Глава вторая
Домой я вернулась за полночь. Мы с Настасьей оказались очень кстати, потому что в раже организационных хлопот и обсуждения последствий случившегося о Ленке постоянно забывали. Каждый думал, будто ей сейчас выражает соболезнования кто-то другой. В итоге, если бы не мы, сидела бы она одна в спальне, не имея сил даже плакать.
Сначала мы откачивали Ленку словами. Самое идиотское занятие на свете – говорить с тем, кто не может слушать. Хочет, ищет в звукосочетаниях утешения и не находит – все не то, не так, никто страждущего не понимает. Когда до нас это дошло, Настасья вспомнила, что она врач и прихватила из клиники нечто мощно успокаивающее. Его она Ленке и вкатила с чувством. Десять минут ступора, и вдруг наша приятельница порозовела и разговорилась. Она норовила вспомнить всякую минуту, проведенную с Леней, в том числе интимную.
– Ты что ей ввела? Сыворотку правды? Мечту извращенца, практикующего телефонный секс? – тихо спросила я после часа предельной сосредоточенности.
– Поль, я извиняюсь, лошадь с такой дозы давно заснула бы, – сокрушенно прошептала докторица. – Перевозбуждение очень сильное. Давай потерпим, добавлять нежелательно. А то она завтра никакая будет.
– Святое, потерпим, – согласилась я.
Несчастная Шехерезада отключилась на описании тысяча второй ночи с Ленечкой.
– Я предпочла бы этого не знать, – буркнула Настасья. – Скучновато любились.
– Ладно, главное, что им нравилось, чего уж теперь.
– Теперь ничего. А потом новый муж. Она ведь все наследует, Поль, да?
– Она.
– Везет.
– Настя, что ты несешь!
– Ну, подруга, после того, что я сейчас выслушала, Ленку впору с освобождением от брачных уз поздравлять. Имей ввиду, если, расслабившись, она разболталась об интиме, значит, проблемы были именно с ним, проклятущим.
– Знаешь, сейчас она согласилась бы, чтобы эти проблемы длились вечно.
– То сейчас. Поглядим на нее через полгодика.
– Мы не слишком дряни? Сидим возле нее, сплетничаем.
– Не слишком, – отрезала Настасья. – Вот случись тебе завтра в своей газете ее откровения опубликовать, а мне сейчас набить сумку дорогими мелочами из тумбочек, тогда да.
Умей она сомневаться до колик, была бы отвратительным хирургом.
Развозил нас Костя Воробьев. Плотные Настасья и Сергей постепенно растекались по заднему сиденью, и Борис Юрьев услаждал мой слух, то покряхтывая, то попискивая между ними. «Так тебе, Боречка», – злорадствовала я про себя, вольготно устроившись рядом с водителем. Привилегия человека, знающего наизусть нормы ежемесячного привеса и прироста детенышей. Но порадоваться зрелищу сплющенного Юрьева не довелось. Меня высадили первой, чтобы не нервировать полковника.
Мужчины почивали – Севка в своей постели, Вик в моей. Если бы он изволил разложить диван, пока не сморило. Или хоть проснуться от тычков любимой и любящей женщины. У меня был выбор: рухнуть на пол, сползти в квартиру Измайлова и использовать по назначению его кровать или притулиться к одному из спящих. Последнее было быстрее и проще всего. Честно говоря, спускаться на этаж не доставало уже сил, а валяться вместо коврика, на который, пробудившись, полковник спустит ноги, тупости. Севка спит неспокойно, поэтому я выбрала Вика. Но он на непривычно узком ложе брыкался похуже мальчишки. И, как ни старалась я занимать поменьше места, к утру была порядком испинана.
Едва открыв глаза, вместо извинений Вик заявил, что никогда так отвратительно не спал.
– Не верю, милый. А сутками пребывая в засаде или преследуя бандитов? Неужели не доводилось дождаться, когда проснется напарник, и прикорнуть на кафеле в подъезде, в куче голубиного помета на чердаке или на комковатой земле?
Измайлов не удостоил меня ответом и направился в ванную. В знак протеста против выраженного молчанием пренебрежения я приготовила ему холостяцкий завтрак, то есть наделала бутербродов и сварила кофе. Он зарычал, что и не ел столь же плохо никогда. Это было уже явной ложью.
– Хоть бы молочной овсянки сварила, – размечтался Вик.
Пришлось срочно обидеться и отправиться досматривать свои сны, в коих я, жуя булку с сыром, отбивалась от каких-то налетчиков, вооруженных костылями. Они гнали меня к наркологам и кричали, будто сыр отравлен. Если я была достойна кары за скудное утреннее питание полковника, то получила сполна. Когда кошмар, наконец, сошел на нет, и начался полноценный отдых, я услышала суровое:
– Мам, привет, есть хочу.
– Доброе утро, Севушка, – сказала я.
