Глава 1.
Потомки медиумов
Сын африканского браконьера
Маленький Жан Батист бежал так быстро, что ветер, надувая легкие, как паруса, перебивал дыхание.
Ему было семь лет. Он бежал, опустив голову и внимательно глядя под ноги, осматривая на бегу расступающиеся дебри джунглей. Жан Батист торопился успеть до заката.
Закат на экваторе ранний – в шесть часов вечера уже темно. И тогда на охоту выходят дикие звери. Ему надо успеть добежать до дома. Но вчера, пока он бежал свои одиннадцать километров из школы домой, ему не встретилась змея. Это плохо. Значит, возможно, они встретятся сегодня. И он потеряет драгоценное время.
Руанда или, как её ещё называют, Страна тысячи холмов покрыта субтропическим лесом. Озеро Киву, самое красивое из Великих озёр Африки, в водах которого нет крокодилов, населяющих все другие водоёмы, и на берегах которого проживает два миллиона человек, поражает своей аутентичной красотой.
В период детства Жана Батиста Руандийская Республика, располагающаяся между Угандой, Танзанией, Бурунди и Заиром, была другой. Там проживало всего четыре миллиона человек. Но до сих пор, когда в эту африканскую страну пришла цивилизация и население увеличилось до одиннадцати миллионов всего за каких-то пятьдесят лет, Руанду считают раем на Земле. В течение года температура воздуха сохраняется в районе 25 градусов. Урожай, который снимают несколько раз в год, обладает великолепными вкусовыми качествами.
Местные жители занимаются сельским хозяйством и охотой. В чертоги просвещения никто не стремится, потому что периодические войны и жизнь на земле не предполагают уход ребенка из семьи в долгую дорогу образования. Однако полвека назад, когда два племени, тутси и хуту, уже воевали друг с другом, создавая видимость относительного мира, родители Жана Батиста приняли решение, что все их пятеро детей пойдут в школу, но только Жан один смог учится.
Это было сложно.
В то время на всю страну было всего пятнадцать больниц, и девяносто пять процентов населения было безграмотным. Родители Жана Батиста не умели писать и читать, как впрочем, и никто в округе – в этом не было необходимости. Иные ценности делали жизнь этих людей наполненной и счастливой.
Встать на рассвете, в первых лучах экваториального солнца.
Собрать урожай, работая по двенадцать часов в день без выходных.
Удачно сходить на охоту, стараясь избежать самому быть убитым дикими животными.
Приготовить и поесть свежую еду, потому что еда может быть только свежеприготовленной, хранить ее негде.
Отдохнуть вечером с танцами и свежесваренным банановым пивом у костра в большой дружной компании.
Спеть колыбельную песню младенцу.
Послушать медиума, шамана племени, который был дедушкой Жана Батиста и раскрывал людям удивительные тайны предсказаний.
Убить змею.
Среди населения страны из четырех миллионов, в ученики начальной школы попадали единицы. После семи лет начальной школы в среднюю школу, которая длилась шесть лет, переходило еще меньше.
Это было не нужно. Гораздо важнее было продолжать дело отца: работать на земле, разводить скот или овладеть ремеслом охотника.
Ровесники Жана Батиста в возрасте семи лет вставали на рассвете, чтобы чистить хлев от коровьего и козьего помета, потом шли помогать на банановые плантации. Отец ради учебы в школе освободил Жана Батиста от другой работы. Поэтому мальчик утром только убирал хлев и отправлялся бегом в школу.
Это было сложно, но отец мог себе это позволить. Он был браконьером из племени хуту, и на его банановой плантации работали руандийцы из племени тутси и хуту, которым нужны были деньги и которые могли копать землю. Отец Жана Батиста не мог. Он был шахтером. А после работы на шахте охотился на диких зверей и буйволов.
Когда Жану исполнилось семь лет, его отдали в школу. Единственного из всех семей, которые жили в округе. До школы было одиннадцать километров. Каждый день, маленький Жан Батист пробегал расстояние в двадцать два километра.
Он бежал только потому, что пешком он бы не успевал в школу утром к началу занятий. И не успевал бы вернуться вечером до захода солнца, до того момента, когда дикие звери выходят в джунглях на охоту. Бегая, он успевал учиться и успевал выживать. Но у него была одна проблема – не пропустить змею.
С детства родители говорили детям:
– Если ты видишь змею, ты должен ее убить. Если ты ее не убьешь, змея убьет тебя. Или кого-то еще. Змею надо убить.
Поэтому, если он видел змею, он останавливался. Он знал, что смертельный укус черной мамбы был слишком стремительным. И надо было успеть.
Черная мамба, достигающая в длину четырех метров, отличается скоростью передвижения. Она может двигаться со скоростью пятнадцать километров в час. С учетом того, что Жан Батист был ребенком возраста начальной школы и его скорость не могла превышать десяти километров в час, он мог видеть, как черная змея растворяется в джунглях. Тогда он даже не замедлял скорость бега. В этом уже не было смысла.
В джунгли ему заходить категорическим запрещалось отцом, который говорил, что джунгли первого кормят, а второго убивают, чтобы накормить первого. И детям там делать нечего.
И тогда Жан Батист бежал дальше. Он был умелым стайером и без острой необходимости предпочитал не останавливаться, а лишь изменять интенсивность бега.
Так и бежал без остановки. Пока не встречал черную ленту на дороге. Тогда он должен был действовать на максимуме своих детских возможностей.
Но Жан Батист был сыном охотника-браконьера. В венах текла кровь предков. Кровь тех, кто выжил за счет того, что опередил смерть. И он отработанным движением хватал ее за хвост, резким рывком поднимал вверх и со всей силы ударял об землю головой. Потом бил еще раз и еще, пока напряженная и твердая плоть смертоносной рептилии не превращалась в обмякшие останки безногого животного с тонким, сильно удлиненным телом, лишенные подвижных век.
Через много лет, когда племена тутси и хуту начнут бороться за власть и разгорится война с геноцидом тутси, в котором погибнет около миллиона человек, Жан Батист увидит, как способ убийства ядовитых рептилий работает на его же соотечественниках.
