Вы здесь

Одегон – 03,14. Спокойствие, только спокойствие! (Лариса Харахинова, 2015)

Спокойствие, только спокойствие!

Трусихой Дашка была только во сне. А наяву – папа постоянно говорил своим сыновьям «будь мужчиной!», и Дашка, боготворившая отца, воспринимала его слова и на свой счет. И тоже училась презирать боль, делая исключение лишь для головы и стоматологического кабинета. Она росла как мальчик, не зная слез и жалости к себе. Впрочем, у бурятской девочки слез не должно быть по определению, так уж заведено – никто не должен видеть, что творится в твоей душе. Смех вместо слез укрепляет нервную систему. И потому она у Дашки, как и у всех её предков, выживших в борьбе с суровой природой и историей, была суперпрочной. Мало кто подозревал, что за веселой улыбкой зачастую таится гримаса боли.

Как-то в юном возрасте наша Даша отдыхала в пионерском лагере Черемушки, на берегу Карасиного озера. Дивный лагерь! Он запомнился на всю жизнь как осколок страны ОЗ, даже «Оо-о-Зззз-з-з!!!» – много солнца, неба, воды и песка – сплошное празднество плоти. И там, в этой праздности, в ней впервые проснулась актриса, и навеки уснул музыкант.

Актриса проснулась во время постановки Золушки для лагерного смотра. Конечно, эта роль досталась не ей. Выбрали самую красивую девочку – почти натуральную Золушку из старого советского фильма. Дашке досталось быть мачехой. Зато какой великолепной!

Во-первых, она сразу же выучила все слова, которые были в стихах. Во-вторых, магия сцены на неё действовала странным образом – обычно безголосая из-за дисфонии, сдержанно-непроницаемая из-за воспитания, на сцене она царила, как Раневская в этой роли с её «Крошки, за мной!».

Дашка затмила собой даже Золушку, до конца сезона эти «крошки» сопровождали её, где бы она ни появлялась. Но затмила красавицу не столь силой искусства, сколько тем, что перед самым спектаклем у неё был сольный номер: играла на баяне «Полонез» Огинского. После второго класса музыкалки полонез исполнялся вполне сносно, а других инструментов, кроме баяна и горна, в лагере не было.

Опять-таки, не сила полонеза подействовала на зрителей, отдавших ей симпатии на весь сезон. Сработал тут основной закон шоу-бизнеса.

Итак, сидит на сцене девочка с большим баяном на коленях. Играет, никого не трогает. И тут ей на ногу садится оса. Самая настоящая оса! И пребольно кусает её пониже разбитого колена в свежую ранку. Но сначала она долго ползает по ноге, по белому её парадному гольфику.

Черная оса по белому гольфику… Эх, жизнь-жестянка!

В момент её бесцеремонного «проползновения» по залу пронесся шепоток ужаса. Первые ряды напряглись, превратившись не столько в слух, сколько в зрение. И затихли в сладострастном нервическом трансе. Дашкина нога ощутила себя звездой. Оса, видимо, тоже. Она долго и нежно ползала по ноге, наслаждаясь вниманием зала и, возможно, полонезом, и только потом укусила, но так, что искры из глаз! Оо-о-Ззз-з-звериный оскал бытия!

Дашка – непроницаемый бурятский ребенок, к тому же ответственный пионер (баллы же ставили за каждый номер) – спокойно продолжает играть, не сбиваясь, благо идет часть стаккато.

Стаккато было таким яростным, что прилетело ещё несколько ос, и каждая приложилась жалом к «звездному» месту. «Озвездевшая и осссшалевшая» нога, уже ничего от болевого шока не соображавшая, стала ареной великой битвы детского терпения против осиного озверения (вот она, цена звездности!) и центром внимания всего лагеря.

Дашка все-таки не сбилась и доиграла. Встала, поклонилась и пошла за кулисы. И только там она взглянула на ногу. И поняла, как теряют гуманизм…

Одна из этих гадин, то ли жалом там застряла, то ли просто опоздала на банкет… Дашка её раздавила пальцами! Хотя та её и в палец умудрилась укусить. Но это уже были мелочи. Зато какая блистательная мачеха появилась на сцене через 5 минут!

