Далеко когда-то
Все произошедшее полностью лишило Одда сил. Он опустился на траву, где стоял, и провалился в глубокое тревожное забытье, очнувшись только глубокой ночью от холода и от того, что кто-то назойливо чирикал возле уха. Прямо над ним на конце склоненного колоска устроился громадный кузнечик, издавая свою зубодробительную песню, которая может вдохновить только таких же голенастых скакунов, как он.
Выше раскинулся бескрайний купол черного неба с проседью, и мальчик в первые секунды даже подумал, что вновь оказался под землей. Но его лицо обдувал свежий ветерок, а вокруг шумел, шелестел, посвистывал и кудахтал ночной лес. Травами и цветами пахло так, что в голове взрывались фонтаны искр.
Нет больше никакой шахты! Осталась позади, где-то там, куда нет возврата!
Одд перевернулся на бок, подтянув колени к животу, и представил себя дома, лежащим в кровати под одеялом из утиного пуха. Еще чуть-чуть, и сквозь приоткрытую дверь спальни послышатся неразборчивые голоса родных – отца, матери, бабушек, устроивших чаепитие после долгого дня, когда все дела переделаны, а дети легли спать. Гладд беспокойно ворочается в постели и что-то бормочет, расталкивая подушки: никак не может заснуть. Наконец его терпение лопнуло: одна из подушек летит прямо в голову Одду, притихшему, вслушивающемуся в дыхание большого дома, ждущему, что брат вот-вот начнет веселую полуночную возню. Потом на шум игры придет мать или одна из бабушек, а может, и отец (что, конечно, гораздо хуже) неожиданно распахнет дверь и рявкнет на сыновей густым басом. Он-то, наверное, даже не понимает, что сам является частью игры, в которой взрослые – страшные чудовища, а они с братом – ловкачи-разбойники, водящие всех за нос…
Полежав еще немного в мягких объятиях травы, он понял, что чертовски голоден, но еще больше мучается от жажды. Воды просило все его тело. Ему хотелось сейчас броситься в холодное озеро, напиться из него и плыть, плыть куда-то, не различая берега, пока не оставят силы и он, перевернувшись на спину, не повиснет в колышущейся прохладе, глядя в ночное небо…
Одд сделал над собой усилие, вспомнил про свою находку и нашарил ее холодную рукоять подле ноги, встал, справившись с головокружением и сделал шаг – и тут же наткнулся на мертвого орка. Отвратительная тварь, продолжая скалиться, валялась, растянувшись в траве. Рядом с ней лежал смятый от удара ржавый шлем.
Одду стало противно оставаться здесь, и он бросился с холма в сторону ближайшей лесной прогалины, надеясь поскорее выйти к ручью или озеру. Ему хотелось убраться подальше ото всей этой истории, отдохнуть и набраться сил в безопасном месте.
Повсюду, насколько хватало глаз, его обступал густой лес. Травы, по которым бежал мальчик, были высокими и сочными. То и дело из них вспархивала напуганная куропатка или, высоко подпрыгивая на сильных лапах, убегал серый ушастый заяц.
Бежать вниз вдоль пологого склона было легко, и вскоре Одд заметил впереди блеск небольшого лесного озера. Выйдя к нему, он сбросил свою оборванную одежду, пошатываясь, пробрался сквозь камыш на открытое место, а потом долго плескался и фыркал в прохладной воде, пока не начал дрожать от холода. Как обычно, выходить из воды оказалось еще холоднее, чем сидеть в ней по шею, стараясь не шевелиться. Но и встретить утро, подобно лягушке среди прибрежных кувшинок, было бы уже слишком.
Одд выбрался, скользя на илистом дне, затем выстирал как мог штаны и рубаху, развешал их на кустах и сам устроился рядом на траве, прижав колени к груди от холода. Все равно сидеть и дрожать вот так на свободе было несравненно лучше, чем засыпать в подземелье рядом с десятком таких же, как он, измученных оборванцев под крики и сопенье орков.
Вода у берега нежно плескалась, нагоняя дремоту, и мальчик уже не понимал, что видел на самом деле, а что ему явилось сквозь сон.
Сзади раздался хруст ломаемой ветки и шум птичьих крыльев: ночевавшая в траве куропатка в панике взмыла вверх, высказав все, что думает по поводу дурацких ночных прогулок. Одд, уже было заснувший, вздрогнул и подскочил, хватая свое оружие. Булава была холодной, но уже не такой обжигающе-ледяной, как в шахте.