Боевики из племени хуту истребляли тутси с особой жестокостью, не щадя никого. Солдаты тутси из патриотического фронта, которые атаковали Руанду, тоже истребляли всех хуту на своем пути.
Детей они убивали как змей.
Младенцев убивали совершенно ужасающим образом. Малышей брали за ногу и сильно ударяли о землю или твердый предмет. Ударяли до тех пор, пока из маленького черепа не начинали вытекать мозги. После этого младенцев кидали, вместе с трупами их родителей в воду Нила на съедение огромным пятиметровым, шестьсот-семьсоткилограммовым нильским крокодилам-людоедам, которые уничтожали тела за считанные минуты.
Война всегда ужасающе безобразна.
Но даже до войны надо было дожить.
Так было все семь лет начальной школы, пока Жан Батист не перешел в среднюю школу. Обучение велось стационарно, и родители отправили сына на проживание в относительный аналог колледжа еще на шесть лет. Именно тогда, когда Жану Батисту уже исполнилось 13 лет, ему купили первую в его жизни обувь.
Он старался. Понимая, как много надежд у родителей связано с его образованием, Жан Батист, обладая природной любознательностью и пытливостью ума, демонстрировал незаурядные успехи в обучении.
Опыт, полученный от мужчин рода, от деда-медиума и отца-браконьера, сложенный аккуратным бутербродом с новыми науками, родил поразительный контраст.
Жан Батист не знал страха.
Точнее, у него проявлялось особое состояние, которое можно было бы назвать отторжением страха. Это помогало в быту и социализации в кругу сверстников. От деда-медиума ему досталась развитая интуиция и проницательность. Он всегда чувствовал, что на уме у другого человека. И с годами ему становилось всё интереснее узнать механизм работы этой странной системы под названием мозг. Он постоянно вспоминал случай, который произошел с ним еще в начальной школе и который повлиял на всю его жизнь, став, вероятно, определяющим в выборе профессии.
Он бегал в школу второй год. Как-то раз, прибежав с небольшим опозданием после очередного убийства змеи, Жан Батист с удивлением обнаружил, что уроков нет. Всех детей собрали в большой класс, в котором собрались незнакомые люди в белых халатах. Детям проводили вакцинацию. Жану Батисту до этого никогда не делали прививок. Но он уже тогда знал, что врач – это существо, приближенное к Богу. Самое доброе, самое сострадательное существо в мире. Так всегда говорили его родители. Так говорили все вокруг. И он жил в безусловном понимании этой истины.
И когда к нему подошел врач в белом халате, он с радостью и любопытством стал наблюдать, как ему сделают первую в его осознанной жизни прививку. Врач приблизился и грубо схватил Жана Батиста за предплечье, что бы развернуть его спиной. Не успев удивленно возмутиться, Жан Батист почувствовал, как игла шприца вонзается в его лопатку и в теле разгорается пожар. Это случилось так быстро, что в следующее мгновение он уже кричал что-то сквозь слезы удаляющейся спине врача в белом халате. Обжигающей струей в лопатку вошла сильная боль, и, что самое ужасное, эта боль начинала усиливаться. Пошатываясь от внезапно навалившейся усталости, он почувствовал, как задрожали ослабевшие ноги, и ему захотелось лечь прямо на пол школьного класса.
Но огонь, жадно пожирающий маленький организм, был таким невыносимым, что из последних сил он, пошатываясь, вырвался на улицу и побежал.
Ему хотелось охладить тело, и он бежал всё быстрее, чтобы обдувающий на бегу ветер принес облегчение.
Так, ничего не видя вокруг от боли, он добежал до дома.
Завидев родные стены, он начал останавливаться и, уже теряя сознание, медленно опустился в тени дерева за домом. Прислонившись к знакомому стволу масленичной пальмы, он просидел до темноты, вытирая горькие слезы обиды и разбитых иллюзий.
Эта старая масленичная пальма была его тайным другом. Иногда он приходил к ней и просто переживал о чем-то, перебирая в руках сухие листья, которыми была выстлана земля вокруг. Или мечтал, поглаживая удивительную кору дерева. Дерева, от которого так изменилась жизнь всего человечества.
Через много лет, уже занимаясь наукой, Жан Батист узнает, какая катастрофа постигла всю планету в связи с этим обычным деревом, из которого готовили пальмовое масло.
Дело в том, что для получения этого высокорентабельного продукта каждый день вырубали огромные территории тропического леса.
Размером в 300 футбольных полей.
В день.
Каждый день.
Пока в нескольких странах не осталось больше лесов и животных, которые их когда-то населяли. И появилась новая парниковая зона над территорией Индонезии и Малайзии, убивающая нашу планету.
Он узнает, что, возможно, именно этот продукт играл свою роль в крайне непродолжительном сроке жизни его соотечественников. Мужчины редко переживали планку в 65 лет. А количество насыщенных жиров пальмового масла, которое применялось в пищу, как было доказано, непосредственно приводило к смерти от сердечно-сосудистых заболеваний и ишемической болезни сердца.
И он откажется от всего того, что имеет в составе пальмовое масло, ради жизни своих детей и ради спасения планеты. И будет часто думать о том, что, если бы люди поняли весь ужас катастрофы, которую они собственноручно приближают с каждым купленным продуктом, едой или парфюмерией, напитком или моющим средством, они, конечно же, отказались бы от этого.
Навсегда.
Когда нет спроса, исчезает и предложение.
И стало бы возможным спасти эту планету, которая уже давно погибает от дьявольской жадности тех, кто слепо полагает, что в персональных гробах для них самих и для их детей – есть карманы.
Когда слезы высохли, Жан Батист, уже переживший целый калейдоскоп эмоций, принял решение. Он никогда не простит этого человека в белом халате.
Никогда.
За боль.
За грубость.
За спину в ответ на крик о помощи.
За жестокость, которой не может быть у того, кто знает мистику жизни и смерти.
За разочарование.
И еще он решил, что обязательно станет врачом. Для того чтобы никогда никому не делать больно. Чтобы стать настоящим врачом и помогать людям с открытым сердцем, глядя в глаза.
