ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Δ
Песнь четвертая
Телемах с Писистратом прибывают в город Лакедемон, к царю Менелаю, попадая на двойную свадьбу, – дочери Менелая, Гермионы с сыном Ахиллеса, Неоптолемом, и внебрачного сына Менелая, Мегапента с дочерью Алектора, из местной знати. Своих детей Елене больше не дают боги. Певец на свадьбе играет на форминге (род лиры), веселя гостей, которых встречает слуга-спальник Менелая, Этеон, сын Боэфа, провожая их к царю. Менелай радушно принимает Телемаха и Писистрата на свадебный пир, рассказывает гостям о своих странствиях по окончании Троянской войны на Кипре, у финикийцев, в Египте, у эфиопов, сидонян, эрембов, в Ливии, затем упоминает царя Одиссея, Пенелопу и Лаэрта, чем вызывает слёзы Телемаха. Елена, подойдя на пир, в сопровождении рабынь Адрасты, Алкиппы и Фило, подаренной ей Алькандрой, супругой египетского царя Полиба, принеся с собой золотые принадлежности для прядения, узнаёт в Телемахе сына Одиссея. Писистрат подтверждает, – его спутник, действительно Телемах, сын Одиссея. Все расстраиваются, погружаясь в воспоминания о погибших и пропавших героях; Писистрат вспоминает своего погибшего брата Антилоха. Елена рассказывает историю о том, как Одиссей ходил на разведку в Илион в образе нищего, где она узнала Одиссея, и помогала ему, вспоминая и Троянского Коня, придуманного Одиссеем, потом все расходятся спать.
Поутру, Телемах просит Менелая рассказать всё, что он знает об его отце, потом жалуется на обнаглевших женихов Пенелопы. Менелай в гневе пророчит, – Одиссей, вернувшись, поубивает их всех; рассказывает про свою встречу с дочерью морского бога, Эйдофеей, которая, выспросив у Менелая причину его скорби, учит его, как справиться с её отцом, морским богом, царём морских зверей Протеем, которому ведомо всё. Менелай с помощью товарищей ловит Протея, который превращается в разных чудовищ, чтобы напугать их; смирив старца, узнаёт от него о гибели Аякса Оилида, прогневавшего Посейдона, об убийстве брата Агамемнона, который пал жертвой предательства супруги Клитемнестры и племянника Эгиста, совратившего её.
Когда Агамемнон, спасаясь от бури, причаливает к области брата Атрея, Фиеста, где живёт уже сын Фиеста, Эгист, тот, прелюбодействуя с Клитемнестрой, выставляет дозорного, заплатив ему два таланта золота, пусть он вовремя предупредит о возвращении Агамемнона. Дозорный предупреждает Эгиста, тот устраивает засаду, убивая Агамемнона со всеми его спутниками. Потом Протей рассказывает Менелаю о судьбе царя Одиссея, которого много лет держит у себя богиня-нимфа Калипсо. Также старец предсказывает Менелаю не смерть, но бессмертие на Елисейских полях, так как он является зятем самого Дия. Менелай собирает сыну своего друга Одиссея богатые подарки.
В Итаке женихи Пенелопы неожиданно узнают от Ноемона Фронида, давшего корабль Телемаху, – Телемах отбыл на корабле в Пилос и Спарту; женихи очень встревожены этим. Жених Антиной предлагает устроить засаду на корабле между Итакой и Замом, и убить Телемаха, встретив его на обратном пути.
Вестник Медонт приносит весть о заговоре женихов на убийство Телемаха Пенелопе, отчего та совершенно убита горем. Нянька Евриклея успокаивает её, а богиня Афина, которой Пенелопа молится, насылает на неё лёгкий Сон, в котором обещает Пенелопе, явившись к ней в образе сестры Ифтимы, – сын её вернётся невредимым. Женихи снаряжают корабль и отправляются в засаду.
Стольный град Лакедемон, холмами объятый, увидев,
В дом царя Менелая, покрытого славой, пришли.
Пир богатый давал многочисленным сродникам, – дивно
Свадьбу сына и дочери празднуя в царстве земли.
К сыну там Ахиллеса воителя дочь посылали, {5}
Уж давно с ним в троянской земле договор заключив,
Выдавать за него, – и теперь боги их сочетали;
Молодую невесту, ей дав колесниц и коней,
К мирмидонцам, где царствует светлый жених, снаряжали.
В Спарте дочку Алектора выбрал невесткой своей, {10}
Сыну, крепкому силой, прижитому с девой рабыней
В поздний час, Мегапенту. Елене не стали детей,
Боги с пор даровать, как родилась, подобна богине
Афродите прекрасной, златой, Гермиона, их дочь.
Так пируя в богато украшенных царских гостиных, {15}
И родня, и друзья Менелая гуляя всю ночь,
Веселились тогда; под формингу певец вдохновенный
Песни пел перед ними, и два скомороха, точь-в-точь
Соглашая с формингой прыжки, посреди их вертелись.
Телемах благородный, и Нестора славный сам сын, {20}
Прибыв к царскому дому, на двор из коляски хотели
Выйти; встретил их прежде других Этеон. Он один
Спутник верный царя Менелая, великого свата,
С вестью этой по дому пошёл, чтоб узнал господин.
Близ к нему подошедши, он бросил и слово крылато: {25}
«Менелай, благородный питомец богов, гостя два,
Иноземца, из племени Дия, детьми что богато.
Что прикажешь? Распрячь ли их быстрых коней? Отказать
Им, чтоб те у других для себя угощенья искали?»
Отвечал Менелай русокудрый, прогневан сперва: {30}
«Этеон Боэфид, ты всегда малоумен едва ли
Был, теперь же бессмысленный вздор говоришь, как малыш;
Сами мы, испытав гостелюбие в странствии дальнем,
Напоследок покоимся дома, и Зевс дарит тишь,
Нашим бедам конец. Отпрягайте коней их; героев {35}
Странных двух на семейственный пир наш сейчас пригласишь», —
Так сказал. Убежал тот из зала скорей, за собою
Зовёт многих из царских проворных рабов, повелев
Упряжь с быстрых коней, орошённую потом, пристроить,
К яслям в царской конюшне голодных коней ставить в хлев; {40}
В ясли полбы насыпать, замешанной с ячменем белым;
И к сверкавшей стене колесницу потом опереть.
Гости были в божественный дом введены; очумели
Дому милого богу царя-базилевса. Все дни
Лучезарно, как на небе светлое Солнце, иль месяц, {45}
Было в доме царя Менелая, чья слава звенит.
И глаза, наконец, удовольствовав сладостным зреньем,
Стали в гладких купальнях водой омываться они;
Омывали, натёрли рабыни их чистым елеем,
В тонких платьях, облекшись в косматые мантии, тут {50}
С Менелаем Атридом на пышные кресла воссели.
