Глава вторая
Неприятности продолжаются
Следующий день выдался жарким и солнечным. Встав с постели, Дэвид решил, что после завтрака пойдет на стадион в трех милях[3] отсюда. Там наверняка найдутся ребята, которые играют в крикет, и, если немного пошататься вокруг площадки, подавая улетевшие мячи, его, скорее всего, примут в игру. Он уже наполовину оделся, когда явилась миссис Терск. Она принесла охапку одежды.
– Тетя Дот велела для тебя разыскать, – сообщила она. – Твой кузен Рональд теперь сделался слишком дороден, и эти вещи ему малы. Брюки будут тебе почти как раз, только в поясе великоваты. Но ты ведь можешь носить их с ремнем.
Дэвид с ужасом уставился на тряпки, которые миссис Терск свалила на кровать.
– Да, наверно… – пробормотал он, про себя решив, что скорее умрет, чем наденет обноски кузена Рональда.
– И не вздумай говорить, что не станешь это носить! – добавила миссис Терск. – А то знаю я тебя. Можешь ты в кои-то веки сделать то, о чем тетя просит, а?
– Хорошо, хорошо, – кивнул Дэвид.
– Вот то-то же! А не то все дяде расскажу! «Хорошо, хорошо…» – проворчала миссис Терск и повернулась, чтобы уйти.
Дэвид уже понял, что обречен носить эти тряпки, и с горя разозлился.
– А готовите вы – плохо! – сказал он в спину миссис Терск.
– Что-о? – осведомилась она, стремительно развернувшись.
– Плохо вы готовите! Просто ужасно! Никогда еще не пробовал такой ужасной еды, – заявил Дэвид.
Квадратное лицо миссис Терск сделалось сизым. Она не сказала ни слова и, уходя, громко хлопнула дверью. Дэвид расхохотался.
Смеяться он перестал, когда увидел себя в одежде кузена Рональда, – хотя опасался, что другие люди просто помрут со смеху, когда это увидят. Брюки были ему чересчур велики, сколько ни подпоясывай их ремнем, а мешковатый бежевый свитер топырился над ними балетной пачкой. Кузен Рональд почти всю жизнь был «дороден», как это называла миссис Терск. Дэвид посмотрел на себя в зеркало – и побагровел. Единственное утешение – это что широкие штаны были ему ничуть не длинны: приятно было думать, что он вдруг сделался ростом с кузена Рональда, а с возрастом станет куда выше. Но все остальное выглядело так чудовищно, что Дэвид понял: о стадионе придется забыть. Нельзя показываться на люди в таком виде.
Ему сделалось так стыдно за свой внешний вид, что он стрелой метнулся в столовую, прежде чем кто-нибудь встанет, и поскорей, пока Астрид или кто-нибудь еще не застал его и не принялся над ним насмехаться, вытряхнул из подставки для тостов все тосты прямо на скатерть. Он намазал их все маслом и половину еще и – джемом. Довольно много масла и джема попало на скатерть, потому что Дэвид очень торопился. Он сложил бутерброды стопочкой, чтобы удобнее было нести, схватил с буфета радиоприемник – хоть какое-то развлечение – и удрал через боковую дверь на другой конец сада, где его было не видно. Там возвышалась зеленая изгородь. За изгородью была вонючая компостная куча – на ней росли кабачки с завязями и торчала лопата – и полоска каменистой земли, где кузен Рональд все собирался устроить навес и поставить под ним верстак. А дальше – высокая кирпичная стена, за которой сад кончался.
Там Дэвид и уселся, прислонившись спиной к компостной куче и пристроив приемник среди кабачков. Утро он провел так, как большинство людей предпочли бы его не проводить. На солнце сделалось очень жарко, и Дэвид смог наконец стянуть с себя на пару часов бежевый свитер в виде балетной пачки. Однако в полоске каменистой земли не было решительно ничего интересного. Дэвид насчитал сорок две птички и прослушал утреннюю церковную службу, обзор новых записей, концерт и кого-то, кто пообещал рассказать о спортивных новостях во второй половине дня. Тут прозвонил гонг, и пришлось бежать в столовую и ставить приемник на место, чтобы кузен Рональд мог узнать новости за обедом.
Во время обеда снова случился скандал, еще хуже вчерашнего. Началось с того, что пришла тетя Дот, а за ней миссис Терск, а за ней Астрид.
Миссис Терск говорила:
– А это вы у него спросите, куда делись все тосты. А я хочу знать, почему у меня вся чистая скатерть угваздана джемом.
– Да, действительно, – согласилась тетя Дот и грозно повернулась к Дэвиду. – Дэвид… – начала она и тут же воскликнула – хотя сказать собиралась явно не это: – Боже милосердный! Что это на тебе за вещи?!
