4. Бэннон
Стив Бэннон стал первым из старших назначенцев Трампа в Белом доме после присяги. Во время инаугурационного марша он прихватил с собой свою новую помощницу Кэти Уолш, в прошлом помощницу Райнса Прибуса в РНК, и они вдвоем улизнули, чтобы проинспектировать освободившееся Западное крыло. Кроме вымытого с шампунем ковра, других изменений не заметили. Перед ними был лабиринт из маленьких комнат, которые не мешало бы подкрасить, да и убирали там, похоже, не слишком регулярно, так что они чем-то напоминали кабинеты приемной комиссии в государственном университете. Бэннон выбрал себе невзрачный кабинет, хотя напротив было куда более подходящее для его должности помещение, и сразу заказал белую доску, на которой он начертит план первых ста дней трамповской администрации. И приказал вынести лишнюю мебель. Идея была в том, что здесь больше никто не сможет присесть. Он не планировал никаких совещаний – по крайней мере, с удобствами для других. Минимум дискуссий. Минимум дебатов. Это война. Вы пришли на командный пункт.
Многие из тех, кто работал с Бэнноном на предвыборной кампании и во время переходного периода, замечали такую перемену. Добившись цели, он тут же устремлялся к следующей. И вот сейчас, человек твердый, он вдруг перешел на еще более высокий уровень концентрации и решимости.
“Что со Стивом? – спрашивал Кушнер. А позже: – У Стива какие-то неприятности? – И наконец: – Я не понимаю. Мы с ним были так близки”.
В первую же неделю Бэннон как будто оборвал дружеские связи, существовавшие в Башне Трампа – включая готовность в любое время вести долгие беседы, – и сделался отчужденным, а то и недосягаемым. Он весь “сосредоточился на своем дерьме”. Он занимался делами. Но у многих складывалось впечатление, что он не столько этим занимается, сколько плетет против них интриги. Да уж, если говорить об основных чертах характера, то Стив Бэннон имел свою стратегию. Бей первым. Предвидя движение соперника, делай выпад раньше. Для него это было проявлением дальновидности, сфокусированностью на поставленных целях. Первой было избрание Дональда Трампа, второй – формирование правительства. Теперь ему предстояло завладеть душой трамповского Белого дома, и он понимал то, что еще не дошло до других: это будет смертельная битва.
В первые дни транзита Бэннон советовал всей команде Трампа прочесть книгу Дэвида Халберстама “Лучшие и умнейшие”. (Одним из немногих, кто выполнил это задание, был Джаред Кушнер.) “Получите сильные впечатления, – агитировал Бэннон. – Ясный взгляд на мир, потрясающие персонажи, и все правда”.
Такая вот реклама от души – Бэннон непременно показывал эту книгу либеральным репортерам, которых он обхаживал. Но тут еще скрывалось важное послание для переходной команды с ее небрежными установками: смотрите, кого вы нанимаете.
Книга Халберстама, опубликованная в 1972 году, такая толстовская попытка понять, как великие фигуры академической, интеллектуальной и военной среды, служившие государству в эпоху правления Кеннеди и Джонсона, могли так прискорбно не понимать природы вьетнамской войны и так бездарно ее вести. Это поучительная история об истеблишменте шестидесятых – предшественнике нынешнего, которому Трамп и Бэннон решительно бросили вызов.
Но книга также служила почтительным гидом для самого истеблишмента. Для поколения семидесятых, будущих политических экспертов, мировых лидеров и журналистов-выпускников привилегированных университетов, планирующих большую карьеру – хотя Бэннон принадлежал к этому поколению, но даже близко не входил в этот элитарный круг, – “Лучшие и умнейшие” стала настольной книгой, рассказывающей об американской власти и дорогам к ней. Не только правильные учебные заведения и правильные предпосылки, хотя и это тоже, но и наилучшие подходы, мировоззрение, психология и язык для попадания в американскую структуру власти. Многие видели в ней рецепты того, что следует делать, а не того, что, как было задумано, делать не следует. Книга описывала людей, которые должны находиться у власти. Барак Обама, еще только учившийся в колледже, как и Билл Клинтон, студент Университета Родса, были от нее в восторге.
