Глава 4
В вагоне было ужасно душно и глаза щипало от дыма, просачивавшегося даже невзирая на закрытые окна. Повсюду валялись обрывки газет и было как-то неуютно. Народу было не много, но все диваны были заняты. Я смотрел в окно, но практически ничего видно не было. Повсюду дым, дым, только кое-где высвечивались всполохи огня – это по обочинам дороги горели лесопосадки и сухая трава. Повсюду стояли пожарные машины, бульдозеры и даже танки. Это военные нагнали солдатиков для тушения пожаров.
Я сидел с краю. У окна, тяжело дыша и поминутно вытирая пот носовым платком, сидела толстая тетка. Она приговаривала:
– От, че делаца, от, че делаца, а? Нет, ты глянь, че делаца-то, а?
Между нами сидела красивая девчонка лет семнадцати-восемнадцати. Она сидела, молча и старательно держа осанку, читала какую-то книжицу. От нее приятно пахло духами. Молодость брала свое и мне ужасно захотелось с ней заговорить. Я мучительно искал повод или тему для разговора. Наконец я выдавил из себя:
– Про шпионов?
– Что?
– Книжка про шпионов, говорю?
– Фи! Вот еще! Я такую ерунду не читаю! – Девица, манерно вскинув голову и не без интереса, глянула на меня.
– Тогда про что там пишут? – я занервничал, видя, что на ее лице появилось нечто вроде насмешки.
– Вам не все равно? – девица снова уткнулась в свое чтиво.
Вот зануда, подумал я, и из вредности уже продолжал приставать:
– Небось, про любовь-морковь читаешь?
– А мы уже на ты? – съязвила она.
– Думаю, пора уже. Ехать-то нам долго еще вместе.
Девица встала и пересела на соседний диван, где только что освободилось местечко. Какой-то мужик с корзиной побежал к выходу, освободив место, и девушка теперь соседствовала с парнем лет тридцати и теткой какого-то старорежимного, что ли, вида. Тетка была, видно, мать этого парня. Она постоянно говорила, обращаясь к нему:
– Вадим, скоро приедем. Но я прошу тебя. Умоляю, держи себя в руках.
Парень молчал и только часто вытирал очки о кончик галстука, стягивавшего его шею, невзирая на изнурительную жару.
– Вадим, помни – он твой отец. Будь с ним деликатен, – наставляла тетка.
Тут электричка на минуту остановилась. Началось хождение туда-сюда и еще через минуту все расселись. Мы снова поехали. На место девицы, то есть рядом со мной, плюхнулся невысокий коренастый мужичонка со стойким запахом свежака, выпитого, видно, только что на полустанке. В обеих руках он держал по мороженому. Одет он был весьма колоритно. Тут, я думаю, имеет смысл описать этого субъекта, ибо он сыграет роль в моей дальнейшей судьбе. На голое тело у него была надета зоновская куртка-спецовка. Она была расстегнута, и было видно, что тело мужика все расписано наколками. Можно было их читать и рассматривать всю дорогу, и газет не надо. На голове у него почему-то была нахлобучена цигейковая зимняя шапка. Поймав мой взгляд, он заулыбался, открыв рот и сияя целым рядом нержавеющих и рандолевых зубов.
– А у меня башка всегда мерзнет. Боря Бодунов.
– Что? – не понял я.
– Зовут меня так – Борис Бодунов. Слышал про Бориса Годунова? Ну вот, а я Борис Бодунов. Но ты зови меня Валька. Меня на зоне все Валькой звали.
– А почему так?
– А знаю и молчу и потихоньку… – мужичек заржал и протянул мне мороженое.
– На вот ешь и помни Вальку Бодунова, – мужик опять засмеялся.
Я глянул на его руки, не видавшие мыла и чистой воды, и отказался. Тогда этот самый Валька Бодунов стал приставать к девчонке, читающей книжку и угощать ее мороженым. К моему удивлению, она мороженое взяла и как-то ехидно глянула на меня.
Тут в тамбуре послышался шум, и когда двери раздвинулись, в вагон ввалились трое пьяных парней. Двое были здоровенные и похожие друг на друга. Третий, наоборот, маленький, сутулый и неимоверно худого телосложения.
Один вытащил из-за пазухи бутылку водки и какой-то замызганный раздвижной стаканчик. Первый стакан достался худенькому: он выдохнул и, окидывая взглядом, чем бы закусить, увидел мороженое у девушки в руках. Он резко опрокинул в себя стакан и, схватив девушку за руку, рванул ее на себя, откусил кусок мороженого и неприятно захохотал.
– Мужчина, вы что, того? Совсем ку-ку? – девица от гнева покрылась красными пятнами, крутя пальцем у виска.
– Че-о-о? Кто ку-ку? Это я ку-ку? Щас мы проверим, какая ты кукушка! – худой стал тащить ее на себя и при этом лапать. Девица отбивалась как могла и при этом плакала как-то жалобно. Вот он, шанс, подумал я и, невзирая на предательский страх, сосавший где-то под ложечкой, шагнул к ним.
– Ну, ты, ошибка природы, оставь девушку в покое!
– Ты кто, юноша? – как-то нервно и с насмешкой отпустив руку девицы, обратился он ко мне.
– Конь в пальто, – ответил я.
– Па-а-шли в тамбур, конь педальный! – Он схватил меня за рукав и сделал попытку затащить в тамбур. Короткий и резкий удар между глаз – и худой уже корчился на полу. Тут вскочили два здоровенных паренька и меня, приподняв за локти, как котенка мигом доставили в тамбур. Со всего размаху швырнули об стену так, что из моих глаз посыпались искры, как из-под электросварки. «Ну, все, – подумал я – целина накрылась медным тазом». Но тут произошло то, чего я меньше всего ожидал. Как описать это действо словами, даже и не знаю. Только в тамбур шагнул тот самый очкарик и какими-то быстрыми, неуловимыми движениями молча уложил обоих здоровяков на пол. При этом их рожи были настолько разбиты, что они даже не делали попытки встать снова. Парень, так же молча, сел на свое место, поправляя галстук. Мать тут же не преминула ему заметить:
– Вадим, ты просто не умеешь держать себя в руках. Ну разве так можно? А если бы ты ушибся?
Ни хрена себе, думаю, он ушибся бы! Вот я ушибся, так ушибся. Теперь, небось, синячище будет. Между тем девица начала строить глазки очкарику и всяко с ним заигрывать. Мне даже обидно стало, ведь я все же первым за нее заступился. Ох, уж эти женщины – хрен их поймешь.
Ну, а где же был в это время наш Валька, он же Борис Бодунов? А Валька не зевал. Пока мы там возились, Валька умыкнул бутылку и тихо так, молча ее усосал. После чего его прорвало, и он начал рассказывать, за что он мотал свои три срока.