Поднесла на лохани серебряной, рук сполоснуть
Им студёной воды золотой рукомойник рабыня;
И потом пододвинула стол; на него всё кладут, —
Домовитая ключница с разным съестным, из корзины {55}
Выдаёт им охотно; на блюдах, подняв высоко,
Мяса разного кравчий принёс, и его предложил им,
Золотые на пышном столе кубки ставил легко.
Поприветствовав кубком, сам русый сказал Менелай им:
«Пищи кушайте нашей, друзья, на здоровье; едой {60}
Утолите вы голод, – спрошу я, – какого вы края?
Не увяла, я вижу, порода родителей в вас;
Базилевсов вы дети, какие от бога бывают,
Скипетр держат, подобные вам, а не черни подчас».
Тут им подал бычатины жареной кус, из почётной {65}
Своей доли большой отделивши рукою им часть.
Протянули они руки к свадебной пище охотно;
Утолили и голод роскошной едой, и питьём.
К Несториду склонившись чуть, чтоб не подслушали только
Речь его, прошептал Телемах осторожно: «Вот дом! {70}
Несторид, мой возлюбленный друг, посмотри, благородный,
Видишь, много здесь стали сверкающей в стенах кругом;
Блещет златом, сребром, янтарём и слоновою костью;
Зевс один на Олимпе имеет такое в домах;
Вот богатство! Как много всего! Изумилась природа!» {75}
Менелай русокудрый, услышав тот шёпот в устах,
Обратившись, обоим им бросил крылатое слово:
«Дети, смертным нам с Зевсом нельзя поравняться, на страх
Ведь и дом, и сокровища бога нетленны, и новы;
Люди ж только поспорят богатством и властью со мной, – {80}
Но, стерпевши немало, немало скитавшись, я снова
Много вёз в кораблях, возвратясь на восьмой год домой.
Видел Кипр, посетил финикиян, Египта достигли,
К чёрным шёл эфиопам, сидонян, эрембов знал строй;
Был и в Ливии я, где рогатыми овцы родились, {85}
Ежегодно три раза и козы, и овцы родят;
В той стране и полей господин, и пастух не трудились,
Сыр и мясо, и жирное там молоко все едят;
Круглый год изобильно бывают доимы коровы.
Той порой, как в далёких я землях богатства собрав, {90}
Проходил, мой в отечестве брат от убийцы пал кровью,
Непредвиденно, хитрым предательством женским увит.
С этих пор и мои мне сокровища стали не новы.
Но об этом, конечно, отцы, кто бы ни были вы,
Рассказали… О, горестно было мне зреть истребленье {95}
Дома, светлого прежде, богатого многим. Увы!
Рад остаться я с третью того, чем сейчас я владею;
Жили б люди на свете, которые в Трое большой
Клали жизнь, далеко от Аргейи, коней не жалея.
Часто, их поминая, о них много плача душой, {100}
Я сижу одиноко под кровлей дворцовой; порою
Горем их услаждаю я сердце, забыв той порой
Горе, – явно нас скоро холодная Смерть упокоит.
Сколь ни сетую в сердце своём я, их всех помянув,
Об одном мысль особенно губит мой сон, и расстроит {105}
Аппетит мой, поскольку никто из ахеян, взглянув,
Бед не встретил, как снёс Одиссей; на труды и печали
Он рождён; ну а мне сокрушаться досталось, всплакнув,
Видя, – долго отсутствие длится его; не слыхали, —
Жив он, умер ли; плачет отец безутешный, седой {110}
Только старец Лаэрт, с Пенелопой, с младым Телемахом,
Бывшим только в пелёнках, когда шёл из дому грозой».
Скорбь о милом отце пробудил в сыне он, давши маху.
И катилась с ресницы сыновней слеза за слезой,
Поминая отца; взяв пурпурную мантию, взмахом {115}
Ею слёзы закрыл; видя то, Менелай угадал,
Но, рассудком и сердцем колеблясь, не знал он, от страха, —
Ждать, чтоб сам говорить об отце своём юноша стал,
Иль вопросами выведать всё от него понемногу?
Той порой, как рассудком и сердцем колеблясь, молчал, {120}
Из своих благовонных покоев Елена к порогу
Вышла, словно сама Артемида, чей лук золотой.
Кресло пышной работы Адраста подвинула; в ноги
Положила Алкиппа ей мягкий ковёр шерстяной;
С драгоценной корзиной серебряной Фило приходит, – {125}
Дар Алькандры, супруги Полиба, в египетский зной
В Фивах жившего, – много сокровищ имел в обиходе.
Две литого сребра Менелаю купальни, и к ним
Два треножника дал, злата десять талантов в походе;
И богато Елену Алькандра одарит своим, – {130}
Золотую, с корзиной овальной ту прялку; корзина
Серебра, но края золотые; и это хранив,
Фило ставит, пришедши, к хозяйке поближе придвинув
Много пряжи сучёной; на ней же и прялка лежит;
Шерсть волною пурпурного цвета. И кресло подвинув, {135}
Сев, прекрасные ноги свои на скамью положив,
С любопытством у мужа тогда по порядку спросила:
«Смог узнать, Менелай боговидный, теперь мне скажи, —
Кто пришедшие гости, наш дом посетившие милый?
Я скажу, – справедливо ли, нет ли, не знаю, – но грудь {140}
Говорит, что ещё никогда, изумляться не в силах,
Мне в жене не случалось, ни в муже такого взглянуть
Сходства, – гость с Телемахом, царя Одиссея, не скрою,
Сыном сходен; младенцем его, взяв с ахейцами путь,
Оставлял, когда вы за меня, недостойную, к бою, {145}
Все ахейцы на Трою послали смертельную рать».
Менелай русокудрый ответил тогда, сам расстроясь:
«Что, жена, говоришь, справедливым и я вижу, мать.
Дивно сходство! Такие же ноги, такие же руки,
То ж в глазах выражение, та ж голова, льют опять {150}
Кудри густо на ней; помянув же в беседе, как друга,
Одиссея, я вспомнил беду, что терпел за меня;
Тут с ресницы упала, заметил, слеза, и взяв в руку
Он пурпурную мантию, ею закрылся, стоня».
Писистрат Несторид тут сказал, отвечая завидно: {155}
«Боговидный Атрид Менелай, повелитель, броня,
Спутник подлинно сын ведь того, и тебе это видно;
Осторожный и скромный, он мнит, – неприлично ему,
Посетив вас впервые, себя выставлять, очевидно
Пред тобою, божественной речью пленяющим тьму. {160}
Старец Нестор, властитель геренский послал меня в землю,
Проводить; у тебя ж он затем, чтобы как своему,
Наставление дать соизволил, – что делать? Злой демон
Пребывает в родительском доме для сына, когда
Без отца, не имея друзей, он сиротствует, с тем же {165}
Телемах, – благородный отец далеко, – вот беда;
Никого, кто б помог защититься ему от недуга».
