Однокласснику. Вступая в жизнь. (гражданская лирика) (Олег Скрынник)

Дать нам крылья,

Видя, как голубь в небе играет.

А знаете?

Голубь, когда играет,

Крылья

В кровь

Свои

Разбивает.

О, великое небом владение!

Бьёт, что есть силы, крыло о крыло.

Кровь сочится…

Что сейчас тело,

Коли

Душу

Огнём зажгло!

Крыльями все охотно играют,

Но не все их

Вот так

Разбивают.

Потому-то петух хвастливый,

Перед курами хлопая важно,

Никогда не поднимется в небо,

Чтобы там

Кувыркнуться

Отважно.

А мы сами

Могли б как голубь?

Мы могли б кувыркнуться чудно?

Может,

Боже

И даст нам крылья.

Но летать

И с крыльями

Трудно.

Когда ночь мажет тушью глаза,

Когда есть у вас все полномочия,

А зачем – невозможно сказать.

И ступаете неуверенно,

Хоть не лёд под ногой – тротуар.

И утратило смысл доверие,

И бесцельным стал шутки жар.

Изгибаясь, в заборах доски

Расправляют затекшую грудь,

И избушечьи окна плоские

Тускло смотрят сквозь вас, как-нибудь…

И одна лишь мысль беспокоит:

Как фонарь отхлестать по щекам.

Вы когда-нибудь знали такое?

Нет? О, как я завидую вам.

А знакомо ли вам одиночество,

Когда слушаешь листьев звон?

И когда над водою пророчески,

Как шептунья, склонился клён.

Когда веки цветы сомкнули,

Словно дети, тИхи, ломкИ…

И когда отдыхают скулы

От словесной пустой чепухи.

Всё насыщено мирным покоем,

И как чуду, вновь рад словам…

Вы когда-нибудь знали такое?

Нет? О, как я сочувствую вам.

Чахоточный свет ночника.

Газета, газета, газета.

Журчанье в ночи родника.

Грохочет, грохочет, грохочет

Ротатор моей судьбы.

Бессонные длинные ночи,

В снегах верстовые столбы.

Пылает, пылает, пылает

Изрытый снарядами пляж.

Рыдает, рыдает, рыдает

Не конченный мной репортаж.

Влезают, влезают, влезают

В сырую бумагу слова.

Слетает, слетает, слетает

С машины страниц листва.

А утром

Асфальты, водой похлёстанные,

Делают небо близким.

И сердце

Моё, в колонки свёрстанное,

Разносят согласно подписке.

А вечером

В театры по стихшему городу —

Девушки.

В «гастроном» за сырными головами —

Хозяйки.

Вежливы.

Мысли, душу, боль —

В газету.

Мыло, сахар, соль —

В газету.

Иркутск!

Здорово, старина!

Вот и увиделись с тобою.

Тебе, как видно, не до сна:

Лежишь

В обнимку с Ангарою.

Да, кавалер ты недурён:

Сумел своё устроить ложе.

С такой красавицей вдвоём

И я бы

Выглядел моложе.

А твой-то век —

Поди, узнай!

Сверкнёт на храме позолота,

Тряхнёт сединами трамвай,

Печально жалуясь на что-то,

И тут же гений молодой,

Врезаясь в глубь безликой массы,

Затмит

Сибирской бородой

Окошечко билетной кассы.

По бульварам

Ходят пары.

Озорного паренька

Я окликнул:

Эй, товарищ!

Слушай,

Я издалека.

Ты мне часом не подскажешь:

То бассейн или река?

Поезд – ох! —

И встал,

Как присмиревший проказник.

А ты строг,

Байкал,

Дикой природы праздник.

Жалобно пискнула сталь

Под ногами.

Медленно

В жуткую даль

Катится

С насыпи

Камень.

Словно седой великан

Тычет своей бородою,

Лезут в окно облака,

В стёкла дыша водою.

Поезд ослеп

И оглох,

Словно запутавшись в видах.

Мы взобрались к тебе —

Вдох.

Задержали дыхание.

Потихонечку съехали…

Выдох.

И, напоследок

Задумчивый взгляд бросив

Сквозь вагонную затхлость,

Ты понемногу

Уходишь

Назад —

В книги

И атласы.

