Глава 4
В паспорт он заглянул уже на улице. Ну да, все было, как и должно быть. Поверх штампа столичной регистрации, которую, многие по старой въевшейся в мозги привычке называли пропиской, стояла отметка «Аннулировано». С подписью Кабаева, между прочим. «Ка» и «бэ» с длинными размашистыми хвостиками-росчерками. Рядом служебная отметка «Восточный сектор, участок «РВ-СО-58»», перечеркнутая от руки жирным крестом. «РВ» – значит «Рязанские Ворота. «СО-58» – «Спецотражатель-58»
Ниже синела блеклыми казенными чернилами стандартная рабочая виза. Под визой тоже красовался подполковничий автограф.
Еще ниже – оттиск печати, на котором четко проступало неблагозвучно сокращенное название нового места службы «Железнодорожн.». Под печатью – незнакомая закорючка.
Между жестких страниц паспортины торчал желтый листок. Тоненькая такая плохонькая бумажонка. Однодневный пропуск, обеспечивающий беспрепятственный проход по прилегающим к МКАДу районам Москвы. Рабочей визы Форпоста для этого было недостаточно. С ней заходить дальше Курского вокзала Егор не имел права. Рабочая виза – это все-таки не аннулированная прописка, которая позволяла безбоязненно бродить по всей столице. Любая рабочая виза ограничивала передвижение ее обладателя местом жительства, местом работы и кратчайшим путем между этими двумя пунктами.
– Ваш-ументы… – над ухом раздался чей-то пренебрежительно-невнятный голос.
– Что?
Егор поднял глаза.
Да уж… Вашу… менты…
Перед ним стоял полицейский патруль. Трое. Молодые, наглые. В легких бронниках, с короткими «огрызками» АКСУ в руках. Да уж, полиция…
Таких вот, с позволения сказать, стражей порядка долго и упорно переименовывали в полицейских, но толку-то? Мент – он и в Африке мент. А уж сейчас – и подавно! Ну кому, в самом деле, нужна сейчас нормальная профессиональная полиция?!
Дубинок, баллончиков со слезоточивым газом и прочей чепухи московские менты-полисмены больше не носили. Зачем, если можно сразу стрелять на поражение? На широких ряхах патрульных застыли самодовольные ухмылочки. Один жует жвачку. Он-то и заговорил с Егором. Надменно так, презрительно.
Прижав резинку зубами, полицейский выцедил снова, чуть более разборчиво:
– Документы? Ваши… – так выцедил, будто сделал великое одолжение одним лишь своим соизволением заговорить.
Егор вздохнул. Он и шагу ступить не успел от офис-штаба сектора, а эти трое уже тут как тут. Явились, блин, не запылились! Впрочем, ничего удивительного. Наверное, человек, потеряно пялящийся в собственный паспорт, выглядит подозрительно. А у ребят в полицейской форме на все подозрительное глаз наметан.
– Документы, говорю. Оглох, что ли? – мент с жевательной резинкой во рту ткнул Егора автоматным стволом в живот.
Тычок оказался болезненный. Профессиональный. Ох, пустить бы обратку, врезать гаду в рыло, да так, чтобы подавился своей жвачкой. А нельзя… Положат сразу, на месте. Да еще и поощрение от начальства получат за грамотные и самоотверженные действия при ликвидации опасного нарушителя правопорядка.
Егор протянул жвачному паспорт и пропуск:
– Вот…
Он, увы, уже не мог, как прежде, небрежно сунуть в нос патрулю документ с «твердой» столичной регистрацией и гордо удалиться. Менты – сами по большей части рабвизовские – старались не связываться с прописанными москвичами. Зато на остальных отыгрывались по полной.
Жвачный вскользь глянул на пропуск и, не найдя в нем ничего интересного, с унылым, даже разочарованным каким-то видом вернул бумажку Егору. Открыл паспорт.
Первым делом сверил вклеенное фото с оригиналом, потом развернул регистрационные страницы. И от изумления чуть не проглотил резинку.
– Оба-на! Секторский! – почти с восторгом сообщил он напарникам. – Отсюда, с Восточного! Аннулированный, мля!
Снова повернулся к Егору:
– Сегодня, прописку закрыли? В Форпост переводят, да? На рабочую визу?
Дурацкие вопросы, которые не требуют ответа – и так все ясно из документов. Егор отвечать не стал.
Полицейский покачал головой:
– Ну ты попа-а-ал, братан!
Сочувствие? Ага, держи карман шире! В голосе мента отчетливо прозвучало неприкрытое злорадство. Как же! Прописанный «москаль» опустился на ступень ниже и стал теперь вровень с патрульными… Даже нет, какой там вровень! Форпостовская виза – это не столичная виза.