Прошло время. Результаты обучения Жана Батиста радовали и родителей, и учителей. На него обратил внимание учитель физики – монах из конгрегации католических монахов. Они подружились. Монахи с миссией просвещения и просто добрым человеческим отношением сопровождали Жана Батиста всю его жизнь.
Когда пришло время поступать в университет, конгрегация католических монахов помогла Жану Батисту как одному из лучших учеников попасть в программу обучения в России. Так он попал в Москву, в Институт дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Он приехал в Россию с чёткой задачей получить качественное медицинское образование и вернуться на родину, в Африку, для служения людям. Стать монахом и посвятить свою жизнь медицине.
Но любовь к Богу зачастую не выдерживает конкуренции с любовью к женщине.
– Черт возьми! – это давно уже стало любимым выражением в русском языке Жана Батиста. – Я не знаю, как быть.
Он сидел перед монахом, перед своим бывшим учителем по физике, перед своим другом, в глубокой растерянности.
– Все эти годы я так хотел стать монахом, что не смотрел ни на одну женщину. Пока не появилась она. Я не знаю, как мне быть! И я прошу тебя, мой учитель, помочь. Как ты скажешь, так и будет.
Монах долго молчал. Потом он начал медленно и подробно объяснять, на первый взгляд, совершенно очевидные истины. Но, как выяснилось, только на первый. Это был очень долгий разговор. Но Жан Батист на всю жизнь запомнил его главную и жизнеполагающую суть.
Мы все живые люди. И неважно, монахи мы или живущие мирской жизнью простые люди.
Не имеет значения, во что мы верим.
И верим ли вообще.
Мы – животные. Это наша биологическая суть. И, как любой живой организм, мы реагируем. У нас есть чувства и эмоции. Мы испытываем их естественным образом и не можем полностью контролировать. Самым сильным чувством является вера и ненависть. С безусловной верой человек способен практически на всё, даже отдать собственную жизнь. С безусловной ненавистью – забрать жизни других.
И, встретив человека, к которому появилось биологическое влечение и эмоциональная привязанность, мы называем это любовью.
Любовь к человеку – это высшая эмоция, называемая чувством и свойственная только человеку. Как и все высшие эмоции, любовь является особым психологическим состоянием, проявляющимся в длительном и устойчивом переживании по отношению к предмету любви.
Чувство любви может быть разным, в зависимости от предмета любви. Любовь к родителям, любовь к детям, любовь к мужчине или женщине, к работе или домашним животным, к чтению или путешествиям – это всё разные проявления этой высшей эмоции. Поэтому чувства зачастую классифицируют в зависимости от предметной сферы, разделяя на моральные или нравственно-этические, а также на интеллектуальные, практические. Тут всё очень просто, как в азбуке.
Любовь к Богу – это не эмоция. И даже не чувство. Ее называют истинной любовью, потому что она не может проявляться утром или вечером. Она не зависит от времени года или жизненной ситуации. Эта безусловная любовь – часть жизнедеятельности человека.
Любовь к Богу – это состояние. Например, как дыхание. Дыхание может быть сбивчивым, когда мы волнуемся. Или спокойным и глубоким, когда мы спим. Оно бывает разным. Более того, именно звук нашего дыхания есть главный звук, свидетельствующий о том, что мы живы. Такова любовь к Богу.
И неважно, монах ты или мирской человек. Главное, что ты дышишь.
Жан Батист навсегда сохранил воспоминания о бессонной ночи, которую провел в размышлениях после разговора с монахом. Вскоре он женился на любимой женщине и всю последующую жизнь провел в тесном взаимодействии с монахами, которые открыли для него это удивительное понимание жизни.
После окончания университета Жан Батист вернулся в Руанду с русской женой. Они построили великолепный дом. Его жена удивлялась мягкому климату субэкватора, не знающему жары и холода. В их саду урожай собирали несколько раз в год. На берегу бескрайнего живописного озера Киву, куда они приезжали отдыхать, не было ни комаров, ни москитов. Закаты и восходы поражали своим необыкновенным, свойственным только для экватора, великолепием.
На экваторе практически не бывает сумерек. Абсолютный день наполняется красными, лиловыми, розовыми красками, солнечный диск погружается за линию горизонта, и наступает абсолютная ночь. Внезапно. Как будто кто-то выключает дневной свет и включает ночник из бесконечного звездного неба. Этот мир напоминал райский уголок, созданный для семейного благополучия. Природа щедро награждала каждый день года всем изобилием благ, на которые была способна.
Вместе с женой, медсестрой, Жан Батист принимал пациентов в клинике и работал над диссертацией. Время, когда мы абсолютно счастливы, похоже на один взмах ресниц. Мы его не замечаем. Вскоре их жизнь наполнилась детскими голосами, семейное счастье обрело законченность гениального творения великого художника, и в Руанду пришла война.
Геноцид 1994 года в Руанде унес жизни миллиона человек. Отца и братьев Жана Батиста убили. По городу текли реки крови и трупы людей, зарубленных мачете, закрывали выходы из домов. Жан Батист был вынужден спасать семью и бежать из страны.
Опять помогла конгрегация монахов. Жена и дети Жана были вывезены сначала в одну из стран Западной Африки, потом в Бельгию. В Бельгии пришлось всё начинать с нуля. В буквальном смысле слова.
Российский диплом врача в Бельгии не имел силы, и пришлось идти учиться. Снова на врача. Но денег не было, и учиться на врача должен был пойти кто-то один. Жена осталась дома с детьми, в выделенном социальной службой жилье.
Всё было чужим. Чужая страна, чужой язык, чужие люди.
Надо было просто выжить.
И они выживали.
На подтверждение квалификации ушло четыре года. Конгрегация монахов помогла и здесь. Они предоставили возможность Жану Батисту работать в их психиатрической клинике. Монахи во многих странах мира открывали медицинские учреждения для работы с психиатрическими больными и людьми, лишенными слуха и зрения. Это было их миссией. И это позволило Жану Батисту найти работу на тот долгий период, пока он опять учился. Он остался работать в нейропсихиатрическом госпитале Святого Мартина в предместье Брюсселя даже после получения официального статуса врача-психиатра в Бельгии.
