Глава 2
Демидов
Дальнейший путь прошел спокойно, лишь на рубежной заставе служивые поупирались – не было судовых документов и у меня подорожной, все осталось у шведов. Когда мы объяснили десятнику, как попали в такую ситуацию, да подкрепили слова маленькой толикой серебра, нас пропустили.
Ну, здравствуй, Россия!
По Неве, по Волхову дошли до Господина Великого Новгорода. Здесь наши пути с Григорием разошлись, денег он с меня за перевоз не взял, сам поклонился в ноги:
– Кабы не ты, Юрий Григорьевич, быть бы нам в полоне у свеев, да судно с товаром бы отобрали, благодарю от всего сердца. Увидишь где меня али судно мое, знай – всегда найдешь помощь, должник я твой отныне.
Мы обнялись. Федор и Онуфрий снесли мои вещи на причал. Григорий самолично обошел суда у новгородского причала – не возьмет ли кто попутчика до Москвы. Такое суденышко нашлось, и вещи мои скоро перенесли на него. Кораблик был невелик – чисто речная посудина, намного меньше шхуны Григория, каюты там не было. Вещи сложили в трюм, я расположился на палубе под натянутой холстиной. По Мсте, переволоком до Волги – и вот она, Москва. Мы вошли в столицу с севера, меня высадили, и на извозчике я добрался до своего уже такого родного Петроверигского переулка, вот и знакомые ворота. Выгрузив вещи, я ворвался во двор, ко мне навстречу уже шел Иван – один из охранников команды Сидора. Он поклонился, подхватил вещи и сопроводил меня до дома. Распахнулась дверь, из дома выбежала Анастасия, повисла на шее, начала целовать. На шум из дома выскочил Мишенька, тоже бросился меня обнимать. Паренек изрядно подрос, пока меня не было. Радостно обнимаясь, прошли в дом. Забегала челядь, на кухне загремела посуда. Настя убежала на кухню отдать распоряжения, а я пошел во двор, распорядился истопить баньку. Самое милое дело – помыться с дороги, да и в баньке, с душистым квасом. Однако протопится она не скоро, часа через три. В это время можно и перекусить. Подъехал на возке Сидор, бросился обнимать – он объезжал мои предприятия, проверял.
– Все в порядке, хозяин, все работает, можешь не волноваться.
Слава богу, одной тревогой на душе меньше. Потихоньку вокруг меня собирались мои работники, поздравляли с приездом. Поскольку подарков я никому не привез, щедро раздал серебро – пусть каждый себе купит подарок по вкусу. Настенька с крыльца позвала отобедать, мы с Сидором поднялись в дом, уселись за стол, покушать толком и не дали – расскажи, как съездилось, что видал. Как мог подробнее, я рассказал о Франции, описал короля, его дворец, о лечении наследника. Все слушали, открыв рты, засыпая меня вопросами. О пленении шведами и побеге из тюрьмы я благоразумно умолчал, все-таки пообедать удалось, хотя обед значительно растянулся, к тому времени согрелась банька, позвали мыться. Пошли вдвоем с Сидором, он знатно веничком обхаживает. В баньке было хорошо натоплено, я начал потеть уже в предбаннике. Зашедши в парную, Сидор плеснул на раскаленные камни кваску, зашипело, и нас обдало парком с хлебным духом. Я расположился на полке, Сидор начал потихоньку водить дубовым веничком надо мной, слегка пошлепывая по спине, затем полил водичкой, прошелся банной рукавичкой, веник бил все сильнее и сильнее, пока я не взмолился:
– Хватит, Сидор, шведы не погубили, так ты жизни лишишь!
Сидор окатил меня водой, и мы вышли передохнуть.
– Рассказывай, хозяин, что там у тебя со шведами случилось, я же понял за столом, что ты не все рассказал.
Я знал, что через Сидора ничего лишнего никто не узнает, пересказал ему всю нашу эпопею с пленением, побегом из тюрьмы и боем с преследователями. Сидор внимательно выслушал, одобрил все мои действия:
– Я же говорил, тебе надо воеводой быть, а ты в лекари подался. По этому поводу надо пивка попить, с ледника принесли жбан.
Мы выпили холодного свежего пива и снова пошли париться. Теперь я поохаживал Сидора веником, но он оказался крепче и все приговаривал:
– Поддай жару, бей сильнее.
Наконец мы устали, тела были красными, от щек можно было прикуривать. Снова посидели в предбаннике, остыли, попили пива. Неожиданно я захмелел, видно, сказалась дорожная усталость, а дома накатило расслабление. Где бы я ни был, как бы хорошо меня ни встречали, но дома лучше всего – даже воздух другой. В спальне с Анастасией я спокойно полежал, пока она пересказывала все домашние новости, а затем мы занялись камасутрой. Проснулся я уже почти в полдень. Челядь и домашние ходили на цыпочках, разговаривали шепотом. Хорошо дома, только тот, кто уезжал надолго, может это оценить. Перекусил вдвоем с Анастасией, она не сводила с меня восторженно сияющих глаз, все время болтала о мелких домашних делах. После обеда решил посетить на возке с Потапом все мои заведения. На удивление, все шло налаженным чередом, моего вмешательства не требовалось. На следующий день решил с Настенькой и Мишенькой выехать в город, развеяться, посетить торг, прикупить подарки. Долго мы ходили по торгу, я выбрал Настеньке дорогое платье по французской моде, что видел в Париже, Настя сначала отговаривала от дорогой покупки, но по ее глазам и зарумянившимся щекам я видел, что подарок пришелся по вкусу. Мише выбрали у оружейника небольшой нож в богато украшенных ножнах, здесь это не оружие, а приспособление – отрезать ломоть мяса на столе, какие-то другие мелкие надобности. Для серьезных дел ножи в ходу были другие – с толстым обухом, длинным лезвием, серьезной рукояткой, в простых и прочных ножнах. Миша всю обратную дорогу радостно вертел его в руках. Вечером после ужина я занял свой кабинет, надо было поразмышлять, куда пристроить деньги, полученные от французского короля. Сумма в сто золотых ливров была серьезной, и вложить ее требовалось с умом. Никто из домашних мне не мешал, даже Настя не заходила в кабинет. Она знала, что если я сижу в кабинете, трогать и отвлекать меня не надо, я занят серьезным делом. Мысли были – купить готовое или построить свое серьезное производство – вопрос, какое? Мебельное – так здесь делают мебель из деревянного массива сами, с привозной мебелью из Италии или из Франции мне не потягаться; корабельную – так я в кораблях и их строительстве ничего не понимаю, может, попробовать железообработку? Я долго перебирал в уме различные производства, но никак не мог найти верное решение. Пришла идея съездить к Федору, дьяку Разбойного приказа, может, он что присоветует. Собрался, сел в возок и поехал, наслаждаясь теплыми еще осенними деньками. Федор был на месте, стража без вопросов пропустила, меня уже хорошо знали. Дьяк был слегка пьян и весел.