Слюдянка, Слюдянка!

Песчаная банка,

Сосновые комели…

И призраки омуля.

Таёжной дорожкой

Ты вышла с картошкой.

Попотчуй картошкою

Пред дальней дорожкою.

Пустые чалдонки,

Как утлые домики,

Всё трутся, сердечные,

О берег серебряный.

И всех накормила

И в путь проводила

Кума аккуратница,

Байкала привратница.

Через речки по отрогам —

Тут скала,

Там скала —

Забайкальская дорога

Пролегла,

Пролегла.

Забайкальская дорога,

Забубённые дела!

Закружил пройдоха – поезд —

Поворот,

Поворот,

Мне обратный путь запомнить

Не даёт,

Не даёт.

Закружит зелёным полем,

Мягкой пихтой заметёт.

Ты куда меня утащишь

Сквозь тайгу.

Сквозь тайгу?

Я из дома через чащи

Всё бегу,

Всё бегу

Утонуть в ветрах звенящих,

Задохнуться на снегу.

Лето в Приморье одето в цветы,

Кольца китайчатых лилий.

Линия.

Стрелочные посты.

Склад кислородных бутылей.

Станция.

Домик…

И – в сердце нож

Острой, саднящей болью:

Здесь ты.

Ты и сегодня идёшь

К берегу,

Выстланному солью.

Вот как.

Через полсотни лет

Довелось

Мне

С тобою свидеться.

Здравствуй.

Тебе я привёз привет

От Чекмарёва

И Цвиллинга.

Несколько саженей полотна…

Взгляды упёрлись в шпалы,

Словно пытаясь достигнуть

Дна

Шлакового отвала.

Только осины листвой шумят

Возле кривой тропинки,

Где грохотали чужих солдат

Кованые

Ботинки.

Только позванивает коса

Возле сырой опушки,

Где столько раз кричали:

– Банзай!

В такт озверевшей пушке.

А через водную гладь

И ширь

Неугомонным потоком

Через Приморье,

Байкал,

Сибирь

Льются улыбки с востока.

Тихий посёлок зарылся в цветы —

Море пионов и лилий.

Линия.

Стрелочные посты.

Склад кислородных бутылей.

Поезд натружено мчит на восток.

Стройка.

В отрытой яме

Блоки таскает изящный «Като»,

Рыжий,

Как паровозное пламя.

В окне торчит широкий зад:

Малюет немец нам фасад.

С утра на заляпанных досках стоит,

Весь день незнакомую песню свистит.

Наверно, свистит про свою сторонУ,

Которую кинув, пошёл на войну.

Как в этих, разбитых уже, сапогах

Прошёл пол-России в грязи и в снегах.

Как ползал, цеплялся, шагал и бежал.

С отчаянья, злости и страха стрелял.

И как из заснеженной волжской земли

Его аж сюда, на Урал, привезли.

Свистит, заглушая желудочный вой,

О том, что по счастью остался живой,

С руками-ногами. И этому рад.

И красить готов за фасадом фасад.

Что полз он сюда и спешил, и бежал,

Что красить фасады в России мечтал.

Что кончен навек затянувшийся бой.

Что скоро, наверно, отпустят домой.

Что там разобьёт он черешневый сад.

И дом заведёт. И покрасит фасад…

Соседка на кухне окно отворит

И хлеба кусочек ему подарит

С тяжёлой, как будто не женской, руки…

– Эх, что же наделали вы,

Мужики!

Мы с братом ждали:

Дядя Федя

К нам на ЗИС 5 сейчас приедет.

И дядя Федя приезжал.

К себе в кабину нас сажал,

И пыльным грейдером опять

Хрустел фанерою ЗИС 5.

Стрелял из выхлопа огнём,

И керосином пахло в нём.

И пыль неслась, и солнце жгло

Сквозь дребезжащее стекло.

Цепями стянуты борта,

Чтоб не сбежали никуда.

Когда дорога в гору шла,

Жужжал он, бедный, как пчела.

Щенком напуганным дрожал.

Зато уж под гору бежал!

Просил брательник-егоза:

«Дядь-Федь!

Не надо тормоза!»

Но отвечал ему «дядь-Федь»:

«Машину надо пожалеть.