Совсем рядом за кустами под раскидистым молодым дубком стояли три коренастые фигуры. У одной в левой руке был факел, а в правой что-то вроде короткого копья с широким каменным наконечником. Остальные поигрывали увесистыми дубинами, переминаясь с ноги на ногу. Все трое безмолвно смотрели на Одда, переглядываясь между собой. Тот, что был с факелом, что-то сказал другим. Его голос больше напоминал грубый лай, чем привычную человеческую речь. Второй, стоявший в тени, ответил ему тем же, пожав широкими голыми плечами, – жест, во все времена и у всех племен означавший одно и то же: мол, кто его знает? Третий молча склонил голову набок и шмыгнул носом, рассматривая мальчика.
– Агр-рах! – пророкотал первый, подняв копье.
– Агр-рах?! – повторил он.
Похоже, это был вопрос. С интонациями у пришельцев было не очень. Такие взлохмаченные дикари, поди, и колыбельную ревут, как боевой клич.
Одд медленно поднял левую руку, растопырив пальцы в знак приветствия, но не выпуская тяжелую булаву из правой.
«Интересно, кому не повезет в этот раз?» – подумал он, не став развивать тему.
Между тем трое пришельцев, кажется, теряли терпение и что-то ворчали между собой. Недалеко позади них меж стволов прибрежной рощи появилось еще несколько факелов, которые быстро приближались. На свет тут же начали слетаться полчища мотылей, за которыми сновали барахтающиеся в воздухе, как брошенная тряпица, летучие мыши.
Одду оставалось только ждать, как будут развиваться события. Или… Что произошло тогда в шахте? Он как мог сконцентрировался, пытаясь вспомнить мгновения перед странной вспышкой. Кажется, тогда что-то щелкнуло в булаве… он сжал пальцы и… немного провернул диски, перехватывая ее в ладони. Если повторить этот фокус, то, быть может, он снова спасет ему жизнь… Или отбросит в орочьи подземелья, из которых он таким чудесным образом спасся. Перспектива снова оказаться в плену у орков заставила Одда ослабить хватку. Проверять, что из этого может выйти, тем более стоя вот так – голодным, замерзшим и без одежды перед дюжиной коренастых дикарей в шкурах – совершенно не хотелось. Но от уверенности в том, что в случае чего крайний выход есть, стало заметно легче. Впрочем, Одду бы еще значительно полегчало, если бы на нем сейчас были надеты штаны, желательно сухие, но сошли бы абсолютно любые, хоть мокрые и в зеленый цветочек.
Когда к тем троим подошли остальные, на спине у одного из них, тощего и высокого, Одд увидел болтающегося вниз головой убитого им орка. Дикарь тащил его, как охотник дичь, связав ноги веревкой у щиколоток. Грязные ступни с задубевшей кожей в лунном свете казались гигантскими лягушачьими лапами. Бабушка Олл по осени готовила из таких отвар от кашля, засушивая лягушек на чердаке. Полезными она считала исключительно те, что ловила в особый день в самом начале лета. Поход за лягушками был одним из самых впечатляющих занятий в семье, приводивший малышню в полный восторг. Что об этом думали сами лягушки, осталось невысказанным.
Одд тут же воспользовался этим и, гордо выставив булаву в сторону орка (хотя выглядеть гордо замерзшему тощему мальчишке довольно сложно), прокричал как можно более грозно:
– Орк! Я убил! Мое имя Одд! – он похлопал левой ладонью себя по груди и еще раз для убедительности потряс в воздухе оружием. – Одд!
Пришельцы, у большей части которых была густая спутанная борода, переглянулись и снова что-то проворчали между собой. Те, что были без бород, выглядели значительно младше – примерно как сам Одд или около того, только намного крепче.
– Орк?! – прорычал тот, что стоял ближе. – Орк?! Ыдд?
– Да, да! Орк! Я убил орка! Я, Одд! Вот этим! – Одд снова похлопал себя по груди и показал булаву.
Звук от этих хлопков был, будто кто-то бросает тряпкой о мокрую стену. Совершенно не воинственный звук. Но демонстрация подействовала. Взлохмаченные пришельцы в шкурах пророкотали что-то, и ближайший, который был, очевидно, их вожаком, сделал приглашающий жест рукой. В его ладонь могла поместиться голова Одда, а мышц хватило бы на десяток таких, как он, хотя ростом тот был ненамного выше мальчика.
На всякий случай Одд еще раз хлопнул себя по груди, собрал одежду и двинулся с остальными. Всю дорогу то тут, то там звучало одобрительное «Ыдд!» и косматые люди кивали в его сторону.