БЕЗ ОСОБОГО НАЗВАНИЯ
…Подрался впервые в жизни я помню в пионерском лагере. Нет, я и раньше был подраться не дурак, но так вот, чтобы долго и упорно дубасить друг-друга, один на один, при куче свидетелей… Всё по честному. И чего мы тогда? Не знаю в чём усмотрев оскорбление, высокий парень вдруг подошёл ко мне после обеда, и запросто смотрит в упор:
– Пойдём выйдем?
«Пойдём выйдем» был наш мальчишеский сигнал. «Выйти» можно было спросить и в открытом поле. Это значит, что надо отойти в укромное местечко, и вот тут уже надо держать ухо востро… Научили уж… Как-то мы так вот «вышли» с одним. Я был с другом Серёгой, а их четверо. И один из них предложил мне выйти. Мы зашли за школу, и я на миг присел на лавочку, затянуть разболтавшийся шнурок. Поднимаю голову, и тут же получаю мощнейший удар ногой в лицо. Сидя. Взбешённый этим подлым манёвром, я «уработал» чувака так старательно, что меня еле оторвали от него. Домой я пришёл, вся рожа в крови. Очки он на мне своей ногой раскрошил. Я целый час осколки выковыривал под завывания ужаса сестрёнки, пока родителей дома не было.
А ещё бывает, что тебя, как телёнка, приглашают «выйти», и идёшь ты, такой дятел, не подозревая, что тебя ведут бить толпой. От таких казусов у меня осталась привычка приискивать глазами на всякий случай орудия обороны и пути возможной эвакуации. А ещё очень пригодился мне всегда пример моего дядьки Вадима. Как-то я наблюдал, как в чужой шумной компании моего дядьку пытались вот так вот «вывести». И по весёлому его взгляду я видел, что дядька вычислил их подлую уловку. И вот дядька усмехается смелому ухарю в лицо, и громко вопрошает:
– А чё тебе? Тут не нравится, что ли?
Сразу заметно напряглись несколько наблюдателей по углам, и ухарь эффектно на понт берёт дядю:
– Чё, зассал?
И тут же получает удар в нос, и контрольный подсрачник под зад.
Не ожидавшая такого оборота «свита» дёрнулась, но онемела и замерла. Дядя мой человек душевный, но лучше его не нервировать.
Борзым своим взглядом обозначил он каждого из свиты, и мягко спрашивает поверженного, который согнулся буквой «гэ»:
– Тебе ещё добавить, или хорош?, – и ко мне поворачивается, а я стою не живой и ни мёртвый, а у того мужика кровища хлещет, как из графина, – Пошли, Алик. Видишь, тут сколько шакалов собралось…
И уходим мы такие неспеша…
Так же ярким примером разумного использования подручных средств в ведении боя я могу предложить метод моего отца, да пошлёт ему Всевышний здоровья, радости и долгих лет жизни.
Отец мой всю жизнь шоферил.
Как-то довелось ему возить солдат на работы. Стройбатовцы. Автобус «ЛиАЗ», если кто помнит. И вот на этом «ЛиАЗ"е отец возил солдат из части на одну из строек города, за несколько километров от нашего посёлка. И мне, пацану 5-6-ти лет, часто доводилось «помогать» отцу в работе.
До сих пор помню этот необычный запах.
Солдат человек сорок. В автобусе мощный запах гуталина и портянок. Все одеты одинаково. Заходят-выходят по команде. Время ещё тепло (даже я без шапки!), а они в серо-голубых квадратных шапках… Глазею на это завораживающее зрелище, и вижу какое-то напряжённое внимание на лице отца. Вон уже в десятый раз он посмотрел в зеркало заднего вида, осматривая салон автобуса, головой укоризненно качает, языком цокает.
Несколько дембелей во главе с сержантом откровенно издеваются над одним.
Длинный, как жердь, тощий нескладный солдат, бледный и конопатый, перепуган, глаза таращит, трясётся аж. А эта компания не отстаёт от него. Чё он натворил? Сначала они ему ремень затянули до отказа. Потом заставили стоять в проходе по стойке «смирно» с отданием чести, не держась за поручни, и строго следили, чтобы он не сошёл с места при качке автобуса, сопровождая каждое замечание то подзатыльником, то пинком по зад. А сержант всё норовил дать ему под дых, и несчастный пугался, тут же опуская руку, и это строго каралось и всё начиналось снова.
Я с интересом наблюдал за этим, не понимая правил такой игры. Несколько солдат всякий раз громко смеялись, а остальные хмуро отворачивались в окна, и я улыбался на хохот, так и не понимая, в чём состоит забава, когда отец плавно притормозил на пустой обочине:
– Слышь, земляк!.. Заканчивай уже там!
Все повернули головы, смотрят на отца, выглядывающего в проход, и тот продолжает твёрдо:
– Отстань от него.
Сержант улыбается, брови поднимает:
– Чё?..
– Чё слышал!, – отец смотрит не мигая.
Повисла пауза, только двигатель урчит мерно. Кто-то из дембелей хихикнул, и сержант с усмешкой бросает:
– Ты лучше не лезь в не свои дела, паря… А то…
Другой дембель отвешивает сзади стоящему лёгкий пинок, и опять несколько смеются выжидающе.
А отец выдерживает долгий взгляд, глушит двигатель…
… – Ты чё?, – сержант повеселел, а глаза забегали, – Побазарить со мной решил?.. С нами.., – по проходу идёт, и за ним тут же встают ещё несколько, один на ходу снимает ремень, на ладонь его наматывает бляхой на кулак, – Ну пойдём-пойдём… Ха-а… Побазарим…
Потом я видел в окно, как отец быстро вышел за ними, и у отца в руке оказался кусок троса в сантиметр толщиной, сложенный в несколько раз, как шпагат. Сержант развязно сунул руки в карманы, и скривил лицо презрительно, что-то втолковывая насмешливо, и остальные стали обступать полукругом, а отец пошёл боком, не давая взять себя в кольцо, и тот, что с бляхой, сделал резкий выпад, замахиваясь… Схватив его за шиворот, отец круто повернул и отпустил, и тот упал. И отец стал махать своим тросом, словно лошадей погоняет, щедро шпаря каждого, кого достанет. Особо досталось сержанту. Те стали разбегаться, а сержант побежал в сторону утренней зари, и в лучах малинового солнца я видел, как сержант споткнулся и упал на четвереньки, а отец, ни на шаг не отставая, огрел его по спине ещё несколько раз, и тот обхватил голову руками и корчился на земле, что-то крича, а папаня, совсем запыхавшись от бега, ещё чего-то объяснял ему, лежачему, коротко и резко, и потом медленно пошёл к автобусу.
– Пешком дойдёте!.., – зло крикнул он стоящим поодаль дембелям, – Дорогу знаете?, – и мы поехали дальше в гробовой тишине, только в зеркале нет-нет да сверкнёт суровый взгляд моего папани…
Когда мы ехали обратно в пустом автобусе, компания хмуро шагала по пыльной обочине, и смотрела под ноги… Отец усмехнулся, осмотрев их сверху, и весело посмотрел на меня:
– Понял?..
****