Книга Халберстама дала определение внешнему виду и психологическому строю властной структуры Белого дома. Его язык, звучный и впечатляющий, часто помпезный до смешного, задал тон официальной президентской журналистике на ближайшие полвека. Даже о скандальных или неуспешных обитателях Белого дома говорилось как о неординарных личностях, освоивших дарвинистский политический процесс и поднявшихся на самую вершину. Боб Вудворд, внесший свою лепту в падение Никсона – человек, создавший миф, не ставящий под сомнение ореол президента, – написал множество книг, в которых даже самые неуклюжие действия главного лица выглядели как составная часть эпохального марша высшей ответственности и принятия судьбоносных решений. Только бессердечный читатель откажется от мечты, в которой он или она являются участниками этой грандиозной процессии.
Стив Бэннон был таким мечтателем.
Если Халберстам президентский облик определил, то Трамп его отверг – и осквернил. Ни одна характеристика не давала оснований включить его в круг избранных вершителей власти. Что забавным образом, если вывернуть главные положения книги наизнанку, как раз открывало перспективы для Стива Бэннона.
Чем непредсказуемее кандидат в президенты, тем непредсказуемее и зачастую неопытней его помощники, иначе и быть не может, потому что предсказуемые помощники пойдут к предсказуемому кандидату. Когда непредсказуемый кандидат побеждает – а если в четырехлетнем цикле аутсайдер вдруг становится знаменитостью, то вариант, что выберут непредсказуемого кандидата становится куда реальнее, – Белый дом заполняется все более странными персонами. Разумеется, как книга Халберстама, так и кампания Трампа доказывают, что даже самые очевидные игроки совершают грубейшие ошибки. Таким образом, по логике Трампа, именно среди непредсказуемых аутсайдеров, далеко за пределами истеблишмента, и скрывается истинный гений.
И все же таких непредсказуемых, как Стив Бэннон, было мало.
Свое первое официальное политическое назначение (в кампании Трампа) он получил в шестьдесят три года. А должность в новой администрации – главный стратег – стала для него первой не только в федеральном правительстве, но и в публичном секторе. (“Стратег!” – фыркнул Роджер Стоун, выполнявший до Бэннона эту функцию.) Бэннон, не считая самого Трампа, был самым пожилым неопытным человеком из всех, когда-либо работавших в Белом доме.
Этому предшествовала довольно причудливая карьера.
Католическая школа в Ричмонде, штат Вирджиния. Потом Политехнический университет Вирджинии. Потом семь лет на флоте лейтенантом, а затем в Пентагоне. Во время действительной службы получил мастерскую степень в Дипломатической академии Джорджтаунского университета и вскоре бросил морскую карьеру. Потом MBA в Гарвардской школе бизнеса. Потом четыре года инвестиционный банкир в Goldman Sachs – последние два года занимался медиаиндустрией в Лос-Анджелесе, – где так и не поднялся выше среднего уровня.
В 1990 году, тридцатисемилетним, Бэннон сделался странствующим антрепренером, пробивным дельцом под вывеской Bannon & Co., консультационной финансовой фирмы, работавшей в индустрии развлечений. Такая компания-посредник, не слишком успешная частная практика, от которой расходятся маленькие концентрические круги – начинаем, поднимаемся, опускаемся, загибаемся. Вот так, поднимаясь и опускаясь, Bannon & Co. сумела сколотить кой-какие средства на независимые кинопроекты – но ни один не стал хитом.
Бэннон скорее сам был киношным персонажем. Определенный типаж. Алкоголь. Неудачные браки. Компания, вкладывающая последние деньги в бизнес, где мерилом успеха являются доходы богатых. Интриги. Постоянные разочарования.
