3
Поднявшись с Амурского бульвара по обшарпанным бетонным ступеням широкой лестницы на улицу Тургенева, Андрей решил пойти на Комсомольскую площадь. С некоторых пор горожане не знают, как же всё-таки её следует называть – Комсомольская или Соборная? Потому что рядом с этой площадью построили большой православный храм – такой красивый, просто картинка! Его изображения тут же стали появляться на подарочных календарях и во всяких шикарных альбомах и книгах, которые выпускали местные издательства. Хочешь – не хочешь, а постепенно привыкаешь к мысли, что этот храм – яркая достопримечательность города. Хотя, если встать у старинного здания Дальневосточной научной библиотеки, а ещё лучше – на углу площади и улицы Тургенева, у здания краевого совета профсоюзов, то, посмотрев вправо, увидишь ещё один храм – величественный, с крестами и куполами, сияющими позолотой и лазурью, он возвышается над окрестностями торжественным символом христианской веры. А если учесть, что поблизости, минутах в пяти хода, стоит еще и Иннокентьевская церковь, то поневоле подумаешь, что на небольшом, в общем-то, пространстве культовых сооружений как-то даже и многовато. Церкви строят и в других районах города. Причём, местное начальство взялось за их строительство слишком рьяно, такое впечатление: ни в чёрта, ни в дьявола не верили, закоренелыми атеистами были, много и сладко грешили, но вдруг снизошло озарение: неправедно жили – надо покаяться, задобрить Бога, выказать своё благочестие – авось и зачтётся это рвение на том свете.
Злые языки, правда, язвительно утверждали: это мода такая пошла – президент и его окружение истово крестятся в московских церквах, попов зовут на любое мало-мальски значимое мероприятие, они уже чуть ли не общественные туалеты освящают, православие стало синонимом духовности, учителя в школах предпочитают не рассказывать детишкам, за что священный синод предал анафеме великого графа российской литературы и почему гениальный Пушкин написал «Гаврилиаду», «Сказку о попе и работнике его Балде», другие вещи, в которых от души посмеялся над нравами церкви. Если в столицах считается хорошим тоном бить поклоны в храмах и с умильным видом держать зажженные свечечки, то провинция, само собой, всё это подхватывает и старается лицом в грязь не ударить.
Когда-то давным-давно, ещё до октябрьского переворота, вблизи Комсомольской площади стояла церковь. Большевики её снесли, руины расчистили и посадили деревья, на самой площади установили громадный памятник красным партизанам и борцам за революцию, и лет через двадцать уже только старожилы помнили, что тут был Христорождественский собор, золотые купола которого хорошо видели проплывающие по Амуру команды больших и малых судов. Храм был для них вроде маяка.
Андрею храм нравился, но лишь как произведение архитектуры: он не был крещёным и, к тому же, не разделял эту внезапно вспыхнувшую у народа веру в православные ценности – на Руси это часто бывает: что люто ненавидим, то через некоторое время возлюбляем, взять тех же коммунистов: когда их власть рухнула, то народ в порыве ликования сносил памятники вождям большевизма, предавал их анафеме, на многотысячных митингах скандировал «Ельцин! Россия!», но прошло совсем немного времени – и бывшие рабы захотели надеть ярмо, вернуться в стойло, получать свою пайку и послать куда подальше всю эту перестройку вместе с демократией и свободой. Не то ли самое ожидает и всеобщую любовь к церкви?
Впрочем, думать ему об этом совсем не хотелось. Он выбрал свободную лавочку напротив клумбы с карликовыми георгинами и какими-то мелкими ярко-синими цветочками. По асфальту прямо у его ног разгуливали толстые, раскормленные голуби и между ними шмыгали юркие задиристые воробьи. С Амура дул легкий вольный ветерок, где-то совсем близко играл духовой оркестр – наверное, в парке; от солнца, садившегося на горизонте в большую сизую тучу, по небу разливался слабый малиновый сироп, и в нем барахтались черные точки – это летали стрижи.
Андрей снова и снова вспоминал в деталях то, что с ним произошло, и никак не мог понять, что же это всё-таки было. От размышлений его отвлёк невысокий полноватый мужчина, одетый, не смотря на жару, в теплую куртку, на голове у него красовалась клетчатая кепочка со смешной кнопкой-пуговицей.