Но верхние и нижние ресницы еще минут десять цеплялись друг за друга, не давая мне прозреть. Войдя же в кухню, я обнаружила сына, за обе щеки уплетающего то, от чего с негодованием отказался полковник. Изредка Севка блаженно жмурился и уверял:
– Это не каша!
Попробуй им угоди.
Далее обстоятельства складывались одно к одному. Раздался телефонный звонок, и печальный незнакомый женский голос попросил о встрече:
– Полина, давайте поговорим, где вам удобно. Только по возможности скорее. Если вы не хотите выбираться из дома, я сама к вам подъеду.
– Вы представиться забыли, – сообщила я.
– Ой, простите, это от хронического нервного расстройства. Я – Юлия.
Выяснилось, что общения со мной нетерпеливо жаждала подруга бывшего мужа. Нам с ним удалось сохранить человеческие отношения. Он усиленно обеспечивает будущее сына, возит отдыхать, забирает на выходные. На мой счет деньги переводит, хотя знает, что я их принципиально не трачу. Экс-благоверный твердо убежден – жены бывшими не бывают. За четыре года, что мы врозь, он и мне ухитрился это вдолбить. Поэтому у меня не было причин отказывать его девушке во встрече. Одно необычно – раньше мы с ним обсуждали любые проблемы без посредниц.
– Вы действуете по собственной инициативе, или он вас уполномочил?
– Фифти-фифти, – ответила она.
И привела мое неуемное любопытство в рабочее состояние.
– От меня что-нибудь потребуется? Если деньги, я сразу сниму в банке. Если время, отвезу сынишку к маме.
– Время, – без признаков колебаний решила она. – И терпение. Полина, вы себе не представляете, что с ним происходит.
Ее распирало желание выговориться, меня – послушать. Редкое совпадение, и губить его смысла не имело. Договорились, что она навестит меня через полтора часа.
Севку подгонять не пришлось. Смышленый ребенок чуть ли не с рождения пристрастился вить веревки из обожающей его бабушки. Оба при этом испытывают наслаждение. И хором отвергают, как робкие попытки деда «насадить в доме подобие дисциплины и распорядка, потому что мальчик – это не девочка», так и мои энергичные требования того же. Только не подобия, а настоящего. В общем, бабушка с внуком находятся в постоянном заговоре против всего здравомыслящего на свете. И дабы эта предприимчивая, веселая парочка не приступила к осуществлению террористических актов, мы с папой по мере сил не провоцируем ее на борьбу с собой.
– Опять малыш мешает жить, дочка? – для вида проворчала мама.
– Отдам в детский сад, пусть развивается вместе с себе подобными, – пригрозила я.
– Они ему не подобны!
И меня быстренько выставили из родительского дома, пожелав удачи в делах и счастья в личной жизни. Последний пункт этой программы – минимум мама всегда выделяет интонацией. Не верит, что можно неплохо чувствовать себя рядом с полицейским, расследующим убийства, да еще при двадцатилетней разнице в возрасте.
– Что-нибудь одно, дочка, – учит она. – И то многовато на твои хрупкие плечи.
Плечищи, если честно, широковаты, поэтому я частенько морю себя голодом. Но, когда лет десять назад мама подумала, что у меня из-за среднего роста и нормостенического телосложения в окружении «сплошных манекенок» может возникнуть комплекс неполноценности, она стала определять их исключительно так. И ведь, поскандалив, повоевав за свое право на голую, горькую истину, я привыкла. А остальные почему-то даже не пытались оспаривать заявление. Если дама уровня мамы сочла мои плечи хрупкими, значит, это самое они и есть. Баста.
Но я отвлеклась. А тогда неслась на всех парах, едва не забыв купить чего-нибудь к чаю. Наверное, Юлии тоже было интересно на меня взглянуть, потому что к двери подъезда мы прискакали ноздря в ноздрю. Если бывший муж ставил целью найти нечто, и отдаленно не напоминающее меня, то он преуспел. Я впервые подумала о том, что выбор подходящей Измайлову пассии производился заботливым эстетом Юрьевым не с кондачка. Почему-то бывший супруг после меня тоже остановился на высокой сексапильной блондинке. «Ну, теперь ясно, какая у Вика будет следующей, – не упустила я случая потравить душу. – Полагала, Боря блажит. Ан, нет, знает некий секрет закономерности смены мужских вкусов. Бабник подпольный»! Тем не менее, при виде Юлии настроение мое не испортилось. Я, к несчастью своему, из тех, кому гораздо неприятнее было бы наткнуться на собственного двойника.
