашнего не хватило? – Пять часов за картами кого угодно с ума сведут.
– Это невыносимо, – не выдержал друг и долбанул по подушке кулаком. Раздалось громкое «пуф-ф», и в воздух поднялось одинокое перо.
«Коричневое», – отметил я про себя.
– Арсений, а ты правда танцами занимаешься? – все еще стоя к нам спиной, спросила Полина. Вслед за первым пером в полет отправились остальные в комплекте с наперником. Я едва успел выставить руки и воскликнуть:
– Эй, ты чего?
– Какого черта?! Я же просил никому не говорить! – прошипел Сенька, подбираясь ко второй подушке, размером поменьше, но набитой намного плотнее.
Я пожал плечами. Иногда создается впечатление, что кроме Сенькиных тайн мне вообще не о чем думать. А раскрываю я их специально, чтобы скрасить собственную жизнь. На самом деле, я уже и забыл, когда успел выдать Самый Большой Секрет приятеля. Но говорить правду было опасно: он ухватил подушку за уголок, а его глаза так и бегали, выискивая мою самую уязвимую зону.
– Но Полина же своя, – вкладывая как можно больше смысла в последнее слово, ответил я. Во всяком случае, для меня она стала таковой с первой встречи.
– Я не знала, что тебя это так волнует… – пролепетала девочка.
– Меня это не волнует, меня это бесит! А, ладно! Все моя мать. У нас в школе комиссия была медицинская. И у меня нашли какую-то штуку со спиной… как же ее… короче, кривая она.
– Сколиоз? – подсказала Полина. – У меня мама врач, и отец врачом был.
Я хотел уточнить, что значит «был», но почему-то только беззвучно открыл и закрыл рот. Как-то сразу сообразил, что вряд ли она имела в виду пенсию или переход на другую работу.
– Ага, точняк, – тем временем продолжал свой полный грусти и страданий рассказ Сеня. – Короче, она у меня жутко мнительная. Папа давно со спиной мучается, вот мама ко мне и прилепилась. Между прочим, у нас в классе еще у троих этот самый сколиоз нашли. Но на танцы отдали почему-то только меня. Мать так и сказала: «Они полезны для спины». А я на шахматы хотел… я давно шахматами увлекаюсь, класса со второго. Так ей и сказал: «Не хочу танцевать, есть же еще куча занятий, плавание там и прочие вещи. И, вообще, я уже знаю, чем буду заниматься»…
Продолжение было мне известно. Полина же героически дотерпела до конца истории, ни разу не перебив Сеньку. Более того, девочка умудрялась сочувственно качать головой.
– А я вот не умею в шахматы играть, – вздохнула она.
– Научить? Пашка, ты притащил из города коробок?
– Сейчас. – Я аккуратно вернул подушку на место и достал бордовую коробочку. Настоящие шахматы, только маленькие и в каждой фигуре по магнитику, чтобы не улетали с железной доски.
Для начала Сенька, как настоящий профи, коротко рассказал историю шахмат. Начал он со своей любимой притчи о глупом радже и ушлом брамине. Я уже не раз ее слышал, и немедленно включился в повествование, подражая голосом известным мне Болливудским злодеям. Полина не выдержала и громко зааплодировала, скандируя: «Браво!» и «Оскара!».
– Хорошо, а теперь серьезно, – отсмеявшись, вернулся к главному друг. – Что ты сама знаешь о правилах?
– Два соперника. Один играет черными, второй белыми. Главная фигура – король, и его надо защищать. Если фигура доходит до противоположного края, она становится дамкой…
– Стоп, стоп! Сама ты дамка. Не путай шахматы и шашки. Во-первых, правило касается только пешек. И она может превратиться в любую другую фигуру, которая снята с доски. В коня или слона…
– Жирафом, – съязвил я. Как вы успели заметить, в свои одиннадцать я это делал как восемнадцатилетний. Так же часто и без особого повода. Правда, Сеня в долгу не оставался:
– Сам ты жираф. А если так и не научился нормально играть, не мешай нам с Полиной. Продолжай.