Ужасы войны еще долго отражались эхом в воспоминаниях всех членов семьи Жана Батиста. Но время двигает пространство, и через какое-то время профессиональная самореализация Жана Батиста начала с успехом развиваться, применяя жизненный опыт в работе с ПТСР – посттравматическим стрессовым расстройством – с людьми, пережившими войну.
Психологические травмы – особый предмет изучения психотерапевтов. Жан Батист не был поклонником фармацевтического воздействия на организм.
По многолетним наблюдениям, ему был совершенно очевиден тот факт, что транс в гипнотерапии имеет более качественный эффект, чем антидепрессанты. Конечно, не во всех случаях, но в случаях психического здоровья – безусловно.
Когда травмы переживают психически здоровые люди, совершенно не обязательно вводить в организм химические составляющие, чтобы насильственно воздействовать на психику.
Наше бессознательное – это та самая частица Бога внутри нас. И этот внутренний Бог открыт к профессиональному разговору. У психотерапевта всегда есть выбор, обогатить фармацевтическую компанию или найти нужные слова для разговора.
Конечно, проще выписать препараты. Значительно проще, по сравнению с той колоссальной работой ума и души, которую необходимо совершить для спасения пациента.
Но Жан Батист любил свою работу всем своим сердцем, и чем сложнее были случаи, тем больше он отдавался этому удивительному ремеслу врачевания человеческих душ.
Дети подрастали, дочь уже собиралась в колледж, а сын оканчивал среднюю школу. Наконец появилась возможность отказаться от социального жилья, взять кредит и построить свой дом.
Свой новый дом. Теперь у каждого из членов семьи была своя комната, а вечером все дружно собирались в уютной гостиной с красивым камином, выложенным красным кирпичом. Оставалось всего три года до последней выплаты банку. И дом наконец-то станет их домом.
И в этой новой стране, в этой новой жизни после всех испытаний войны они смогут, наконец, обрести покой и жить долго и счастливо.
Пока однажды утром он не понял, что умирает.
Жан Батист молчал. Они давно договорились с Анастасией, что свои истории, как и истории своих клиентов, будут рассказывать от третьего и первого лица.
Это честно.
– Жан Батист, ты не будешь против, если мы выйдем в сад и я покурю? – Анастасия поняла, что нужен перерыв. Они сидели у того самого камина из красного кирпича, в котором ярко горел огонь.
– Черт возьми! Конечно! Я буду дышать твоим ментолом, – улыбнувшись, воскликнул Жан Батист, как будто ждал именно этого. – А ты знаешь, я, наверное, предложу тебе вот что. Давай теперь ты расскажешь, как ты жила. А потом мы вернемся к моей травме. Хорошо?
– Легко! – Анастасия достала из портсигара длинные тонкие ментоловые палочки, и они вышли на террасу, в ночной сад, наполненный цитрусовым запахом лимонной травы.
Бутерброд с черной икрой
Стая огромных бродячих собак окружила ее со всех сторон. Надо было идти через пустырь, у которого была дурная слава.
Девочке в тринадцать лет лучше ходить в сопровождении. И у нее оно было. Как будто неведомые силы ангела-хранителя воплощались в самых неожиданных формах.
До совершеннолетия, если она шла по темным улицам города или через пустырь между ее домом и школой, неизвестно откуда появлялась стая больших бродячих собак под предводительством огромного белого пса. Дикие собаки просто бежали рядом. И она чувствовала, что эти свободные животные, нагоняющие ужас по всей округе, каким-то неведомым образом оберегают ее. Вожак часто заглядывал ей в глаза. И она смотрела в ответ. Так же смело и уверено. Но никогда не отводила взгляда первой. К этому возрасту серьезно увлекаясь изучением зоопсихологии, она знала принцип стаи.
Выдержишь прямой взгляд спокойно – заслужишь уважение.
Принцип сильного.
У животных всё намного проще.
Они не умеют врать.
Анастасия появилась на свет в Казахстане, на берегу Каспийского моря, куда отправили по распределению после университета ее родителей. Через месяц после рождения она уже летела в самолете на свою вторую родину, к бабушке и дедушке на Северный Кавказ.
Так прошло всё ее детство – между пустыней с верблюдами на берегу моря, с одной стороны, и аутентичной культурой зеленых гор Алании, с другой. Эта парадоксальная реальность с детства наложила свой отпечаток на восприятие мира.
Позже, когда началась средняя школа, ее родители переехали на Волгу. Южный город был чужд ей во всех своих проявлениях. Все двадцать лет, что ей пришлось провести в нем, она хотела уехать. Каждое лето она по-прежнему проводила на Северном Кавказе и только там чувствовала себя дома. Полюбившиеся с глубокого детства летние грозы с раскатами грома и молниями, бьющими во все небеса, которые в горах заставляют дрожать даже камни, вызывали у нее восторг и восхищение.
Впрочем, как и все другие стихии.
Она чувствовала, что какие-то древние, архаичные энергии этих мощнейших природных сил вызывают в ее душе отклик. В каждой клеточке крови, тела, разума, духа. Как будто нечто внутри нее подобно бездонному колодцу. И что древняя стихия наполняет этого глубокий колодец особенной силой жизни, не похожей ни на что другое. Силой радости жизни.
Так было, когда, будучи семилетней девочкой, она впервые подошла к морю. Это было то редкое лето, когда она не уехала на все три месяца на Кавказ. И они с папой пошли на море. На Каспии даже летом бывают сильные шторма. И теперь она просто смотрела на огромные волны, поднимающиеся в небо и поглощающие береговой песок тотальной властью. Папа взял ее за руку и спросил:
– Воробушек, хочешь поймать волну?
– Да, – жмурясь от восторга, сказала она.
И они пошли в море. Папа крепко держал ее за руку и вел за собой, навстречу волнам. Волны были высокие. Первая большая волна накрыла не только ее, но и ее отца. Когда они вынырнули, она поняла, что так никогда и не научится плавать. Но всегда будет заходить в штормовое море. Потому что с этого момента море стало ей другом. И она впервые почувствовала эту не похожую ни на что в мире энергию морской стихии.