Для человека с развитым честолюбием он жил весьма незаметно. Джон Корзайн, бывший председатель Goldman Sachs и будущий федеральный сенатор и губернатор штата Нью-Джерси, делая карьеру в этой компании, когда там был Бэннон, ничего про него не знал. Когда же Бэннон возглавил избирательную кампанию Трампа и моментально стал журналистской сенсацией – скорее со знаком вопроса, – его послужной список неожиданно пополнился запутанной историей про то, как Bannon & Co. приобрела акции мегахитового сериала “Сайнфелд” и в течение двадцати лет получала с этого дивиденды. Но ни создатели телесериала “Сайнфелд”, ни продюсеры, похоже, никогда о нем не слышали.
Майк Мерфи, республиканский медиаконсультант, который стал во главе Независимого комитета по реализации программы Джеба Буша и главной фигурой антитрамповского движения, припоминал, как Бэннон оказывал от фирмы Мерфи пиар-услуги, связанные с фильмом, который он продюсировал лет десять назад. “Говорят, он присутствовал на обсуждении, но, если честно, не помню, как он выглядел”.
Журнал New Yorker в надежде разгадать загадку Бэннона – в сущности, она сводилась к вопросу: как так могло случиться, что медиа практически ничего не знали о человеке, который вдруг стал одной из самых влиятельных фигур в правительстве? – попытался найти какие-то его следы в Голливуде, но попытки не увенчались успехом. Газета Washington Post обнаружила много адресов, однако это не позволяло сделать ясные выводы, кроме одного намека на возможный проступок, связанный с подтасовкой голосов.
В середине девяностых Бэннон ухватился за важную роль в “Биосфере-2”, проекте, щедро профинансированном Эдвардом Бассом из семьи нефтяных магнатов и связанном с поддержанием жизни в космосе, – Time назвала его в числе сотни худших идей столетия. Бэннон, искавший возможности выхода из финансового кризиса, влез в проект в момент его коллапса и тем только усугубил ситуацию, да еще добавилось судебное преследование, связанное с его обвинениями в сексуальных домогательствах и вандализме.
После катастрофы с “Биосферой-2” он принял участие в схеме финансирования виртуальной валюты (MMORPG и MMO) под названием Internet Gaming Entertainment (IGE). Этим занималась компания-преемник после Digital Entertainment Network (DEN), прогоревшей интернет-компании, в руководство которой входил бывший подросток-звезда Брок Пирс (фильм “Могучие утята”), позднее основавший IGE, но его оттуда выперли. Бэннона назначили председателем правления, после чего компания была поглощена в результате бесконечных судебных тяжб.
Страдания – деловая игра оппортуниста. Страдания бывают разные. Ситуации, с которыми сталкивался Бэннон, были связаны с разруливанием конфликтов, выяснением отношений и периодами отчаяния – а в результате ты справляешься и даже получаешь небольшую выгоду при всех денежных потерях. Это жизнь на обочине, рядом с теми, у кого все складывается куда лучше. Бэннон не раз пытался убить одним выстрелом двух зайцев, но так и не нашел того самого местечка, откуда надо стрелять.
Страдания являются частью игры эксцентричного инвестора. Импульс “действуй вопреки” – взаимное недовольство, общее возмущение, инстинкт игрока – служил топливом Бэннону, и чем дальше, тем больше. Источники этого духа противоречия – ирландская католическая семья, католическая школа, три несчастливых брака и громкие разводы (журналисты раздули целую историю из обвинений его второй жены в материалах о разводе).
Еще недавно Бэннон был узнаваемым современным персонажем, этаким романтическим антигероем, бывшим военным, выходцем из рабочего класса, который отчаянно пытается, несмотря на все браки и разные виды деятельности, добиться успеха, но никак не может найти свое место в истеблишменте, мечтает стать его частью либо его взорвать, – персонаж Ричарда Форда, или Джона Апдайка, или Гарри Круза. История среднего американца. Но вот он пересек границу, и она превратилась в историю правоконсерватора. Бэннон нашел для себя образцы для подражания в таких политических фигурах, как Ли Этуотер, Роджер Эйлс и Карл Роув. Незаурядные личности, сражавшиеся с конформизмом и современностью, смаковавшие разные способы уничтожения либеральных идей.