– Заходи, гость дорогой! Давно я тебя не видел, слышал, ты во Францию путешествовал, с королем встречался?
– Было дело, Федя, из-за того и к тебе приехал, вопрос один обдумать надо.
Я вытащил из сумки бутылку водки, поставил на стол. Федор пить не стал, хотя водке обрадовался, положил ее в стол.
– Расскажи для начала, как съездил?
Я вкратце пересказал свою французскую поездку, не забыл упомянуть шведский плен и побег. Федор почмокал губами:
– То, что убег, то хорошо, иначе и следов не осталось бы, но плохо, что подорожная осталась у них, как бы жалоб от свеев не было. Так об чем помозговать хотел?
– Хочу я, Федя дело какое серьезное наладить – готовое ли прикупить, свое ли открыть, не присоветуешь ли чего хорошего?
Федор не думал ни секунды:
– Есть хорошее дело – мы сейчас этим занимаемся. В трактире на Моховой по пьяному делу убили заводчика Деревянкина, у него хорошее дело – ткацкая фабрика, осталась вдова с детьми, фабрику продавать, наверное, будет. Посети, поговори – может, что у вас и сладится.
– Федор, я же никогда тканями не занимался, понятия не имею, как это делается, да и сбывать как?
– О-хо-хо, вроде ты и мужик хваткий, да, видно, не во всем. Оставишь старого управляющего на первых порах, сам в дело вникнешь постепенно, а со сбытом – государь новую одежду для войска закупать будет, так ты подсуетись – узнай, какая ткань будет нужна, цвет, а ежели и пошить возьмешься, так совсем хорошо будет.
Я посидел, переваривая услышанное, обмозговывал со всех сторон. А что, пожалуй, стоит попробовать.
– Где живет вдова?
– Если ты на возке, поехали, покажу.
Мы уселись и поехали, ехать было далековато, на другую сторону Москвы. На мощеной улице стояли крепкие дома, видно, что жили небедные люди. На стук в ворота вышел угрюмый дядька, пробурчал, что хозяина нет и не будет.
– Да мы к вдове, поговорить. – Холоп отступил в сторону, и мы прошли в дом. Убитая горем хозяйка усадила нас на лавку, поднесла по ковшу сбитня по обычаю. Разговор начал Федор:
– Злодейство мы в Разбойном приказе расследуем, убивца сыщем, но приехали мы по другому делу – не хочешь ли фабрику ткацкую уважаемому человеку продать, сама-то вряд ли сможешь с нею управиться.
– Сама не знаю, что делать, можно и продать.
Мы съездили, осмотрели фабрику, стояла она довольно далеко от центра, подле от Москвы-реки. Здание было бревенчатым, крепким, довольно длинным, внутри было шумно, рядами стояли ткацкие станки, где вручную женщины ткали ткани. Сопровождал и показывал фабрику управляющий – дородный мужик серьезного вида. На складе я задержался – он был почти полон – лежали ткани льняные, хлопковые и немного шерстяной ткани.
– Как сбываете ткань?
– Да хозяин распорядился – грузить на суда, и приказчики сдавали оптом купцам в городах.
Ага, все-таки какая-то сбытовая сеть есть, уже лучше. В целом фабричка мне понравилась, вокруг здания приличный участок земли, была возможность расширить производство или поставить швейную фабрику. Начали договариваться о цене, она оказалась невелика. Мы решили оформлять сделку. Так я стал владельцем ткацкой фабрики. Сразу договорился с управляющим, что все пока остается по-прежнему, фабрика работает, судами готовые ткани возят на продажу. Сам тем временем окольными путями стал выяснять, какие ткани нужны для войска. Если будет государев заказ, то это выгодно – ткань и красители однотипные, объем большой, сбыт гарантированный. Наконец нашел нужного человека, что за толику малую ознакомил меня с будущими обновами для войска. Решив не откладывать дела, я сообщил управляющему ткацкой фабрикой, чтобы часть производства перевели на выпуск нужной ткани необходимого цвета. Одновременно на территории фабрики, наняв плотников и привезя лес, начал строить новое большое здание для пошива одежды. Загвоздка стала в пуговицах, не мудрствуя лукаво и вспомнив историю, решил сделать еще одно небольшое здание, где бы лили из олова пуговицы. Имея формы, из такого металла, как олово, можно было в день изготовить сотни, если не тысячи одинаковых пуговиц, что и надо было для войска. Теперь оставалось самое сложное – добиться, чтобы заказ дали именно мне. Предварительно пересчитал, сколько ткани и мундиров из нее может изготовить моя фабрика. Получалось не очень много – порядка двадцати готовых мундиров в день. Я не знал только одного – на сколько человек надо было шить. Ну что же, и это узнать можно. По всей видимости, государь по образцу Европы, глядя на служивых людей других стран, решил и свое войско приодеть. В одинаковых кафтанах, шапках и штанах были одеты лишь стрельцы да охрана Кремля – гвардия, можно сказать. В бою войско было одето почти одинаково – кольчуга, шлемы, штаны и сапоги, и все прикрывалось щитом, а вот в мирной жизни княжеские дружины и стрельцы были одеты разномастно. Долго, несколько недель, я подбирался к нужному мне человеку, боярину Морозову, опять же Федор из Разбойного приказа помог, свел. Я привез образец красной ткани и показал один специально сшитый кафтан. Все у меня забрали, решив сообщить свое мнение позже. Через месяц я получил большой заказ и с ним в перспективе большие деньги.