Мужчина, то и дело взглядывая на лист бумаги, который держал перед собой, сосредоточенно что-то разглядывал на потрескавшемся асфальте. Его уложили совсем недавно, Андрей тогда даже пожалел работяг: в самое пекло они старательно разбрасывали густую, дымящуюся массу, раскатывали её катками, после чего по ней ещё прохаживалась допотопная машина с чем-то вроде большого крутящегося барабана: он распластывал асфальт в ровное покрытие. Но оно довольно быстро снова пошло трещинами, в нём появились углубления и ямки, в которых скапливалась и долго не высыхала дождевая вода.
– Так-с! – сказал мужчина и ухватил себя за кончик длинного носа. – И они будут мне после этого говорить, чтоб я не совал свой нос куда не надо?
Он присел, потрогал одну трещину, другую, снова заглянул в лист бумаги и торжествующе засмеялся:
– Вот она, истина!
Андрей удивлением взирал на него, и мужчина это заметил. Он сдвинул кепку на затылок, отчего обнажилась его лысина и обнаружилось, что слева, на залысине, пришлёпнута большая идеально круглая родинка. Будто бы её специально вырезали из коричневой бархатистой бумаги.
– Они мне, понимаешь, говорят, что нос у меня длинный, – мужчина несмело улыбнулся и виновато пожал плечами. – А что делать, если я почти как Буратино?
«Да уж, – подумал Андрей, оценивающе взглянув на нос. – У Буратино-то, пожалуй, подлиньше будет, но зато у этого он крупнее. Наверное, как у майора Ковалёва».
Андрей посмотрел на трещинки в асфальте, которые так тщательно исследовал незнакомец. Ничего особо необычного в них не было: одни глубокие, другие расходились эдакими веерами; причем, кое-где часть покрытия оставалась ровной, трещины имелись не везде. Наверное, это зависело от того, на какую почву клали горячий асфальт и как его обрабатывали.
– Буратино совал нос туда, куда ему не разрешали, – продолжал мужчина. – Но, в конце концов, он открыл потайную комнатку, и все были счастливы. Правда, замечательную историю придумал писатель Толстой?
– Неплохую, – кивнул Андрей. – Особенно про Страну дураков.
– О, это вообще гениально! – мужчина отряхнул с коленей пылинки и сел рядышком. – Страна дураков никогда не поумнеет. Я уже почти десять лет доказываю, что асфальт на этой площади неспроста именно так трескается. Когда тут уложили брусчатку – смотрите, почти вся территория площади в ней, – она стала отходить именно в тех местах, где я фиксировал разломы в асфальте. Ясно, что это тенденция, и ясно, что это свидетельство того, что под землёй есть что-то такое, что воздействует на почву. Я сделал расчеты, по ним получается: под городом идут глубокие тоннели, в них действуют какие-то реакторы. К кому я только не обращался – к ученым, к власти, депутатам: давайте, дескать, исследовать этот феномен. Но они, дураки, отмахиваются: иди, дескать, купи успокоительных таблеток – усмири расшалившееся воображение.
– Хм, – неловко кашлянул Андрей. – А какая, собственно, разница, как трескается асфальт? Лично мне это пофигу!
О подземных ректорах, упомянутых мужчиной, он решил даже и не заикаться. Ясно, что его собеседник, мягко говоря, странный, и если с ним говорить серьёзно, то он, чего доброго, не скоро отцепится. Сумасшедший, одним словом!
– Да вы что, молодой человек! – мужчина даже подпрыгнул от возмущения. – Вы когда-нибудь наблюдали в городском парке, он тут, рядом, такие же трещины? А замечали, что зимой лёд на одних участках вытаивает такими квадратами и ромбами, а в других как лежал, так и лежит. Наблюдали?
– Ничего странного, – ответил Андрей. – Просто под землей канализационные колодцы есть – от их тепла снег и тает. А то, что покрытие трескается, так это в городе сплошь и рядом, никто уже и не удивляется…
– Нет там колодцев! – торжествующе засмеялся мужчина. – И труб там никаких нет! А есть… а есть, – он вдруг замолчал и как-то искоса, хитро поглядел на Андрея. – А то, что там есть, это знаю только я!
– Навряд ли только вы, – усомнился Андрей. – Существуют же схемы подземных коммуникаций – всяких телефонных линий, горячего водоснабжения и прочего. Кто-то всё это точно знает, не только вы.