– Кузена Рональда, – ответил Дэвид. Ему было ужасно стыдно, но он был рад, что тетя отвлеклась.
– Боже милосердный! – повторила тетя Дот.
И прежде чем она вспомнила про скатерть, Астрид шумно принюхалась и спросила своим самым жалобным тоном:
– Чем это так жутко воняет?
Тут тетя Дот остановилась и тоже принюхалась.
– Да, действительно, – сказала она. – Какой странный запах!
К тайной радости Дэвида, они с Астрид обе обвиняюще уставились на миссис Терск. Дэвид решил, что это подтверждает его теорию о человеческих запахах.
Миссис Терск попятилась к двери.
– Миссис Прайс, я пойду принесу обед, – чопорно произнесла она и удалилась.
– Дэвид!.. – снова начала тетя Дот, но на этот раз ее перебил дядя Бернард. Шаркая ногами, он приплелся в столовую и спросил самым что ни на есть умирающим тоном:
– Дорогая, откуда тут эта кошмарная вонь?
– Сами не знаем, – отозвалась Астрид.
– Дэвид!.. – начала тетя Дот в третий раз.
Но тут ввалился кузен Рональд с пачкой газет в руке и устремился к радиоприемнику.
– Потише, пожалуйста! Мне надо послушать новости.
Он потянулся было включить радио, издал придушенный вопль и выронил газеты.
– Что это? Что это такое? Куда таскали этот приемник? Вы только посмотрите!
Он поднял приемник трясущимися руками. Над приемником, монотонно гудя, взвилась туча зеленых и синих мух. А потом, к ужасу Дэвида, от приемника снизу отвалилась коричневая вонючая лепешка, которая мягко шлепнулась на буфет. Вслед за ней отвалилась вторая. Мухи с облегчением опустились на лепешки.
Воцарилась неприятная тишина. А потом все четверо Дэвидовых родственников обернулись и уставились на него. И в один голос воскликнули: «Дэвид!» После этого они наговорили много всего другого. Им даже пришлось отложить обед, пока они не высказали все, что хотели, а потом обед задержался еще, пока Дэвид уносил из столовой приемник и куски компоста. Часть мух удалилась вместе с Дэвидом. Но большинство мух придерживались того мнения, что компост все еще где-то тут, на буфете, и остались его искать, что бесило присутствующих на протяжении всего обеда.
К тому времени как Дэвид наконец вернулся в столовую, миссис Терск, словно в подтверждение его правоты, подала куски пресного серого мяса в пресной серой подливке, и все принялись есть. Дэвид тоже принялся есть, жалея, что нельзя волшебством превратить это в рыбу с картошкой, и обнаружил, что остальные обсуждают животрепещущий вопрос: как же им провести следующую неделю в Скарборо теперь, когда Дэвид вернулся домой раньше, чем они рассчитывали.
– Что же нам делать? – стенала Астрид. – Я так нуждалась в этом отдыхе!
– Терпеть не могу отменять бронь, – согласилась тетя Дот.
– По-моему, никакой проблемы тут нет, – заметил кузен Рональд.
Дэвид с ним от души согласился. Он тоже не видел тут никакой проблемы и теперь проникся теплыми чувствами к кузену Рональду. Он подумал, что после обеда точно уж надо будет поймать кузена Рональда и рассказать ему наконец про калитки. Кузен Рональд понимает, что к чему!
– Вот, поглядите, – продолжал кузен Рональд, протягивая бумаги, которые держал в руках. – Найти что-то подходящее за такое короткое время непросто, разве что с серьезной переплатой, но, думаю, это все-таки можно устроить. Вот, например, то, что ты держишь в руках, мама.
– «Т. У. Скрам, дипломированный специалист, – прочла тетя Дот. – Летний курс математики для начинающих». Со вторника, так-так… И цены вполне разумные… Но, дорогой, тут сказано, что жилье и питание оплачиваются отдельно!
– И наверняка еще уйма денег уйдет на учебники! – проблеял дядя Бернард, сделавшийся особенно разбитым от одной мысли о деньгах, проглядывая газету, которую держал в руках. – Так, а этот круиз только в будущем месяце…
– А вот еще лагерь, который может подойти, – вмешалась Астрид. – Ах нет! Тут сказано «до десяти лет». Дэвиду же больше десяти, да?
– Ну конечно! – сказал Дэвид.
Его как будто и не услышали.
– Нет, я думаю, что Скрам нам подходит больше всего! – бодренько подытожил кузен Рональд, и тетя Дот с ним согласилась.
Дэвид слушал, как они планируют – будто его тут вовсе и нет! – упечь его зубрить математику у мистера Скрама до конца августа, и его все сильнее охватывали гнев и ужас. Кузен Рональд подошел к делу весьма основательно. Он убедил всех, что мистер Скрам – самый удобный и дешевый способ избавиться от Дэвида. Дэвид изменил свое мнение о кузене Рональде. Что касается остальных, его мнение о них в худшую сторону измениться уже не могло. Он терпел молча, пока дядя Бернард не сказал:
– Да, я тоже так думаю. Дэвид очень слаб в математике.