Ощутив себя неповторимой, я легко пригласила девушку в дом. Ее лицо ничего кроме озабоченности не выражало. Отчаянной озабоченности, впрочем. Мне даже мысленно фыркнуть по поводу переизбытка косметики на нем в дневную пору не захотелось. Десять минут, пока я метала на стол угощение, Юлия молча глотала слезы. Я заволновалась. Но гостья вдруг решилась дать слезам волю и разбавить ими чай. Спасибо, что свой, а не мой. Снова надо было ждать, когда она успокоится. Наконец, девушка мне такое выдала! Честное слово, я предпочла бы перспективу уговоров моего бывшего на ней жениться.
Экс-благоверный, пресытившись трудовыми буднями и, предполагаю, Юлией, впервые в жизни впал в лютый запой. Неделю не просыхал, уверял, что скоро проснется утром трезвым и обновленным, но похмельные страдания все усиливались. Теперь с непривычки он думает, что вот-вот отбросит коньки. Пора спасать человека. Но он вопит, что намерен сдаться врачу только под моим руководством, ибо… Правильно, как ни противно слышать об этом Юлии, жены бывшими не бывают.
Я перепугалась. Кретинка! Только вчера категорически отказалась верить в алкогольную зависимость Леонида Садовникова. Вот она, моя глупая самоуверенность. Да что мы знаем о людях, которых видим раз в два-три месяца? Разве долго пристраститься? Я минуту назад могла бы поклясться, что бывший муж и не то что запой, но банальный перебор несовместимы. Как там Хемингуэй считал? Все мужчины после тридцати алкоголики? А женщины, кажется, шлюхи? Что ж, и Садовникову и моему эксу к сорока. Так, не стоит демонстрировать этой девице свою растерянность. Плевать на впечатление, просто кто-то из нас троих должен быть тверез и спокоен. Соображай, Полина… И я немедленно вслух спросила:
– Где, где быстро найти хорошего специалиста, не поднимая лишнего шума?
– Газеты пестрят объявлениями, – устало сказала Юлия. – Выводят из запоя хоть в стационаре, хоть на дому, хоть в офисе, хоть у черта на рогах. Я массу телефонов выписала. Но он обозвал наркологов сообществом шарлатанов, наживающихся на чужих несчастьях. И требует вас к своему смертному одру.
– Прямо профессионал бутылки, – разозлилась я. – Еще никогда не лечился, а уже хорохорится. Или было дело? Только честно.
– Не было, – заверила она, сложив на груди руки.
– Ладно, Юлия, крепитесь, начинаем принимать меры.
И я набрала знакомый номер.
– Настя, у меня тут на примете новоиспеченный пьяница появился… Да, после трагедии с Леней одно к одному… Бог с тобой, живой… Пока еще… Умирать не хочет, но всю психиатрическую службу заранее презирает. Словом, нужен опытный доктор для анонимного лечения, чтобы с первой попытки отвадил… Когда нужен? Даже не вчера, а неделю назад!
– Сколько же у тебя знакомых алкашей и наркош, – воскликнула Настасья. – Не тусуйся ты с богемой, ведь или заразишься алкоголизмом и наркоманией или с ума сойдешь. Судя по твоему окружению, нормальных людей в мире вообще не осталось.
– А ты?
– Шутница, однако. Перезвоню, как только, так сразу.
– Будем ждать, – сообщила я Юлии. – Это моя подруга, хирург и человек, она не подведет.
Девушка покорно кивнула. Потом еле слышно спросила:
– Полина, у вас выпить ничего не найдется? Понимаю, что сейчас просить неловко, но сил больше нет. Я до предела вымоталась.
Мало же ей надо было для восстановления силенок. Чтоб все так закладывали за воротник.
Через полчаса деятельная Настасья частила в трубку:
– Поль, записывай. Илонов, да, да, Илонов Сергей Степанович. Рекомендован нашим заведующим отделением, как замечательный психиатр. А то, знаешь, было время, в наркологию брали всех – стоматологов, педиатров, санитарных врачей. По-моему, ими большинство из них и остались. Так что в качестве Илонова не сомневайся. Он сейчас на частном приеме. Если твой больной не заартачится, успеете. Сказал, для первого раза лишь бы чуть-чуть всасывал. В смысле человеческую речь понимал.
– Он вменяем? – спросила я у Юлии.
– Мог без меня и накидаться, – мрачно предположила она.
– Спасибо, Настена. Мы попытаемся вывести пациента на доктора сегодня же. А вдруг не получится?
– Сама Илонову звякни, договорись. Предупреждаю, он берет очень дорого, но от работы не бегает. О том, что твоя очередная пьянь ограничена в средствах, ты не говорила, требовала качество, которое недешево стоит, не обессудь. Пока, Поля. Не пропадай. Скоро Леню хоронить. И Ленку надолго оставлять нельзя.
Я вскочила и бросила затихшей девушке:
– Помчались, Юлия.