– Ничего они не знают, – мужчина нахмурился и отвернулся от Андрея с обиженным видом. – Знаете, тут совсем недавно стояло старинное здание студии кинохроники – в нем до революции была первая городская электростанция. Так вот, когда её стали сносить, то случайно обнаружили лаз в земле. Если бы колесо грузовика в яму не провалилось, то эти хвалёные ученые и краеведы, так ничего бы и не узнали. У них просто нет ни схем, ни документов, подтверждающих наличие под землёй… О! Впрочем, я и так уже много наболтал. Только я один знаю, что там, под нами, – он потопал ногой по асфальту. – Но мне никто не верит.
– А что там? – спросил Андрей, сохраняя на лице невозмутимое спокойствие. На самом деле ему уже давно хотелось пересесть на другую лавочку, потому что близкое соседство с сумасшедшим его как-то не прельщало. Мало ли, что у него на уме.
– Там – жизнь! – мужчина поднял указательный палец вверх. – Такая жизнь, какая нам и не снилась.
– В смысле – бактерии, микроорганизмы, черви, насекомые? Те, что под землёй живут, – уточнил Андрей.
– Мужчина вздохнул, поднял на Андрея глаза, полные сострадания, снова вздохнул и тихо выдохнул:
– Вы находитесь в плену устойчивых стереотипов, молодой человек. Даже древние мудрецы знали, что под землей что-то есть – другая жизнь, иная форма материи, совсем-совсем другие законы.
– А! Вы про царство мрачного Аида? – усмехнулся Андрей. – Или про ад, придуманный церковниками? А может, вам вспомнились романы фантастов о подземных жителях?
– Стереотипы! – пробубнил мужчина. – Миром правят устойчивые стереотипы. Люди не хотят выйти за их границы. Им даже лень внимательно посмотреть вокруг и увидеть, что всё совсем не так, как им представляется. Смотреть можно не только глазами. Запомните это, молодой человек!
Незнакомец вскочил и резво бросился бежать, но вдруг остановился, развернулся на сто восемьдесят градусов и подскочил к Андрею:
– Кстати, – он возбуждённо дышал, – я ощутил: у вас особая энергетика! Вы об этом знаете?
Опять энергетика, пси-излучения, всякая парапсихология! Вся эта чушь просто преследовала Андрея с самого утра: когда он сел в экскурсионный автобус, гид объявила: «Господа, мы отправляемся в благословенное место, там каждый камень излучает энергию добра…» Тьфу! И этот сумасшедший тоже вякает про такую же хрень.
– Ну и что? – Андрей сурово глянул на мужчину. – Вам-то какое дело?
– Вы могли бы послужить науке, – мужчина подбоченился. – Не думайте, что я сошёл с ума. Между прочим, я архитектор. Меня в городе многие знают. Недавно вышел на пенсию, теперь появилось время для углубленного изучения одной интересненькой проблемы, – он хитровато сощурился. – Вы на самом деле не ощущаете в себе ничего особенного?
Андрей хотел грубо ответить, что давно ощущает, как у него чешется кулак, но, учитывая возраст собеседника, всё-таки решил промолчать. Он лишь пожал плечами и посмотрел в сторону, давая понять, что собеседник его не интересует.
– Меня зовут Сергей Васильевич, – не отставал мужчина. – Я тут частенько прогуливаюсь. Можем как-нибудь серьёзно поговорить. Ах, да! У меня визитка есть. Вот, возьмите, – он протянул белый прямоугольник картона. – Вижу, вы сегодня не в духе. Извините за беспокойство.
Церемонно поклонившись, он развернулся и, ускоряя шаг, вскоре исчез из виду. Андрей посмотрел на визитку. «Сергей Васильевич Уфименко, исследователь непознанного, – значилось на ней. – Телефон…»
Он машинально положил визитку в карман рубашки. Зачем Сергей Васильевич оставил ему свои координаты, Андрей не понял. Никаких общих интересов у них вроде бы не обнаружилось. Может быть, он из тех мужчин, которые интересуются молодыми парнями? Хотя вряд ли, как-то не похож он на женоподобного, да и возраст исследователя неведомого уже, видимо, не располагал к интимным приключениям. Хотя как знать! «Виагра»– то в каждой аптеке нынче продается.
«Фу! О чём я думаю! – одернул себя Андрей. – Наверное, он про эту чертову энергетику хотел со мной поговорить. Шарлатан или сумасшедший! Какая такая энергетика? Может, у меня просто температура?»
