Огонь, тлеющий под водой. Глава 2.. Смерть ангела (Анастасия Кузнецова)

Бульон из золотой рыбки

Жан Батист улыбнулся своей осторожной улыбкой, налил себе чай и стал внимательно слушать Анастасию.

– Какое великое значение имеет ритуал совместного употребления пищи и утоления жажды. Как будто мы насыщаем не только желудок, но и добавляем особые специи в пищу для души. Словно мы не только утоляем жажду, но и медленно, с удовольствием наполняем живительной влагой сосуд ума. Это можно назвать экзистенциональной трапезой, скомпилированной из бренного и вечного. Такой вид ланча возможен только при условии отсутствия у собеседников самого распространенного порока, – глупости. А глупость есть порок человеческий, восьмой грех, в чем я глубоко убеждена, – Анастасия обхватила пальцами фарфоровую чашку и в ответ на ожидание Жана Батиста продолжила свою историю.

Судьбоносные нюансы составляют нашу действительность, как песок – побережье океана. Например, сегодня, когда она решила говорить о травме в психотерапии, пришло интересное осознание. Анастасия вспомнила дату, которую обычно не вспоминала. Почти 13 лет назад, 20 ноября 2003 года, она лежала в больнице и ждала.

Ждала, не имея возможности что-либо изменить.

Ждала уже вторые сутки.

Ждала, когда же умрет ее ребенок.

Ее мальчик. Ее Мишенька.

Умрет внутри нее.

Умрет в ней.

И от этого приходило понимание, что она умирает вместе с ним.

И, наверное, никто не поверит, но – умерла.

Это была абсолютная стопроцентная смерть. Где-то валялось физическое тело. О нем кто-то заботился. Семья. Мама, муж, друзья. Ей потом говорили. Рассказывали, как рассказывают человеку с амнезией. Но сама она этого времени почти не запомнила. Наверное, ангел-хранитель упражнялся в живописи и в какой-то момент решил освоить технику рисования карандашом. А в графике периодически необходимо стирать ластиком кривые линии.

Абсурдность ситуации вызывала такую компиляцию эмоций и чувств, что Анастасии как психологу, на тот момент еще не хирургу, но уже великому экспериментатору, всё казалось дурным сном. Вязкий, душный кошмар, как иногда бывает, когда ты не можешь проснуться.

Потому что еще вчера ее привезли на скорой помощи в больницу и сказали, что начали отходить околоплодные воды. Но, несмотря на такой срок беременности – шесть с половиной месяцев, никто не будет пытаться что-либо изменить.

Сказали ей.

Никто.

Потому что, по их мнению, срок маловат. Шансы на то, что ребенок родится живым, тоже, по их мнению, маловаты. Да и вообще, что это она к ним пристает с разной ерундой и отвлекает всю бригаду медиков от празднования юбилея их лучшего гинеколога. У них там стол накрыт. Водка стынет. Ну а ты, девочка, держись, такое бывает. У тебя же уже есть ребенок.

Ну вот. Значит, повезло.

У других и этого нет.

Всё происходило в таком ирреальном мире, что на вдохе она вдыхала острую боль, а на выдохе – теряла разум. Так и дышала, наполняя каждую клеточку тела, духа, разума болезненным безумием.

Всё случилось слишком быстро. Еще утром она проснулась в отличном настроении. Заботливый муж отвел дочь погостить к маме, живущей в соседнем доме, и поехал на работу. Анастасия вышла на кухню и подошла к окну. Она всегда любила смотреть в окно.

За окном чудила осень.

На берегу реки, которая текла под окном, соревновались камыш и сброшенная тополиная листва. Камыш пытался выделиться на фоне уже тускнеющей воды уверенным строем коричневых початков. Он создавал сизому оттенку речной воды контраст. Река из благодарности добавляла в сизый цвет более глубокие нюансы ртути. Листья тополей, скудно растущих вдоль берега реки, разносились дыханьем осеннего ветра по набережной, пытаясь попасть в воду. Их бледно-желтая никчемность оживляла пейзаж самым парадоксальным образом.

Глядя в этот осенний речной ноябрь, ей хотелось закутаться в теплый плед и уснуть. До весны. Как медведица, впасть в спячку на всю зиму. По весне проснуться, родить своего медвежонка и начать жить. Вот тогда-то, когда Мишенька родится, счастье станет совершенным и приобретет-таки вселенские масштабы.

А как иначе? Ведь так много уже для этого есть.

Любимый муж, второй, а значит, с ним уже однозначно они проживут долго, счастливо, и заколотят их крышки гробов одним гвоздем. Потому что с такой любовью люди не только живут долго и счастливо, но и умирают в один день. Это обязательное условие.

Любимая дочь, умница-красавица, ее маленький котенок пантеры с именем богини, ее Диана. Внешность первого мужа, очень похожего на Стивена Сигала, проявилась у Дианы лучшими моментами. Высокая, с длинными, черными как смоль волосами, красивыми темно-карими, почти черными, глазами, с идеальными чертами лица и стройной фигуркой – Анастасия знала, что растёт красавица и умница. С очень добрым сердцем и тонко организованной душой. Отличная учеба в школе для одаренных детей, победы на олимпиадах. Добрая, чуткая, тонкая в ощущении и восприятии мира, как хрустальный колокольчик. О чем еще может мечтать мама?