По Москве уже с месяц ходили разговоры, что с юга к городу с двадцатитысячным войском подошел гетман Сагайдачный, который встал лагерем в полутора десятках верст от Москвы. На помощь ему в сентябре подошел королевич Владислав, который со своим воинством с ходу занял Тушино. С каждым днем обстановка в столице становилась все напряженнее. Тревожные ожидания носились в воздухе, вселяя в души смятение. Я долго раздумывал, отправить или нет свою семью в Рязань. Кто его знает, как повернутся события в Москве, – войско слабо, казна пуста, договорятся ли патриарх или государь с королевичем и гетманом. На всякий случай я распорядился сделать в доме солидные запасы продовольствия – соли, муки, копченого и вяленого мяса, сала и другого. Сам я занялся укреплением дома – поскольку забор был и ранее заменен, поставил на участке две бревенчатые вышки. Обшил железом изнутри входные двери. На нижние окна кузнец отковал красивые и прочные решетки. Сидор прикупил на торгу пару бочонков пороха, свинца, несколько мушкетов для челяди. Я все не мог решить – отправить Настю с Мишей и женщинами в Рязань или оставить в Москве. В Рязани вроде по разговорам спокойнее, но путь на корабле может оказаться опасным, оставаться в Москве – вдруг казаки и поляки прорвутся в город? Наверняка будут грабежи и резня. Князья, дворяне, богатые купцы потихоньку вывозили свои семьи, в основном в сторону Мурома, Владимира, Костромы. По моему распоряжению Сидор отобрал в свою команду еще десять человек, все бывшие воины из различных княжеских дружин, ушедшие кто по ранениям, кто по возрасту. Лишними ребята не будут – отпадет потребность в обороне дома, будут заниматься охраной ткацкой фабрики, водочного заводика. Теперь каждый день дом охраняли четыре человека, не считая Сидора и Ивана. Двое были на вышках, один у парадных, один у задних ворот. Все хорошо вооружены – сабли, мушкеты, на всех надеты кольчуги. Бывшие воины службу знали, всегда трезвые и настороже. Напряжение росло. На торгу скупались в первую очередь продукты, цены росли. Мне казалось, что даже в воздухе висело какое-то предчувствие тревоги, грозы. И вот вечером первого октября по городу пронесся колокольный звон, на улице зашумели. Ко мне прибежал один из караульщиков:
– По улице люди бегают, в основном бегут к центру, с южной стороны города. Никак поляки на приступ пошли, приготовиться надо.
Я вооружил челядь, Сидор расставил их по заранее намеченным местам, усилив тем самым уже имеющуюся охрану. Мои ружья и пистолеты были заряжены. Семье и обслуге я приказал подняться на второй этаж дома, к окнам не подходить, света не зажигать. Сидор и я заняли места на первом этаже, в случае угрозы нападения мы могли быстро подобраться к любой точке, а в случае прорыва на нашу территорию собрать всю охрану и челядь в доме и держать оборону. Дом каменный, поджечь его будет непросто. Шум на улице вроде как стих, проскакало несколько всадников, и наступила тишина. Переулок мой хоть и недалеко от центра, но к северной стороне, да и расположен так, что найти не всегда с первого раза можно. Со стороны Кремля продолжал раздаваться набат – это бил колокол на колокольне Ивана Великого. Видно, и в самом деле противник пошел на приступ. Кое-где стали видны отсветы пожаров. Я решил послать Ивана на разведку – сидеть в неведении было тяжело. Вооружившись саблей, ножом и парой пистолетов, Иван легко перемахнул через забор и исчез в ночи. Какие-то новости он принесет? Вокруг дома и в переулке пока было спокойно. В середине ночи в начале переулка раздались шум, крики, звон железа. По переулку текла темная масса, кто это, разобрать было невозможно. Вот в ворота начали сначала стучать, затем ломиться. Выломав калитку, во двор ворвалась группа вооруженных людей. В темноте было неясно – поляки ли это, казаки Сагайдачного или просто грабители. В отсветах факелов, которые они держали в руках, поблескивало оружие. Ну что же, добро пожаловать, непрошеные гости. Толпа по дорожке ринулась к дому, вдруг земля под ними разверзлась, и первые две нестройные шеренги провалились в яму с кольями, послышались крики боли, стоны раненых. Неплохо потрудились мои холопы под руководством Сидора, вырыв глубокую – метра три-четыре яму и установив в ней заостренные колья. Сверху уложили тонкие палки, замаскировали серой тканью, присыпали пылью. Даже с близкого расстояния можно было различить, только если зная заранее. Всем домашним я показал ловушку и настоятельно рекомендовал пользоваться только задними воротами. Толпа нападавших замерла в смятении, затем раздались крики ярости и гнева, люди ринулись в обход ямы. Слева и справа они обтекали яму, и никто не попытался помочь свалившимся. Раздался сильный взрыв, взметнулось пламя. Это сработала моя ловушка, я по чеченскому образцу устроил сюрприз, сделав две самодельные бомбочки, привязал их к деревьям, между ними на небольшой высоте натянул проволоку, сделав растяжку, вот она и сработала. Группа пытавшихся обойти яму почти вся была уничтожена, в темноте были видны лишь небольшие движения и слышны стоны раненых. Мы не стали ждать, когда нападавшие прорвутся к дому, и из трех мушкетов, заряженных картечью, дружным залпом ударили в темную массу. Все заволокло пороховым дымом, из темноты раздавались крики боли и отчаянья, перезарядив мушкеты, схватили уже заряженные и снова нестройным залпом выстрелили в темноту. Пока мушкеты перезаряжали, мы вслушивались, не происходит ли чего подозрительного вокруг дома. Стояла тишина. Взяв в руки по пистолету, мы с Сидором вышли из дома. Везде валялись трупы убитых и слышалось хриплое дыхание раненых. По моему распоряжению из дома вышли холопы с факелами, стало хоть видно, напали на дом поляки, все в синей униформе, все при саблях, у некоторых мушкеты. Хотели по-быстрому ограбить дом, да не получилось. Посчитали – убитых оказалось двадцать два человека в трех местах – на дне ямы с кольями, у растяжки с бомбами и на месте мушкетного залпа. Раненых было немного – семь человек. Холопы без всякой жалости их дорезали, побросав тела в яму с кольями – все равно потом землей засыпать. В углу участка послышались шорох и голос Ивана:
– Не стреляйте, это я, Иван.