Менелай русокудрый ответил, расстроен тогда:
«Боги! Подлинно сын несказанно мне милого друга,
Столь трудов за меня претерпевшего, дом посетил. {170}
Мой друг лучший, отличней аргивян в великих заслугах,
Я надеялся встретить, когда в кораблях приходил, —
Путь домой по волнам Зевс гремящий открыл, Олимпиец;
Град в Аргейе ему б я построил с дворцом в меру сил;
Взяв его самого из Итаки с богатствами, с сыном, {175}
И с народом; и область для них бы очистил, людьми
Населённую близко, и мой признающую скипетр;
Часто виделись мы бы, соседи, ничто нас, пойми,
Разлучить не могло веселящихся, дружных, до злого
Часа, где бы покрыло нас облако Смерти и тьмы. {180}
Столь великого блага нам дать не хотел непреложный
Бог, закрывший ему, несчастливцу, желанный возврат», —
Говоря, неумышленно всех он сердца растревожил;
Дия дочь так, Елена Аргивская стала рыдать;
Телемах с ней заплакал, Атрид Менелай прослезился; {185}
Плач не мог удержать и младой Писистрат, – он, как брат,
Вспомнил брата его, Антилоха прекрасного, спицей
Умерщвлен был блистательным сыном прекрасной Зари.
Вспомнив брата, о нём слово слал окрылённою птицей:
«Явно, царь наш Атрид, ты разумнее всех, – посмотри. {190}
Говорит и отец престарелый так Нестор, когда вас
При семейных беседах своих вспоминают цари.
Ныне слушай же, царь хитроумный, не лью я подавно
Слёз за трапезой вечера, – скоро Заря к нам придёт,
В раннем мраке рождённая. Мне не противен лишь славный {195}
Плач о мёртвых возлюбленных, – равно Судьба воздаёт
Земнородным страдальцам, одна здесь надёжная почесть, —
Слёзы с глаз, и отрезанный локон волос, что сожжёт.
Брата я потерял; не последний в аргивянах прочих
Был он; ты его знаешь, конечно; со мной никогда {200}
Не встречался; его я не знал; но всегда беспорочен
Антилох был, и лёгкостью ног сам, и в битвах всегда».
Менелай русокудрый ответил тогда Писистрату:
«Основательно то, что сказал ты; один лишь в годах
Муж, старейший тебя, говорить так достойно был рад бы. {205}
Из твоих слов я вижу, – отца ты достойный вполне
Сын; легко познается порода мужей, им в награду
Счастье в браке, и в племени дарит Кронид, и в войне;
Постоянно и Нестору он золотые свивает
Годы, весело в доме своём чтоб старел, в круге дней, {210}
Сыновей семье бодрой, разумных, оружие зная.
Мы ж, печаль отложив, отерев наши слёзы, – пора!
Будем вновь пировать; для омытия рук пожелаем
Лишь водицы, опять разговор с Телемахом с утра
Заведу; разговор мы окончим, начатый здесь было», – {215}
Так сказал, и умыться воды Асфалион подал,
Спальник верный царя Менелая, чья слава не стыла.
Тянут руки здесь все к предлагаемой пище, схватить.
Умно мысль в дочке Дия, Елене тогда пробудилась, —
Вознамерилась соку в ковши круговые подлить, {220}
Утолявшего горе, дающего сердцу забвенье
Бедствий; тот, кто вина пригубил, с благотворным испить
Слитым соком, был весел весь день, и не плакал в мгновенья,
Если б мать и отца неожиданно встретила Смерть,
Иль нечаянно брата лишился, иль сына в сраженьи {225}
Пред очами его поражала оружия твердь.
Дия светлая дочь обладала тем соком чудесным;
Полидамна, супруга же Фона в Египте жалеть
Им не стала; земля там богата, обильна, и вместе
Трав рождает целебных, простых, ядовитых и злых; {230}
Всяк в народе там врач, превышающий знаньем небесным
Всех людей, ведь там все из Пеанова рода живых.
Сок в вино подмешав, и вино разнести повелевши,
Как царица, Елена с гостями беседует их:
«Менелай боговидный, Атрид, вы, потомки старейших, {235}
Тех отцов знаменитых, – различное боги несли,
Злое, доброе Зевс посылает, ему всё чудесно.
Ныне радуйтесь, сидя за трапезой в вечер земли,
Веселя разговорами сердце; а я о бывалом
Расскажу, – что всего рассказать и припомнить смогли, – {240}
Одиссей, непреклонный в беде, подвиг сделал немалый, —
Хитроумнейший муж, сам один предпринял и свершил
У троянцев, где много ахейцы, вы бед перебрали.
Грудь свою беспощадно иссекши бичом, поспешил,
Рванью бедной покрывши себя, как побитый невольник, {245}
В свет сияющих улиц народа врагов он входил;
Образ взявши чужой, был в разодранном платье настолько
Нищим, как никогда меж ахеян его не видать.
Посреди он троян укрывался; без смысла, нисколько
Были те; я одна догадалась, кто он; предлагать {250}
Я вопросы решила ему, – он хитро уклонился;
Но когда, и омывши его, и натёрши опять,
Платьем плечи ему покрывала я с клятвой великой, —
Одиссеевой тайны троянцам не знать, – о чужом,
До его возвращения в стан к кораблям черноликим, {255}
Он о замысле хитром ахеян поведал, большом.
Многих очень троян острой сталью меча умертвивши,
Вызнав в городе всё, невредим он, к аргивцам ушёл.
Много вдов у троян зарыдали; в моём воцарившись
Сердце было веселье, – давно уж стремилось к родной {260}
Я отчизне, давно я скорбела, виной Афродиты
Вольно шла, как слепая из милой отчизны, где свой
Дом покинула, брачное ложе и дочь, и супруга,
Одарённого светлым умом и лица красотой».
Менелай русокудрый сказал благородной подруге: {265}
«Ясно то, что жена, рассказала ты нам хорошо;
Случай был мне узнать помышленья, поступки, и друга,
И людей благородных, и много земель я прошёл, —
Никогда и нигде мне досель человек, Одиссею
Равный, твёрдому в бедах, не встретился где-то ещё. {270}
Что, могучий он там предпринял и исполнил, посмея, —
В чреве тёмном коня, от троянцев аргивяне все
Скрыты, – гибель и Смерть, и убийство врагам он затеял;
К нам тогда ты пришла, – по внушению словно совсем
Демоницы, дать мыслившей славу враждебным троянам, – {275}
За тобою туда же пришел Деифоб вместе с тем;
Трижды ты обошла с ним коня, отыскавши изъяны,
Рёбра, стала данайцев по имени каждого звать,
Голосам же аргивянок наших всегда подражая.