Мама мечтала о братике для своей чудо-доченьки. Сила всех предыдущих мечтаний была настолько мощной, что всегда все мечты сбывались. Любая цель бывала достигнута. Желание правило балом целедостижения. Вот и в этот раз понимание собственной могущественности продолжало взращивать селекционную форму тщеславия и гордыни.

Пришло великое искушение, почувствовать себя Богом…

Однако Жизнь и Смерть – промысел Божий. И это стало первой дозой чистейшего медицинского спирта, выпитой до дна, из чаши Грааля, на долгом привале в живописной дороге мастерства психотерапии…

…Ночь. Больничные стены пропитались страданиями и потеряли индивидуальность. Уже двенадцать часов запах безумия нарастал и становился сильнее. Животный страх разливался в груди и животе, смешиваясь с болью нарастающих схваток. Ей было больно.

Так больно, что хотелось кричать.

Дежурный врач сидел в ординаторской и пил водку с другими участниками и коллегами юбиляра. Он отмахнулся на просьбу на обезболивание и плохо управляемым языком промычал что-то про вред анестезии. Так и не дав даже таблетки. Хоть какой-нибудь. Пусть даже плацебо.

Анастасия вышла в коридор, на лестницу, где разрешали курить, достав из кармана больничного халата сигареты и записную книжку. Здесь не давали обезболивающих. Но и не запрещали курить на лестнице. Здесь было всем на всё плевать.

Ну, хоть что-то.

Закурить получилось не сразу: руки уже переставали слушаться и тряслись мелкой дрожью, отражая внутренний тремор сознания. Очень хотелось что-то написать. Душа требовала катарсиса. Пусть маленького, но ощутимого доказательства того, что разум всё еще борется за остатки адекватного восприятия действительности.

За окном выпал первый снег. Это было рано для конца ноября в южном городе. Если тут и выпадает снег, то, скорее, в середине зимы, или даже ближе к ее уходу. Снег был скудным, как краски этого последнего месяца осени. Но он был.

Анастасия смотрела на него сквозь боль и грязное стекло больничного окна, рассуждая, что, наверное, это знак. Она пыталась рассуждать. Это особая попытка обрести надежду на последующую рефлексию, которой просто может никогда не быть. В том случае, если психика не сможет перенести травму.

Открыв блокнот и зажав в трясущихся холодных пальцах карандаш, она ловила знаки судьбы, поэзию и капли разума.

На улице было тревожно. Ветер кием гонял неуверенный молодой снег, сваливая его в бильярдные шары, которые рассыпались, как песочное печенье. Как будто сама природа участливо подыгрывала в унисон странной и страшной трагедии, разыгрываемой на зеленом сукне бильярдного стола Его Величества Судьбы.

В какой-то момент сознание изменило форму восприятия, контроль и критичность снизились до ватерлинии между корпусом Ago и днищем Id. Корабль стал неустойчивым, несмотря на то, что паруса Alter-Ago были еще не приспущены. Пальцы внезапно стали твердыми, тремор прекратился, и графит стал графоманом. Анастасия знала это состояние. В нем она писала стихотворения в детстве и юности. И сейчас это повторится…

Анастасия закурила очередную сигарету, судорожно наполняя себя напоследок воспоминаниями о силе рода. И вспомнилась она сама – как воспоминание о былом. Как будто-то она вспоминала себя в какой-то параллельной действительности, уже пережившую всё то, что ей только предстояло пережить.

Диссоциация. Попытка психики сохранить рассудок.

И она обратилась к силе рода.

Елена, мама Анастасии, всегда говорила ей:

– Чтобы ни происходило, помни о том, что твоя прабабушка Кади родила тринадцать детей, и тринадцатым был твой дед Асланбек. Ты потомок великой женщины.

Они жили высоко в горах, где не было ничего, кроме гор. Кади была целительницей и лечила травами. Эхо войны докатилось и в эти чертоги этнического рая. Четверо детей Кади умерли от тяжелых условий послевоенной жизни. Старшие дети стремились быть похожими на родителей, помогали с хозяйством и на ферме. А младший, Асланбек, дед Анастасии, испытывал тягу к знаниям и, как когда-то великий Ломоносов, шел по дороге жизни к свету просвещения. Только Ломоносов пришел из Сибири, а Асланбек спустился с гор Северного Кавказа. И стал впоследствии директором школы в Беслане, пригороде Владикавказа.

В то время, когда еще был жив дед Анастасии, было немыслимо даже представить, что взрослые люди могут произвести массовое убийство детей, чтобы показать другим взрослым людям, что они не люди. Это случилось на линейке 1 сентября 2004 года, когда террористы захватили в заложники детей в первой школе Беслана. Там погибло сто восемьдесят семь детей. Более восьмисот человек были ранены.