Еще важно, что Бэннон, при всей своей харизматичности, при всей ауре “надежного парня”, не был таким уж приятным. Несколько десятилетий в роли антрепренера-неудачника не убивают в дельце дельца. Один конкурент в консервативном медиабизнесе, признавая его ум и амбициозные идеи, заметил: “Он подловатый, бесчестный, другие люди его не интересуют. Его глаза все время бегают по сторонам, как будто он ищет орудие, чтобы тебя прибить”.
Консервативные СМИ не только подходили его природе католика и рассерженного “человека против всех”, но еще и открывали возможности, так как ставили низкие барьеры – по контрасту, либеральные СМИ с их корпоративной иерархией куда более закрытые. Кроме того, консервативные масс-медиа – весьма прибыльный целевой рынок книжного сбыта (часто в списке бестселлеров), видео и других продуктов в прямой продаже, что позволяет обходить более дорогие каналы распределения.
В начале двухтысячных Бэннон занимался поставкой консервативной книжной продукции и СМИ. Его партнером по бизнесу был Дэвид Босси, крайней правый публицист и член комитета Конгресса по расследованию “уайтуотерского дела” Клинтона, который позже присоединился в качестве помощника менеджера предвыборной кампании Трампа. Бэннон познакомился с Эндрю Брейтбартом, основателем Breitbart News, на съемках документального фильма Бэннона – Босси “Пред ликом зла” (поданного как «“крестовый поход Рональда Рейгана против одной из самых тиранических и развращенных политических систем, которые мир когда-либо знал”), что в свою очередь привело к завязыванию отношений с человеком, предложившим Бэннону шанс всей его жизни: Робертом Мерсером.
Для Бэннона предпринимательство не было связано с неким видением или даже деловой дисциплиной, он просто шел за деньгами – или пытался увести их у простака. Тут Боб и Ребекка Мерсер были для него наилучшим примером. И тогда он направил свои таланты на то, чтобы стать царедворцем, Свенгали[9], инвест- и политконсультантом отца и дочери.
Эта пара сознательно взяла на себя донкихотскую миссию. Они будут выделять огромные суммы – впрочем, не такие уж большие на фоне миллиардов Боба Мерсера – на создание политического движения в Америке, отстаивающего радикальный свободный рынок, маленькое правительство, домашнее образование, антилиберализм, золотые стандарты, смертную казнь, антимусульманство, прохристианство, монетаризм, борьбу с движением за гражданские права.
Боб Мерсер был для Бэннона идеальным шестом для отталкивания лодки, инженером-дизайнером инвестиционных алгоритмов, ставшим сопредседателем одного из самых успешных хедж-фондов – Renaissance Technologies. Вместе с дочерью Ребеккой Мерсер он, в сущности, запустил движение частного финансирования любой партии “Чаепития” и других ультраправых проектов, которые придутся ему по вкусу. Молчун Боб Мерсер, уставившись на собеседника, вообще не говорил либо отделывался короткими фразами. У него на яхте стоял кабинетный рояль Steinway, и, когда собирались гости и коллеги, он начинал играть, полностью их игнорируя. Его политические взгляды, насколько их можно было определить, в целом совпадали со взглядами Буша-младшего. Рупором семьи стала подружившаяся с Бэнноном Ребекка Мерсер, чья политика выглядела мрачноватой, неуступчивой и доктринерской. “Она… просто закачаешься… говорить с ней об идеологии бесполезно”, – высказался один из начальников в Белом доме Трампа.
