Глава 8
Я вернулся в Чикаго в марте 1937-го, потерпев полный крах. Родные очень мне сочувствовали, но от этого легче не становилось.
– Эти люди ничего не понимают и не способны распознать талантливую песню, – утверждала Натали.
Семье по-прежнему приходилось туго. Денег катастрофически не хватало. Я без особой охоты вернулся в гардероб отеля «Бисмарк», а днем парковал машины в ресторане в Норт-Сайде, в Роджерс-Парке. Непонятные переходы от депрессии к эйфории все продолжались, и я не мог с ними совладать. Без всякой причины то радовался, то грустил, когда все шло хорошо.
Как-то вечером Чарли Файн, мой наставник из «Стюарт Уорнер», и его жена Вера пришли к нам на ужин. По соображениям экономии на стол подали готовые блюда из дешевого китайского ресторанчика по соседству. Но Файны сделали вид, что ничего не замечают. За столом Вера упомянула, что на следующей неделе едет в Сакраменто, штат Калифорния.
Калифорния. Голливуд.
Передо мной словно распахнулась дверь. Я вспомнил о волшебных часах, проведенных в кинотеатре «Джефферсон», когда вместе с Уильямом Пауэллом и Мирной Лоу раскрывал преступления в «Тонком мужчине», ехал в Калифорнию в крытом фургоне вместе с Джоном Уэйном в «Орегонском тракте», беспомощно наблюдал, как Роберт Монтгомери терроризирует Розалинд Рассел в «Ночь придет», скакал по деревьям вместе с Тарзаном, обедал с Кэри Грантом, Кларком Гейблом и Джуди Гарланд.
Я выпалил:
– Если не возражаете, я вас туда отвезу!
Все удивленно уставились на меня.
– Ты очень добр, Сидни, – пробормотала Вера, – но я не хочу тебя затруд…
– Буду очень рад! – с энтузиазмом заверил я и повернулся к Натали и Отто: – Я хотел бы отвезти Веру в Калифорнию.
Воцарилось неловкое молчание.
После ухода Файнов разговор снова возобновился.
– Не можешь же ты снова уехать! – возражал Отто. – Только вернулся и вот…
– Но если я найду работу в Голливуде…
– Нет. Мы что-нибудь подберем здесь.
Я хорошо знал, что ждет меня в Чикаго: гардеробы, аптеки и автостоянки. С меня довольно! Сыт по горло!
После короткой паузы вступила Натали:
– Отто, если именно этого хочет Сидни, стоит дать ему шанс. Вот что я скажу: нужно найти компромисс. Сидни, если через три недели ты не найдешь работы, вернешься домой.
– Заметано! – обрадовался я, совершенно уверенный, что легко получу работу в Голливуде. И чем дольше я об этом думал, тем больше преисполнялся оптимизмом.
Наконец-то меня ждет успех!
Пять дней спустя я собирал вещи, готовясь отвезти Веру и ее младшую дочь Кармел в Сакраменто.
Ричард ужасно расстроился, он уговаривал меня остаться:
– Почему ты снова уезжаешь? Тебя так долго не было и вот…
Разве я мог объяснить ему, какая чудесная жизнь ждет меня там?
– Знаю, но это важно для меня. Не волнуйся. Я обязательно пришлю за тобой!
– Обещаешь? – настаивал он, готовый заплакать.
– Обещаю, – кивнул я, обнимая его. – Я буду скучать по тебе, старина.
Еще через пять дней мы добрались до Сакраменто, где я распрощался с Верой и Кармел и провел ночь в дешевом отеле. Рано утром я уехал на автобусе в Сан-Франциско, а оттуда – в Лос-Анджелес.