Само наличие общей беды у бывшего мужа и трагически кончившего приятеля подстегивало лучше пучка крапивы. Кому ведомо, что Леня с собой сделал и почему? Может, поздно влился? Может, выпить уже хотелось сильнее, чем жить? Теперь я вовсе не была уверена в том, что кто-то помогал ему умирать. Между непьющим и пьющим, особенно втихаря, колоссальная разница. А пример экса показал, что никто не застрахован от злоупотребления зельем. Я почти побежала. Взбодренная рюмкой коньяка Юлия резво потрусила за мной.
Экс-муженек оттягивался в своей городской квартире. Картинка там меня ждала грубо лубочная. Косматое существо в австрийских шелковых трусах и ботинках на босу ногу сидело за компьютером и высчитывало дозволенное медициной количество спиртного. Рядом стояли электронные напольные весы. Вероятно, получающиеся цифры человека не устраивали: он бормотал проклятья почти пологой линии графика зависимости допустимой дозы алкоголя от массы тела.
– Надень костюм, куртку, дубленку и выпей литра три воды с марганцовкой. Заметно потяжелеешь и заодно промоешь желудок, – посоветовала я. – И не мучай себя так. Сейчас я тебе в уме все сощелкаю. Ноль целых шесть десятых оборота умножаем на твои семьдесят килограммов и получаем сорок два. Ровно сто граммов пятилетней выдержки коньяка – твой предел.
– Сорок два же грамма, – уныло поправил он. И горько добавил: – Всего-то пятилетней выдержки коньяк! За кого ты меня теперь держишь.
– О, да ты и впрямь лихо погудел. Сорок два оборота, их на вес умножали. Градуса сорок два.
– Еще сто граммов можно, – засуетился он.
На моей памяти в его баритоне никогда не звучало столь полноценной радости.
Настасья права, пьющих приятелей у меня навалом. Последнее часто в буквальном смысле. И обращаться с этим народом я умею. Главное, не ругать – каждый из них сам себя поносит за отколотый номер запоя в меру лексического максимума. И не жалеть, иначе их самобичевание быстро превращается сначала в самозащиту, потом в нападение. Я прикинула запас прочности перспективно начинающего пьяницы и, поскольку доктор ставил одно условие – восприятие человеческой речи на слух, щедро предложила:
– Прими сто пятьдесят. И поедем к врачу. Или сюда пригласим?
– Думаешь пора, Поля?
– Пора, ой, пора. Тебе самому невмоготу. Уже в разгаре период, когда без спиртного худо, и с ним не лучше. Ты наверняка детокса хочешь.
– Да, я ведь по натуре трезвенник, – скромно признал он.
– Без комментариев. Давай рассуждать. Люди делятся на пьющих и непьющих. Пьющие – на запойных и изредка перебирающих. Запойные – на самостоятельно выходящих из штопора и выбирающихся с медицинской помощью. Ты оказался в числе…
Я едва не брякнула «последних», но остереглась будоражить словом пьяное самолюбие.
– В числе пациентов, – засмеялся он. – Но это случайность.
Изящно себя пощадил. Я всмотрелась в него повнимательнее. Иногда казавшийся трезвым вдруг впадает в пьяную отключку, а «совсем плохой» демонстрирует чудеса логики. Все-таки человеческий мозг суть тайна и непредсказуемость. В том, сколько и чего надо, чтобы его уничтожить, мало, кто разбирается, тем более на глазок.
Экс-благоверный был, насколько я поняла, перебравшим при опохмеле. Но еще не безнадежным для лечения. В первое посещение его главное затащить под капельницу. С остатками зелья в крови после нее бороться уже легче. А, если подкормить удастся, организм какое-то время словно благодарит за организованный побег из ада хорошим настроением и желанием трезветь дальше. Как говорят наркологи, похмелье – ерунда. Пять, от силы семь суток, и физических страданий нет. Это потом начинается самое мерзкое: хочу – нельзя, хочу – нельзя. Но почему-то все пьющие боятся именно этих пяти – семи дней и ночей.
– Слушай, Поля, а не перенести ли нам встречу с доктором на завтра? – счастливо осенило бывшего мужа. – Полдня прошло, наверное, с утра лечиться полезнее.
Юлия возмущенно ахнула и кинулась из комнаты с воплем:
– Скот законченный! Опять обманул! Хоть кого ему привези, все равно не остановится!
– Сама скотина, – огрызнулся потрезву очень похожий на джентльмена мужчина.
Его надо было выручать и поскорее. Если откровенно, манеры девушки мне не понравились. Наверное, скотов не много видела. Она исчезла в недрах квартиры, которую с таким тщанием обставляла я, и не возвращалась. За это не осудишь – натерпелась. Но и сдуру стершего грань между теорией и практикой запоя экса было жаль. Заговорив о враче, он попросил помощи. Надо было действовать. «Обязательно расскажу ему про Леонида, когда очухается, чтобы трескать неповадно было», – пообещала я себе. И принялась за Юлиного бойфренда, перед бой или перед френд вставлять «пардон», всерьез.