Нам с Тидидом, и с равным богам Одиссеем, как знать, {280}
В тёмной чреве громады знакомые слышались звуки.
Пробудилось волнение в нас, мы вскочили опять
Выйти вон, или громко тебя изнутри звать, подруга;
Одиссей опрометчивых нас удержал, остальных;
В чреве том, притаившись, ахейцы не слали и звука. {285}
Лишь один Антиклес на призыв порывался из них
Выдать голос; но царь Одиссей, рот зажавши раскрытый
Безрассудному, спас сам ахеян от гибели их,
И дождался, чтоб волей Паллады Афины ты скрылась».
И на это сказал рассудительный так Телемах: {290}
«Боговидный Атрид Менелай, повелитель, помилуй,
Мне прискорбней, что он не избег от небесных атак;
Было ль в пользу ему, что имел он железное сердце?
Время, видно, уж нам о постелях подумать, чтоб так
Погрузившись в них, Сном успокоить усталые нервы», – {295}
Так сказал, – и Елена Аргивянка молвит рабам:
«Две кровати поставить, постлать тюфяки на них сверху,
И пурпурные сверху ковры положить; по коврам
Мягким кровом поверх одеяла пушистые стлать им».
Факел взявши, пошли из столовой рабыни; и там {300}
Всё постелено было гостям; проводил их глашатай;
В тень легли на постелях, и скоро покойно уж спит
Телемах, с ним и Нестора сын славный, будто ребята.
И во внутренней спальне заснул русокудрый Атрид,
У царицы Елены, покрытой одеждою длинной. {305}
Утро. Розовым пальцем Заря ночи мрак гнать спешит;
Менелай, воевода в сраженьи тут ложе покинул,
Облачившись, повесил двуострый свой меч чрез плечо;
И подошвы красивые к светлым ногам прикрутил он;
Шёл из спальни, лицом лучезарен, как бог, горячо. {310}
К Телемаху сев, здравствовал, после героя спросил он:
«Что подвигло тебя по волнам этой бездны ещё,
В царский град Лакедемон прибыть, Телемах боговидный?
Иль нужда? Иль своя, иль народная? Правду скажи».
Телемах рассудительный так излагает обиды: {315}
«О, Атрид Менелай, богом избранный пастырь мужей,
Здесь затем, чтоб узнать от тебя о судьбе отца смею.
Гибнет там достоянье, и земли пустеют уже,
Дом во власти грабителей жадных, что бьют, не жалея
Мелкий скот, и быков криворогих и тучных в ногах; {320}
Мамы это моей женихи сватовством всё наглеют.
Я колена твои обнимаю, чтоб ты не за страх
Моего отца участь открыл, объявив, что увидел
Сам ты точно глазами, иль слышал случайно в словах
Чужеземца. Он мамой рождён был на беды лихие. {325}
Ты меня не щади, и из жалости слов не смягчай,
Расскажи мне подробно, чему ты был сам очевидец.
Если чем для тебя мой отец Одиссей невзначай,
Словом, делом ли мог быть полезен в те дни, как с тобою
B Трое был, где бед много ахеец в боях повстречал, {330}
Вспомни это теперь, расскажи всё поистине стройно».
С гневом страшным вскричал русокудрый тогда Менелай:
«Безрассудные! Мужа могучего ложе разбоем
Те, бессильные, мыслят они захватить? Так и знай, —
Если б в тёмном лесу, у великого льва в логовище {335}
Однодневных, сосущих ягнят лань сложила, и в край
Вышла горных лесов, по глубоким, травою обвисшим,
Долам бродит; обратно бы лев воротился домой, —
Разом страшная участь ягнят беззащитных отыщет.
Злая участь постигнет рукой Одиссея; герой, {340}
Если б, – Зевс-отец мощный! И ты, Аполлон! И Афина!
В виде том, как и в Лесбосе, щедром породой людской,
С силачом Филомиледом выступив в бой на равнине,
На великую радость ахейцам он кинул врага, —
Если б в виде таком женихам Одиссей вдруг явился, {345}
Стала б брачная участь Судьбой неизбежной горька.
То, о чём ты, меня вопрошая, услышишь устало,
Расскажу откровенно, обманут не будешь пока;
Самому возвестил мне морской проницательный старец,
То тебе я открою, чтоб истину знал, так и быть. {350}
Знаешь, боги Египта в отечество мне, и немало
Заграждали пути, – день обетанной жертвы забыт;
Боги ж требуют строго, чтоб были верны мы обетам.
В море шумно-широком находится остров, лежит
У Египта; его именуют там Фарос запретный; {355}
От брегов на таком расстояньи, какое за день
С благовеющим ветром попутным корабль бежит где-то.
Пристань верная там, из которой большие, как тень,
В море ходят суда, запасённые чистой водою.
Двадцать дней там промедлил по воле богов, словно лень, {360}
Не подул благосклонный отплытию ветер с бедою,
Спутник милый пловцам по волнам полноводных морей.
Мы ж истратили все путевые запасы с собою;
Бодрость пала, но, сжалясь над нами, богиня зверей,
Старца моря Протея цветущая дочь Эйдофея, {365}
Преклонилась ко мне своим сердцем, когда от скорбей,
Шёл печально стезёй одинокой, друзей всех развеяв;
Забродили они по зыбучему взморью и рыб
Остро согнуты, крючья ловили, – так голод повеял.
С видом ласковым тут вдруг богиня зверей укорив: {370}
«Что ты, странник? Дитя ль неразумное? Сердцем ли робок?
Лень тобой овладела? Иль сам веселишься с игры
Горем, долго так медлишь на острове нашем со злобой,
От бессилья и спутников всех, повергая в тоску?» —
Говорила богиня, я так отвечал ей подробно: {375}
«Кто была ты, богиня, всю правду тебе изреку, —
Безнадёжно в бездействии медлю; нанёс я, наверно,
Оскорбленье богам, беспредельному небу, дружку.
Ты скажи мне, – должны вы, могучие боги всё ведать, —
Из бессмертных, меня оковав, кто закрыл мне возврат {380}
По волнам полноводного, рыбой обильного недра?» —
Так спросил я, и так отвечала богиня мне в лад:
«Объявлю откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать;
Пребывает давно здесь морской проницательный гад,
То бессмертным Протей, египтянин, изведавший недра, {385}
Все глубины царя Посейдона державы большой;
Он, твердят, мой отец, от какого родилась я щедро.
Коль, какое бы средство нашёл овладеть им, с душой
Все б открыл, – и дорогу, и долог ли путь, и успешно ль
Рыбой полного моря путём возвратишься домой? {390}
Коль захочешь, божественный, скажет тебе всё неспешно,
Что с тобой и худого, и доброго дома стряслось,
С пор, как странствуешь ты по морям бесприютным, конечно», —
Говорила богиня, и так, отвечал я: «Сбылось!
