Глава 9
Ответ волкодава
Необходимо помнить, что Эндрю Эпперли был не просто деловым человеком, но таким, который привык брать то, что ему нравится, невзирая на цену. Надо заметить, что в те дни деньги значили больше, чем сегодня. Например, за малорослую индейскую лошадку, которая достаточно хорошо выполняла любую обычную в этих краях работу, платили пять долларов. Тридцать долларов стоила хорошо объезженная лошадь вместе с седлом, а сотни было вполне достаточно, чтоб купить лошадь, в которой уж по крайней мере была щедрая примесь кентуккской породы. За тысячу долларов можно было привести домой чистокровного рысака… А перед Эпперли стоял сейчас тип, который мог спокойно выложить на стол пять тысяч долларов за простого дикого пса!
Это потрясло Эндрю. И не только потрясло. В его сознании будто вдруг распахнулись какие-то двери, и через них проникло совершенно иное представление о Димзе, нежели он рисовал себе раньше. Одного взгляда было достаточно, чтоб понять: в жизни этого парня деньги ничего не значат. И все же он не удержался и серьезно спросил:
– Скажи мне, Димз, что для тебя деньги?
Легкое смущение появилось в глазах юноши, и он ответил столь же серьезно:
– Ну, всякий другой, очевидно, стремился бы их заполучить. Но думаю, что игра в данном случае того стоит.
– Очень хорошо, – сказал фермер. – Пусть будет так. Однако и для меня твои деньги не значат ничего. Я не могу взять эти пять тысяч долларов.
Одиночка Джек Димз пристально взглянул на Эндрю, отнюдь не восхищаясь величием его души, но, по всему было видно, пытаясь все же отыскать скрытые или, может быть, какие-то низменные мотивы отказа. Он медленно опустил в карман деньги.
– И еще, – добавил фермер. – Знай, я не отдам собаку ни за какие деньги.
Джек Димз слегка улыбнулся. Его явно развеселила мысль о том, что кто-то мог подумать, будто он хоть мгновение рассчитывал на милосердие.
– Прекрасно, – сказал он. – Я догадываюсь, чего вам нужно. Но заранее говорю – я не из тех.
– Не из каких, Димз?
– У вас неприятности, и вы хотите, чтобы я помог их устранить. Ведь так?
– Эх, парень, парень, я и сам справляюсь со своими врагами. Нет, это не так.
Собеседник чего-то явно ждал.
– Правда, есть одно дело, Димз, которое может задержать тебя в этой части страны. Ты в состоянии остаться здесь?
– Куда еще я могу деться с собакой? – мрачно спросил Одиночка Джек. Он бросил взгляд на открытую дверь. – Но если я останусь с ним здесь, – продолжил он, – мне придется бежать от погони в горы. А куда легче скрыться там, где ты знаешь все вдоль и поперек… не то что в горах, которых вовсе не знаешь!
Фермер покачал головой и объяснил:
– Тебе не грозит здесь опасность, разве что сам поставишь себя в опасное положение.
– Меня мало тут знают, ведь так? – спросил Одиночка Джек, и в его слабой улыбке странно смешались тщеславие и уныние.
– Вообще не знают, – ответил фермер.
Одиночка Джек промолчал. Лицо его хранило по обыкновению непроницаемое выражение, но было ясно, что он не питает ни малейшего доверия к тому, что слышит. Эпперли счел нужным пояснить.
– Новости медленно доходят сюда, – сказал он. – Газеты успевают устареть, прежде чем попадут к нам в руки. Самым свежим и то бывает не меньше месяца, так что поневоле привыкаешь читать прессу как древнюю историю. И в этом случае внимание, как водится, привлекают сами истории, но не имена людей. Половина здешних жителей, если спросить их, с трудом припомнят имя нынешнего президента Соединенных Штатов, потому что оно для них не имеет значения. Что имеет значение в краю скотоводов – так это имя вашего хозяина и имена лошадей, на которых вы ставите на скачках. Все остальное считается лишним. Понял меня? И Одиночка Джек Димз со списком отправленных им на тот свет длиной с его руку здесь значит не больше, чем ковбой Джек Димз, если он пожелает начать с этого. А уж только потом, спустя время тебя будут считать таким, каким ты себя покажешь!
Может быть, Эпперли слегка и погрешил против истины, но по крайней мере нарисовал картину, которая привлекла хоть какое-то внимание молодого человека, а это было именно то, к чему стремился фермер.
– Странное рассуждение, – удивился Одиночка Джек. Он смотрел прямо перед собой, но как будто разглядывал что-то. – Очень странное рассуждение, – повторил он. – Вы сами-то хоть наполовину верите в сказанное?
– Целиком и полностью.
– Вы считаете, Эпперли, что я действительно могу разгуливать по улицам коровьего городка и позволять людям видеть мое лицо, такое, как оно есть, каким Бог меня создал?
– Именно так я и считаю.
Димз хмуро уставился в пол.
– Почему же, ты думаешь, столько тысяч людей сбежали на Запад? Потому что преступления жгли им пятки на Востоке. Но здесь они затерялись. И думаю, не менее половины из них стали достойными людьми. Четверть из них наполовину хорошие, наполовину плохие – это зависит от того, как вы к ним относитесь. Остальные родились плохими и останутся плохими, потому что идут, куда их несет, и сначала делают, а потом уже думают. Большинство из них, по крайней мере.
Димз кивнул.