– Тебе уже минута казалась вечностью, когда пытался терпеть и не пить? Уже торопил свою единственную жизнь вопросом: «Когда же это кончится»? Чем быстрее окажешься под капельницей, тем больше светлых мгновений сохранишь. Итак, что мы решаем? Приглашаем доктора сюда или показываемся шоферу в такой форме?
– Формалистка!
– Это называется плоский алкогольный юмор. Давай заострять его методом очистки организма от токсинов.
– А давай, на фиг.
Я позвонила Сергею Степановичу Илонову. Воистину он не от работы, а к ней бегал. Договорились, что часа через два – три прибудет к страждущему.
– Доктор, я его сто пятьдесят граммов на такой срок не растяну.
– Милая моя, коль уж я пообещал свое присутствие, растягивайте пол-литра. Но именно растягивайте, а не вливайте.
«Пол-литра» мне не понравились. Человек, заломивший за услуги такую цену, мог бы быть осторожней в определениях. «Бутылочка «Наполеона» – звучит лучше. Но, в конце концов, ему виднее. Экс-мужу я сурово сообщила:
– Доктор позволил двести пятьдесят граммов, но очень медленно, с перерывами. И неплохо бы поесть горячего мяса.
– Молодец, Поля! – вдохновенно воскликнул он. – Я верил, что ты найдешь настоящего врача. А то Юлька кому-то позвонила, он велел до вечера соблюдать сухой закон. Раз так, и от бифштекса не откажусь, – расхрабрился больной с гримасой крайнего отвращения. – Вот только хлебну для аппетита…
Конечно, эта пьянь уговорила две бутылки без закуски. Но мне удавалось после каждой рюмки впихивать в него по таблетке активированного угля. Я более не сердилась на психиатра. И на сорвавшуюся на крик Юлию. «Пол-литра» меня покоробили! Как он их из горла хлестал! Плодово-выгодное, которое дурным словом поминал мой папа и сентиментально-добрым Вик, сошло бы. Нет, я не жалела его денег. Просто, если все равно, что хлебать… В детский дом отдал бы… Да, если бы они все… Да, если бы мы все отдали… Нет, отговариваемся, дескать, большая часть взрослому ворью достанется…
Иметь приветливую рожу при подобных наивных и грустных мыслях нельзя. Поэтому кандидат медицинских наук, настоящий психиатр Сергей Степанович Илонов увидел на пороге то, что увидел. То есть меня, изнуренную решением вечных проблем. Но предварительно объясню, как я подменила Юлию, хотя поначалу контактировать с доктором не собиралась.
Давеча похвально ограничивавшая себя девушка банально надралась где-то между кухней и столовой. Впрочем, почему где-то? Там есть уютная широченная арка, в которую я воткнула старинное высокое кресло, больше похожее на стул, и строгий торшер. А напротив повесила картину, писанную другом художником в те времена, когда он еще во что-то верил. Муж тогда сопротивлялся, дескать, не модно. А теперь я снова посмотрела и похвалила себя от души. Здесь и без спиртного покой становился составляющей крови и растекался вместе с ней по всему телу. Так что Юлия не зря облюбовала сие место для релаксации. Да так расслабилась, сердешная, что волоком пришлось тащить на кушетку. Девчонка только бормотала, что она не рыжая. Было забавно слышать, как введший ее в искушение своими злоупотреблениями мужчина осуждающе бросил:
– Пьянчужка.
– Молчи уж, – сказала я. – Когда, напившись, валятся с ног, это нормально. А, когда подобно тебе приобретают горизонтальное положение и даже начинают ходить и говорить, не совсем.
– Ты при последователе Гиппократа поработай моей женой, пожалуйста, – серьезно попросил он. – Чтобы не подумал, будто я бесхозный. Сама же читала мне лекцию, что для нарколога наличие у клиента работы и семьи – гарантия половины успеха лечения.
Я почувствовала приступ совестливости. Потому что, отличное слово, самолично разрушила эту самую семью. Не вынесла испытания богатством, стыдно было перед бабульками на улицах, перед друзьями, оказавшимися неспособными продавать, да чего уж там, покупать выгодно. И вместо того, чтобы утешиться якобы потраченными на их пенсии и пособия налогами, ушла в люд из метро и автобусов. Жалею ли? Бывает. Но не болезненно часто. Я сморгнула покаянную слезу и уперто постановила:
– Женой притворяться не стану. Это при спящей-то за стеной Юльке. Надеюсь, ты пьян, но не подл. Можешь поразвлечь врача правдой. Он столько исповедей за день выслушивает. И, подозреваю, что они набивают оскомину похожестью. А можешь сказать ему…
– Что ты старая-престарая знакомая, – хихикнул он. – Случайно сюда забрела. Если не желаешь даже понарошку считаться моей женщиной.