Нас сама научи овладеть этим богом и хитрым же старцем, {395}
Чтоб не смог наперёд наше видеть намеренье сквозь, —
Одолеть человеку весьма трудно бога, недаром», —
Говорил я; сказала богиня, ответив в итог:
«Объявлю откровенно, чтоб знал ты всю истину даром, —
Ежедневно, лишь Солнышко неба пройдёт потолок, {400}
С лёгким ветром, с великим волнением тёмной пучины,
Вод глубины покинет морской проницательный бог;
Выйдя с волн, отдыхать он ложится в пещере единой;
Вкруг с хвостами-ногами младой Алосидны помёт,
Стаей лягут тюлени, покрыты солёною тиной; {405}
Смрад пронзительный море на всю их окрестность прольёт.
Лишь Заря заалеет, я место найду, где удобно, —
Спрячься ты средь тюленей; товарищам сильным вперёд
Повели за собою прийти с кораблей крутолобых.
Я тебе расскажу о коварного старца трудах, – {410}
Он сначала тюленей считает и смотрит подробно;
Осмотрев, и сочтя по пяти, напоследок и сам
Ляжет с ними, как пастырь меж стада, и в Сон погружаться
Будет. Видя, что лёг, и что в Сон погрузился он, там
Соберите все силы, и им овладейте; он рваться {415}
Будет жёстко, и биться, – из рук не пускайте, – уйдёт;
Он и разные виды начнет принимать и являться
Всем, что есть на земле, – и водою, и жгучим огнём;
Не робея, тем крепче его, тем сильнее держите.
Но, как скоро ему человеческий голос придёт, {420}
Снова взявши тот образ, в каком он заснул, – отпустите
Вы его; и тогда, благородному старцу свобод
Давши, спросите вы, – из богов раздражён кто? Плывите
Рыбой полного моря путем вы домой, на заход», —
Кончив, та погрузилась в морское глубокое лоно. {425}
Я ж пошёл к кораблям, на песке потерявшим свой ход,
Душу, сердце моё волновавшими мыслями полный;
К морю шёл, и к моим кораблям на вечерю. И там
Собирал я людей; и претёмная ночь пала долго;
Мы заснули под говором волн, ударявших в борта. {430}
Утро. Розовым пальцем Заря ночи мрак прочь прогонит;
По отлогому влажно-песчаному берегу сам
Я колена склонил пред богами, и вышел; со мною
Трое спутников сильных, на всякое дело лихих.
Той порой, погрузившись в глубокое море, с собою {435}
Кож тюленьих из вод принесла нам богиня; там с них
Ободрала она. Чтоб отца обмануть, на песчаном
Бреге ямы она приготовила нам, и у них
Ожидала. Немедля все четверо к ней повстречавшись,
Легли в ямы; и кожами сверху богиня, постлав, {440}
Повелела нам ждать, притаясь; ох и мучил нас сальный
Смрад тюленей, питавшихся горечью соли и трав,
Как меж чудами моря лежать человеку? Не скрою,
Но богиня беде помогла, и страдание сняв,
Быстро ноздри амброзией нам благовонной закроя, – {445}
Во мгновение запах чудовищ морских был унят.
Всё то утро с мучительной мы пролежали тоскою.
Стаей вышли из вод, наконец, все тюлени, и в ряд
Друг за другом вдоль шумного берега все улеглися.
В полдень с моря поднялся и старец. Тюлений отряд {450}
Жирных видя, пошёл к ним, и начал считать их, и близко
Счёл своими подводными чудами нас, не познав
В чём подвох; и он сам напоследок меж нами свалился.
Выйдя с криком на сонного, сильной рукой удержав,
Обхватили его; но старик не забыл чародейства, – {455}
Он в свирепого, с гривой огромною льва нам представ;
После был нам драконом, пантерою, вепрем злодейским,
Быстрой очень водою, и деревом с кроной густой;
Не робея, тем крепче его мы держали все вместе.
Напоследок, увидя, что все чародейства отстой, {460}
Стал он тих, и ко мне, наконец, обратился с вопросом:
«Из богов кто тебя, о, Атрид, благородный такой,
Способ дал, чтоб меня пересилить? Чего же ты просишь?» —
Так спросил у меня, и ему я открыто сказал:
«Старец, ведь всё известно, зачем притворяться? Я просто {465}
Медлю здесь поневоле, не зная, чего бог желал,
Сердцем мучась, и спутников всех, повергая в унылость.
Ты скажи мне, – должны вы, могучие боги всё знать, —
Из бессмертных меня кто сковав, мне возврат отодвинул
По волнам полноводных, и рыбой обильных морей?» – {470}
У него так спросил, и ответил он мне, давши милость:
«Должен Дию владыке и прочим богам жертву дней;
С кораблями пускайся ты путь совершить, чтоб с ветрилом,
Глуби моря измерив, в отчизну вернуться с гостей.
Знай, – тебе суждено не видать, ни возлюбленных милых {475}
В светлом доме своём, ни желанный отечества край,
Прежде, чем ты к бегущему с неба потоку Египта
Вновь придёшь, и обещанной жертвы свершишь, так и знай,
Всем бессмертным богам, беспредельного неба владыкам.
И без бога увидеть отчизну свою не мечтай!» – {480}
Так сказал, и во мне разрывается сердце от крика, —
Было страшно, – предавшись тревогам туманных морей,
Продолжительно-трудным путём возвращаться в Египет.
Напоследок просил я у хитрого старца вестей:
«Что велел ты, божественный старец, то всё я исполню; {485}
Ты теперь, ничего не скрывая, скажи поскорей, —
Все ль в судах невредимы ахейцы, из Трои невольно
Разлучившись, как Нестор и я, возвратились домой?
Кто погиб с кораблями из них на дороге раздольной?
На руках у друзей кто скончался тревожной порой?» – {490}
Так спросил у него, и ответил он мне, глядя зорко:
«О, Атрид! Не к добру ты вопрос задаёшь мне такой;
Лучше б было не знать, и меня не расспрашивать, – горько
Плакать будешь, когда обо всем расскажу я; постой, —
Многих нет; но ведь живы остались и многие; только {495}
Двум вождям в сталь одетых ахейцев дорогу домой
Смерть закрыла; кто пал на сраженье, – ты знаешь с начала;
И средь моря пустынного третий в неволе живой.
В урагане морском со своими погиб кораблями
Оилеев Аякс; Посейдон их к Гирейской скале {500}
Бросил бурей; его же из вод он исторгнул на скалы;
Спасся б тот вопреки раздражённой Афине на ней,
Но в безумстве изречь сам дерзнул святотатное слово, —
Похвалился, – богам вопреки, он лежит на земле.