– Я вижу, вы верите в то, что говорите, – пробормотал он. – Но это, должно быть, очень странное чувство – гулять по улице, засунув руки в карманы… беззаботно… сидеть в доме, не прижимаясь спиной к стене…
Он замолчал, и сильная дрожь сотрясла его тело. На мгновение он стал в точности похож на волка, сидящего у его ног, и, будто почувствовав что-то неладное, Команч поднял голову и посмотрел в лицо своего господина, с легким ворчанием приподняв верхнюю губу и обнажив блестящие зубы.
– Ладно, – вздохнул Димз, – сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь узнает меня в лицо и получит за хорошую память одиннадцать тысяч долларов?
– Он не будет стрелять тебе в спину, – сказал фермер, – потому что, если он такое учинит, через две минуты будет болтаться на веревке, как бумажный змей, и вздернут этого мошенника его же собственные соседи. Возможно, он не сумеет даже выстрелить тебе в грудь. Уж об этой опасности, я думаю, тебе не придется постоянно беспокоиться.
– Вы все время говорите о каком-то одном человеке.
– Да, так и есть. Мы никогда не позволим двоим напасть на одного. Здесь это не принято!
– Что ж. – Одиночка Джек усмехнулся, и его лицо внезапно и странно просветлело. – Если то, что вы сказали, правда, я смогу прожить ближайшие пять лет в безопасности, какой у меня еще никогда не было!
– Пять лет, парень? Да, может, и все пятьдесят!
– Я не дурак, – тихо сказал Одиночка Джек.
– Сколько ты рассчитываешь пробыть на Востоке?
– Они шли за мной по пятам. Может, пять дней. Может, пять недель. Если повезет, я могу выдержать и целый год. Но трудно в это поверить. За последние девять месяцев они дважды ловили меня.
– Так что ж, ты собираешься умереть?
– Ну нет! Я собираюсь вернуться и сменить руку в игре. Вы же знаете, никто не любит останавливать игру, когда ему везет!
Фермер пристально посмотрел на него. В присутствии этого мальчишки он снова почему-то испытывал чувство полной беспомощности. Ему было доступно многое, но он никогда, как казалось, не смог бы проникнуть в глубину души этого человека.
– Позволь сказать тебе еще кое-что, – обратился к нему Эпперли. – Если будешь поступать как порядочный человек, то сможешь жить здесь очень долго, хоть до конца своих дней. Я верю в это. И к тому же у тебя будет вдоволь дела, причем любого, сколько и какого ты захочешь! Но я бы сказал, что ты прямо сейчас можешь найти себе основное занятие, если примешь предложение, которое я тебе сделаю.
– Я слушаю вас.
– У меня здесь живет сейчас мой младший брат, парень кристально честный, прямой, искренний, открытый. У него сильные руки, острый глаз, он хорошо стреляет и разумен при этом. Получил юридическое образование и обещает сделаться не худшим из юристов. Но за всю жизнь он научился проявлять интерес лишь к одной вещи – его всегда тянуло поучаствовать в большой игре. Теперь наконец у него появилась идея на этот счет, и он ею страшно увлекся: собирается стать поверенным в делах, поехать в Джовилл, принадлежащий грабителю скота Шодрессу, и заняться ведением процессов, которые я и другие скотоводы хотим возбудить против некоторых нечестных дельцов. Но там, в городе, его жизнь не будет стоить и ломаного гроша, хотя он способен сразиться с любым человеком, особенно с ружьем в руках. Но он не понимает, что на Западе оружием владеют с колыбели, совершенствуя свое искусство попадания в цель. Таково большинство здешних любителей пострелять, не то что он, который это делал время от времени. И прежде, чем он проживет хоть день в городе, один из этих умельцев непременно сцепится с ним и прострелит ему сердце еще до того, как он упадет на землю. Ты понимаешь это?
– Да, – спокойно ответил Димз. – Я не раз видел, как это делается.
Эндрю Эпперли не попросил объяснить более подробно. Но он не мог не задуматься, где и когда Одиночка Джек видел, как это делается, и был ли он зрителем или участником подобного действа.
– И вот, – сказал Эпперли, – какова цена, которую я хочу заполучить от тебя, – цена, которую ты должен уплатить мне за Команча и за твою спасенную жизнь, за то, что мы выловили тебя с братом из реки. Ты должен поехать с Дэвидом в Джовилл и попытаться защитить его первые десять дней. После этого, думаю, он сам встанет на ноги, узнает поближе этих людей, и люди узнают его, и, полагаю, тогда ни одна из сторон не будет позволять себе вольности по отношению к другой. Но первые десять дней могут стать роковыми. И говорю вам, Димз, что если вы сможете присмотреть за моим братом в этот весьма критический период, то, весьма вероятно, сохраните миру полезного гражданина, который родится из бесполезного прожигателя жизни!
– Десять дней? – переспросил преступник.
– Столько или около того.
– Это долгий срок… для меня!
– Да. Я понимаю.
– И это плата за Команча? После этого я получу на него все права?
– Точно!
– Фью! – свистнул преступник. – Команч, как думаешь, мне соглашаться?
Чудовищно огромный пес поднял голову и заскулил, прижав уши к голове.
– Слышите? – выдохнул Одиночка Джек. – Он говорит мне, чтоб я принял ваше предложение, и я его принимаю. Но посмотрите на него. Вы и вправду думаете, что он за меня беспокоится, а, Эпперли?