Оказалось, он добрался до центра города, поговорил со стражниками, обежал прилегающие к нашему переулку улицы. Поляки с казаками прорвались до стен Белого города, штурмовали Арбатские ворота, но неудачно, понесли большие потери, разбежались по городу, грабя и убивая. Основная масса их ринулась на юг Москвы, видимо, старались добраться до рек – все-таки естественные преграды оборонять легче. Небо начало сереть. Я позвал плотников – надо было восстановить разбитую калитку. Остальные холопы засыпали землей яму с поляками, в которой до половины валялись трупы. Сам тем временем прошелся по участку, снял одну растяжку и выкопал одну из заложенных бомб. Не дай бог, кто из челяди нечаянно наступит – смерти своих работников я не хотел. Лучше ближе к вечеру закопать это снова. Сидор снова направил в разведку одного из охранников, нам надо было знать, что происходит в городе, к чему готовиться – к бегству, к обороне? Пока разведчик не вернулся, мы решили перекусить и вздремнуть, ночь-то прошла беспокойная, и неизвестно, как оно все будет далее, лучше быть отдохнувшими. Удалось поспать часа три, вернулся разведчик, и меня разбудили. Это был один из хлопцев Ивана – он обрадовал нас новостью:
– Супротивник разбит, наши гнали его аж до Пахры, многих поубивали, многих в полон взяли. У Арбатских ворот мертвыми все завалено, земли не видно. В городе много домов пограблено, кое-где дома сожгли. Жители на улицу нос не показывают, одни собаки бегают.
Так, известия обнадеживающие. Пока все спокойно, решили сварить обед, всех покормить горяченьким, на улицу пока не соваться, – как всегда, при всякой заварушке изо всех щелей всякая мерзость выползает – доморощенные разбойники и бандиты. Городской страже и стрельцам пока не до разбойников – вылавливали небольшие группы поляков и казаков, попрятавшихся в захваченных домах. То здесь, то там раздавались одиночные выстрелы – выражаясь современным языком, шла «зачистка». Попадать под горячую руку стрельцам не стоило, стрельнут с перепугу или обознавшись, и кому что докажешь? К вечеру я предупредил холопов и семью не ходить по участку, совместно с охранником поставил еще две растяжки с бомбами – одну у ворот, другую ближе к дому, снова закопали на дорожке мину. Оружие было заряжено, часть охранников легла отдыхать, другая бодрствовала. Сидор расставил людей на опасных направлениях с наказом – слушать! И при подозрительном шуме сразу сообщить, при этом пробираться к дому осторожно. Сгустилась темнота. Мы сидели в неосвещенных комнатах, пытаясь что-либо разглядеть через окна. Однако ночь прошла спокойно. Поутру заявились городские стражники – узнать, нет ли пленных и велики ли наши потери – соседи сообщили, что вчерашней ночью на участке нашего дома были стрельба и взрывы. Мы рассказали, как все было, показали засыпанную яму с телами, стражники удовлетворились нашими объяснениями и со своей стороны сообщили, что в городе уже все спокойно, поляки и казаки убиты и рассеяны, банды разбойников частично схвачены, остальные разбежались. По городу можно передвигаться спокойно. Напряжение схлынуло, я поснимал растяжки и вкопанную бомбу, холопы занялись ежедневной работой. Мы же с Сидором сели в возок, правда, предварительно вооружившись на всякий случай, и поехали проверить – как мои предприятия. Особенно меня беспокоил водочный заводик, все-таки спирт, вещество пожароопасное, да и для мужиков любой национальности привлекательное, хоть для поляков, хоть для разбойников. К моему удивлению, водочный заводик был целехонек и охрана на месте. Не иначе – бог миловал. Направились на ткацкую фабрику – здесь дела были похуже – один из охранников позапрошлой ночью был нападавшими казаками Сагайдачного убит, второму удалось убежать. Ткацкие станки и помещения были в неприкосновенности, но склад был почти пуст. Что-то утащили казаки, чем-то, вероятно, поживились жители близлежащих домов. Но и то хорошо, что здание не сожгли да станки целые. Управляющий неприкаянно бродил по пустому цеху – работницы пока боялись выходить на работу. Ладно, что свершилось, то свершилось, убыток, конечно, есть, но я был готов и к худшему. По приезде домой Сидор распорядился направить на ткацкую фабрику двоих охранников. Мои помощники по медицинскому делу трудились не покладая рук, – после нападения было много раненых и покалеченных. По некоторым улицам захватчики прошлись, как ураганом, сжигая дома и грабя жителей. Сопротивляющихся убивали на месте, да и кто мог им оказать серьезное сопротивление – только в богатых усадьбах, где было много мужиков, да сам хозяин уделял время, внимание и деньги на охрану. Некоторые улицы вообще стояли нетронутые, особенно на северной половине города. Почти каждый день встречались похоронные процессии, хоронили защитников и горожан, трупы захватчиков же сваливали во рвы, закапывали где попало – на пустырях, в выгребных ямах. Город потихоньку приходил в себя, очищался. На месте пожарищ стучали топоры плотников, народ заново отстраивался – осень на дворе, впереди зима, и всем хотелось встретить ее под крышей.
Прошедшее нападение выявило недостатки не только в обороне города, но и в защите моего дома. Забор был неплох, но низок, хорошо, что поляки ринулись через ворота и попали в охотничью яму, а будь это казаки, могли бы лезть через забор в разных местах, и остановить их было бы сложнее. Поэтому я решил поставить железный, кованый забор высотой в четыре метра, сломать его или перелезть было бы затруднительно. Конечно, так в Москве в те времена было не принято, заборы стояли глухие – или бревенчатые, или каменные. Двор будет как на ладони, для обороны плохо, но и нападавших будет видно хорошо. Я заказал кузнецу по своим эскизам рисунок металлических кованых решеток, тем временем каменщики делали фундамент и ставили каменные столбы. Хотелось, чтобы это было и прочно, и красиво. Сразу за будущим забором решил посадить акацию, терновник – еще один колючий, но зеленый забор. Заднюю часть двора обнести высоким каменным забором взамен деревянного. На углах крыши дома по моему указанию каменщики надстроили четыре небольшие башенки с узкими бойницами, из которых можно было держать под прицелом большую часть двора. Конечно, все это можно было сделать и раньше, но кто мог подумать, что враг может прорваться сюда, в центр Москвы? Дом мой крепостью все-таки не стал, но малые перестройки пошли на пользу в плане защищенности. Теперь я знал, что нападения двух-трех десятков человек дом с охраной выдержит. На душе стало несколько спокойнее. В принципе не помешало бы парочку небольших пушечек, да где их здесь взять, разве что в Тулу съездить. Пока хлопотал с защитой дома, теплые дни закончились, началось ненастье, почти каждый день лил дождь, по утрам в низинах стлались туманы, на улице было зябко. Хорошо в это время сидеть в теплом доме, в кругу домочадцев. Но, видно, не судьба. В один из слякотных вечеров в кабинет вошел охранник и сказал, что у ворот стоит возок, весь в грязи, в нем купец, просит его принять. Можно ли впустить?
– Зови!