Уже позже, когда она стала взрослой, пришло знание, что ей бессмысленно учиться плавать, так как плавать в таком бушующем море – полное безрассудство. А плавать в спокойном неинтересно и скучно. Потому что спящая стихия подобна куколке бабочки – ничего примечательного, промежуточный этап.
На ровное море она предпочитала смотреть с берега.
Как и на беспокойный дождь. Или тихо падающие снежинки. Или ограниченный воздушной тягой огонь, горящий в камине. Смотреть перед сном, слушая природную колыбельную мира.
Анастасия выросла, попав периодом взросления в сложные для России девяностые годы. Время, когда штурмовали Белый дом в Москве и случился государственный переворот. Когда власть в стране стала принадлежать бандитским формированиям, а человека могли убить просто так, чтобы попрактиковаться в стрельбе из пистолета. В стране царил хаос, и каждый был предоставлен сам себе. И было много пережито, и много дорог пройдено.
Несмотря на то, что она никогда не любила этот южный город, именно в нем произошло становление Анастасии и ее выбор профессии.
В отличие от большинства молодых людей, она стала заниматься тем, к чему определила ее судьба, после многочисленных жизненных перипетий, которые происходили в ее жизни до определенного момента. И только продышав на этом свете четверть века, она открыла дверь в истинное предназначение и вошла в пространство профессиональной самореализации. А до того времени, как и многие другие люди великой страны, попавшие в мясорубку девяностых годов, она просто пыталась выжить.
В восемнадцать лет она встретила своего будущего мужа. Они поженились и вскоре узнали, что станут счастливыми родителями. Как-то раз из квартиры, в которой жила молодая семья, Анастасия ушла в гости к родителям. Их дома стояли рядом, но поздно одной было возвращаться опасно. Муж настоял, чтобы она осталась у родителей.
Но увы.
К великому сожалению всей ее жизни, знание, живущее внутри нее, было сильнее разумности. И в тот вечер интуиция говорила, что надо уйти от родителей и вернуться домой.
Живот уже был достаточно большим, как и бывает в восемь месяцев беременности. Анастасия вернулась домой, но не смогла открыть дверь, потому что муж закрыл ее на цепочку изнутри.
Сквозь небольшую щель на натянутой цепочке она смогла разглядеть девушку. Девушка была совершенно нагой и пьяно смеялась, проходя мимо приоткрытой двери. В руках девушка держала открытую бутылку шампанского, из которой и пила, слушая, как где-то в спальне, кто-то увлеченно рассказывает анекдот.
Кем-то, судя по голосу, был муж Анастасии.
Какое-то время Анастасия просто стояла и смотрела в пустоту квартиры, пока не разглядела вдалеке край детской кроватки, купленной недавно для будущей малышки.
Эмоции, как в замедленном кино, начали превращаться в разорвавшуюся бомбу. Дыхание стало частым и прерывистым.
В момент, когда нечеловеческая ярость уже почти поднялась из глубин внутреннего мира, в животе шевельнулась малышка.
Материнский инстинкт мгновенно потушил эмоции, и Анастасия дрожащими руками закрыла так и не открывшуюся до конца дверь в правду.
Выйдя в летнюю ночь, она медленно пошла к дому родителей. Было около полуночи. Дорога шла через плохо освещенную аллею из тополей, по краям которой шел забор из металлической сетки. Уже дойдя до середины, она услышала сзади какой-то звук.
Обернувшись, она столкнулась с молодым человеком с блуждающим взглядом. Он с силой схватил ее за волосы и швырнул на сетку спиной, прижавшись к её животу. Одной рукой он схватил ее за левое запястье и поднял над головой, вжимая в сетку.
Анастасия успела увидеть, как он поднес вторую руку, в которой сжимал нож к её животу. Она знала, что означает этот взгляд и запах, который вызвал у нее тошноту.
Марихуана.
Марихуана произрастала в те времена на улицах города совершенно свободно, как обычная трава. Этот человек находился в состоянии наркотического опьянения. Он что-то несвязно выкрикивал, уткнувшись Анастасии в плечо, о том, как его никто не любит и как он всех ненавидит, и как всем отмстит.
Прямо сейчас.
В то время Анастасии была неизвестна психология преступника, которой она займется несколько лет спустя. Она знала только одно: через месяц должна родиться ее малышка, ее доченька, ее маленький ангелочек.
И нож в руках наркомана, приставленный к ее животу, совершенно не вписывался в картину мира. Не успев отойти от потрясения с изменой мужа, она стояла перед потенциальным убийцей ее ребенка.
О себе почему-то не было никаких мыслей. Как будто в этот момент она была только носителем новой жизни. Жизни, которая обязательно должна была появиться на свет.
И вдруг пришло странное успокоение. Она почувствовала, что надо делать.
Интуиция, минуя разум, обратилась к древним структурам мозга и обрела истинное знание.
Руки перестали дрожать.
Дыхание стало ровным и глубоким.
Анастасия медленно подняла свободную руку и положила ее на коротко стриженую голову наркомана.
И начала гладить его по голове.
Осторожно.
Медленно.
Нежно.
Ласково.
Очень ласково.
Приговаривая тихим, нежным, успокаивающим голосом:
– Ну что ты. Что ты! Конечно же, тебя любят.
Ты очень им нужен. Что же они будут без тебя делать.
Всё будет хорошо.
Ты такой замечательный. Ты просто устал. Так бывает. Все устают. А когда устал, надо отдохнуть. Сейчас тебе тоже надо отдохнуть.
И всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо.
…Время остановилось.
Ей казалось, что она бесконечно долго проявляет великую силу любви и нежности к абсолютному злу.
И чаши весов качнулись в сторону жизни.
Тело наркомана обмякло, и Анастасия уже почувствовала тяжесть его головы на своем плече.
Но руку с ножом он всё еще держал у живота.
Через тонкую ткань летнего платья ее кожа чувствовала, как холодящее острие метала проявляет настойчивость.
Надо было что-то делать. Но всё, что она могла, она уже сделала. И продолжала делать, взывая ко всем вышним силам о помощи.
Она не знала молитв.
Просто внутри как будто заработал радиопередатчик, который передавал сигнал SOS.
И в этот момент было совершенно не важно, кто именно его услышит.