После смерти Эндрю Брейтбарта в 2012 году Бэннон, по сути, доверенное лицо мерсеровских инвестиций в сайт, возглавил Breitbart News. Он применил свой игорный опыт в использовании Gamergate – зарождающееся ультраправое течение, объединившееся вокруг антипатии и преследования женщин, работающих в игорной онлайн-индустрии, – чтобы создать большой трафик, используя стремительность распространения политических мемов. (Как-то в Белом доме, когда рабочий день уже закончился, Бэннон утверждал, что он знает, как выстроить Breitbart для левых. И в этом он всех превзойдет, потому что “все левые хотят получить Пулитцеровскую премию, а я хочу стать Пулитцеровской премией!”)
Руководя из таунхауса – где он и жил, – арендованного фирмой Breitbart на Капитолийском холме, Бэннон стал одной из заметных фигур “Чайного движения” в Вашингтоне и мерсеровским консильери. Но и здесь он был как бы на обочине, поскольку его большой проект работал на карьеру Джеффа Сешнса, или “Борегара” (его второе имя) – как его любовно называл Бэннон в память о генерале конфедератов[10], – одного из самых не мейнстримовых и странных персонажей в Сенате, которого Бэннон пытался подбить на участие в президентской гонке 2012 года.
Дональд Трамп оказался на шаг впереди – в самом начале гонки 2016 года. Трамп стал брейтбартским тотемом. (Многие из его установок в кампании были взяты из статей Breitbart, которые Бэннон для него публиковал.) Бэннон уже рассказывал людям, что именно он, как ранее Эйлс на Fox News, истинная сила за спиной своего кандидата.
Бэннон не ставил под сомнение ни добросовестность Дональда Трампа, ни его поведение, ни электоральные возможности – отчасти потому, что Трамп был его последним толстосумом. Толстосум – это данность, которую ты должен принять и дальше использовать в мире антрепренерства, – во всяком случае, если ты антрепренер низшего звена. Ну и, конечно, будь у Трампа получше с добросовестностью, поведением и электоральными возможностями, Бэннон не получил бы своего шанса.
Каким бы маргинальным, незаметным, мимолетным дельцом ни был Бэннон – такой персонаж Элмора Леонарда[11], – он мгновенно преобразился в офисе Башни Трампа, который он занял 15 августа, хотя, с точки зрения практических целей, его как бы и не было, если не считать нескольких вечерних часов (и то не каждый вечер) в этом временном пристанище в центре Манхэттена, пока 17 января следующего года транзитная команда не перебралась в Вашингтон. В Башне не было соревнования, кто является мозговым центром операции. Из доминирующих фигур переходного периода ни Кушнер, ни Прибус, ни Конуэй, и уж тем более ни избранный президент не способны были предложить хоть сколько-нибудь внятное видение или повестку. Вот почему всем пришлось обращаться к красноречивому, афористичному, неорганизованному, остроумному, склонному к импровизации человеку, который, во-первых, всегда был под рукой, а во-вторых, в отличие от них, прочел пару книг.
Именно этот человек во время президентской кампании сумел свести операцию Трампа, не говоря уже о ее философском винегрете, к единому политическому курсу: дорогу к победе определяет экономический и культурный месседж белому рабочему классу Флориды, Огайо, Мичигана и Пенсильвании.
Бэннон коллекционировал врагов. Мало кто подливал столько масла в огонь его ярости и злобы в отношении стандартного республиканского сообщества, как Руперт Мёрдок, – не в последнюю очередь потому, что Мёрдок имел прямой доступ к президенту. Один из ключевых элементов в понимании Бэннона: наибольшее влияние на Трампа оказывал человек, поговоривший с ним последним. Трамп хвастался, что Мёрдок ему постоянно названивает, а тот, в свою очередь, жаловался, что Трамп его уже достал своими звонками.
– Он ничего не понимает в американской политике и не испытывает никаких чувств к американскому народу, – сказал Бэннон президенту, не уставая подчеркивать, что Мёрдок не американец.
Но Трамп жаждал с ним общения. Питая слабость к “победителям” – а в Мёрдоке он видел абсолютного победителя, – Трамп в то же время начал плохо отзываться о своем друге-“неудачнике” Эйлсе.