Я прибыл в Лос-Анджелес с одним чемоданом и пятьюдесятью долларами в кармане. Купил на автовокзале выпуск «Лос-Анджелес таймс» и стал искать объявления о сдаче комнат. Одно понравилось мне больше других – речь шла о пансионе, где сдавались комнаты за четыре пятьдесят в неделю, включая завтрак. Пансион к тому же располагался в Голливуде, в нескольких кварталах от знаменитого бульвара Сансет, и оказался очаровательным старомодным домом в прелестном жилом районе на тихой Кармен-стрит, номер 1928.
Я позвонил. Дверь открыла маленькая женщина лет сорока, с приветливым лицом.
– Здравствуйте. Что вам угодно?
– Меня зовут Сидни Шелдон. Ищу, где бы остановиться на несколько дней.
– Я Грейс Зайдел. Входите.
Я поднял чемодан и вошел в прихожую. Очевидно, дом был переделан из семейного жилища в пансион. Я увидел большую гостиную, столовую, комнату для завтраков и кухню, насчитал двенадцать в большинстве своем занятых спален и четыре большие общие ванны.
– Насколько я понял, плата – четыре пятьдесят в неделю вместе с завтраком, – продолжал я.
Грейс Зайдел окинула взглядом мой мятый костюм и потертую рубашку и сказала:
– Если будете очень настаивать, могу сбавить до четырех долларов.
Мне отчаянно хотелось заверить, что я буду платить все четыре пятьдесят, но те жалкие гроши, которые у меня еще оставались, скоро закончатся. Я проглотил свою гордость и сказал:
– Настаиваю.
– Договорились, – тепло улыбнулась она. – Я покажу вам вашу комнату.
Комната была маленькой, но чистой и неплохо обставленной. Я остался очень доволен и так и сказал Грейс.
– Вот и хорошо. Я дам вам ключ от входной двери. По нашим правилам вам не позволяется приводить сюда женщин.
– Никаких проблем, – заверил я.
– Сейчас я представлю вас другим жильцам.
Она отвела меня в гостиную, где собрались несколько человек. Я познакомился с четырьмя писателями, бутафором, тремя актерами, режиссером и певцом. Со временем я узнал, что все мечтали стать известными и знаменитыми, а пока сидели без работы, питая несбыточные надежды, которые так никогда и не осуществились.
У Грейси был двенадцатилетний сын Билли, тихий, воспитанный мальчик, мечтавший стать пожарным. Возможно, он единственный из всех обитателей пансиона имел шанс, что его мечта сбудется.
Я позвонил Натали и Отто и сообщил, что доехал благополучно.
– Помни, – предупредил Отто, – если за три недели не найдешь работу, возвращайся сюда.
– Без проблем…
Вечером жильцы Грейси сидели в большой гостиной, рассказывая свои «фронтовые» истории.
– Это жесткий бизнес, Шелдон. У каждой студии имеются ворота, а за этими воротами сидят продюсеры, которым позарез необходимы таланты. Они вопят, что отчаянно нуждаются в актерах, режиссерах и сценаристах. Но если вы подойдете к воротам, вас и не подумают впустить. Для чужаков они закрыты.
«Может быть. Но каждый день кому-то удается проскользнуть в эти ворота», – подумал я.
Я узнал, что Голливуда, каким я его представлял, не существует. «Коламбиа пикчерз», «Парамаунт» и «РКО» находились в Голливуде, а вот «Метро-Голдвин-Мейер» и «Селзник интернэшнл студиос» – в Калвер-Сити. «Юниверсал» – в Юниверсал-Сити, студия Диснея – в Силверлейке, «Двадцатый век – Фокс» – в Сенчури-Сити, а «Рипаблик студиос» – в Студио-Сити.
Грейс предусмотрительно подписалась на «Вэрайети», профессиональную газету шоу-бизнеса. Газета лежала в гостиной и служила библией для всех нас. Из нее мы узнавали об имеющихся вакансиях и о том, какие картины сейчас снимаются. Я взял газету и посмотрел на дату. У меня был всего двадцать один день, чтобы найти работу, и время уже пошло. Кроме того, мне необходимо любым способом как-то проскользнуть в студийные ворота.