Через несколько минут в дом вошел, отряхиваясь от дождевых капель, дородный купец в шерстяном плаще с меховой поддевкой, в добротных сапогах, низко поклонился, осведомился – правильно он попал к лекарю Кожину? Я подтвердил, что он попал по адресу, слуги приняли шапку и плащ, и мы прошли в трапезную. По моему знаку принесли горячего чая, баранки, немудреную закуску и водки. На Руси серьезный разговор никогда не начинался сразу, требовалось поговорить на темы здоровья родни, о погоде, о видах на урожай и только потом переходили к главному. Купец представился – Алтуфий Демидов, купец первой гильдии из Нижнего. Мы уселись в кресла вокруг стола, в камине уютно трещали дрова, распространяя тепло. Мы выпили водки за знакомство, я видел, что гость замерз и стопочка не повредит. Купец выпил, крякнул, закусил солеными огурцами и одобрил:
– Хорошо хлебное вино, это где же в Москве такое творят?
Я скромничать не стал, пояснил, что это водка с моего заводика.
– Хороша!
Разлили по второй, купец с видимым удовольствием выпил, закусил и начал пить чай. Лицо его после водки и горячего чая покраснело, он перестал зябко потирать руки. Видно, начал согреваться. Дав ему время попить чаю и обвыкнуться, я спросил, что привело уважаемого гостя ко мне в столь поздний час. Купец посерьезнел:
– Старший сын у меня серьезно занедужил, Никита, седмицы две тому шел на корабле с товаром, да разбойники напали, от супротивника обереглись, да из ружья в ногу пулей попали. Местные лекари лечили, да без толку, видно, опухла нога, жар его снедает, в беспамятство впадать стал, как бы богу душу не отдал. Жалко сына, толковый он у меня, не как младший – тому бы только с девками гулять. Сильно беспокоюсь я за него, молодой еще – двадцать две весны всего, женил недавно, да, вишь, какая незадача. Я как увидел, что с ногой, – кинулся по лекарям, все говорят – антонов огонь, помрет парень, да хорошо, купец знакомый из Москвы у меня в гостях случился – о тебе рассказал. Помоги, век бога за тебя все мое семейство молить будет, да и сам деньгами не обижу.
Купец выжидающе глянул на меня, в глазах его застыли тревога и боль за родного человека. Судя по описанию, случай и в самом деле серьезный.
– А как же мы добираться будем – на возке долго, сам по дорогам ехал – видел, что дождь натворил?
– Да так же, как и сюда, – повозка не моя, знакомый купец помог, мы на ней только до Клязьмы, там у меня большая лодка, на ней быстрее будет до Нижнего добраться, чем по Оке, чуть не вдвое короче. Только, если согласен, не медли, доставить тебя быстро – моя задача, вылечи только!
Ну что же, надо помочь, не всякий из Нижнего осенней распутицей поедет, даже из-за сына. Я поднялся наверх, объяснил Насте, что уезжаю в Нижний Новгород к больному, собрал сумку с инструментами, сунул туда две бутылки водки, оделся потеплее, за пояс воткнул, прикрыв плащом, два пистолета, поцеловал жену и Мишеньку и вышел. В трапезной уже стоял одетый по-дорожному Сидор:
– Мне с тобой ехать али здесь оставаться?
Я вопросительно поглядел на купца. Он отрицательно покачал головой:
– Места нет ни в повозке, ни в лодке, а дорога тяжелая. Люди у меня надежные, и туда, и назад доставят в целости, не беспокойся.
Я отдал Сидору последние указания, и мы вышли. Пока купец был у меня, лошади успели отдохнуть, к тому же сметливый Иван распорядился их покормить. Мы уселись в тесный возок и тронулись. Возок хоть и был крытый, кое-где протекал и от холода не спасал вовсе. Часа через два я почувствовал, что замерзаю, достал из сумки водки, отхлебнул сам и дал глотнуть попутчику. Купец хорошо приложился к бутылке, довольно покряхтел:
– А хороша у тебя водка, ежели все с сыном наладится, то я дело с тобой начну. Мои корабли в Москву часто ходят, товар возят, обратно и водку будут брать.
Полбутылки он точно выпил, и без закуски, правда, и досталось ему больше, чем мне. Я из теплого дома вышел, сухой и сытый, а он не отдохнул и получаса, не обсох, когда выходил из дома, я обратил внимание, что за Алтуфием тянутся мокрые следы. После выпитого несколько потеплело, возок трясло и раскачивало, пара лошадей месили ногами грязь. Еще часа через два мы остановились. Купец выглянул наружу:
– Приехали, выходи, лекарь.
На берегу реки, у одинокой избушки, стояла лодка с небольшой мачтой, людей видно не было. Стоило нам выйти, как на голос купца из домишки высыпала дюжина здоровых мужиков, все дружно поклонились купцу, один подхватил мою сумку, и все устремились к лодке. Было темно, только луна, периодически выглядывая из-за туч, скудно освещала местность. Гребцы скоро расселись, разобрав весла, купец уселся на корме за рулевого, мне дали место на носу. Лодка отошла от берега, и гребцы мощными гребками погнали ее вниз по реке. Клязьма здесь была довольно широкой, лодка споро шла прямо посередине. Как купец в темноте угадывал повороты, ухитряясь задавать гребцам темп, для меня осталось загадкой. Должен сказать, что ни до, ни после я не видел, чтобы лодку гнали с такой скоростью. Спины гребцов мощно сгибались и разгибались, даже под одеждой можно было угадать бугры мышц, от разогретых спин поднимался легкий парок. Незаметно я задремал, очнувшись, лишь когда что-то в ходе лодки изменилось. Оказывается, подул попутный ветер и подняли парус, гребцы, сложив весла на борта, отдыхали, утирая пот. Рассвело. Один из гребцов, видимо старший, вытащил сумку и передал всем по куску хлеба с салом. Все подкрепились, а я еще и отхлебнул водки из бутылки. Мужикам было жарко от работы, а мне было зябко в неподвижности. Места, чтобы размять руки и ноги, просто не было. Я и так был удивлен, когда увидел, сколько гребцов на лодке, под веслами мы шли, как под парусами с хорошим попутным ветром. Передохнув, мужики снова взялись за весла, правда, пока шли под парусом, сильно не напрягались. Мы без остановок шли уже десять часов. По берегам слева и справа мелькали маленькие деревушки, купец иногда что-то говорил старшему гребцу и поглядывал на часы. Наконец остановились у маленького деревенского причала, где болтались еще пара лодок. Все дружно сошли на берег, купец подвел меня к костерку, где