Мы с ней когда-то, пацаны,

Вдвоём приехали с войны».

– Так ты на этом воевал?

– Нет.

На войну он не попал.

На фронте транспорт разный был.

Чего я только не водил!

Ну, разве, может, самолёт.

А так! —

Трофейный их «Ренот».

И «Опель Блитц», —

Такой там есть.

А уж «полуторок» – не счесть!

– А «Студебеккер»?

– Был и он.

Погиб в боях за Балатон.

Он на минуту замолчал,

Как будто что-то вспоминал.

И начал вдруг.

– Была весна.

Уж год, как кончилась война.

А мы в казармах всё сидим.

На жизнь германскую глядим.

Харчи армейские едим.

Ох, грусть-тоска!

Хоть волком вой —

Не отпускают нас домой.

Я десять лет не видел дом:

Призвался аж в тридцать шестом.

Три года в Туркестане был,

Там в кавалерии служил.

Потом приказ —

И – будь здоров! —

Ать-два! —

На курсы шоферов.

И после —

Через всю страну —

Зимой

На финскую войну.

А тут война…

Он замолчал.

Вонючий «Север» пососал.

– Ну, да. Война…

Уж десять лет,

А всё конца ей, суке, нет.

И вот одним прекрасным днём

Чуть свет орут:

«Подъём!»

«Подъём!»

От страха схватывало дых:

Ведь, мало ль, случаев каких

Тогда там было…

Лейтенант

Из СМЕРШа говорил, что банд

Фашистских много по лесам.

Мол, анадысь нарвался сам…

И мы тревожною толпой —

На улицу.

И встали в строй.

А впереди —

Честная мать! —

Шеренга новеньких ЗИС 5.

И командир сказал:

«Бойцы!

Всем вам спасибо, молодцы!

Пришла пора и вам к жене,

Домой идти.

Конец войне!»

Я помню ясно, как вчера,

Как заорали мы:

«Ура!»

А «батя» руку так поднял.

Дождавшись тишины, сказал:

– Вы, верно, видите ЗИС 5.

Им не пришлось повоевать.

Пока они с завода шли,

Мы всех фашистов извели.

И вышел им теперь мандат

Идти на Родину, назад.

Работы там невпроворот.

Так пусть встречает вас народ!

И землякам пусть будет в дар

От фронта

Славный наш «Захар».

И вот, все гайки подвинтив,

Паёк в дорогу получив,

Мы по дороге фронтовой

Колонной двинулись домой.

Тряслись ухабами на них,

Попутно подвозя своих,

Что по велению страны

Домой замешкались с войны.

Навстречу ветерок летел,

А строй помалу наш редел.

И тот, кто дома достигал,

Прощальный подавал сигнал.

Кто ехал дальше, те в ответ

Ему сигналили вослед.

Я, переехав реку Сок,

Совсем остался одинок.

Потом овраги, поле, лес.

И вот —

Родная МТС.

И с той поры «Захар» со мной.

Он стал мне больше, чем родной.

Уж сколько скошено травы!

У Кольки народились вы.

Гагарин в космос полетел.

А он,

Хоть малость постарел,

Но груза не уронит с плеч…

И надо старца поберечь.

И, как будто стыдясь за нежданную речь,

Замолчал.

Как отрезал кинжалом.

Пара рук,

Разрывными искромсанных плеч,

За «баранку» «Захара» держала.

Надрывался мотор у лощины на дне.

И мой брат, улучивши минутку,

Попросил:

– Расскажи нам, дядь-Федь, о войне.

– О войне?..

Он зажмурился, словно во сне.

И, не слыша движка, как в немой тишине,

Произнёс только раз в жизни

Брату и мне

Свой рассказ,

Вечно памятный:

– Жу-утко.

И грохочут мосты.

Жутко ахает столб,

Косо пятясь назад.

Но качается мирно фонарик,

Освещающий номер вагона.

«Пусть несётся земля. Что за дело!

Тут уютно», – за ним повторяешь

И как будто в тиши, засыпаешь.

Я люблю золотого лгунишку.

Он, несясь над землёю со свистом,

Сам так мирно и мило мерцает,

Что хоть тусклый он, а ослепляет.