– Когда королю некуда деваться, ему объявляют «шаг и мат». Я только никак понять не могу, причем здесь «мат»? В смысле, ругательства здесь не при чем, так ведь?
– Не «шаг», а «шах», – нравоучительно поднял палец вверх друг.
– Что значит: «Шах умер», – ввернул я. И неожиданно понял: все это время Полина испытующе смотрела не на доску и не на своего учителя, а на меня. И ничего из того, о чем мы здесь говорим, не является для нее новостью.
– Хорошо. Так, теперь я покажу тебе, как ходят фигуры. И только попробуй сказать что-нибудь про букву «Г».
– Я и не собиралась, – слегка надулась подруга.
Когда все основные правила были усвоены, ребята приступили собственно к игре. Первую партию Полина продула всего за пятнадцать минут, подставив под удар последнего офицера. Сеня снисходительно похлопал ее по плечу, но уже через полчаса утешать пришлось его самого.
– Не стоит. Новичкам всегда везет. – Друг явно не был уверен в своих словах, но продолжал привычно хорохориться. – Помнишь, когда мы с тобой в «дурака» резались в первый раз? Я у Пашки подряд три раза выиграл.
Я не стал уточнять, что до того мне самому доводилось играть всего однажды. Так что мы были почти в равных условиях.
– Ладно, давай решающую партию. На этот раз я тебе ни за что не уступлю.
Хм, друг почти сдержал слово. То есть выиграть-то он смог, но с таким скрипом и потерями, что у меня не осталось сомнений: дело тут не в везении.
– Знаете, что мне пришло в голову? – Полине, как проигравшей, пришлось собирать фигурки обратно. – Мы ведь можем друг друга многому научить.
– Нам что, школы недостаточно? Я пожертвовал комфортом городской квартиры исключительно ради трех вещей: солнца, речки и вольного ветра.
– Я же не о математике толкую, – возразила подруга. – И не об уроках труда. По такой погоде ты вряд ли в речку полезешь, а уж о солнце я вообще молчу. Веками люди передавали друг другу свой опыт и знания, заодно сами в них совершенствуясь. Ты вот шахматами занимаешься, Паша…
– Он у нас флейтист.
«Нет, этот парень определенно напрашивается на неприятности».
– Начинающий, – признался я. – В марте пошел. В моем случае выбор был добровольным и осознанным. Хотя духовые инструменты, говорят, полезны для легких.
– Ха-ха, – не оценил моей шутки Сеня.
– Но руку даю на отсечение, вы оба никогда не пробовали вязать на спицах.
– А зачем нам? Этим девчонки должны заниматься. Вроде как.
– Ага, а еще стирать, готовить и прочее. Женщина создана смотреть за очагом, пока мужчина охотится, – поддакнул я.
– Точно. Да только лучшими поварами и дизайнерами в мире считаются мужчины.
Сложно было спорить при таких-то железных доводах, но я смог вывернуться:
– Исключения лишь подтверждают правила. К тому же не надо сравнивать высокое искусство с тривиальным созданием шарфиков и носочков.
– А я не против, – неожиданно подал голос Сеня. – Только вот вряд ли мы найдем здесь спицы и нитки.
От такого заявления я впал в ступор. Ничего себе, оказывается, это я тут главный консерватор и шовинист!
Оба слова, как и мое любимое «тривиально» были специально вычитаны в толковом словаре для дальнейшего использования в дискуссиях с оппонентами. Проще говоря, чтобы подавить своими знаниями Кольку Петрова, главного хулигана четвертых-шестых классов.
Правда, первый опыт такого вот подавления закончился банальным фингалом под глазом…
Шерсть, равно как и спицы самых разных диаметров нашлись в доме самой Полины. Когда она пришла ко мне, дождь едва накрапывал, так что девочка обошлась без зонта. Зато теперь на улице бушевал настоящий тропический ливень, и мне пришлось сопровождать ее до крыльца.
– Мне показалось, или ты уже играла когда-то в шахматы? – задал я давно мучавший меня вопрос.
Подруга угукнула:
– Три года в шахматном клубе «Белый ферзь». Потом мы переехали, и я забросила занятия.