Я снова поразилась человеческой способности столько пить, не теряя сознания. Ученые утверждают, что мы используем мозг лишь на несколько процентов, остальное обречено умереть нерастраченным.
– Условились о моей роли. Слушай, а мы уничтожаем алкоголем только излишки мозгов? Тогда какой же ты умный!
Он был на высоте. Взгляд бешеный, но руки фиксированы туго сплетенными пальцами, и рот на замке. Только хряпнул еще порядком. Тут я как раз и задумалась о сиротах. Он прильнул к горлышку второй бутылки. Я мгновенно очнулась, но отобрать сосуд не успела – в дверь позвонили. На экране возник неизвестный господин и после соответствующего вопроса представился вызванным, нет, приглашенным доктором Илоновым. Он не дергался, не искал глазами переговорное устройство, видно было, что привык к всякого рода охранным электронным штучкам.
– Пустим? – спросил экс-супруг, взбалтывая остатки коньяка.
Это был решающий момент.
– И менее симпатичным людям открывали. И менее нужным. Я схожу. Допивай, Бог с тобой.
Однако к этому моменту вся его жалкость испарилась. И не поспеши я в холл, мы могли бы не познакомиться с Сергеем Степановичем Илоновым.
Но врач был пущен в квартиру. И здорово меня, самонадеянную дилетантку, выручил. Мигом оценил ситуацию и как-то по особенному – доброжелательно и строго одновременно – поприветствовал стремительно пьянеющего человека, который совершенно расхотел «дырявить вену» и приобрел уверенность в том, что третья бутылка послужит чудодейственным эликсиром, выведет его из запоя окончательно и бесповоротно, а завтрашний рассвет будет не таким, как предыдущие.
Но, по порядку. Юлия дрыхла, я страдала от неспособности достойно подготовить больного к процедуре и побаивалась, что он от нее откажется. А оптимистически настроенный доктор вперился небольшими карими глазами в мутные зрачки экса и томительно молчал.
– Хорошо, делай свое дело…
Бывший благоверный явно хотел добавить «палач». Но вдруг смущенно кашлянул и сказал:
– Извините, брудершафта не было. Делайте свое дело.
Я могла бы дать честное слово, что он обдумывал слова. Значит, это не был гипноз? Захотелось позвонить Настасье и спросить, много ли таких, как Илонов, в нашей медицине осталось.
И вновь он меня удивил. Я полагала, что по первому свисту появится охранник врача, он же медбрат, с громоздким штативом для капельницы. Такую сцену я с десяток раз наблюдала при облегчении похмельных мук братьев и сестер творческих занятий. Правда, облегчении «за медные деньги». Но современный дорогой эскулап открыл кейс, достал пакет с хромированными трубочками, ловко собрал держатель, следом вынул и укрепил не бутылку, а пластиковый мешок. Где-то что-то щелкнуло, и бывший муж, послав мне традиционный воздушный поцелуй, послушно улегся на свой кожаный диван. В его вену закапал залог здоровья.
– Вы мне более не нужны, – сказал врач довольно низким голосом.
– Я вам изначально не была нужна, доктор.
– Отчего же, успешно ассистировали в мое отсутствие.
– Нет. К сожалению, он выпил две бутылки.
– Догадывались бы вы, сколько ему удалось, прошу прощения, выхлебать без вашего ведома.
– Доктор он выживет?
Илонов искренне рассмеялся. Вот и Настасья такая же циничная, хотя обвиняет в этом пороке меня. Неужели, чтобы доконать себя алкоголем, нужно подобно Леониду вкалывать дополнительные препараты?
– А как же тысячи людей, подыхающих ежедневно по всей России от этой отравы? – не отставала я.
– Так называемая недоброкачественная водка, органические нарушения… Не его случай. Слишком упитан для смертника. И стаж алкогольный символический, судя по давлению и границам печени.
– Вы меня утешили.
– Не ставил целью. Не надо доводить мужчин до поиска истины в вине, наркотиках. Для них она заключена в труде и спорте.
– Я доводила? Что вы себе позволяете, доктор!
– Что вы, дамы, себе позволяете. Впрочем, не будем ссориться. Можете подежурить около, если он не против.
Сергей Степанович Илонов извлек какой-то бордовый том и погрузился в чтение. Я принципиально уселась возле своего бывшего.
– Он не тебя имел в виду. Он вообще о бабах, – прошептал капельник.
– С вашими подругами незнакомые мужчины всегда так обращаются? Да, девки не счастливицы, оказывается, а мученицы.
– Не закон природы, конечно, но много чего говорят, не щадя. Я же советовал тебе представиться женой.
– Ладно, вынесу как-нибудь.
Доктор иногда отрывался от книги и мельком нас оглядывал. Если и прислушивался, то очень искусно. Тактично проявлял бдительность за высокий гонорар. Некоторые и до этого не поднимаются.
