6
Через несколько дней после террористического акта, который по выражению Лавруши, сплотил народ Мочалок вокруг президента и показал его верность принципам независимости и демократии, провели торжественную инуагурацию. Президент, как и полагается, выступил с программной речью. В ней он вновь подверг остракизму северного соседа, заверил граждан, что всю свою жизнь, без остатка, отдаст служению демократии, независимости и процветанию Мочалок.
– Главная задача, – сказал Лаврентий Петрович, – вхождение нашего государства в единую семью европейских народов. И тут возникает вопрос о названии нашей страны. Проклятые большевики сделали все возможное, чтобы стереть из нашей памяти настоящее, которое дали этой земле наши предки. Кто из вас его помнит? – сидящие в президиуме стыдливо прятали глаза. – И я не помню, говорю честно, как ваш президент.
Но сделаю все, чтобы восстановить его. Мы поднимем спрятанные большевиками архивы, пошлем своих людей в Европу, но восстановим наше попранное имя и тогда оно засияет путеводной звездой на европейском небосклоне. Я вам торжественно обещаю. А пока будем достойно нести свой крест.
Лаврентий Петрович усталым жестом вытер пот с чела. Члены президиума дружно зааплодировали с осуждением уставившись в зал бывшего колхозного клуба, где, несмотря на все их старания, собралось не более двух десятков человек, в основном старики и старухи, которые думали, что привезли новое кино. Сидевший в первом ряду Кузьмич, в прошлом колхозный кладовщик, нынче уважаемый бизнесмен, а по совместительству самозваный глава местечковой оппозиции. Его единственного из сельчан уговорили гнать продукт не только ночью, но и днем и по этой причине регулярно выписывали налоговые декларации, радостно воскликнул:
– Коммуняку на гиляку!
Президент поморщился, но ничего не сказал. Взгляды членов президиума превратились в угрожающие, они злобно уставились на Кузьмича.
В свое время он дважды подавал заявления о вступление в партию, но его так и не приняли с одной и той же формулировкой: морально неустойчив. Прежняя обида жгла сердце, с торжеством попранной справедливости он повторил:
– Коммуняку на…
Микола, здоровенный парубок, закончивший в свое время с отличием в райцентре школу – интернат для умственно отсталых детей, а, после возвращения в родное село, избранный секретарем комсомольской организации колхоза, начал угрожающе приподниматься со стула. В его мутно серых глазах, обычно ничего не выражающих, засветились красные огоньки. В аппарате президента его назначили начальником службы безопасности государства Мочалки, и он был готов действовать.
По позвоночнику Кузьмича пробежали мурашки.
– Я что, я ничего…пролепетал он, стараясь поглубже втиснуться в кресло.
Президент снисходительно махнул рукой.
– Сядь, Микола, еще не время.
Ощущение веревки на шее после слов Кузьмича, возникшее у него, как и у остальных сидящих в президиуме, прошло.
Нужно было выполнять обещанное. На президентском совете перво наперво решили сочинить петицию в Брюссель. Поройтесь мол в своих архивах, пришлите официальное подтверждение, что мы не какие-то там азиопы, а стопроцентные европейцы и хотим воссоединиться со своей исторической родиной. Таким образом решили стратегическую задачу. Но президент понимал, что дело это долгое, неизвестно чем может закончиться, как говорят, бабка Матрена надвое сказала, поэтому стали искать тактические подходы. Перебрали всех выехавших сельчан. Тех, кто достиг на чужбине положения и, по мнению присутствующих, мог оказать нужную услугу, оказалось двое. Один бизнесменствовал у того же северного соседа, владел торговой палаткой на рынке, а вот вторая… Она добилась куда большего. Где-то там в Европах трудилась в сфере оказания интимных услуг, имела обширные знакомства, недаром высылала старикам зеленые бумажки, которые отродясь в селе никто не видел. Все знали, что дед Терентий складывал их в горшок, который хранил в погребе.
Члены правительства люто завидовали деду Терентию и мысли об экспроприации все чаще посещали горячие головы, но Лавруша их сдерживал.
Он считал деда филиалом международного банка и в случае вынужденной эмиграции, жизнь приучила его к разным поворотам судьбы, горшок может ой как пригодиться. Поэтому он категорически запретил Миколе трогать деда и его горшок. Однако адрес дочери нужно было выяснить.
Послали Миколу и главу дипломатического ведомства Аркашу.
– Здоров был, дядько Терентий, – с простым людом Микола особенно не церемонился.
– Здравствуйте, Терентий Иванович, – вежливо поддержал его Аркаша. Как ваше драгоценное здоровье?
Терентий Иванович с подозрением посмотрел на пришельцев. Он знал, что вежливая власть – самая опасная власть.
– Чого це вы моим здоровьем стали интересоваться?
Микола дернулся, но Аркаша мягкими пальцами сжал его плечо.
– Остынь.
И как ни в чем не бывало вежливо продолжил:
– Терентий Иванович, президенту интересно здоровье всех граждан. Может вам какая помощь нужна?