На другом конце аллеи появилась семейная пара средних лет. Медленно прогуливаясь перед сном, мужчина и женщина шли под руку и о чем-то не спеша говорили.
Анастасия, продолжая гладить по голове наркомана, дождалась, когда пара подойдет ближе. Спокойным, но достаточно громким голосом она спросила
– Простите, вы не подскажете, который час?
Ей надо было привлечь внимание.
И у нее получилось.
Прохожие стали смотреть, пытаясь понять, что происходит. Уж очень неестественно наркоман держал поднятой и прижатой к сетке ее руку. Со стороны это могло вызвать подозрение. Пара стала подходить.
Анастасия уже более тихим, но более тревожным голосом попросила:
– Вы не могли бы сказать точное время? – поймав наконец взгляд приближающегося прохожего, она кивнула в сторону ножа, и мужчина, переведя туда взгляд, остановился.
Он увидел беременную девушку, к животу которой был приставлен нож. И сначала растерялся. Но быстро собрался и строго просил:
– А что у вас тут происходит?
Голос Анастасии уже не вызывал у наркомана никаких реакций. Даже когда она обратилась к проходящей паре, он как будто грезил о чем-то своем. Но когда в его грезы ворвался вопрос мужчины, он очнулся. Испуганно обернувшись, он бросился бежать прочь из аллеи.
Анастасия почувствовала, как слабеют ноги, и подбежавшие люди едва успели ее подхватить. Они довели ее до дома родителей, и ее долгожданная малышка родилась на месяц раньше положенного срока.
Вскоре Анастасия ушла от мужа. Родившейся дочери было всего два месяца. Родителям, как и многим другим, уже полгода не платили зарплату. Чтобы выжить в этом безумном хаосе девяностых годов, где царил произвол и преступный хаос, она приняла предложение соседки, которая возила в Москву рыбьи яйца ценою в золотой слиток.
– Рыбьи яйца? – переспросил в недоумении Жан Батист. – Что это такое?
– Это черная икра. Икра осетровых рыб, таких как осетр, севрюга и белуга. У тебя был браконьером отец. Он охотился на животных. А есть браконьеры, которые охотятся за рыбой.
Я покупала у рыбаков-браконьеров черную икру и возила ее продавать в Москву. Это был очень опасный и уголовно наказуемый бизнес. Всех, с кем я работала тогда, посадили в тюрьму.
Меня поймать не смогли.
Потому что я нашла выход.
Дело в том, что поезда, приходящие в Москву во время путины, когда осетровые шли на нерест, встречали кордоны полицейских с собаками. Только собаки могли почувствовать в потоке людей с сумками запах икры, упакованной в пластиковые или металлические банки.
Конечно, тех, кто возил икру, за денежное вознаграждение предупреждали проводники во время посадки в поезд. Это означало, что этим поездом ехать нельзя и надо ехать следующим днем.
Но в этом мире каждый наживался на информации. И бывало, что проводникам передавали ложную информацию. Тогда контрабандистов ловили. За черную икру не только сажали в тюрьму, за это давали уголовный срок с конфискацией всего имущества. Статья была очень серьезной.
А у меня росла дочь. И родители много месяцев не получали зарплаты. Люди выживали, как могли. И позволить себе быть пойманной я не имела права.
В четыре года родители научили меня читать книги и играть в шахматы. Музыка, живопись, аналитическое чтение. У меня была великолепная школа, а я была прилежной ученицей. И мой мозг придумал решение этой проблемы с икрой. В отличие от всех других я просто не доезжала до конечной станции поезда на вокзале Москвы.
Я договаривалась с машинистом поезда и просила его сделать так называемый тихий ход, не доезжая до вокзала. И на сниженной скорости двадцать километров в час просто выбрасывала сумки с банками икры на проносившийся мимо перрон промежуточной станции. А потом прыгала сама.
– А поезд ехал? – удивился Жан Батист
– Конечно, ехал! В этом-то и была вся суть фокуса, – Анастасия рассмеялась. – Да, я прыгала на ходу с поезда вслед за выброшенными сумками. Это был единственный шанс не попасть на полицейский кордон на вокзале. Потом я везла эту икру в несколько московских ресторанов, с которыми была предварительная договоренность. Так и работала.
Через полгода, когда мне исполнилось 19 лет, я купила свою первую квартиру. В то время выжить могли только люди, не имеющие страха и со склонностью к авантюрам. Я, конечно, не явный авантюрист, но романтики во мне хоть отбавляй, – Анастасия улыбнулась и продолжила.
Конечно, всё это сильно повлияло на мой последующий выбор профессии.
Я выжила в преступной среде, но не стала такой, как они.
Я зашла в их мир, взяла то, что мне было нужно, и вышла не оглядываясь.
Позже я занялась исследованием психологии преступника, и мой диплом в институте был именно на эту тему. Потом стало очевидно, что мне удается решать тяжелые проблемы, работать с травмами. Ты же знаешь, иногда это требует мягкости, а иногда крайней жесткости.
С годами сформировался некий профессиональный почерк. Но с каждым человеком я подбирала индивидуальный стиль общения. Однажды клиент назвал меня хирургом. Он сказал, что я отрезала ему душевную боль и пришила радость жизни. Мне понравилась эта метафора.
Вероятно, работа с психологической травмой и ее последствиями по своей сути и есть хирургия. Экзистенциональное проявление нейрохирургии – психохирургия. Психолог-хирург открывает дверь своего кабинета с твердым убеждением: всё лишнее отрежем, всё необходимое пришьем.
Вопрос в анестезии.
Иногда она противопоказана. И пока человек не переживет всё травмирующее событие «здесь и сейчас» с помощью специалиста, он не сможет освободиться от этого. Но чаще всего анестезия работает, человек погружается в состояние транса и комфортно наблюдает внутренним зрением за образами, рождаемыми бессознательным через воображение в ответ на правильно подобранные слова профессионала, знающего, что и как сказать именно для этого человека.
Качественная психотерапия может быть только эксклюзивной.
Это первый принцип.
Иногда хирургия должна быть жесткой. Потому что человек уже научился жить после травмы в страдании. Ему уже так интереснее. Он продолжает держаться за свои негативные воспоминания. Они кормят его эго. И альтер эго тоже кормят.