дымился котел с уже готовым кулешом, вкусно пахло горячим варевом. Нам налили по полной миске, и мы уселись на лежащее рядом бревно покушать. Гребцы ушли в деревню, откуда вскоре вышла другая группа. Когда мы доели, свежие гребцы уселись в лодку, и гонка продолжилась. Я мысленно подивился хватке и организованности купца. Так четко все организовал – горячий обед, гребцов, как будто имел сотовый телефон. Для средневековой Руси такая четкость и организованность были в диковину, мне у него было не грех и поучиться. После горячего обеда разморило. Я закутался потеплее и задремал. Оказалось, начало смеркаться, мы вышли на берег рядом с деревенькой. Снова ужин у костра, смена гребцов, и мы погнали. Купец все время сидел на руле, железный он, что ли? Я из дома вышел отдохнувший, в лодке уже вздремнул, а он все время бодрствует, да еще и работает. Таким образом, меняя гребцов и успевая только покушать и сбегать в кустики по нужде, мы за двое суток добрались до Нижнего. По-моему, для водного пути это был рекорд. На городской пристани нас уже ждал экипаж, не успели мы расположиться, как кучер погнал с места в карьер. Через полчаса мы уже были у дома купца. Территория усадьбы была невелика, так как находилась недалеко от центра, но сам дом был огромен – из камня, в два этажа, с колоннами у парадного входа. Не мешкая, мы прошли в одну из комнат. В просторной, устеленной персидскими коврами комнате лежал на широкой кровати молодой человек. В комнате стоял густой запах гноя. Похоже, дела были не блестящие. Я поздоровался, в комнате были несколько домочадцев, и попросил всех, кроме Алтуфия, выйти. Откинув одеяло, увидел распухшую, фиолетово-багровую ногу. Из раны чуть выше голеностопного сустава левой ноги сочилась сукровица с гноем. Икра была распухшей, при надавливании на нее из раны потек желто-зеленый гной. В лучшем случае – флегмона, при абсцессе был бы ограниченный очаг, здесь же четких границ гнойника не определялось, а гной был. На ощупь парень был горячим, сознание спутанное. Я повернулся к Алтуфию:
– Надо резать, выпускать гной, смотреть, что натворила пуля – не задета ли кость, причем тянуть нельзя, все надо было сделать раньше, после ранения. Если во время операции увижу, что сделать ничего нельзя и начала гнить кость, попробую часть кости убрать, а если и это не поможет, не исключено, что придется ампутировать ногу, иначе сын твой может умереть. Мужик ты сильный, поэтому рассказал тебе, как есть. Согласен ли ты, если какой исход будет? Я не господь бог. Решай, но недолго, надо оперировать срочно!
Я замолчал. Купец походил по комнате, бросая на сына короткие взгляды, повернулся ко мне:
– А если я больше заплачу, сохранишь ли ему ногу?
– Мил-человек, да сейчас пока речь идет не о деньгах, я веду речь – будет он жив или нет, отрезать ногу или нет, будет видно во время операции, а может, придется делать и не одну операцию!
Купец сокрушенно покачал головой:
– Ладно, про тебя говорили – чудеса делать можешь, ты больше меня в своем ремесле понимаешь, полагаюсь на тебя и жизнь и здоровье сына вручаю твоим заботам.
– Хорошо, готовьте горячую воду, высокий стол – вроде того, на котором обедаешь, и помощника.
Купец окликнул домашних:
– Готовьте стол, поднимите его на стол, и чтобы была горячая вода.
В комнату холопы живо притащили тяжелый дубовый стол, застелили его простыней и перенесли на него постанывающего Никиту. Я дал ему выпить настойку опия, а сам стал раскладывать и готовить инструменты, мыть руки:
– А кто будет помогать?
– Да я и буду, – ответил купец.
– А плохо тебе не будет, сын ведь?
– Хуже видали, – коротко ответил он.
Серьезный, крепкий мужик.
Обработал ногу спиртом, протер спиртом руки, Никита уже лежал в отключке, да и много ли ему в его состоянии надо было? Сделал широкий разрез, длиною почти во всю икру, оттуда хлынул желто-зеленый гной, подставили тазик, и сделал еще несколько параллельных глубоких разрезов. Крови почти не было, только обильно тек гной. Один диагноз подтвердился – флегмона. Промыв раны разведенным спиртом, добрался до пулевого ранения. Пулю еще до меня ухитрились вытащить местные лекари. Кость была задета, на нижней трети малоберцовой кости еле держался отколотый пулей фрагмент кости, из-под которого также вытекал гной. Костный обломок удалил, все активно промыл и все операционные раны засыпал сушеным мхом. За неимением антибиотиков и это средство хорошо. Раны зашивать не стал, гной должен находить выход наружу. Вымыли руки, парня холопы перенесли на кровать, убрали стол и тазик с гноем. Я вымыл инструменты, обтер спиртом. Купец с нетерпением смотрел на меня.
– Ну что скажешь?
– Пока ничего, будем смотреть, наблюдать. Поставь еще одну кровать в его комнате, я буду жить здесь, рядом с ним, хотя бы первые дни.
Алтуфий молча кивнул, отдал распоряжения холопам, а меня пригласил в трапезную.
Дело было сделано, можно было и покушать. Стол уже был готов, горячие блюда уже дымились. Я вытащил свою последнюю бутылку водки, купец, как хозяин, разлил. Молча чокнулись и выпили. Ели почти в полной тишине, видно, купец переживал за здоровье сына, однако на его аппетите это никак не сказалось. Затем пошли в баню, после дороги и работы это было в самый раз. Конечно, хорошо бы сделать наоборот – сначала баню, потом поесть, потом работу, но дело не могло в данном случае ждать. После бани посидели, разморенные, в предбаннике, попили квасу. Когда вошли в дом, ко мне подошла жена купца, и я сразу обратил внимание, что она тоже нездорова, глаза навыкате, на шее – увеличенная щитовидная железа, худовата.
– Как мой Никитушка?
– Постараюсь сделать все, что могу, но пока ничего определенного не скажу.
Мне не хотелось обнадеживать, по-видимому, хороших и работящих людей. Я поднялся в комнату Никиты, он уже отошел от действия опия. Дыхание было шумным, лицо потное и бледное. Проверив пульс, я осмотрел рану. Эх, антибиотиков да антисептиков сюда бы!
Пока пациент не требовал моего вмешательства, решил лечь отдохнуть. Ночь будет беспокойная. К ночи и в самом деле температура поднялась, но отека на ноге не было, гнойное отделяемое было в небольшом объеме.