– Ничего подобного! – негодующе воскликнул Дэвид. Потом сообразил, что не стоит злить их еще сильнее, и сказал как можно вежливее: – Дядя Бернард, у меня с математикой все хорошо. Я в этом году закончил третьим в своем классе.
– Вот-вот, а почему же не первым? – подхватил кузен Рональд. – Ну так что, остановимся на Скраме, да?
– Скрам так Скрам, – решительно сказала тетя Дот.
Дэвид понял, что судьба его решена, и пошел ва-банк.
– Не надо! – произнес он во всеуслышание.
Все сердито уставились на него. Дэвид изо всех сил старался говорить вежливо и рассудительно, но это требовало столько сил, что его голос звучал громко и отчетливо, как у диктора по радио.
– На самом деле все просто, – сказал Дэвид. – Почему бы вам всем не поехать в Скарборо, а меня не оставить тут?
– Да ну? – язвительно спросил дядя Бернард. – И что же ты намерен делать в наше отсутствие?
– Завалить весь дом компостом и джемом, я полагаю, – вставила Астрид.
– Нет, – помотал головой Дэвид. – Это вышло нечаянно. Я буду хорошо себя вести, и вообще меня целыми днями не будет дома: я буду ходить играть в крикет.
Тут ему в голову пришла идея. Идея показалась ему блестящей.
– Знаете что: вы можете купить мне велосипед!
– Ну да, а потом ты еще и персональный автомобиль себе потребуешь! – фыркнула Астрид. – Тебе непременно «роллс-ройс» или все-таки обойдешься «мини»?
– Это даже не обсуждается, – заявила тетя Дот.
– Нет, ну почему же?! – с жаром воскликнул Дэвид. – Велосипед же обойдется куда дешевле, чем отправить меня к мистеру Скраму! Я думал, вы ухватитесь за эту идею. Видите ли, до стадиона целых три мили…
– Пойми простую вещь, Дэвид, – сказал кузен Рональд. – Ты поедешь к мистеру Скраму для твоего же блага, а не на какой-то там стадион на каком бы то ни было виде транспорта.
– Я не хочу к мистеру Скраму! – в отчаянии возопил Дэвид.
– Ну почему же? – со смехом передразнила его Астрид. – А вдруг он окажется очень приятным человеком?
– Вы-то откуда знаете? – спросил Дэвид. – Вот вам бы самой понравилось, если бы вас отправили к мистеру Скраму?
Астрид только рот разинула. И прежде чем она или кто-то еще успел что-нибудь ответить, Дэвид снова ринулся в бой, так отчаянно стараясь быть вежливым, что его голос снова сделался похож на голос диктора.
– Ну вот, смотрите сами. Я терпеть не могу жить с вами, а вам не хочется брать меня с собой, так что самое разумное – это оставить меня здесь. И вам тогда не придется тратить кучу денег на мистера Скрама, чтобы от меня избавиться. Со мной и тут все будет нормально.
Повисла долгая, жуткая пауза. Одна из блестящих зеленых мух успела трижды пролететь туда-сюда вдоль стола с докучливым жужжанием, прежде чем кто-нибудь хотя бы шелохнулся. Наконец кузен Рональд, побагровевший до самой лысины на макушке, отодвинул стул со скрипом, от которого Дэвид вздрогнул, и встал.
– Убирайся, – сказал он зловеще-ровным тоном. – Выйди из комнаты, ты, щенок неблагодарный, оставь свой обед и не смей возвращаться обратно, пока не научишься разговаривать вежливо. Ступай. Убирайся отсюда.
Дэвид встал. Он подошел к двери, которая каким-то образом оказалась на несколько миль дальше, чем обычно. Дойдя наконец до двери, он обернулся и посмотрел на них на всех. Трое из них сидели, словно обратясь в статуи. Кузен Рональд по-прежнему стоял, грозно взирая на него. Дэвид увидел, что они с кузеном Рональдом и в самом деле одного роста, и из-за этого его страх перед кузеном заметно убавился, зато он почувствовал себя куда более несчастным.
– А я на прошлой неделе взял пять калиток в матче с Рэдли! – сообщил он кузену Рональду. – А вы так не можете!
– Убирайся, – повторил кузен Рональд.
– И еще я разбил калитку нашему учителю физкультуры. Средний столбик выбил! – не сдавался Дэвид.
– Убирайся! – сказал кузен Рональд.