– Че натворил-то, а? – через плечо «жвачного» в паспорт уже заглядывал второй патрульный – низенький и пухлый.
Третий – худощавый верзила – с глуповатой улыбкой молча пялился немигающими глазами на Егора.
– Ничего не натворил, – буркнул Егор. Докладываться этим стервятникам о том, что их не касается, он не собирался. Не обязан. Да и не чувствовал он себя «натворившим». Даже после разговора с Кабаевым. Ну то есть вообще не чувствовал. Ни малейшей вины за собой не ощущал. Только обиду. Которая, между прочим, уже переносилась и на этих ментов тоже.
– Совсем-совсем ниче? – хитро прищурился недомерок в форме. – Че, не гонишь?
– Просто перевожусь. На новое место службы.
– Ага, «просто», – гоготнул жвачный. Поперхнулся. Отхаркнулся. Снова принялся гонять резинку во рту. – Просто так из Кольца в Форпостовскую дыру не уходят.
Егору снова захотелось вбить жвачку ему в глотку. Поглубже. Так поглубже, чтоб из задницы вылезла.
– Слышь, а че, правда, говорят, вы ночью по провинциалам шмоляли? – неожиданно сменил тему чекающий коротышка.
– Я не шмолял, – ответил Егор.
– Да ладно тебе, братело, – жвачный по-панибратски хлопнул его по плечу. – Наши парни сегодня у вас на Рязанке все утро прикрывали похоронно-санитарную команду. Похоронцы трупы со МКАДа растаскивали. Жмуров, которых твари сожрать не успели. Вы ж там уйму беженцев положили.
– А че, правильно, – снисходительно одобрил коротыш. – Так им, сукам, и надо. Че в столицу-то без визы лезть?
– Не-е, неправильно это, – неожиданно возразил жвачный.
Егор удивленно посмотрел на него. Не похож был вообще-то этот мент на великого гуманиста.
– Фигня какая-то получается, если не тварей, а провинциалов отстреливать начинают, – задумчиво продолжал патрульный с жвачкой.
– А че фигня-то? – вытаращил глаза коротышка. Тоже, видать, удивился.
Да и третий – молчаливый – мент озадачено уставился на жвачного.
– А то, что боеприпасов не напасешься, – обосновал свою позицию тот. – У нас вон дежурный табель уже урезали на полрожка.
– А-а-а, – протянул коротышка. – Ну, вообще, да. Че-то жирно живут эти секторские, если по людям палят почем зря. Слышь ты, жирно живете, а?
Коротыш повернулся к Егору.
Егор ничего не ответил. Молча взял паспорт из рук жвачного.
– Э-э-э, ты че?! – выпятил грудь коротыш.
– Документы в порядке? – хмуро спросил Егор, даже не взглянув на него. Не этот недомерок был главным в патруле.
– Ну, в порядке, – нехотя признал жвачный.
– Виза не просрочена?
– Ну, не просрочена.
– Пропуск есть?
– Ну, есть.
– Ну, и досвидоз.
Он повернулся. Пошел.
– Че борзой, да? – бросил в спину коротыш. Впрочем, уже не так задиристо.
– Ладно, хрен с ним, пусть топает, – осадил напарника жвачный. – В Форпостах долго не живут. Сам сдохнет.
Третий патрульный так и не произнес ни слова.
…Егор шел вдоль Стенки, осматривая изнутри систему укреплений столичного Кольца. Когда еще доведется вот так прогуляться и полюбоваться ею с тыла. И доведется ли вообще? С учетом того, что в Форпостах долго не живут.
Защитную Стенку построили в рекордные сроки, когда интродукты только-только начали появляться в регионах. И между прочим, возводили ее главным образом силами нелегалов-гастарбайтеров, которых, как рабов согнали со всех столичных и подмосковных строек, а затем выперли за ненадобностью. Собственно, лишь этот опоясывающий город защитный барьер спас его от неминуемой гибели. К тому времени, как твари поперли по-настоящему, Москва уже превратилась в крепость. Огромную и, что немаловажно, хорошо вооруженную: из ближайших воинских частей и складов сюда завезли уйму оружия и боеприпасов.
Стенку потом еще долго достраивали, укрепляли и усиливали, но основная работа была выполнена в самые первые критические недели. Хлынувшие на штурм волны тварей-интродуктов не один раз, не десять, и, наверное, уже не сто разбивались о неприступную линию укреплений.
По сути, Стенка была обычной стеной в три-четыре яруса, протянутой по внутренней стороне МКАДа. Великой Московской Стеной. Новым Кремлем нового века.