Дядько Терентий оставил вопрос без ответа.
– Та говорите уже, чего пришли. Некогда мне, работы по хозяйству много.
– Как поживает ваша дочь? – по-прежнему вежливо осведомился Аркаша.
– Нормально, вон картошку в огороде сапает.
Все трое дружно посмотрели в сторону огорода. Подогнув юбку почти до пояса, Наталья ритмично взмахивала сапкой, ее полные белые икры рельефно выделялись на фоне ярко – зеленой ботвы.
– Колорадский жук не донимает? – продолжил светскую беседу Аркаша.
– Донимает, еще как донимает. Тот колорадский жук везде сейчас расплодился, – дед Терентий выразительно посмотрел на Миколу. Потом перевел взгляд на Аркашу.
Миколе стало скучно, он не понимал почему Аркаша уводит разговор в сторону, однако, что бы не остаться на обочине дискуссии, буркнул:
– Бороться надо, дядько, бороться.
Кулаки его при этом сжались.
– Та как же с ним бороться, когда он везде!
Аркаша понял, что плодотворной дискуссии не получится. Он молча пожевал губами.
Настал черед Миколы.
– Ты, дядько Терентий, не придуривайся, – он снова посмотрел на работающую Наталью, перевел взгляд на ее ноги, почувствовал как в штанах у него начинается шевеление, с трудом оторвал взгляд, при исполнении он в конце концов, или нет и продолжил, – мы тебя про Настюху спрашиваем.
– Ась? – дед Терентий понял, что пришло время прикинуться глуховатым. – Что-то сынки в последнее время я стал плохо слышать.
– Мы вас, Терентий Иванович, спрашиваем про вашу старшую дочку Настю. Вы меня понимаете?
– С трудом, сынки, с трудом.
– И чего она пишет?
– Так ничего особенного, работы говорит много, еле успевает.
– Правительство нашего государства очень ценит труд Настасьи, – не удержался Аркаша, – она приносит нашу народную сексуальную культуру в европейские массы, а может и не только массы? У нее, наверное, и элита бывает, олигархи всякие.
Дед Терентий смачно и с явным отвращением сплюнул, демонстративно определяя свое отношение к национальной сексуальной культуре в целом и к олигархам в частности. Плевок приземлился рядом с ботинком Аркаши.
– Напрасно вы так, Терентий Иванович, – он дернулся, но не отодвинулся, – мы же интеллигентные люди.
– Ага, – подтвердил Микола, его впервые в жизни обозвали таким словом. Он пока не знал, обижаться ему или радоваться.
Переговоры зашли в глухой угол, Аркаша тяжело вздохнул.
– Где же она трудится? – он решил не сдаваться, несколько капель пота скатились по его позвоночнику…
Терентий Иванович уперся взглядом в край хаты. Он чувствовал, как извечное крестьянское упрямство поднимается откуда-то снизу, охватывает его, заслоняя все чувства, кроме воли к сопротивлению.
– А вам какое дело?
С точки зрения Миколы, это было открытое неповиновение власти.
– За яйца не хочешь…
Аркаше тоже не понравился ответ деда Терентия, но ведь он не какой-то СБМушник, а глава дипломатического ведомства.
– Извините, Терентий Иванович, моего коллегу, молодой еще. Но и его можно понять. Борьба со всякими врагами нашей молодой демократии и независимости отнимает много сил и нервов. Поверьте, мы не просто так задаем вам вопросы. Высший государственный интерес.
– Какой интерес? – снова укрылся за недослышанием дед Терентий, лихорадочно соображая, как ему отделаться от непрошенных гостей.
– Ты что, старый пень, не слышал? – злобно рявкнул Микола. – Высший, государственный! Слова эти всегда наполняли его ницшеанским восторгом, ведь он был поставлен на страже этих интересов и горе тому, кто осмелится даже в мыслях…
– Ну, Терентий Иванович, – тон Аркаша был по-прежнему спокойный и доброжелательный. Видите, мой товарищ слегка волнуется.
– Ладно, – сдался дед Терентий, не видя другого способа отвязаться от них, – не помню я названия города, сейчас принесу конверт.
Он повернулся и пошел к хате.
– Только без фокусов, – тем же любезным тоном бросил ему вслед Аркаша.
– Что ты с ним шуры-муры разводишь, – завелся Микола после того, как хлопнула входная дверь, – за яйца подвесить, и все тут. Давно все сказал бы.
– Успеешь еще, Микола, а пока добротой надо, добротой.
– Скажешь тоже, – в интонации его голоса слышалось явное недоверие.
Вышел Терентий Иванович, протянул конверт. Микола первым схватил его. Адрес на конверте был написан непонятными для него буквами. Он нехотя протянул конверт Аркаше.
– Ну что?
Amsterdam. Poste restantе, по – русски прочел текст Аркаша.
– Конверт мы конфискуем.
– Так, сынки…, – начал было дед Терентий.
– Высшие государственные интересы, – оборвал Микола и поднес к его носу свой здоровенный кулак. – Смотри мне.