– С первого удара! – заключил Дэвид. А потом вышел и очень тихо и аккуратно затворил за собой дверь, несмотря на то что ему ужасно хотелось ею хлопнуть. По коридору из кухни шла миссис Терск – возможно, она несла пудинг, хотя, скорее всего, услышала, что происходит что-то интересненькое.
– Пресный серый пудинг! – провозгласил Дэвид. Но встретиться с миссис Терск лицом к лицу он сейчас не мог, потому что в глазах у него стояли слезы. Вместо этого он выскользнул на улицу через черный ход и огромными скачками понесся через сад, пока не прибежал в укромное место между стеной и компостной кучей.
Тут было жарко, как в печи. Воздух над компостом дрожал. Дэвид содрал с себя балетный свитер – заодно и слезы утер – и опустился на корточки посреди каменистого куска земли. Он, кажется, еще никогда в жизни не чувствовал себя таким злым и таким несчастным. Поначалу он был так зол и несчастен, что даже думать не мог.
Его первой связной мыслью было: как же он раньше-то не видел, что все его родственники только и хотят избавиться от него при первой же возможности! Наверно, потому-то они и требовали от него признательности: они же присматривали за ним, хотя на самом деле он им был совсем не нужен. Дэвид удивился, как он не понимал этого раньше.
Второй мыслью было, что хорошо бы сбежать и поселиться на необитаемом острове. Но Дэвид знал, что это невозможно, и от этого почувствовал себя таким несчастным, что ему пришлось встать и начать ходить взад-вперед, утирая глаза тыльной стороной кисти. Потом он подумал, что хорошо бы подать на родственников в суд. Но они ведь не сделали ничего такого, за что на них можно было бы подать в суд. Судья скажет, что с ним хорошо обращались и ему следует быть признательным.
– Ненавижу быть признательным! – воскликнул Дэвид. И ему отчаянно захотелось, чтобы его родственники были не обычными людьми, а какими-нибудь злодеями, чтобы можно было сделать с ними что-нибудь ужасное.
А потом он вспомнил, как они решили отправить его к мистеру Скраму, и ему все равно захотелось сделать с ними что-нибудь ужасное. Что-нибудь такое, чтобы они чувствовали себя несчастными каждый миг, что они проведут в этом своем Скарборо. А что, если наложить на них проклятие? Да, хорошая идея. Он в последнем триместре читал довольно бестолковую книжку про мальчика, который наложил на кого-то проклятие и оно подействовало. Вот и он может сделать то же самое с дядей Бернардом, тетей Дот, кузеном Рональдом – особенно кузеном Рональдом! – и Астрид.
Дэвид рыскал взад-вперед по раскаленному пятачку, придумывая подходящее проклятие. А потом ему в голову пришла другая идея. Он не станет проклинать их по-английски – это слишком обыденно, настолько обыденно, что может и не сработать. Но он читал где-то еще, что, если посадить кучу обезьян, дать каждой из них пишущую машинку и заставить их печатать лет двадцать или около того… стоп, а им не надоест минут через пять? Дэвид остановился и задумался об этом. Ну, в общем, они будут печатать, печатать и в конце концов случайно напечатают полное собрание сочинений Шекспира. И точно так же, если произносить любые звуки, которые придут тебе в голову, наверняка ты рано или поздно прочитаешь вслух какое-нибудь подлинное, качественное проклятие, от которого в Скарборо всю неделю будет идти снег, и еще кузен Рональд покроется зелеными пятнами в придачу. А если так получится, то это выйдет как бы случайно, а стало быть, Дэвид тут вроде и ни при чем.
Похоже, попробовать стоило. Следующие минут двадцать или около того Дэвид расхаживал взад-вперед по раскаленному гравию, от компостной кучи к стене и обратно, бормоча себе под нос разные непонятные слова и проговаривая то, что было похоже на иностранные проклятия. Найдя наконец сочетание звуков, которое казалось ему подходящим, он останавливался и провозглашал его вслух. Каждый раз он в глубине души чувствовал себя довольно глупо, потому что великолепно понимал, что его родственникам от таких действий ни холодно ни жарко. Однако хождение и бормотание все-таки очень утешали, и потому он продолжал.
И наконец Дэвид нашел самую удачную комбинацию из всех. Он и сам почти поверил, что это подлинные слова – жестокие, ужасные слова. Они сами просились на язык. Причем произносить их требовалось громко, звучно, с выражением, желательно откуда-нибудь с высоты. Дэвид взобрался на компостную кучу, топча завязи кабачков, и, опершись на черенок лопаты, вытянул свободную руку к небесам и принялся произносить эти слова. Потом он так и не сумел вспомнить, как же это звучало. Он чувствовал, что они великолепны, но забыл их сразу же, как только произнес. Договорив, Дэвид для пущего эффекта схватил горсть компоста и шваркнул его о стену.
И как только он это сделал, стена начала рушиться.