Бетон, кирпич, дерево, сталь и непременная колючка снаружи и поверху. Надежная система коммуникаций. Открытые и закрытые переходы. Многочисленные лестницы и пандусы для подвоза боеприпасов. Огневые точки и защищенные позиции для личного состава, бойницы, амбразуры…
Мощные пролеты Стенки тянулись между многоэтажками, превращенными в подобие крепостных башен. Выходившие на МКАД подъездные двери и окна нижних этажей были наглухо замурованы. Из верхних оконных проемов торчали пулеметы, огнеметы, и гранатометы. На крышах высоток смотрели в небо стволы зениток, наблюдали за окружающим пространством корректировщики огня и круглосуточно дежурили снайперы. За Стенкой располагались стационарные минометные и артиллерийские батареи и мобильные установки залпового огня.
Возле немногочисленных ворот и защищенных блок-постами наружных КПП, ожидали приказа к вылазке ударные бронегруппы, состоявшие из танков и БТРов. У подножия Стенки были оборудованы доты и дзоты, связанные с основной линией укреплений подземными галереями. Наиболее уязвимые места обороны прикрывали минные поля и усиленные проволочные заграждения. Практически все подступы к Стенке были расчищены и хорошо пристреляны.
Оборонительную систему Кольца дополняли, по крайней мере, в теории два мини-аэродрома, размещенные на Красной площади и на Тверской. Правда, исправных машин там уже почти не осталось. Последний самолет и с полдюжины вертушек столичные власти берегли как зеницу ока. Егор подозревал, что борта московских ВВС на самом деле предназначались для экстренной эвакуации высших чиновников, в том случае если… Хотя об этом лучше не думать.
Егор переключил внимание на другое. Над Стенкой на одинаковом удалении друг от друга поблескивали зеркальными сегментами изогнутые щиты, обращенные рабочей поверхностью в сторону МКАДа. Спецотражатели… Похожие на большие спутниковые тарелки, только прямоугольной формы, с чуть закругленными краями, эти массивные антеноподобные сооружения использовались вовсе не для связи и не для защиты от интродуктов. Но именно они были сейчас главным оберегом столицы. Мощные отражатели надежно прикрывали Москву и ближайшие пригороды от пространственных аномалий, из которых, собственно, и прут твари.
– Ваши документы, – снова услышал Егор за спиной знакомую фразу.
Еще один патруль… Полиция бдила. Рабвизовские стражи порядка, допущенные в спасительное Кольцо, отрабатывали оказанное доверие.
Егор со вздохом вынул из кармана паспорт и пропуск. Молча протянул документы.
Внутри Кольца шла такая же борьба против всякого рода нелегалов, как и против интродуктов, осаждавших столицу снаружи. Чистка… пардон, оптимизация населения, начавшаяся сразу после возведения Стенки, продолжалась до сих пор. И вряд ли она закончится прежде, чем падет Кольцо.
Полицейские патрули отлавливали все еще попадавшихся на московских улицах затравленных бедолаг без прописки и визы. Или вообще без документов. Или с аннулированной пропиской. Или с истекшим сроком действия рабочей визы. Или с фальшивым штампиком в паспорте. Охота шла и на форпостовских наемников-дезертиров, пытавшихся затеряться за надежным столичным Кольцом, вместо того, чтобы после рабочей смены возвращаться в обреченные пригороды, как и полагается законопослушным гражданам.
Всего по пути к Курскому Егора останавливали раз десять. Это было непривычно и неприятно. Нет, конечно, его проверяли и раньше, но не так часто.
Наверное, вместе с аннулированной московской пропиской, было утрачено что-то еще, что-то особое, неуловимое и необъяснимое, что раньше вселяло уверенность, делало его стопроцентным москвичом и сразу бросалось в глаза стражам порядка. И чего сейчас, увы, не стало.
Отсутствие этого «чего-то» опытные менты чуяли нутром.
Егор вдруг ощутил себя человеком второго сорта. Такое острое, неуютное и мерзкое ощущеньице, когда у тебя в паспорте не прописка, а временная рабочая виза.
Виза… Да уж, дожили. Егор невесело улыбнулся. Сегодня он стал иностранцем в собственной стране. А впрочем, если разобраться, богатая Москва всегда была особым городом-государством в бескрайней нищей России. И Стенка по МКАДу тоже стояла всегда. Пусть не видимая прежде, но вполне себе ощущаемая. Как ни крути, а жизнь по ту сторону столичной кольцевой дороги разительно отличалась от жизни по эту. Наверное, больше нигде в мире не было столь резкого контраста между жирующей столицей и голодающей глубинкой.
И раньше, и сейчас опоясанная Кольцом территория, была островком благополучной, ну или относительно благополучной жизни, построенной, кстати, во многом за чужой счет – за счет обобранной провинции. Москвичи, впрочем, не особенно задумывались на эту тему. Они просто ценили свое благополучие, трепетно относились к нему, берегли его и, конечно же, не собирались ни с кем им делиться. Благополучие – оно потому и благополучие, что на всех его не хватает.