Тыльной стороной ладони он потрогал лоб. Он был теплый, в легкой испарине, но это от того, что воздух загустел, было душно, и даже легкий ветерок не освежал разгорячённую кожу.
Напротив лавки, на которой сидел Андрей, через дорогу над резным козырьком парила экстравагантная, вся в пальмах и попугаях, вывеска «Какао». Так называлось новое кафе, которое в одночасье стало модным: здесь, как слышал Андрей, собиралась местная «золотая» молодёжь – сынки и дочки богатых родителей, сами палец о палец не ударившие, но имеющие выдумку тратить их деньги.
В «Ивушку» такие обычно не заглядывали, да и откуда им взяться в микрорайоне из «хрущоб», среди чахлой растительности и бесчисленных помоек? Если такие молодые люди и появлялись в том кафе, то только затем, чтобы отведать диковинного мяса по-японски. Они с недоумением взирали на столы, по-деревенски покрытые холщовыми скатертями, разглядывали на свет принесенные бокалы: посудомоечной машины не было, а Ленка мыла их почти что для вида – сполоснет под горячей водой и ставит на сушилку, на стекле, конечно, оставались разводы. Уж как ни ругал ее директор, а всё без толку. «Подумаешь, – кривилась Ленка, – бары какие! Чо, в этих стаканах ведь не суп был! Сполоснул – и ладно. А тарелки я хорошо драю, мыла не жалею. А стакан, он и есть стакан, чо его зря тереть? Ещё уронишь! Опять с меня вычтете ползарплаты…»
«Какао» даже внешне выглядел дорого: затемненные стекла, посверкивающие серебром, строгая дверь из дуба, изящная медная ручка, начищенная до блеска, и как только войдешь, на тебя пахнёт смесью корицы, лимона, шоколада и ванили – экзотический, дивный аромат легко струился откуда-то из центра зала. Он напоминал не о кухне – скорее, походил на дорогие духи, напоминавшие о жарких странах, знойном небе, причудливых пальмах, голубом прекрасном море, фрегатах…
Андрей решил, что может позволить себе маленькое удовольствие – выпить, например, немного «Беллини». С этим намерением он и подошёл к стойке бара, опустился на высокий стул и, не глядя в карточку меню, решительно произнес:
– «Беллини», пожалуйста.
Бармен то ли не расслышал, то ли был туговат на ухо, потому что переспросил и, получив ответ, покачал головой:
– Нет, такого не держим.
– Зачем держать? Такое делать надо, – удивился Андрей. – Классический коктейль, ничего особенного: свежий персик – вон у вас целое блюдо с ними стоит, сахарный песок и двести граммов шампанского.
Бармен посмотрел на Андрея, перевёл взгляд на крупные розовые персики, покрытые нежным пушком, снова взглянул на посетителя и пожал плечами:
– Беллини – это, если не ошибаюсь, итальянский художник эпохи Возрождения. Неужели в его честь назвали этот компот из персиков и шампанского? Как-то слишком просто для такого знаменитого человека.
– Всё лучшее на самом деле достаточно просто, – возразил Андрей. – Странно, что у вас не знают о таком коктейле. Заведение-то, вроде, порядочное.
– Да, не простое, – подтвердил бармен. – А вы, молодой человек, гляньте в меню, выберите оттуда по вкусу…
На соседний стул примостился неведомого откуда взявшийся господин лет сорока в легком темно-синем костюме с бабочкой на шее. Бармен угодливо кинулся к нему, но тот слабым манием руки отослал его, и буфетчик был вынужден вернуться к Андрею. Ему явно не нравился посетитель, который, по его мнению, привередничал и строил из себя знатока напитков. Знатоки не одеваются так простенько: старенькие джинсы, к тому же наверняка произведённые в какой-нибудь азиатской стране – пузырятся на коленях; белая футболка с сероватым оттенком – скорее всего, от стирки хозяйственным мылом, да и кроссовки тоже не фирменные, это видно по грубо приклеенным подошвам. Но и Андрею тоже не нравился этот самодовольный парень с какой-то ненастоящей, лубочной розовощекостью на гладком лице. Слишком уж задаётся! А кто он, по существу? Обслуга!