На убой.
Хотя там уже к этому времени та стадия ожирения, которая не позволяет активно двигаться в собственных закоулках сознания.
Причем, что важно заметить, это не фастфуд. Это специальная диета. Питают страдания особые яства авторской кухни.
На завтрак обычно предпочитают бессилие, обильно приправленное апатией. На обед уже подают никчемность прожарки рар и фрикасе из чувства вины. Ужин по желанию, и возможностям. Если с алкоголем, то на аперитив идеально подходит злость, а на дижестив – одиночество.
И оп, вуаля!
Диета под названием «псевдодепрессия» – к вашим услугам. Именно так. Потому что депрессия, как известно, – это психиатрический термин, означающий психическую патологию.
Но люди так любят это слово! Им очень нравится вибрировать пространство набором этих букв: де-епре-е-есссси-и-я-я….
Между собственной распущенностью и глупостью.
Все эти режимы дня и диеты придают значимости банальному способу существования. Создают так называемую «вторичную выгоду» – некое неосознанное преимущество, полученное вследствие деструкции, отказавшись от которого теряются какие-либо выгоды для оправдания собственной лени, безынициативности и расхлябанности.
– Что ты под этим подразумеваешь? – уточнил Жан Батист.
– Я сейчас поясню. Всё, что касается основополагающих, на мой взгляд, принципов, я буду пояснять, – и Анастасия продолжила.
Лень есть безусловный порок. Для преодоления лени нужна мотивация, сила воли и стремление к действию. Проблемы начинаются тогда, когда человеку проще не задумываться над этим и жить как овощ. Безынициативность – есть непроявленность субъектности. Проявлять субъектное начало возможно через позитивное и творческое действие. Но мешает комплекс из стратегии поведения «избегания неудач», страхов, заниженной самооценки и внешнего локуса контроля, когда человек находит причину всех своих проблем исключительно в других людях и сложившихся обстоятельствах. А это уже безответственность.
И это также является проявлением формы вегетативного существования.
Расхлябанность – вообще неприемлемый формат жизнедеятельности. Расхлябанность, – это про яичницу и помидоры: только правильные помидоры придают яичнице расхлябанность. Расхлябанность помидоров делает расхлябанной яичницу. А что может быть вкуснее расхлябанной яичницы? Но это уже кулинария, а не психология.
Мы то, во что мы верим и что мы делаем.
Чтобы быть счастливыми и жить полноценной жизнью, надо быть фанатиком. Фанатизм по определению в словарях имеет исключительно негативное значение. Поэтому в свое время я написала диссертацию о субъектности человека. Там безусловная вера, свойственная фанатизму, нашла отражение в более приемлемой для социума форме. Итак, субъектность – это способность человека творчески изменять внутреннюю и внешнюю реальность. И делать это с фанатичной верой. В собственное предназначение.
Анастасия попросила Жана Батиста открыть окно. В комнату поплыл запах цветущего жасмина, и легкая прохлада шевельнула воздух, эхом отразившись в каминном огне.
Анастасия всегда радовалась тому, что психолог, а не психиатр. Большая часть людей, ее клиентов, на первой консультации демонстрировали ту или иную степень безумия. В экзистенциальном смысле. То, во что они превращали свою жизнь, иначе назвать было нельзя. Чаще всего фундаментом этих странных конструкций судеб выступала глупость. Анастасия назвала ее восьмым грехом. Далее следовала слабость духа и жалкое существование за счет той самой вторичной выгоды. За ними гордо шествовала проблема эго: либо гипертрофированно завышенное, либо ниже уровня грунтовых вод.
Во многих случаях все проблемы человек благополучно создает себе сам. И приходит в этом разложенном на атомы состоянии к рубежу, за которым бездна отчаяния. Искренне обвиняя в случившемся внешние факторы. Это рождает вывод о той почве, на которой возведен фундамент для дома по имени «проблема».
Почву звать «безответственность». Наверное, если бы людей воспитывали в ответственности за собственную жизнь, психологи потеряли бы половину клиентов.
Но это утопия.
В реальности на первой встрече люди демонстрируют определенную степень безумия, потому что они приходят к психологу за волшебной таблеткой. Выпил волшебную таблетку – и нет проблем. Клиенты всегда ждут реакции от специалиста. Поддержки или осуждения, кому что нужнее. Анастасия своим клиентам всегда давала обратную связь. Но она им давала то, к чему они не были готовы. Просто вначале они еще не знали, насколько безумна она сама…
Анастасия посмотрела на Жана Батиста, в глазах которого отражались отблески огня в камине. Жан Батист наблюдал за пылающими дровами и был несколько отстранен, как будто о чем-то вспоминал. Однако, как только Анастасия замолчала, он сплел пальцы рук и произнёс:
– Анастасия, я как психиатр во многом могу с тобой согласиться.
Но.
Дело в том, что в моей работе я уделяю большее внимание непосредственно психотерапии. Мораль и этика, занимающая в твоем ремесле психолога особое место, для меня вторичны. В твоем случае, вероятно, имеет место быть комплекс твоей индивидуальности, включающий определенные черты личности и характера, не так ли?
– Конечно, Жан Батист, – Анастасия решила пояснить. – Когда-то меня принимал на работу выдающийся ученый. Он разработал уникальную методику, которая выявляла профиль личности. В кабинете, куда меня пригласили после тестирования, мы поговорили и вышли покурить. Он мне сообщил результаты моего тестирования крайне лаконично.
– Очень любопытно. Ваш уровень интеллекта и ответственности диаметрально противоположны уровню конформизма и тревожности. Плюс акцентуации. У вас крайне высокие пики по шкале шизоидности и паранойяльности.
После, сложив руки в позу курящего мыслителя, затянулся и пристально стал ждать. Я перевела свой ответ в простонародную форму лексики:
– Да, безусловно, умна, крайне ответственна, абсолютно безразлична к общественному мнению, чувство страха атрофировано. Теперь про акцентуации. Креативность зашкаливает, синтезировать могу всё и вся. Когда вижу цель, преобразуюсь в самонаводящуюся боеголовку и двигаюсь к цели в многомерном пространстве, исключающем препятствия как явления.