Но в одном отношении этот человек был Бэннону полезен. Мёрдок, лично знавший всех президентов, начиная с Трумэна – о чем сам любил рассказывать, – и, как можно было догадаться, всех госсекретарей, полагал, что он лучше молодых, включая семидесятилетнего Трампа, понимает, как скоротечна политическая власть. (Об этом же он говорил Бараку Обаме.) У президента, в сущности, есть в запасе максимум полгода на то, чтобы сформировать повестку и произвести впечатление на общество, – хорошо еще, если полгода. А после этого ему придется тушить пожары и отбиваться от оппозиции.
Это послание Бэннон и сам старался донести до рассеянного босса. В первые же недели в Белом доме страдающий дефицитом внимания Трамп предпринимал попытки сократить число деловых встреч и часы своего пребывания в кабинете, а также по обыкновению регулярно играть в гольф.
Стратегический взгляд Бэннона на правительство сводился к ключевым словам: шок и благоговение. Вместо переговоров – доминирование. Воплотив свои мечты о высшей бюрократической власти, он не желал видеть себя бюрократом. У него есть высшее предназначение и моральные обязательства. Он – мститель. Он идет прямо к цели. Его слова и действия неразделимы: сказал, что это сделаешь, – сделай.
Бэннон уже продумал решительные меры, которыми не только запомнятся первые же дни новой администрации, но и которые всем дадут понять, что пути назад уже не будет. В шестьдесят три года нет времени на раскачку.
Бэннон глубоко вник в природу указов президента – УП. В Америке нельзя управлять с помощью декретов… хотя на самом деле можно. Ирония заключалась в том, что именно администрация Обамы, имея дело с непокорным Конгрессом, пропихнула идею УП. А сейчас, в этакой игре с нулевым результатом, трамповские УП отменят обамовские.
Во время переходного периода Бэннон и Стивен Миллер, бывший помощник Сешнса, ранее присоединившийся к кампании Трампа, а затем ставший активным референтом Бэннона, составили список более двухсот УП, которые предстоит издать в первые сто дней.
И первым таким шагом новой администрации, с точки зрения Бэннона, был иммиграционный вопрос. Иностранцы – мания преследования в политике трампизма, которую критики часто называли зацикленностью на одной идее. Среди ее эксцентричных пропагандистов был Джефф Сешнс. Трамп твердо верил в то, что население Америки уже по горло сыто этими иностранцами. Тут Бэннон спелся с Сешнсом еще до того, как переключился на будущего президента. Кампания Трампа предоставила неожиданную возможность проверить, есть ли потенциал у нативизма. А уж после победы у Бэннона не осталось никаких сомнений в том, что они должны во всеуслышание заявить о своей этноцентричной природе.
Такая позиция вызывала у либералов бешенство.
Слабые иммиграционные законы находились в центре неолиберальной философии и, по мнению Бэннона, обнажали ее лицемерие. С точки зрения либералов, разнообразие есть абсолютное благо, Бэннон же считал иначе: любой здравомыслящий, не ослепленный либеральным прожектором человек видит, что волны иммигрантов приносят с собой кучу проблем – достаточно посмотреть на Европу. И эти проблемы касались не только узкого круга избалованных либералов, но гораздо более широких слоев общества на противоположном краю экономического спектра.
Трамп, то ли инстинктивно, то ли как недалекий человек, не разбирающийся в политике, подхватил эту тему и часто повторял: У нас что, не осталось американцев? В давнишнем своем выступлении, еще до избрания Обамы в 2008 году, Трамп, удивляясь и возмущаясь, говорил о необходимости введения строгих квот для иммигрантов из Европы и настоящего наводнения “из Азии и других мест”. (Это наводнение, как отвечали либералы, опираясь на факты, даже при некотором росте, продолжает оставаться тонким ручейком.) Его болезненный интерес к свидетельству о рождении Обамы был отголоском разговоров о бедственном притоке иностранцев-неевропейцев – такая расовая травля. Кто эти люди? Почему они оказались здесь?