Я делал уксусные обтирания и менял повязки. В коридоре у дверей постоянно дежурил холоп, подносивший по моей просьбе то уксус, то горячую воду, то убиравший грязные перевязочные материалы. В трудах прошло три дня, рана стала очищаться, появились грануляции – первые признаки выздоровления, спала температура, парень впервые попросил поесть. Кормила его по моему разрешению молодая жена – красивая полнотелая девица – про таких на Руси говорят «кровь с молоком».
Мы немного поговорили, в основном я и Ефросинья – так звали жену Никиты, сам Никита был еще слаб.
Дня через два температура вдруг вечером подскочила, и мне пришлось делать один глубокий разрез, выпуская гной из мышечного кармана. После этого пациент уже твердо пошел на поправку, и я несколько успокоился. Никите становилось легче и легче, ел он уже сам, сидя в кровати, жена его не сводила с него глаз. Я подошел к Алтуфию:
– Раз уж я здесь, давай посмотрю твою жену, у нее болезнь, которую я постараюсь вылечить.
Купец покачал головой:
– Я уж ее к разным лекарям возил, никто помочь не мог. Как замуж брал – такая красавица была, все в руках горело – рукодельница, одним словом. А сейчас ослабла, сердце болит, бьется, как воробышек. Если поможешь – век не забуду. С сыном-то вроде налаживается?
– Да, с сыном все будет хорошо, я думаю, через неделю я буду не нужен.
– А с женой правда можешь помочь?
– Давай для начала я ее посмотрю.
Мы с купцом прошли в комнату Марии, жены купца. Она лежала на кровати, высоко подняв голову на куче подушек. Поздоровавшись, я присел на кровать.
– Вот, лекарь тебя осмотреть хочет, вроде берется вылечить, – сказал купец.
– Спасибо тебе, лекарь, за сына, в церкви за тебя молиться буду, а если еще и меня на ноги поставишь – вся семья до конца века в долгу у тебя будет.
Я начал осматривать Марию, расспрашивал ее о симптомах. Да, похоже на зоб, я даже прощупал узел в правой доле.
– Резать надо, матушка!
– А без этого никак нельзя, травки, может, какие попить?
Вмешался купец, до этого молча наблюдавший за осмотром.
– Мария, ты уже и травки пила, и порошки, что лекари давали. Юрий дело предлагает, ты видишь, что он сына спас, может, и тебе поможет, не отказывайся. Мы за помощью сколько уже ездили, да только толку нет. Человек сам твою болячку увидел, неужто счастливый случай упускать будем?
Мария лишь кивнула в ответ:
– Все правда, да боязно только.
Мы обговорили, что завтра и будем делать операцию. Использовали тот же стол, женщину уложили, но помогала одна из холопок, купец был занят. Я успешно нашел и удалил два узла – один большой, один поменьше и ушил рану. Пациентку переложили на кровать. Спал я теперь в отдельной комнате, питался с семьей вместе за одним столом. Времени на осмотр больных уходило теперь не так много. Никита поправлялся, каждый день были сдвиги в лучшую сторону. Он уже ходил по комнате, правда, нога была в повязке, но гной не сочился, температуры не было. С Марией тоже все шло на поправку, послеоперационная рана затянулась первичным натяжением, рубец ровный, хоть и красный пока. Она стыдливо укрывала его шалью. Буквально на пятый день прекратились сердцебиения, начала исчезать слабость, щечки начали розоветь. К концу недели стало заметно, что больная чуть-чуть поправилась, а через две недели, как раз к моему отъезду, уже было заметно, что Мария набирает вес. После осмотра обоих пациентов я подошел к Алтуфию.
– Все, я сделал, что смог, – и сын, и жена твои здоровы, я свои обещания сдержал.
– Спасибо, лекарь! Завтра в честь выздоровления дорогих моему сердцу людей будет пир, а потом и в дорожку можно будет собираться.
На следующий день вся дворня бегала, как заведенная, в большом зале расставляли посуду, на заднем дворе холопы разделывали туши, из кухни доносились такие запахи, что только слюни успевай сглатывать. Около трех часов дня ко мне зашел холоп, пригласил в зал. Я огладил руками свое повседневное платье, парадного-то я не взял, и пошел за холопом. Войдя в распахнутые двери, чуть не остолбенел. В красивом зале, устеленном большим дорогим ковром, стояли два ряда длинных столов, обильно заставленных различными яствами – было все, о чем только можно мечтать, – начиная от красной рыбы и красной и черной икры в ведерках до апельсинов. В мое время, конечно, апельсины лежали на любом рынке, но здесь… Постарался купец! Вокруг столов стояло множество людей, человек двести, не меньше. Одеты были празднично и ярко, на женщинах золота, как в небольшом ювелирном магазине. Ко мне подошел Алтуфий, пожал руку и громогласно объявил:
– Юрий Кожин, лекарь, каких свет не видел, спаситель моего сына и жены. Сегодня пир, друзья, в его честь и во славу, а также за избавление жены и чада моего от хвори.
Ко мне стали подходить солидные купцы с женами, Алтуфий их лично мне представлял. Сначала я пытался запомнить, но потом в голове все имена перемешались. Когда представление закончилось, всех пригласили к столу. Посередине короткого стола, что стоял поперек зала, образуя перемычку двух длинных рядов столов, усадили меня, уселся Алтуфий с женой Марией и Никита с молодой супругой. Первую чарку выпили за выздоровление Никиты, вторую – за выздоровление Марии, третью – за меня, лекаря Юрия, пожелав долгих лет и всего, всего, всего. По знаку Алтуфия из дверей вышли два холопа с подносами, накрытыми платками. Алтуфий встал, разговоры за столом сразу смолкли:
– Гости дорогие, я не зря ездил в Москву, чуть гребцов не загнал, привез отменного лекаря, который поднял на ноги моих любимых людей – сына и жену.
Купец низко поклонился мне:
– Подарил ты дорогим мне людям здоровье и жизнь, а в мое сердце вселил радость, хочу крепко обнять и поцеловать. – Он крепко меня обнял и троекратно, по-русски расцеловал. – И в знак уважения прошу принять от меня маленькую благодарность.
Купец подозвал холопов, они встали рядом, и картинно сдернул с одного подноса платок – поднос был завален серебряными монетами.
– Это за сына, Юрий!
Подошел ко второму подносу и сдернул платок с него – там лежали золотые монеты.
– Это за любимую жену!
