Волчья погоня – быстро и весело
Одна из картинок, которую она описывала Грачеву, была волчья погоня. Примерно в возрасте до трех лет Дашка, жившая у дедушки с бабушкой, постоянно сопровождала дедушку в его поездках по делам. Кататься в санях сластена-Дашка любила даже больше, чем конфеты. Дедушка укутывал её в доху, надеваемую поверх тулупа во время дальних поездок в сильные морозы. В один из декабрьских дней они поехали в лес за елкой. Поскольку рубить деревья можно было только в специально отведенных местах, и только после определенного обряда, испрашивающего разрешение на это действо «у духа леса», то от деревни они отъехали на приличное расстояние.
Вообще, сам факт того, что дедушка решил срубить елку на новый год, нетипичен для коренного сибиряка, жившего по принципу «не бери из леса больше, чем можешь съесть, и не ешь больше, чем тебе нужно, чтобы жить». Не бери лишнего, не истребляй живность, не оскверняй воду, не жги костров в лесу, не рви цветы всуе, береги и почитай природу, – свой зеленый дом. Свод этих правил, выработанных веками, вплоть до середины прошлого века соблюдался неукоснительно. А тут, видимо, дедушка решил по-современному порадовать внучку наряженной елкой, и они вдвоем поехали выбирать новогоднюю лесную диву.
Но возвращаться пришлось без дерева, поскольку в тот момент, когда они выбирали место, где можно остановиться и срубить маленькую красивую сосенку, лошадь вдруг напрягла уши, фыркнула и пошла как-то боком. Дед, соскочивший было в снег, повалился в сани, прямо на Дашку, сидевшую под толстым укрытием дохи. Сани чуть не перевернулись, пока лошадь делала разворот, проваливаясь в сугроб. Дашка не понимала, почему, такая кроткая и умная, лошадка вдруг пошла не туда и каким-то необычным было её прерывистое ржанье. Дедушка спешно выправил сани на более укатанную часть лесной дороги, всучил Дашке конец веревки, привязанной к передку саней в качестве «игрушечных вожжей», которыми она «рулила» параллельно с дедушкой, и сказал: «Держи крепче!». Сам привстал на одно колено и погнал лошадь. Дашка сидела, держась рукой за веревку, и с любопытством всматривалась в темнеющие кусты и деревья. Вскоре они выскочили на тракт, выходивший на открытое пространство, и понеслись во весь опор. Дашке это ужасно понравилось. Такой быстрой езды она не помнила ни до, ни после этой поездки. Дорога не петляла, и они почти летели над ней, даже полозья совсем не скрипели по снегу. Только дедушка почему-то не смеялся, как обычно, и даже не улыбался, когда бросал взгляд на Дашку. Его губы были сжаты, а лицо почти злое, какого Дашка никогда не видела у него. Он больно хлестал лошадь кнутом и иногда поглядывал назад. Дашка тоже решила посмотреть, что же там творится.
Позади чернела, в ранних сумерках, стена леса, от которого они отъехали уже довольно далеко. Но вот от неё отделились черные точки и стали приближаться к ним. Одна из точек приближалась быстрее остальных, и, наконец, Дашка разглядела, что это просто собака, бегущая по снегу за ними.
Собак Дашка разделяла на две категории: лающих, которых она не любила за то, что их лай больно отдается в ушах, и нелающих, полных достоинства сибирских лаек, которые молча смотрели умным взглядом и позволяли гладить себя.
Эта же собака совсем не лаяла, она молча бежала за ними и почти догоняла. Остальные поотстали от неё, но тоже приближались, и их бегущая масса казалась подергивающейся черной массой на вечереющем снегу.
Это воспоминание, в более поздние годы, рождало волну холода по спине, но тут же Дашка была в том возрасте, когда детям ещё неведом страх, особенно, когда рядом взрослый человек, прошедший всю войну, и от которого не исходят волны ужаса. И потому она внимательно рассматривала приближающуюся собаку. В момент, когда собака подняла голову, они встретились взглядом. И тут произошло то, что взрослая Дашка безуспешно пыталась понять рациональным умом, – она на миг превратилась в зверя, одновременно бегущего следом за санями и сидящего в санях. Холодное бесстрастное небо смотрело на неё отовсюду – только небо, а, может, просто пустота, в которой черной точкой впереди маячило существо, «часть меня», тянущая соединиться с собой. И в то же время бутузистый человеческий детёныш, совсем не любивший бегать, осознал себя в шкуре несущегося зверя и запнулся, запутавшись, вероятно, в четырех ногах.
Так ли это было на самом деле, или это уже более поздние наслоения памяти, обыгрывающей ситуацию и ужасающейся задним умом, – этого уже без глубокого гипноза не воссоздать. Но факт в том, что волки, а это были именно волки, отстали именно из-за того, что вожак стаи словно наткнулся на невидимое препятствие (на её «храбрый взгляд»), а может, издалека услышал гул мотора едущей навстречу машины, и устремился, резко сменив направление, в сторону леса. А Дашка ещё долго чувствовала в себе «волчье дыхание» и сбой в ноге в момент засыпания. Нога словно спотыкалась на бегу или на лету – в страну снов, и – сон улетал напрочь – без неё…
Бессонная Дашка научилась видеть интересные явления, созерцая стену, по которой «от одной трещинки к другой бегут собаки, много собак, и та самая, что «взглядом прыгнула в неё» и унесла с собой часть её души. И это она в ней скитается сейчас по холоду зимней ночи, и иногда приходит к ней под окно или на опушку леса, и смотрит на Дашку сквозь темноту, и они связаны с ней незримой, но прочной нитью», которую неспящая в ночи девочка чувствовала всей своей сущностью. Вплоть до того момента, когда в округе был произведен отстрел волков и одну стаю уничтожили полностью, о чем дедушка радостно сообщил дома, а Дашка заболела так, что пришлось вызывать врача из районного центра.
Общение с Грачевым послужило толчком к многолетним шатаниям в области потустороннего анализа посюсторонним сознанием и ничего явного, кроме пошатнувшейся психики, не принесло. Но, благодаря знакомству с ним, Дашка ещё в середине 80-х увлеклась Кастанедой, ходившем в самиздате в кругу посвященных, и НЛП, тоже ещё неофициальным аспектом психологии.
Начитавшись самиздата, Дашка рьяно кинулась развивать в себе парапсихологические аспекты своей личности, с разбегу встав на «путь воина», но заметила со временем, что все, что ранее получалось спонтанно, без усилий, при попытке проанализировать и поставить на «техно-рельсы сознания» – все исчезало на корню. Все эти «как это происходит» разрушали то самое «это», изучаемое в себе, которое после аналитического вторжения уже не происходило никак. Зато расшатывалась устойчивая основа мировоззрения, превращая в зыбкую трясину то, что вчера ещё казалось бетонно-прочным монолитом. Сознание утопало в осколках разваливающегося мира и не могло связать воедино фрагменты новой реальности. «Шиза косит наши ряды» – таков был вынесенный вердикт результатам внутренней работы по развитию личности.
Получив по мозгам за попытку проникновения в область запретного, а также получив от родни эпитет «сумасшедшая», Дашка всё-таки не забросила тему, но затаилась, отложив её в дальний ящик сознания. И стала просто жить путем «ничегонеделанья» в том мире, почти «по-кастанедиански», но периодически делая «обломовские привалы» в мире этом, и попутно пытаясь все-таки стать нормальным членом общества, и почти даже преуспела в этом, но, увы.