С тех пор актриса в Дашке периодически просыпалась, особенно при появлении таких вдохновителей, как ментальные осы или просто зловещие косы…

Таким было папино воспитание – аскета, стоика и «Диогена даже без бочки», как называла его возмущенно мама, черпая воду из столитровой фляги, с которой папа ходил по воду на ключ. И приносил её на одном плече, чем ещё больше возмущалась мама. «Не эпатируй народ! Попроси лошадь у соседей!». Просить папа не умел и носил на плече то, что надо возить на колесах, ступал ногами там, где можно проехать и шутливо философствовал в тех случаях, когда все ругаются.

* * *

Папа был истиной в последней инстанции, папа знал все и даже больше. Он мог вести в школе все предметы и читать лекции без подготовки на любую тему, на учительских и прочих конференциях, когда его просили выступить вместо кого-то, кто заболел или опаздывал из-за жидких или заметенных, в зависимости от времени года, дорог.

И вести ему действительно приходилось почти все предметы, включая хор, в разных сельских школах, в том числе и математику, которую он так и не разлюбил, решая по вечерам задачки из сборника математических олимпиад, который периодически подсовывал Дашке.

И вот, таким образом, несбывшаяся мечта обоих родителей предопределила её судьбу, да плюс сыграл свою роль и тот факт, что Дашка любила рассматривать небо, особенно ночью. Тяга к астрономии свойственна потомкам кочевников, особенно тем из них, кто живет вдали от городов, в каменных утробах которых сильнее проявляется тяга к ближайшему гастроному, нежели к Проксиме Центавра, хоть расстояния до них примерно одинаковы, если измерять в соответствующих парсеках.

У сельских детей есть, как минимум, два неоспоримых преимущества перед городскими – они растут на природе и под звездным небом. Глянешь в ночное небо после облегчения организма перед сном, – и хоть до утра стой, разинув рот и бороздя взором просторы Вселенной. Ночное небо над деревней гипнотизирует. Оно давит своим величием, превращает тебя в букашку, в песчинку мироздания, оно низвергает твоё эго в пыль, в прах. Оно втягивает человека в себя, – и вот уже кажется, что ты с неимоверной высоты смотришь вниз, в звездную россыпь. В этот момент веришь, даже чувствуешь, что земля и впрямь, наверное, круглая, и ты находишься с той, обратной стороны, и вот-вот сорвешься – и уже падаешь в эту бездну. Подгибаются коленки, и холодок бежит по нутру, но никак невозможно оторвать взгляд от грандиозной картины мироздания, еженощно потрясающей твои шестые, седьмые и миллионные чувства.

Теряется ощущение пространства, времени, личности – есть только взгляд, несущийся за миллион парсек отсюда, туда, где на самом краю Вселенной…

…на пыльных тропинках далеких планет…

…«Ух-ты, ах-ты, все мы астронавты!»

Зачарованная «ухами и ахами» несущегося к далеким мирам взгляда, Дашка решила стать астрофизиком и подать документы на физфак, но в последний момент оробела, глядя на очередь подающих (документы и надежды) с лицами юных гениев, среди которых не было ни одной девочки, на первый взгляд, да и на второй тоже. А поскольку у Дашки, как у призера республиканской олимпиады, имелся сертификат на поступление в вузы математического профиля, то в последний момент бумага победила. И документы были перекинуты на мехмат, куда она легко поступила, поскольку не было ни страха, ни страсти. Бесстрастный ум собран и не зажат, он побеждает там, где требуется холодная голова.

Учеба её не особо вдохновляла: в математике, точнее, в себе как математике, она разочаровалась довольно быстро. Решение занимательных головоломок или олимпиадных задач разительно отличалось от ежедневной рутины получения системного образования. Рутину Дашкина натура не смогла полюбить. В итоге вышла из стен университета дипломированным молодым специалистом, не особо преданным выбранной стезе. Траектория этой стези петляла весьма произвольным образом, в унисон лихим 90-м, перемоловшим многих, сделала пару мертвых петель, тройку неверных шагов, кипяток обожженных чувств и, наверное, поэтому, разменяв четвертый десяток лет, очутилась она в столице Родины, с тощим кошельком, небольшим чемоданом и неясными перспективами на будущее.

Одна перспектива, точнее, первейшая необходимость, все-таки была – побыстрее найти работу, и потом уже думать об остальном. Под остальным подразумевалась защита диссертации, поскольку Дашка все-таки никуда не делась от педагогической стези, по которой шагала уже третьим поколением, а старшему преподавателю вуза в её лице нужна была ученая степень.