Это слово царём Посейдоном услышано. Снова {505}
Сильной кистью он в гневе ужасный трезубец схватил,
По Гирейской ударил скале, и скала раскололась;
Часть стояла, кусками рассыпавшись; в море свалил
Он другую, с висевшим на ней святотатцем Аяксом;
С ней он в вечно шумящее море его погрузил; {510}
Так погиб злополучный, упившись соленою массой.
Брат сначала судьбы избежал твой, – к себе невредим
С кораблями достиг, сохранённый там Герой ужасной.
Но тогда как в виду у утёсов Малеи ходил
Он, внезапно воздвиглась там буря, и рыбами полным {515}
Морем, воющим жалобно, к крайним пределам своим
В область бросило ту, где Фиест обитал, и где после
Было царское сына Фиеста, Эгиста жильё.
Но, однако, опять успокоилось море, и волны
Ветр попутный им дали, – в отечество выйти своё. {520}
И в восторге увидел, шалея, родительский берег,
Целовал он отечество милое; видя её, —
Землю сладкую, пролил обильно он слезы истерик.
Издалёка, с подзорной стоянки его вдруг узрел
Страж, Эгистом поставленный; злое замысля, он вверил {525}
Два таланта за стражу ему; наблюдать он велел
Целый год, чтоб врасплох не застал их, прибыв к дому снова.
С вестью той роковой он в жилище владельца поспел.
И коварство тогда хитроумный Эгист заготовил, —
Двадцать мощных мужей из народа немедля он взял, {530}
Скрыл близ дома, где был изобильный обед приготовлен;
Сам, отправившись звать Агамемнона, там повстречал,
С колесницей пришёл, но убийство тогда замышляя;
Ввёл его, подозрению чуждого в дом, пир давал,
На пиру и убил, как быка убивают при яслях; {535}
Все, с Атридом пришедшие люди, погибли тогда,
Но Эгистовы с ними сообщники также валялись», —
Так сказал, и во мне разрывает вновь сердце беда, —
Горько плакав, упал я на землю; противна такая
Жизнь, на солнечный свет поглядеть не хотел я; всегда {540}
Плакал, долго лежал на земле, безутешно рыдая.
Напоследок сказал мне морской проницательный бог:
«О, Атрид, сокрушаешь столь жёстко себя ты, страдая;
Но слезой ничему не поможешь, а лучший итог, —
Лишь тебе самому возвратиться скорее в отчизну. {545}
Иль застанешь Эгиста живым, иль Орестом браток
Уж убит; ты тогда подоспеешь к его горькой тризне», —
Так сказал; ободрился мой дух, и могучее вновь
Сердце тут, несмотря на великую скорбь, оживилось.
Голос крепнул, я бросил тут старцу лишь несколько слов: {550}
«Знаю я о двоих; объяви же, кто третий, однако,
Морем взятый, живой, говоришь ты, в неволе оков?
Иль уж нет и его? Сколь ни горько, услышу без страха», —
Так его я спросил, – и ответ он давал, говоря:
«Лаэртид то, божественный царь, обладатель Итаки. {555}
Видел мужа на острове, льющего слезы зазря
В светлом доме у нимфы Калипсо, там им произвольно
Овладевшей; и путь для него уничтожен в морях, —
Корабля нет, людей мореходных, с которыми вольно,
Безопасно пройти по волнам полноводных морей. {560}
Но тебе, Менелай, приготовили боги довольно, —
Словно боги, не встретишь ты Смерти в Аргейе своей;
За пределы земли, на поля Елисейские станешь
Взят богами, – и где Радамант живёт русых кудрей,
Где идут человека так чудно все дни беспечально, {565}
Ни метелей, ни ливней не будет, ни хлада зимы;
Сладко шумный летающий веет Зефир, Океаном
С лёгким хладом туда посылаемый людям, пойми, —
Ведь супруг ты Елены, и зять громовержца сам, Дия», —
Так сказав, погрузился, где море всё время шумит. {570}
Я ж с друзьями отважными вновь к кораблям возвратился,
Много сердце моё волновавшим там мыслей толочь;
К морю шёл, и к моим кораблям; на вечернюю пищу
Звал людей; наступила уже амброзийная ночь;
Мы заснули под говором волн, ударяющих скоро. {575}
Утро. Розовым краем Заря полумрак гонит прочь;
Сняли с берега мы корабли на спокойное море;
Мачты ставим, развив паруса, на судах собрались
Мореходные люди, и севши у вёсел, мы споро,
Разом мощными вёслами вспенивать воды взялись. {580}
Снова правил к потоку речному святого Египта
Корабли, и на бреге его наши жертвы сожглись;
И когда примирил я богов жертвой огненной, пышной,
Агамемнону в вечную память там холм гробовой
Я насыпал; поплыли мы, бог посылал сам всевышний {585}
Ветер нам, и в отечество милое вёл за собой.
Подожди, – у меня погостишь, и поедешь ты лучше,
Как одиннадцать дней, иль двенадцать свершится Судьбой;
Я тебя отпущу с дорогими дарами, – получишь
Быстроногих коней с колесницей блестящею три, {590}
Драгоценный кувшин, из которого каждый день будешь
Поминая меня, для богов возлиянье творить».
«О, Атрид», – отвечал Телемах рассудительный смело:
«Ты меня не держи, тороплюсь я домой, посмотри, —
У тебя я с великою радостью мог бы и целый {595}
Год сидеть, не подумав в отчизну вернуться, к родным;
Несказанно твои разговоры и речи милее
Для души; но попутчики в Пилосе ждут, – выходить
Нынче, – ты же, напротив, желаешь, чтоб здесь я промедлил.
Дай в подарок такое, что мог бы удобно хранить {600}
Дома; взять невозможно коней мне в Итаку немедля;
Здесь оставь, утешеньем себе самому; на земле
Тучной очень, родится здесь донник, кипрей заповедный,
С яркой полбой, пшеницей, и густо цветёт тут ячмень.
Ни широких полей, ни лугов не имеем в Итаке; {605}
Поле горное наше для коз, не для вольных коней;
Редко луг там найдёшь, что коням легконогим приятен,
Остров, взятый волнами, Итака же меньше других».
Улыбнулся тогда Менелай, воевода в атаке;
Потрепавши рукой ему щёки, просил, ставши тих: {610}
«Из твоих вижу слов, что твоя благородна порода,
Сын; другое дарить могу вместо коней дорогих,
То легко мне; ведь многих сокровищ прекрасного рода
Полон дом, только редкое, лучшее выберу я;
Пировую кратеру богатую, – эта работа {615}
Серебра, но края золотые, искусна ладья
От Гефеста, – её подарил мне Федим благородный,
Царь сидонян, в то время я был, возвращаясь в судах
В доме гостем его, и её получил по породе».
Говорили о многом они, так беседу ведя. {620}
К базилевсу собралися тем временем знатные роды, —
Принесли дорогого вина, коз, овец приведя;
Хлеб прислали их жёны, ходящие в светлых повязках.