Не будь он столь суров со мной, и не держи я бывшего мужа в тяжко больных и очень с перепою нервных, поговорила бы о Леониде Садовникове. Страждущий задремал. Теперь я украдкой разглядывала Сергея Степановича Илонова: пышная седая шевелюра, обтянутые предпенсионной желтоватой кожей скулы, нос картошкой и блекловатые узкие губы. По выражению одного знакомого – смесовая внешность. Не сокол, не гриб боровик, а просто ухоженный русак. И нечего его глазенками сверлить. Я отвернулась. Действительно измученный спиртным экс начинал посапывать. И у Севки так же ноздри во сне подергиваются. Я крупно вздрогнула при воспоминании о сыне.
– Глицином не угостить? – насмешливо спросил доктор.
Более терпеть такой тон было нельзя. Я дотянулась до айфона экс-супруга:
– Привет. Что такое глицин?
– Ты вторые сутки сдвигаешься по фазе? – воскликнула Настасья глухим голосом. – Сейчас гляну в справочник. А, да, эта штука в педиатрии и наркологии буйных успокаивает, вялых бодрит. Тебя кто им кормит-то? Не отказывайся, полезно. Кстати, англичане нервозным подросткам предлагают супер-суп – много мяса, крепкий бульон и джин. Веками их деткам после обеда было легче носить угри на коже.
– До связи, – сказала я эрудированной подруге. И поблагодарила доктора: – Спасибо за заботу, я лучше съем конфету. Могу в свою очередь предложить вам чай или кофе?
– Нет, благодарю. А вы каждую рекомендацию постороннего медика у знакомого проверяете?
– Каждую.
– О!
– Надеюсь, вы все упаковки от вколотого этому господину оставите на столе?
– Не впервые присутствуете при купировании?
– У этого человека – впервые.
– О!
Емкое наше «о», выражающее множество эмоций. Особенно, вылетая из уст изо всех сил воздерживающегося от оглашения блиц – диагноза психиатра. Я оценила своеобразный такт Илонова. Настасья в лоб лепит свои нелестные медицинские умозаключения о состоянии моей психики.
А смесь лекарств сочилась и сочилась в человеческие сосуды. Почему-то стало жутко и захотелось попросить прекратить. Но я прикусила язык. Трусишь, не доверяешь врачам, сама прячь ключи, деньги и бутылки, отказывай то униженным мольбам, то грубым требованиям их вернуть, сгонять в магазин самый-самый-самый последний раз, советуй в ответ сделать клизму, отпиться минералкой и рассолом, вари горячий супчик. Но, вероятно, Юлия все это уже перепробовала. Девушка простая, народные средства для нее не тайна.
– По-о-оль, – протянул очнувшийся вдруг экс-супруг, – я почему-то от этой капельницы не спать хочу, а пива.
– Крепись, хуже, чем было, уже не будет. Спал ты на зависть сладко. Лекарство еще не кончилось. А потом доктор подкорректирует твое самочувствие.
– Я думал, все как рукой снимет.
– Снимет, только как ногой. Нет, нет, не дергайся, иглу выбьешь. Неудачно пошутила, прости. Сам посуди, ты уже отлично общаешься. А час назад тебе, по-моему, и говорить, и слушать было невмоготу.
– Вообще-то, да.
– Ты сильный мужчина. И вовсю очищаешься. Двигайся вперед, не возвращайся в тот ужас. О Севке подумай.
– Я его на всю жизнь обеспечил.
– Разве сыну от отца только деньги нужны? Он пока даже не школьник.
Кажется, проняло. Экс-супруг уже не ноя, окрепшим голосом стал выяснять у Сергея Степановича свои перспективы. Психиатр отвечал уклончиво, явно давая понять, что господин пьяница всполошился рано. Он все-таки нарвался на лишнюю дозу снотворного. Доктор усилил эффект по требованию заказчика, не вынимая системы из вены. Минута прошла? Меньше? Юлин друг крепко спал. Теперь время союзничало с ним.
– Его родных в доме, надо полагать, нет? – строго спросил меня врач минут через пятнадцать, отсоединив капельницу от плоти и принявшись разбирать штатив. – Охраны?
Я готова была признаться, что не снятая на ночь собутыльница, а недавняя жена. Да уже и нынешней не возражала считаться до конца лечения, настолько достал меня пренебрежительный тон Илонова. Но, во-первых, мы выбрали вариант «старой-престарой знакомой». Этому уникуму завтра снова предстоит встреча с Илоновым. И как он будет выглядеть, открещиваясь от меня? А я, нарушив уговор? Сама ведь настаивала. Во-вторых, в любой момент могла вползти совершенно не подготовленная нами Юлия. Здорово мы будем смотреться рядом. Если я жена, то она кто? Я заботилась ни о себе, ни о ней, а нашем бизнесмене. Чем меньше про попавших в передрягу запоя будет знать, кто бы то ни было, тем лучше. Сам же экс учил: не спрашивают конкретно – молчи, спрашивают во вред – соври или прекрати разговор, только не распахивай душу первому встречному. Встреча может оказаться случайной лишь для тебя.