В меню значились Коктейли «Дружеский», «Летний», «Вишнёвый», «Тройка», «Рамосджин», «Розовая леди», «Хэмингуэй»…
– О! – воскликнул Андрей. – Интересно, этот «Хэмингуэй» по рецепту Руфина Сафина сделан? Так-с, вот рецептура: светлый ром… хм, интересно, какой именно?… сухой вермут… надеюсь, не молдавский?… лимон… Но в этом коктейле должна быть цедра! И, позвольте, какой именно ликёр в нём? Тут нет его названия…
Бармен просто окаменел. Его лицо застыло как гипсовая маска, лишь глаза бегали туда-сюда, от изумления он даже рот приоткрыл. Мужчина в бабочке тоже с интересом смотрел на Андрея, прислушиваясь к разговору.
– Всё-таки в этом коктейле ликер «Кюрасо» или какой-то другой? – не отступал Андрей. – А веточка базилика не предусмотрена вовсе, что ли? В рецептуре о ней нет упоминания.
Бармен наконец обрёл дари речи и выдавил:
– Вы сюда заказ пришли делать или ревизию наводить?
– Видишь ли, дорогой, – Андрей позволил себе перейти на «ты», – если я хочу коктейль «Хэмингуэй» и если он значится в меню, то изволь подать мне именно «Хэмингуэя», а не подделку под него. Ты что, разве не знаешь, что именно этот коктейль в 1993 году получил серебряную медаль на всероссийском конкурсе барменов?
Мужчина в бабочке вдруг захлопал в ладоши:
– Браво!
Бармен растерянно крутил в руках белоснежное полотенце, стараясь справиться с волнением.
– Что, сделал тебя посетитель? – ласково спросил его мужчина, и в этом нежном тоне чувствовались зловещие нотки. – Постоянно твержу: учиться нужно! Ты что, в самом деле не отличаешь «Кюрасо» от других ликеров?
– Отличаю, – виновато потупился бармен. – Но почему я каждому встречному-поперечному должен что-то объяснять? Их ходит тут много…
– Так-с! А ты у нас один, – язвительно хохотнул мужчина, и его зрачки загорелись желтым светом. – Скажи-ка, в каком бокале ты бы подал этот коктейль молодому человеку?
– Ну, в высоком, – неуверенно ответил бармен. – А базилика у меня нет. Его сегодня вообще не привозили.
– «Хэмингуэй подают в коктейльной рюмке», – заметил Андрей. – Предварительно её следует охладить. Даже неловко напоминать эти азы.
Его импозантный собеседник бросил совершенно уничижающий взгляд на человека за стойкой, хмыкнул, нахмурился и постучал костяшками пальцев по столешнице:
– Так-с! Не хочешь ты учиться, Дмитрий. Не держишь марку заведения.
– Позвольте, я стараюсь, я…, – начал было оправдываться бармен, но мужчина недовольно поморщился и небрежным движением руки велел ему замолчать.
Андрей уж и сам был не рад, что затеял этот разговор о коктейлях, но, с другой стороны, самонадеянный и напыщенный Дмитрий ему не понравился, и надо же было как-то потыкать его носом. То, что он сам знал множество рецептов коктейлей, – так это неудивительно: в техникуме лекции о напитках были его самыми любимыми, да и дома он частенько изобретал что-то своё, смешивая самые разные вина, соки, ликеры – гостям это нравилось.
Импозантный господин наконец представился: «Роман Викторович!» Оказалось, что он заместитель директора «Какао», и ему, мол, льстит, что в их заведение заглядывают такие знатоки, и он был бы рад, если бы если бы Андрей высказал свои замечания по кулинарии – это, мол, нужно знать, потому что кафе молодое, только начинает работать, но престиж у него должен быть высоким, – и всё такое в том же духе. Но, мельком глянув на прейскурант, Андрей вежливо отказался оценить искусство поваров:
– Лишнюю тысчонку-другую в следующий раз прихвачу, – пообещал он, смеясь. – Сейчас не при деньгах, так сказать.
Выяснив, что Андрей временно безработный и узнав, что он работал в «Ивушке», господин простецки присвистнул:
– Как же, как же! Терияки! Боже, кто ж не знает ваш изумительный терияки! Ни за что не поверю, что у вас нет работы.
Андрей решил схитрить и сказал, что вообще-то предложения есть, но они его не устраивают. Потому и находится, так сказать, в свободном полёте. На что тут же последовал ответ, что свобода – это самое сладкое слово на свете, но оно вдвойне слаще, если подкреплено материальной независимостью. Андрей, в свою очередь, поинтересовался, во сколько оценят его приземление на кухне «Какао», и, услышав ответ, даже сначала не поверил ушам: предложенная сумма намного превышала ту, на которую он рассчитывал.