Избирательная кампания порой демонстрировала впечатляющие графики. Она предъявляла карту страны, отражавшую доминирующие иммиграционные тренды в каждом штате пятидесятилетней давности, – разные страны, среди них много европейских. Такая же сегодняшняя карта показывала, что во всех штатах превалирует иммиграция из Мексики. Такова, с точки зрения Бэннона, повседневная реальность американского рабочего: неизменно растущая альтернатива дешевой рабочей силы.
Вся политическая карьера Бэннона была связана с полит-медиа, а также с интернет-медиа, то есть со СМИ, где всем управляют непосредственные отклики. Формула Breitbart должна была устрашить либералов тем, что база данных заполняется с удвоенной энергией: здесь чередуются клики возмущенных и восхищенных пользователей. Каждый себя определяет по реакции противника. Этот конфликт и является медианаживкой, отсюда и политическая приманка: отныне политика – не искусство компромисса, а искусство конфликта.
Истинной целью было разоблачить лицемерие либеральных взглядов. Каким-то образом, вразрез с законами, правилами и обычаями, либеральные глобалисты протащили миф о более или менее свободной иммиграции. Двойное лицемерие, так как администрация Обамы тихой сапой довольно агрессивно депортировала незаконных иммигрантов – главное, не сообщать об этом либералам.
– Люди хотят вернуть себе страну, – говорил Бэннон. – Все очень просто.
Своими УП Бэннон рассчитывал развеять либеральные надежды на продолжение уже нелиберального процесса. А достичь своих целей он решил не по мягкому сценарию, дабы не вызывать лишнего раздражения и, так сказать, оставить либеральный фиговый листок на месте, а по самому жесткому.
Зачем вам это надо? – логический вопрос, который задал бы ему любой, кто видит высшую функцию правительства в том, чтобы избегать конфликтов.
Так рассуждало и большинство должностных лиц. Новые назначенцы в правительственных агентствах и департаментах, включая Службу внутренней безопасности и Службу государственной безопасности – генерал Джон Келли, тогда директор СВБ, высказывал недовольство неразберихой, вызванной иммиграционными ПП, – желали одного: крепко встать на ноги, прежде чем они столкнутся с новыми драматическими вызовами. Старым обамовским назначенцам, еще занимавшим большинство мест в исполнительной власти, казалось непостижимым, что новая администрация лезет из кожи вон, запуская процедуры, по большому счету, уже существовавшие, да еще в таких подстрекательских, вызывающих, человеконенавистнических формулировках, которые непременно получат отповедь от либералов.
Миссия Бэннона состояла в том, чтобы вывести на чистую воду глобального либерального голого короля, особенно нелепо, по его мнению, демонстрирующего себя в отказе видеть колоссальные издержки от неконтролируемой иммиграции. Он хотел вынудить либералов признать тот факт, что даже их правительства, вроде обамовского, занимались реальной политикой замедления иммиграционных процессов – чему только мешал их отказ сказать “да, такие усилия предпринимались”.
Президентские указы писались, чтобы продемонстрировать беспощадность позиции администрации (или Бэннона). Проблема, однако, была в том, что он толком не знал, как менять правила и законы. И понимал, что это может быть легко обращено против него. Сам процесс перемен – его враг. Но главное, его запустить – неважно как – и притом немедленно, в качестве сильных контрмер.
Была не была – вот он, принцип Бэннона, мощная сыворотка против апатии и сопротивления американской бюрократии и истеблишмента. Именно бессистемность подхода “была не была” и позволит чего-то добиться. Вот только, даже если ты принимал установку “неважно, что ты не знаешь, как это делать, главное – делать”, оставалось непонятным, кто будет осуществлять тобой задуманное. И, как следствие, поскольку никто в администрации Трампа не знал, как делаются дела, было до конца неясно, кто что делает.
