8
Лаврентий Петрович потянулся к Мочаловской, покрутил в руке и медленно отвернул крышку. Помещение начало наполняться неповторимым ароматом. Все дружно потянулись за солеными огурцами. Так же медленно он разлил напиток. Аркаша попытался заслонить свой стакан ладонью, но после осуждающей реплики первого кума о том, что некоторые ставят личное выше государственного, отвел руку. Миколе президент налил до краев. Особый знак уважения.
– Дружно выдохнули.
– За демократию и независимость.
– За гаранта.
Наступившую тишину заполнило бульканье в луженых глотках и хруст ядреных огурчиков.
Лаврентий Петрович закрыл глаза, давала о себе знать натруженная за годы руководящей работы печень, подпер кулачком подбородок.
Несколько лет назад заезжий халтурщик, гордо именовавший себя художником – анималистом, написал портрет Лаврентия Петровича. Может божья искра в нем действительно была, а может, набивший руку на увековечивании домашних любимцев, сразу увидел в будущем президенте черты, так присущие братьям нашим меньшим. И вправду портрет получился отменным, но был забракован, несмотря на поразительную схожесть с оригиналом. С румяным округлым лицом, глубоко посаженными глазками, наш герой напоминал хорька, только что оприходовавшего жирную хозяйскую курицу, а нужен был гигант мысли, мудрый политик, руководитель заботящийся о благе нации, не щадящий живота своего. Все свое время, остававшееся от дегустации национального мочаловского продукта, художник трудился истово, но снова и снова на холсте, как на фотографии, проступали истинные черты нашего героя. Все решил счастливый случай, который есть не что иное, как неизбежная закономерность. Он просто оказался в нужное время в нужном месте. Придя утром к Лавруше домой, чтобы стрельнуть пятерку в качестве аванса, художник увидел то, что ему было нужно. Страдающий от глубокого похмелья, с мокрым полотенцем на лбу, Лаврентий Петрович возлежал на диване. Столько муки и прощения было в его глазах, что живописец забыл о цели своего визита. Быстро сбегав за мольбертом, он усадил охающую натуру, заставил снять полотенце.
Портрет висел над склонившем голову президентом.
С вылезшими из орбит, от гремучей смеси сивушных масел и жидкости органического происхождения, которая просачивалась с пастбище в подземный источник, питающий речку Моча, глазами, члены правительства видели чудо. Перед ними сидели два мудрых и заботливых руководителя, строгих и снисходительных, всевидящих и всеслышащих, истинные отцы нации.
Мафия, пардон, партия, как и наша глупость бессмертна.
С заседания премьер и министр финансов возвращались вместе. Обняв костлявые плечи бывшего счетовода, кремезный премьер почти нес его на руках, ноги у того цеплялись одна за другую, отчего со стороны казалось, что он обьясняет своему партнеру какие-то сложные танцевальные движения.
– Ну и набрались же вы куме, – бывший колхозный голова тяжело сопел.
Ответа не последовало. Вздохнув, он поволок его дальше.
– Вы, куме, чего на меня бочку катите? – на бывшего счетовода нашло просветление.
– Яку бочку? – не понял бывший голова.
– Та на счет моего кабанчика.
– Нехай, куме, ваш кабанчик не подрывает мою картошку. Це ж нарушение территориальной целостности моего суверенного подворья. Вы его, куме, предупредите, бо я могу и двустволку взять. В порядке самообороны.
Столь явная угроза задела глубинные чувства бывшего счетовода. Его ноги перестали заплетаться, он остановился и с горестным удивлением уставился на своего приятеля.
– Та шо вы, куме, мне войну объявить хотите? Из-за двух кустов картошки! Спровоцировать военный конфликт?
– Пристыженный премьер пошел на попятную.
– Вы такое скажете, куме. Какой военный конфликт? То же просто так говорится, если он вас не послухае.
– Кто не послухае? – временное просветление покинуло бывшего счетовода. – Кто мене не послухае?
– Как кто? Та же ваш кабанчик.
– Який кабанчик?
– Тьфу, – плюнул на землю бывший колхозный голова, поставив тем самым точку на малоплодотворной дискуссии.
Несколько дней провел Лаврентий Петрович у себя в кабинете, мрачно подперев кулаком щеку и изредка ковыряясь в носу. Члены правительства боялись к нему даже заглядывать. Только кум номер один, как особа наиболее приближенная к телу, позволял себе зайти, молча постоять несколько минут, так же молча поднять согнутую, со сжатым кулаком руку, призывая президента быть мужественным. Потом он неслышно удалялся тихонько прикрывая за собой дверь. Влетевший в кабинет, чтобы похвастаться своими успехами в борьбе с контрабандистами, Микола папоролся на тусклый, со свинцовым отливом взгляд, не сказал ни слова и тут же ретировался. Он выскочил на освещенную улицу, от внутреннего озноба даже не почувствовав горячих лучей солнца, заливших все вокруг.