– Но это, впрочем, не предел, – поспешно сказал заместитель директора, на свой лад истолковавший молчание Андрея. – Всё будет зависеть от вас. А мы ценим хороших, умелых профессионалов.
– Ну вот, – замялся Андрей, – зашёл, называется, выпить чего-нибудь…
– А что? Давайте вместе выпьем! – подхватился господин. – Дмитрий, налей-ка нам шампанского, да нет же, не сладкого, а сухого! Отметим этот день!
Они выпили, и Андрей пообещал придти завтра для оформления на работу. Это было для него так неожиданно, что он даже подумал, что всё похоже на какую-то странную игру. Ну, думал ли он, что его примут в такое шикарное заведение? А что, если у него тут не получится? А вдруг этот господин пошутил, и обещанной зарплаты ему не видать как своих ушей? Да и врага сразу нажил себе – Дмитрий наверняка будет козни строить, не в силах забыть сегодняшнее унижение. Но, с другой стороны, деньги у Андрея уже кончались, и хочешь – не хочешь, а нужно было устраиваться хоть на какую-то работу, и «Какао» – это всё-таки неплохой вариант, очень даже неплохой: на кашках да салатиках квалификацию тут не потеряешь, наоборот, судя по разговору с Романом Викторовичем, в заведении ценится умение готовить оригинальные, экзотические блюда – значит, будет интересно что-то искать, выдумывать, пробовать.
Из «Какао» Андрей вышел приободрённым. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, и в небе над Амуром просвечивали лишь слабые, бледно-розовые отблески, потянуло сырой свежестью, и на клумбах сильнее запахла резеда.
Спускаясь по лестнице на бульвар, Андрей боковым зрением уловил какое-то легкое, смутное движение в кустах: те из них, что примыкали к бетонным боковинам лестницы, были коротко подстрижены, открывая вид на живописную куртину из березок и широких, лохматых вязов. Высокую, выше пояса полынь и разлапистую лебеду лениво покачивал ветерок. Но это было не то движение, которое привлекло внимание Андрея. Он чувствовал, что в зарослях вяза кто-то есть: ветви шевелились, слышался легкий треск. Вдруг одна из ветвей нагнулась, и Андрей увидел морду лося. Это точно был лось, большой, красивый, с короной рогов – прямо-таки картинка из учебника зоологии.
Животное жевало пучок сорванной листвы и смотрело на Андрея влажными темными глазами, в его зрачках мерцали золотистые искорки. Лось был совершенно спокоен, но зато Андрею стало не по себе: когда сохатый повернулся боком, то он увидел, что на нём проступает что-то вроде той спирали, которую в Сакачи-Аляне экскурсоводша назвала космическим символом.
Лось будто бы специально демонстрировал Андрею этот рисунок на своем боку. Он стоял неподвижно как памятник, и даже жевать перестал.
Спираль на боку животного вдруг засветилась слабым желтым цветом, отчего рисунок постепенно прояснялся чётче, грубее, и чем ярче становился свет, тем рельефнее делалась спираль: она будто ожила, запульсировала, и в глубине её Андрей увидел другие спиральки – им не было числа, и каждая тоже светилась, мерцала. Это походило на свечение жуков-светляков, но в отличие от их мертвенно-бледных огоньков это мерцание было живым, горячим.
Лось наконец пошевелился, и свечение, вспыхнув, прекратилось. Животное потянулось к соседней ветке, ухватило её мягкими губами и принялось обгладывать кору. Спираль с его бока пропала, и сколько Андрей ни вглядывался, так больше и не обнаружил её.
По лестнице спускалась весёлая, смеющаяся пара. Лось, услышав голоса людей, ломанулся вглубь куртины, ветви за ним сомкнулись: вот он был – и нету.
Для одного дня событий в самом деле было слишком много. Андрей чувствовал себя усталым, разбитым, и к тому же невыносимо разболелась голова. Хотелось одного – лечь на диван, закрыть глаза и провалиться в темную глубину сна.
Он так и сделал. Но прежде чем лечь спать, на всякий случай, подтрунивая над собой, положил рядом на полу тот самый шаманский пояс. Если снова ему привидится какая-нибудь анчутка, то он уже знает, чем её отпугнуть.