Шон Спайсер, чья работа буквально заключалась в том, чтобы объяснять, чтó люди в администрации делают и почему, часто не находил нужных слов – ни у кого не было конкретной работы, никто не мог выполнить свою работу.
Прибус как глава аппарата должен был заниматься совещаниями, планированием и наймом сотрудников, а также отслеживать, как функционируют разные отделы. Что касается Бэннона, Кушнера, Конуэй и дочери президента, то у них не было прямых обязанностей, и они могли придумывать их по ходу дела. Они делали, что им заблагорассудится. Они жили одним днем – при этом не понимая, как осуществлять задуманное.
Например, Бэннон с его установкой “просто делай это” не пользовался компьютером. Как он может что-то делать? – не понимала Кэти Уолш. Но в этом-то и кроется разница между большими мечтами и маленькими. Процесс – вздор. Экспертиза – последнее прибежище либералов, пасующих перед общей картиной. Чтобы вершить большие дела, надо этого сильно желать. “Не мучайся из-за ерунды” – вот вам, вкратце, мировоззрение Дональда Трампа и Стива Бэннона. “Стратегией Стива был хаос”, – резюмировала Уолш.
Бэннон поручил Стивену Миллеру написать УП по иммиграции. Миллер, пятидесятипятилетний мужчина, сохранивший повадки тридцатилетнего, когда-то был помощником Джеффа Сешнса, которого, с учетом его политического опыта, привлекли к кампании Трампа. Правда, кроме того, что он был убежденным крайне правым консерватором, других способностей у него не просматривалось. Его брали как спичрайтера, но он ограничивался основными тезисами, а на связные предложения его уже не хватало. Он считался политконсультантом, хотя ничего не смыслил в политике. Он считался среди них интеллектуалом, хотя сознательно не читал книг. Он считался специалистом по коммуникациям, при том что постоянно порождал антагонизм. Во время транзита власти Бэннон отправил его в Интернет, чтобы Миллер малость поднаторел и научился писать исполнительные указы.
Когда Бэннон перебрался в Белый дом, у него уже был на руках черновой УП по иммиграции с запретом на въезд, недопуск всех мусульман разом в Соединенные Штаты, который позже, отчасти по настоянию Прибуса, с неохотой урезали, после чего указ стал в народе восприниматься “всего лишь” как драконовский.
В атмосфере маниакального желания поймать кота за хвост, при тотальном непонимании, как это делается, за взятыми с потолка цифрами присутствовавших на инаугурации и безумной речью в штаб-квартире ЦРУ последовал президентский указ, переворачивающий всю американскую иммиграционную политику, причем его в глаза не видел практически никто в самом федеральном правительстве. Обойдя юристов, регуляторов, агентства и личный персонал, ответственный за его подготовку, Трамп – за спиной которого звучал тихий, настойчивый голос Бэннона, обрушивавший на президента поток запутанной информации, – подписал то, что перед ним положили.
В пятницу 27 января запрет на въезд в страну сразу после подписания вступил в силу. А что в результате? Взрыв ужаса и негодования в либеральных СМИ, потрясение в иммигрантских сообществах, громкие протесты в крупнейших аэропортах, полная растерянность в правительстве, а на Белый дом обрушились нравоучительные тирады, предостережения и оскорбления от друзей и их семейств. Что ты натворил? Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты должен это остановить! Ты же себя похоронил, едва успев начать! Кто там у вас всем занимается?
Но Стив Бэннон был доволен. Он мог только мечтать о том, чтобы провести столь четкую линию между двумя Америками – трамповской и либеральной, – а также между своим Белым домом и Белым домом тех, кто не готов спалить его дотла.
“Почему именно в пятницу, когда это сильнее всего ударило по аэропортам и вызвало наибольший протест?” – спрашивали себя почти все сотрудники Белого дома.
– А потому, – отвечал Бэннон. – Чтобы вся эта гопота слетелась в аэропорт и протестовала.
Вот так надо давить либералов: довести их до исступления, чтобы они полевели.