– Охрану я вызову, одного его не оставлю.
– Я сразу догадался – вам захочется развеяться, – неодобрительно покачал головой Илонов.
– А что мне здесь делать при никаком хозяине? Когда вы завтра приедете?
Он усмехнулся:
– Позвоните своему знакомому консультанту, подозреваю, студенту медику. Он выручит. Я оставил все ампулы до единой. Вам довольно легко рассчитают срок окончания действия их содержимого. Примерно в это время я и вернусь.
Мне надоели наши перепалки.
– Хорошо, доктор. До свидания.
Сергей Степанович отбыл на престижной машине – я из окна подглядывала. Никаких особых эмоций он у меня не вызвал. И, если бы потрудился скрывать свою антипатию, мог бы мысленно впредь называться добрым доктором. Впрочем, мне было все равно. Еще вопрос, увижу ли я его когда-нибудь снова. Дел в квартире у меня действительно больше не было. Я растолкала Юлию:
– Отдохнула? Врач уже закончил.
– Какой врач? – встрепенулась она.
– Нарколог.
– Вам удалось? Ой, Полина!
– Долго ли, умеючи.
– Я давно сплю?
– Часа два с половиной. Юлия, мне пора. Надо попрятать, а лучше вылить все спиртное. Где хранители тела?
– Он еще три дня назад услал. Кричал, что все уволены без выходного пособия.
– Крут. Тут без дебошей, значит, не обошлось?
– Тут чего только не было. Но Миша, их главный, по своей воле живет на кухне. Я без помощи пропала бы. Он везде на пол падал и засыпал. Тяжелый, зараза. Я бы одна и не перевернула.
Миша, отзывчивый добрый Миша. Когда-то он и мне пытался помочь выжить в роскоши. Внушал, что я не обязана краснеть всякий раз, когда зову мужа ужинать, а охранников нет. Что могу не спрашивать, все ли в порядке с их родителями, детьми, женами, не называть по именам и отчествам. В общем, что их не обязательно считать людьми, лучше движущимися предметами. Значит, в доме окопался? Классно исполнено. Его профессионализм всегда меня восхищал. Юльку таскали поблизости, я в кухонный шкаф ее бутылку убрала от греха, воды попила, а его присутствия не заметила, не учуяла. Правда, помещение многозоновое, некогда я в нем три стенки потребовала проломить. Потом полгода покупала мебель и игралась ею, передвигая. В итоге получилась просторная кухня, мини-столовая и бар – все вместе, а, вроде, и отдельно. Наверное поэтому верный страж облюбовал кухню для своей партизанщины. Теперь он, не таясь, стоял на пороге. Обаятельный парень, хотя красавцем не назовешь.
– Здравствуйте Михаил Игоревич. Я ухожу.
– Здравствуйте, Полина Аркадьевна. Я доктору не показывался, но визит контролировал.
– Верю. Спасибо, что не бросили его.
Он улыбнулся, дескать, горбатую могила исправит. Так и не научилась глотать слова благодарности обслуживающему персоналу. Затем вдруг громко рассмеялся. Я оглянулась. В дверях с отвисшей челюстью застыла притащившаяся следом за мной засоня. Вероятно обращение двух молодых людей друг к другу иначе, чем Мишка и Полинка, ее доконало.
– Юля, иди к себе, попозже поешь, – сказал охранник.
Она скорее убежала, чем ушла.
– Михаил Игоревич, раз уж вы на месте, проследите, пожалуйста, чтобы Юлия завтра Сергею Степановичу на глаза не попадалась. Особенно пьяная. А то он меня за не успевшую здесь чем-нибудь поживиться шлюху принял. Как бы девушка не оскорбилась, не заскандалила, если и она ему не понравится. Пусть все пройдет быстро и тихо.
– Да, вы держались, как надо, – снова чуть улыбнулся он. И посерьезнел: – Все-таки никто, кроме вас, вслух не скажет, что за шлюху приняли. Я все сделаю, не беспокойтесь.
– Не буду беспокоиться, честное слово.
– Вас отвезти? Шофер в гараже профилактикой транспортных средств занимается. Я не распоряжаюсь, просто знаю, что супруг вас пешком не отправил бы.
Я вновь понедоумевала минуту, воспитан он отменно или обладает врожденным тактом?
– Я прогуляюсь, Михаил Игоревич. Голова разболелась.
Он понимающе, но не заговорщицки кивнул.
Юлия, наверное, боялась, что я поселюсь с ними под одной крышей, и проводила меня с явным облегчением. А уж какое облегчение испытала я, очутившись на вечерней весенней улице…