Мы дружно стряхнули пепел с сигарет в свежевымытую пепельницу и меня взяли на работу. Через четыре года я защитила диссертацию по теме акцентуантов в субъектном развитии успешных людей и доказала, что для успеха нужны те качества, которые есть у меня. Я нашла эти качества в группе респондентов более трех тысяч успешных людей.
Это стало одним из моих самых забавных развлечений с социумом.
Социум так и не понял.
Но мне его мнение глубоко индифферентно. Прогнув систему в нужную кривизну, у меня получилось защитить диссертацию мозгом. В отличие от большинства других соискателей научной степени, у которых мозга было не достаточно. Зато был статус и финансовые ресурсы, которые открывали возможности для приобретения диплома с научной степенью.
В моей судьбе огромную роль сыграли люди. Мне очень повезло с учителями. Они смогли отстоять мою защиту. За что пожизненная благодарность моим научным руководителям и некоторым ученым кафедры, великим и духом, и сердцем, и моралью.
Возвращаясь к травмам, хочу сказать, что высшая награда за образ жизни психолога есть благополучие клиентов. Среди моих друзей, когда у меня появляются выходные, есть дежурный вопрос: «Что, ты опять всех прооперировала?» Это значит, что кому-то что-то было отрезано, что-то пришито, реабилитация прошла хорошо. Потому что психолог, работающий с травмой, должен быть хирургом. И тогда человек выходит из травмы, тюрьмы, на свободу с чистой совестью и незапятнанным сознанием.
А еще имеет значение то, что когда-то пережил тот, кто режет и шьет. Потому что работа с травмой, по моему глубокому убеждению, похожа на дайвинг или альпинизм. Научить погружению и восхождению, будучи теоретиком, затруднительно. Можно, конечно, дать массу среднестатистических рекомендаций. Но травма – это особый опыт переживания. Это особый вид терапии, в котором теории не достаточно. Зачастую всё выглядит так:
– То, что меня не убило, не убьёт и вас. Вы же за этим пришли, вы это хотели услышать, не так ли? – спрашиваю я в различных формах человека, который пришел ко мне по рекомендации. И человек понимает, что если кто-то уже пережил такое состояние, значит, и у него есть шанс.
Вероятно, работа с психологической травмой и ее последствиями по своей сути и есть хирургия. Экзистенциональная психохирургия. Когда специалист имеет собственный опыт погружений и восхождений, процесс терапии приобретает оттенок наставничества. Образ наставника участвует в профессиональной диссоциации психолога-хирурга в качестве тончайшей материи, сотканной из субъективной объективности, расшитой золотыми нитями безусловной любви.
Однако, чтобы у тебя не возникло иллюзий, хотелось бы уточнить.
В жизни психологи-хирурги – ярко выраженные мизантропы.
И я не исключение.
Я искренне не люблю человечество как вид. Более глупого, алчного, лживого и порочного проявления жизни сложно себе представить. Но Всевышний милостив, и в работу ко мне чаще приходят исключения из этого правила. Им я помогаю.
Другим – нет.
Да, да, Жан Батист, не удивляйся.
Я выбираю, с кем работать, а с кем нет.
Но надо уточнить главное. Я не осуждаю. Но я не приемлю.
Это второй принцип.
И это, на мой взгляд, основа успеха и качества в работе.
Например, я отказываю человеку, если он педофил. Или садист. Или вызывает у меня отторжение, по каким-либо другим причинам. Так бывает, когда проходишь мимо открытых канализационных люков, но точно знаешь, что ключевое слово – мимо.
Таким я отказываю в помощи. Вежливо, но безапелляционно. Потому что у меня есть особые ценности, которые я собирала в течение жизни. И теперь строю любое здание терапии именно на этом фундаменте.
Для успешной терапии.
Для освобождения человека.
Для сохранности психолога.
Глубинная часть фундамента состоит из чувства уважения. Необходимо уважать клиента.
Поверхность фундамента – сложнее. Психолог должен работать на границе векторов морально-нравственных представлений. Своих собственных и клиента. Образно, у психолога это похоже на огромный зеркальный веер, отражающий радугу. В этом зеркальном веере отражаются тысячи допустимых для него оттенков морали и нравственности. А у клиента только одно представление. Ну, иногда несколько оттенков. Потому что ему больше не надо. У него есть его жизнь, опытность, воспитание, условия, определяющие его существование. И если картина мира клиента находит отражение в огромном зеркальном веере психолога, терапия будет успешной.
В ином случае это просто бизнес.
Или мошенничество.
Или преступление.
Или психическое расстройство специалиста.
Но не психотерапия, что означает, в моем представлении, оздоровление души. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Анастасия посмотрела на Жана и в очередной раз отразила внутренний свет, исходящий из глубин его сердца. Он улыбнулся в ответ.
– Жан, ты как психиатр что думаешь про психотерапию?
– Анастасия, я обязательно тебе расскажу об этом. Когда буду рассказывать о своей травме. Но не сейчас. Потому что ты начала рассказывать о себе. И я хочу продолжения, – Жан говорил немного медленно, но почти без акцента. Все-таки студенческие годы, проведенные в Российском университете дружбы народов, оставили на Жане Батисте отпечаток клинка, обвитого змеем, и гравировку кириллицы. Он стал отличным психотерапевтом и хорошо владел русским языком.
– Хорошо, Жан. Но ты же как джентльмен дашь мне некоторые преференции? Просто у меня не одна, а несколько травм, о которых я могу тебе рассказать.
– Конечно, – Жан рассмеялся и покачал головой. – Ты же женщина. Более того, ты русская женщина. Русская женщина психолог-хирург! О! Я хочу подробностей!
Они рассмеялись, и у камина стало светлее.
– Тогда я расскажу тебе первую историю, которая случилась со мной в то время, когда я была особенно счастлива…
Анастасия посмотрела в чашку с капучино. Напиток был безупречно готов к употреблению. Всем бы такую мотивацию, подумала она.
Запах кофе и корицы останавливал время, и Анастасия размышляла, с чего ей начать, согревая руки в объятиях фарфорового тепла…