– Но зачем ты притворялась?
– Мне было скучно, а на простую просьбу поиграть Арсений бы не согласился. Он… весьма своеобразный человек. Ты не подумай, я ничего плохого не имею в виду. К тому же есть одна вещь, которой я правда хочу научиться. Танцы. Я увидела реакцию твоего приятеля и поняла, что действовать напрямую не получится. А вот если предложить ему сначала его любимое дело, может, в следующий раз он покажет мне пару движений.
– О, женское коварство!
– Коварство здесь не при чем. Обычная психология: дай человеку почувствовать себя хозяином положения, и можно из него хоть веревки вить. Но я реально считаю, что мы можем многому друг друга научить. Это лучше, чем целый день просиживать в комнате и выколачивать пыль из подушек.
– Полин…твой отец…
– Умер. Авария. Он тогда работал таксистом, дорога была скользкая… После чего мы и переехали сюда, а в этом году вот дачу купили. Да ты не переживай за меня. Каждый человек в своей жизни должен испытать большое горе и огромное счастье. Первое закаляет его, а второе… а второе, ну, оно просто обязательно.
Меня не смутила некоторая заминка. В ту пору я мало соображал в заминках, зато уже начал разбираться в приличиях. И они твердили, что пора сворачивать разговор. Тем более что мы уже подошли к дому Полины, и мысли сами собой перескочили на вязание.
Полина оказалась отличным преподавателем. Сначала я фыркал, когда она ставила нам пальцы и следила за каждой упущенной петлей, но потом привык, и как только подруга присаживалась рядом, автоматически расслаблял руки.
– Ты похож на паука, – Сеня пыхтел в попытке вывязать лицевую. Изнаночные почему-то выходили у него намного лучше. – Мелкий черный паучок посреди желтой паутины.
– А ты, видимо, муха. Навозная. – Шерсть соскользнула со спицы, и я чертыхнулся. – Слушай, как вы это делаете?
– Странно, – вместо ответа почесала нос Полина. – Ты ведь музыкант, а пальцы у тебя, как у столяра. Не гнутся ни фига. Погоди, ты должен придерживать петлю почти до самого конца, и лишь в самом конце давай ей соскользнуть.
Полина заглянула за мое плечо, и я почувствовал запах ее шампуня и еще чего-то приятного. Не то кондиционер для белья, не то сама Полина пахла цветами. Наверное, тогда я впервые задумался, зачем ребята постарше так упорно добиваются внимания других девчонок.
– Дай я покажу, – несколько несложных на первый взгляд движений, и очередной ряд закончен. – Понял, что я делаю? Не расстраивайся, если не сразу получится. Мышцы сами запомнят последовательность действий, и вязать станет так же легко, как ходить или писать.
– Эй, Полин, посмотри. – Сеня светился как моя настольная лампа – таким же мерзким светом превосходства. Он опередил меня на добрый десяток петель, хотя его пальцы вообще больше походили на сосиски.
Теперь вы решите, что я был чудовищем, мучимым манией величия и черной завистью. На самом деле я просто был подростком и в глубине души обожал своего друга. А подростки, как известно, частенько имеют проблемы с выражением любви.
Всю следующую неделю мы упорно совершенствовали полученный навык, делая перерыв только на очень важные вещи, как-то: игра в прятки и поедание пирожков. Да и тут не обошлось без Полининой идеи всеобщего образования. Так что попутно мы научились правильно разбивать яйца и просеивать муку. О том, во что превратилась кухня после таких «занятий», лучше не вспоминать.
Она учила нас, мы – ее. И очень скоро это стало своего рода одержимостью. Вязание, готовка, плетение наших первых браслетов (потом будут и другие, уже не из ниток, а из кожи), оригами со стороны Полины. Плавание, хождение на руках, изготовление пугачей и правильное поджигание петард – с нашей. И, конечно же, девочка рано или поздно добилась того, чего хотела: Сенька не просто показал ей некоторые движения, он разучил с ней целый танец.
Конец ознакомительного фрагмента.