Все готовилось к пиру в палатах Атрида вождя.
Той порой женихи в Одиссеевом доме, как в сказке, {625}
Дисков, дротов метаньем себя забавляли, сойдясь
На мощеном дворе, где бывали их буйные пляски.
Антиной с Евримахом прекрасным сидели, гордясь,
Пред вождями же всеми отличные силою люди.
Но Фронид Ноемон, подойдя к ним, сказал, обратясь, {630}
Слово быстрое, лишь к Антиною, – вопросом рассудит:
«Может кто мне из вас, Антиной, объявить, или нет,
Скоро ль вновь Телемах из песчаного Пилоса будет?
Взят корабль у меня им, – но надобен нынче он мне, —
Плыть в Элиду, полями широкую нужно; двенадцать {635}
Там моих кобылиц, и табун лошаков на стерне
Диких; я бы хотел изловить одного, чтоб кататься», —
Так сказал; женихи изумились, – взойти не могло
В мысли, – что он в Нелеевом Пилосе; всем показалось,
Что ушёл он иль в поле к стадам, к свинопасам в село. {640}
Строго так говорил Антиной, сам Евпейтом рождённый:
«Объяви нам по правде, – когда он уехал? Числом
Были люди какие? В Итаке набрал из народа?
Иль наёмники? Или рабы? Как успел сделать так?
И скажи откровенно, чтоб истину ведать свободно, – {645}
Силой взял у тебя он корабль быстроходный, дурак?
Дал его произвольно, как скоро о том попросил он?»
И Фронид Ноемон отвечал очень просто: «Чудак!
Дал я сам произвольно, и всякий другой поступил бы
Так, когда бы к нему подошёл огорчённый такой {650}
С просьбой муж, – ни один бы ему отказать был не в силах.
Люди ж, взятые им молодые, из силы людской
Горожане; и их предводителем был, я заметил,
Ментор, иль кто бессмертный, но видом, как образ живой.
Но я был изумлен несказанно, – сам Ментора встретил {655}
Здесь, вчера, хоть и сел на корабль, в Пилос шедший тогда», —
Так сказал он, – пошёл, чтоб к отцу в дом вернуться при свете.
Сильно двое встревожились, всех призывали сюда;
Бросив игры, сошлись женихи и кругом их сидели.
Обратившись, сказал Антиной Евпейтид злой: «Беда!» – {660}
В гневе, – грудь у него подымалась, черна беспредельно
Злоба, очи его, как огонь пламенеющий жгли:
«Горе нам! Дело страшное сделал, в путь взявшись отдельно,
Телемах; от него ждать подобного мы не могли, —
Вопреки нам, ребёнок отсюда ушел самовольно, {665}
Прочный взявши корабль, и товарищей взяв из земли.
Вот вперёд нам и зло, и беда от него. Но, довольно, —
Пусть погубит сам Зевс его прежде, чем горе придёт!
Мне корабль с двадцатью снарядите гребцами, пусть вольно,
В море здесь устремившись, его на дороге пасёт, – {670}
Меж Итакой и Замом крутым стережёт, чтобы к рыбам
Плавал вслед за отцом, – для него самого то почёт», —
Так сказал, изъявили своё одобренье другие.
Вставши, вместе они в Одиссеев вернулись все дом.
Пенелопа недолго в незнанье осталась о хитром {675}
Женихов заговоре, на жизнь её сына судом;
Ей Медонт, благородный глашатай открыл; недалёко
Был, когда совещались они, проследя за углом.
С вестью горькою он к Пенелопе бежал, одинокий.
Пенелопа спросила, его на пороге встречав: {680}
«Неужель женихами ты буйными прислан жестоко
Объявить, что рабыням царя Одиссея сейчас
Должно, бросив работы, обед им скорей приготовить?
О, когда бы они от меня отступились! Как раз
Это пиршество было б последним в дому, безусловно! {685}
Разорители жадные дома, губящие нас,
Достояние в нём Телемаха, не знали вы словно,
С детских лет от разумных отцов не случалось, хоть раз
Слышать, как Одиссей был в своем обхождении с ними, —
Никому не нанёс он ни словом, ни делом проказ {690}
Здесь, в народе; хотя базилевсам могучим обычно
Тех людей земнородных любить, а других вовсе нет,
От него не видал оскорблений никто неприличных.
Здесь лишь ваше бесстыдство, и буйных поступков лишь след
Виден; быть за добро благодарными вам неуместно». {695}
Свои мысли имея, Медонт ей разумный в ответ:
«О, царица, когда бы лишь в этом, то зло их уместно!
Женихи величайшей бедой, и ужасной грозят
Ныне, – пусть же успеха не даст им Кронид буревестный!
Острой сталью они Телемаха зарезать хотят, {700}
Выждав здесь на обратном пути; о родителе сведать
Плыл он в Пилос божественный, в Лакедемон, царский град», —
Так сказал. Задрожали колена и сердце у бедной, —
Долго, долго была бессловесна она, и слезой
Затуманились очи, и голос не слушался, треснув. {705}
Дух собравши, она, наконец, отвечала: «Постой!
Удалиться, скажи, – что дитя побудило? И нужно ль
Было ввериться так кораблям, что дорогой морской
Быстро носят людей мореходных по влаге жемчужной?
Захотел он, чтоб в людях пропало и имя его?» {710}
Слушав слово её, благородный Медонт: «Мне от мужа
Неизвестно, – внушенью ль он бога поддался того,
В сердце в Пилос замыслив идти, чтобы сведать, – в какую
Землю брошен судьбою родитель, узнать про него», —
Кончив, вестник ушёл через дом Одиссея в людскую. {715}
Горе, сердце губящее, тут её взяло; сидеть
И на стуле она не могла; хоть и много впустую
Было в светлых покоях её, – на пороге скорбеть,
Жалко плача. С рыданием к ней собралися рабыни,
Сколь их ни было в царском жилище, сошлись пожалеть. {720}
И скорбя посреди, Пенелопа сказала о сыне:
«Знайте, милые, – дал мне печаль Олимпиец, послав
Больше всех, современно со мною рождённых доныне;
Ведь погиб мой супруг, одаренный могуществом льва,
Всякой воинской доблестью, в войске данаев начальник; {725}
Преисполнил Элладу и Аргос он славой сперва;
Нынче милый мой сын не со мною; бесславно умчали
Бури быстро его, и о том я не знала. Беда!
О, безумные, как ни одна, ни одна не кричала, —
Нет и в мыслях меня разбудить? А уж знали тогда {730}
Вы, что он собрался в корабле удалиться по морю.
Для чего не сказал мне никто, что собрался туда!
Ведь, тогда б, отложивши отъезд, он остался со мною,
Иль сама б я осталась здесь мёртвою, в этом жилье.