Гости в зале приглушенно ахнули. Купец победно оглядел зал – как, мол, впечатление? Да, это в русском стиле – размах, широта души. Я приблизительно прикинул, это получается больше, чем мне дал французский король за лечение своего наследника. Дальше пир продолжался своим чередом. Гости уже изрядно набрались, но пьяным никто не был, пить на Руси умели. Ко мне периодически подходили с заверениями дружбы и помощи купцы, одновременно предлагая посетить и их дома на предмет полечить домочадцев. В разгар пира мужики решили выйти во двор, освежиться. Как всегда во все времена, зашел разговор о лошадях, затем об оружии, кто стреляет лучше, кто более удачливый охотник. Разгорелся спор, позвали холопа, который принес пару пистолетов и у забора поставил мишень. Спорщики стреляли по очереди, но не попали, скорее всего выпито было много. Все дружно стали говорить, что мишень для пистолетов далековата. Черт меня дернул сказать, что попаду оба раза из двух пистолетов, но своих. Я сходил в свою комнату, принес оба пистолета, пока ходил – круг зрителей увеличился, из дома, привлеченные голосами спорщиков и зрителей, подошли еще люди. Ну, назвался груздем, полезай в кузов. Я прицелился, задержал дыхание, выстрелил, не медля вытащил из-за пояса второй пистолет и выстрелил снова. Холоп принес фанеру, и все дружно уставились на нее, потом с изумлением на меня, тогда уже я, слегка растолкав купцов, взглянул на мишень. Обе пробоины были почти в центре, на дюйм друг от друга. Неплохие результаты даже для трезвого, видно, сам бог пьяному помогает. Купцы попросили посмотреть оружие, крутили-вертели, но поскольку никто не заглянул в ствол, то ничего необычного не нашли и решили, что все дело в моем мастерстве стрельбы. Восхищенные, хлопали меня по плечам, предлагали пойти еще выпить, отметить отличную стрельбу. Все дружно отправились за стол продолжать застолье. Когда уже стемнело, появился оркестр – балалайки, гусли, рожки. Народ начал плясать, а поскольку я не большой любитель танцев под балалайку, то отправился спать. Утром выспался под завязку, умылся, есть не хотелось. Надо было думать об обратной дороге.
– Юрий, а ты что же не выполняешь обещание? – На дороге стоял Алтуфий.
Я изумился:
– Какое обещание?
– Да ты вчера обещал при знакомстве с гостями полечить кое-кого, вон у ворот уж часа два возок стоит, тебя дожидается!
Час от часу не легче. Раз обещал, придется выполнять. Собрался сам, собрал инструменты, поехал по купцам. Кучер сам знал, куда везти, вероятно, ему Алтуфий сказал. В каждом доме встречали с почетом, везде старались по русскому обычаю угостить вином, откажешься – обида дому, приходилось пить. К вечеру, уже сильно пьяный, я добрался до купеческого дома. Как прошел в свою комнату, помню смутно. Проснувшись утром, увидел в углу комнаты кучу вещей – шуба меховая, вроде как бобровая, несколько меховых шапок, несколько кошелей с серебром. Я пошел к Алтуфию.
– Это что у меня в комнате, откуда взялось?
Алтуфий принялся громко хохотать, хлопая себя по ляжкам.
– Да ты и в самом деле ничего не помнишь? Слаб ты пить, лекарь хороший, а вот пить слаб. Это же тебе за работу дали товарищи мои, торговые люди, да благодарность передавали, спрашивали, когда в Москве будут, можно ли зайти к тебе полечиться али кого из родни привезти?
– Можно, конечно, работа у меня такая.
– Хотел сразу по водочке с тобой поговорить. У нас хлебное вино в Нижнем тоже творят, да с твоей водкой не сравнишь. Давай сразу большую партию куплю, скажи только, когда приказчика прислать да почем штоф стоит?
Мы обговорили все условия сделки и ударили по рукам. Теперь надо было решать вопрос с обратной дорогой. Можно было договориться с купцами, везущими товар на своих кораблях в Москву, но с кучей денег не хотелось рисковать. Я обратился к Алтуфию, тот удивился:
– Гости сколько хочешь, ты еще не всех объехал, кто хотел полечиться, а когда скажешь, что домой пора, тем же путем назад доставлю, я же обещал и слов назад своих не беру.
– Да надо уже назад, больные у меня там есть.
Алтуфий развел руками:
– Надо так надо. Когда обратно думаешь?
– Завтра с утра, сегодня еще кое-кого объеду, обещал.
Сев в возок, снова поехал по купцам, осматривал их самих, их жен, детей и ближнюю родню. К вечеру усталый и выпивший снова заявился домой. Я понимал, что каждый купец хочет быть хлебосольным хозяином, но так и спиться можно. С утра холопы быстро перетаскали в возок мое имущество, две сумки с монетами и сумку с инструментами я нес сам. У возка мы дружески попрощались с Алтуфием и его семейством, которое дружно вышло меня проводить. Когда я начал отъезжать, все дружно поклонились в пояс. Жалко мне в этот миг стало Россию, таких людей в войны да революции с перестройками потеряли, соль и цвет земли русской. Трудолюбивые, хваткие, жадные до дела, но не дураки отдохнуть и выпить. Все умели, но всему свое время. Обратно я добирался точно так же, менялись гребцы, оставалась лишь лодка да я со своим грузом. До Москвы добрались быстро, за два с половиной дня. Когда я зашел в дом, Настя, развернув мои сумки, ахнула.
– Да ты из Франции меньше привез, вот тебе и Нижний Новгород!
Я приказал истопить баньку, перекусил, помылся и завалился спать. Устаешь все-таки в дороге, да и погода была мерзкая, холодно и сыро, совсем не для путешествий. Дома отогревался и отсыпался два дня, затем объехал свои предприятия, на водочном заводике уже вовсю кипела работа над заказом Алтуфия, надо было сделать за неделю три тысячи бутылок, по срокам вроде успевали.
Через неделю прибыл приказчик от Алтуфия, водку к тому времени приготовили. Приказчик расплатился, рабочие начали грузить ящики на подводы. Со слов приказчика, Алтуфий будет в Москве через месяц, если водка хорошо будет продаваться, будет еще заказ. Ну что же, оптом сбывать лучше, меньше головной боли. А вообще-то стоит подумать о расширении водочного заводика, уже сейчас он работает почти на пределе возможностей, если большие заказы из Нижнего будут регулярными, нам придется ограничить в поставках Москву, а мне бы этого не хотелось. Я поговорил со своим управляющим – что надо для расширения производства, помещений хватало, нужно было оборудование и бутылки.