Потом в Беслане построили Кладбище ангелов. Очень красивое.

Даже при подходе к нему у людей начинался озноб. От сочетания мыслей о поражающей сознание бесчеловечной жестокости у детских могил и восприятии красоты скульптур ангелов.

Анастасия думала об этих убитых детях и о той трагедии, которая приходит внезапно. Терроризм – это безусловное зло. К сожалению, люди не понимают, насколько эта угроза серьезна. Иначе политики закончили бы отстаивать свои личные интересы и меряться размерами своих вторичных половых признаков. Тут не признаки надо соизмерять, а факторы. Чтобы объединить все страны против терроризма и прополоть это поле. Глубоко вспахать землю, выкорчевать старые сгнившие деревья, очистить почву от сорняков и дать пару лет этой земле отдохнуть. Еще пару лет будут вырастать случайные семена сорняков, но это уже будет остаточным следом. А когда земля отдохнет, можно будет посеять пшеницу. Или посадить сад. Воскресить жизнь и взращивать радость жизни.

Ее дед был добрым и простым человеком. Вся его жизнь была примером для его потомков. Он своими руками построил большой дом. Взял в жены украинскую девушку Ксению, из семьи беженцев, которую маленькой девочкой папа вывез из Украины, в которой свирепствовал голод и процветал каннибализм, сразу после Великой Отечественной войны. Дед жил с ней в любви и взаимопонимании всю жизнь.

Она – западная украинка, носительница крови и культуры антов, православная, выросшая в спокойствии бескрайней равнины, где река Дунай глубоко и широко осуществляет свое полноводное дыхание.

Он – северный осетин, потомок скифов, мусульманин, выросший в бесконечности гор Северного Кавказа, где Терек бурлящим потоком горной реки несет свои стремительные воды.

Они встретились и полюбили друг друга. Вырастили детей. И удивительный сад. Дедушка увлекался селекцией в ботанике. Бабушка работала фармацевтом. Анастасия, их оставшийся в живых потомок, всегда понимала эту генетически детерминированную энергию жизни, переданную ей силой рода по крови. Этому учила ее мама Елена, похоронившая двух сестер Анастасии. И Анастасия чувствовала, что является носителем этой особенной Силы Жизни.

Чувствовала, что сможет выжить в любой ситуации. И ситуаций было много. И она никогда не сомневалась в этой истине.

Никогда.

Даже сейчас, медленно проваливаясь в бездну животного ужаса и аутичного безумия…

…Наступило утро. Анастасия поняла, что еще может испытывать нечто отдаленно напоминающее эмоции. Это было похоже на радость. От того, что утро все-таки наступило.

После бесконечной ночи, сотканной из материи страдания родов, которые продолжались вне времени.

Однако уже совсем скоро пришла избитая фраза: «Утро добрым не бывает». В тот момент, эта фраза звучала очень буквально и прямо, как лезвие ножа для стейка. Стейком была Анастасия.

Родовая деятельность продолжалась вот уже двадцать три часа. Шли потуги. Ее положили в обычную палату гинекологического отделения больницы. Туда вчера и привезла ее карета скорой помощи – сначала с угрозой выкидыша, потом с приговором к высшей мере наказания для ее Мишеньки.

Кровать, на которой ее оставили рожать, нависала металлическими прутьями в изголовье. Когда соседка по палате, девочка лет восемнадцати, лежащая на сохранении, тоже на большом сроке, увидела, как Анастасия разжимает железные прутья кровати, она подбежала к ней и стала плакать. Испуганно, горько, в голос, поглаживая одной рукой мокрое от пота и слез лицо Анастасии, а другой свой огромный живот.

Анастасия что-то говорила ей, пыталась попросить ее выйти, чтобы у этой маленькой девочки-первородки не произошли преждевременные роды. Но девочка не уходила. Она продолжала гладить Анастасию по руке, иногда пытаясь разжать ее намертво согнутые в этой смертельной схватке пальцы, которые уже не разжимались, а только продолжали сгибать железные прутья.

За сутки Анастасия была настолько опустошена и пребывала без сил, что когда прорывался крик, он походил на тихий свистящий шепот. Во рту у нее все пересохло. И она не могла понять, что бы в этом состоянии выбрала: избавиться от этой ужасной боли или выпить пару глотков воды.

Все-таки великий создатель пирамиды мотивации человека Маслоу был абсолютно прав. Первичные потребности отключают личность. Вопрос только в выраженности дефицита и в длительности его воздействия.

Но личность Анастасии, судя по всему, было не так просто отключить полностью. И в редкие просветления сознания она думала об этой бедной девочке, соседке по больничной палате. Она поняла, что сама девочка не уйдет, и тогда прошептала ей просьбу еще раз позвать в палату врача. Врач опять не пришел. Вчера вечером и всю ночь продолжались тихие гулянья в честь юбиляра.

Наверное, это был хороший коллега и врач, так дружно его поздравляли всем отделением.

Конец ознакомительного фрагмента.