Позовите скорее ко мне старика Долиона, – {735}
Верный друг он; в приданое дан мне отцом, и в селе
Бдит за садом моим плодоносным. К Лаэрту не медля
Должен выйти он, сев близ него, о случившемся зле
Старцу молвить; а тот, все разумно обдумав, последним
Сам предстанет народу, который допустит губить {740}
Внука нам, – Одиссея он богу подобный наследник».
Евриклея, усердная мамка к царице спешит:
«Нимфа милая, бить ли меня беспощадною сталью
Повелишь, иль помилуешь, я всё открою, так быть.
Ведь известно мне всё; по его повеленью давала {745}
Хлеб, вино на дорогу; с меня же великий обет
Взял, – молчать до двенадцати дней, иль спросить ты желала
Где сама, иль другой кто его не откроет отъезд.
Цвет лица твоего, он боялся, от плача поникнет.
Ты же лучше, омывшись и чистое платье одев, {750}
И с рабынями в верхний покой свой пойди, и молитву
Сотвори перед дочерью Дия, Афиной родной;
Ею, право, он будет спасён и от Смерти безликой.
Не печаль старика, уж печального; боги спиной,
Знаю я, не совсем отвратились ещё от потомков {755}
Аркисида; и род их всегда обладатель живой
Дома царского, нив и полей плодоносных широких», —
Так старушка сказала; утихла печаль; истекли
Слёзы горя. Омывшись, и платьем одевшись, до срока
Пенелопа с рабынями в верхний покой свой пошли. {760}
Чашу взяв с ячменем, так она возгласила к Афине:
«Непорочная дочь Дия, о, Атритона, внемли, —
Ведь когда Одиссей хитроумный в сём доме, завидно
Бедра тучных быков и овечек сжигал пред тобой, —
Вспомни это теперь, и спаси же мне милого сына, {765}
Козни ты женихов злонамеренных ныне раскрой», —
Помолилась она, и богиню достала молитва.
Той порой женихи в потемневшей палате гурьбой
Говорили иные надменно, гордыней набиты:
«Верно, тут очень хитрая так базилевса творит {770}
Свадьбу, мысля о том, что и сын её будет убитый», —
Говорили они, не предвидя, что им предстоит
Впереди. И созвав их, сказал Антиной, негодуя:
«Люди буйные, вы от таких неразумных молитв
Воздержитесь, чтоб кто-нибудь здесь разгласить их не вздумал. {775}
Удаляясь в молчании лучше, исполним в делах,
Что теперь на совете согласном своём я надумал».
Выбрав двадцать отважных мужей из народа, на страх
С ними шёл к кораблям он, стоявшим на бреге песчаном.
Сдвинув с брега корабль на глубокое море, подняв {780}
Мачту, те утвердили на нём, все уладили снасти,
И в ременные петли просунули всяк по веслу,
И порядком потом паруса натянули. К несчастью,
Быстро слуги с оружием их собрались; и во мглу,
Сев в корабль, и его отведя на открытое взморье, {785}
Вечерять стали там, в ожидании ночи. В углу
Той порою в высоком покое своём Пенелопа
Грустно бредит одна, не вкушая еды, ни питья;
Мысль о том лишь тревожна: «Спасётся ли сын беспорочный,
Иль погибнет, сраженный рукой вероломной зверья, {790}
Словно лев, окружаемый мало-помалу стрелками?» —
Видит с трепетом: «Скоро их цепью он будет объят», —
От своих размышлений она трепетала. Но камнем
Сон слетел и её улелеял; прошла грусть с тоской.
Сероглазку, богиню Афину мысль ждёт неплохая, – {795}
Призрак тут сотворила, имевший наружность живой
Дочки старца Икария, светлой Ифтимы, какую
Житель солнечной Феры, могучий Евмел взял женой.
В Одиссеев дом слала тот призрак богиня; вживую
Подойдя к погружённой в печаль Пенелопе, слезу {800}
Вытер легкой рукою, унял сокрушенье, в родную
Спальню вникнул, ремня у задвижки не тронув, в глазу
Призрак крался, и став над ее головою, промолвил:
«Спишь, сестра Пенелопа? Тоскует ли сердце в грозу?
Боги, жившие лёгкою жизнью, запрет тебе молвят {805}
Плакать, сетовать, – твой же сынок невредимый придёт
Скоро к нам; он богов никакой не прогневал виною».
И сестре Пенелопа разумная так речь ведёт
В круге сладкой дремоты, в безмолвных вратах сновидений:
«Друг, сестра, как пришла ты сюда? Ты доныне на счёт {810}
Посещала нас, в дальнем отсюда краю поселений.
Как ты хочешь, чтоб я перестала крушиться, скорбеть, —
Горе, взявшее дух мой, и сердце забыв на мгновенье?
Ведь погиб мой супруг, хоть могучий, как лев, посмотреть, —
Всякой высшею доблестью в круге данаев отличный, {815}
Преисполнивший славой Элладу и Аргос своей;
Ныне милый мой сын не со мной, – вышел в море он лично,
Отрок, горя не видел, с людьми говорить не привык.
Больше им сокрушаюсь теперь, чем супругом обычно;
Сердце бьётся о нём, чтоб беды не случилось с родным {820}
В море злом, иль в чужой стороне, у чужого народа.
Здесь враждебные люди его стерегут, вслед за ним
В мыслях гибель готовя ему, на обратной дороге».
Тёмный призрак шептал потихоньку, ответив же так:
«Будь спокойна, и сердца не мучь, безрассудны тревоги, – {825}
У него есть и спутница, та, для которой бы всяк
Смертный полностью вверил себя, – для неё всё возможно, —
То Афина Паллада. Сердечно жалея тебя,
Доброй вестью твой дух мне богиня велела умножить».
Тени той Пенелопа разумная так говорит: {830}
«Коль ты вправду богиня, и слышала голос я божий,
Умоляю, – открой мужа участь, и мне что грозит, —
Где злосчастный? Ещё ли он видит сияние Солнца?
Иль его уж не стало, – спустился он в мрачный Аид?»
Тёмный призрак ответил, и так прошептал непреложно: {835}
«Ничего не могу о судьбе я супруга открыть;
Жив, погиб ли, сказать мне нельзя, – пусторечие ложно».
Призрак тут, сквозь замочную скважину двери летит,
Словно воздух пропал. Пробудилась тут, Сна сняв оковы,
Дочь Икария; сердцем она ожила, и глядит, – {840}
Явно в тёмную полночь предстал ей и образ бессловный.
Той порой женихи в корабле по дороге морской
Шли, ужасную мысленно смерть Телемаху готовя.
Есть в равнине солёного моря невидный утёс
Меж Итакой и Замом гористым; его именуют {845}
Астерид; невелик, корабли его пристань насквозь
С двух сторон принимает. Ахейцы там стражей ночуют.