Утром, когда мы завтракали, зазвонил телефон. Любая попытка ответить превращалась почти в Олимпийские игры. Каждый старался добраться до трубки первым: во-первых, это было единственное доступное нам развлечение, а во-вторых, звонившим всегда мог оказаться потенциальный работодатель.
Актер, поднявший трубку, немного послушал, обернулся к Грейс и объявил:
– Это вас.
Раздались разочарованные вздохи. Каждый жилец надеялся на удачу. Телефон мог стать дорогой к будущему.
Я купил путеводитель по Лос-Анджелесу и, поскольку «Коламбиа пикчерз» оказалась всего ближе к пансиону Грейс, решил начать оттуда. Студия располагалась к Гауэр-стрит недалеко от бульвара Сансет. И ворот там не было. Я подошел к дверям. За письменным столом сидел пожилой охранник, он что-то читал. Услышав шаги, он поднял глаза:
– Я могу чем-то помочь?
– Да, – уверенно кивнул я. – Меня зовут Сидни Шелдон. Я хочу быть сценаристом.
Охранник задумчиво помолчал.
– Вам назначено?
– Нет, но…
– В таком случае не могу вас пропустить.
– Но должен же быть кто-то, к кому я…
– Только если вам назначено, – твердо заключил он и снова принялся за чтение.
Очевидно, студиям ворота ни к чему.
Следующие две недели я методично обходил другие студии. В отличие от Нью-Йорка Лос-Анджелес не рай для пешеходов. Но по улицам ходили трамваи с автобусами, и я скоро освоил все маршруты и расписания.
И хотя студийные здания были совершенно разными, охранники ничем не отличались один от другого. Мне даже стало казаться, что всюду сидит один и тот же человек.
Я хочу быть сценаристом.
Вам назначено?
Нет, но…
В таком случае не могу вас пропустить.
Казалось, что Голливуд – это ресторан, а я – умирающий от голода, стоящий у его окна, потому что двери закрыты.
Небольшой запас денег подходил к концу, но, что еще хуже, времени тоже почти не оставалось.
Я либо путешествовал от студии к студии, либо сидел у себя в комнате, печатая истории на старой, заслуженной портативной машинке.
Однажды утром Грейси пришлось сделать не слишком приятное объявление:
– Мне очень жаль, но больше никаких завтраков.
Никто не спросил почему. Многие жильцы задерживали плату, и Грейси просто не на что было их кормить.
На следующий день я проснулся голодным и вконец обнищавшим. Попытался поработать над очередным сценарием, но не смог сосредоточиться: слишком хотелось есть. Наконец пришлось сдаться. Я пошел на кухню, где Грейси чистила плиту.
– Что вам, Сидни? – спросила она, оборачиваясь.
– Грейси… – прошептал я, заикаясь. – Я знаю правило насчет… насчет завтрака, но… понимаете, нельзя ли мне чего-нибудь перекусить? Я уверен, что через несколько дней…
Грейси нахмурилась и резко бросила:
– Почему бы вам не вернуться к себе?
Я был уничтожен. Побрел в свою комнату и уселся за машинку, раздавленный и униженный. Как я мог поставить в такое ужасное положение нас обоих?
Попытался вернуться к сценарию. Бесполезно. Я мог думать только о том, как голоден, несчастен и жалок.
Минут через пятнадцать в дверь постучали. На пороге оказалась Грейси с подносом, на котором стояли большой стакан апельсинового сока, дымящийся кофейник и тарелка с беконом и яйцами, накрытая тостом.
– Ешьте, пока не остыло, – сказала она.
Вкуснее я ничего в жизни не ел. И уж конечно, запомнил этот завтрак на всю жизнь.
В начале третьей недели, вернувшись в пансион после очередного зря потраченного дня, я нашел в ящике с почтой письмо от Отто. В нем лежали автобусный билет до Чикаго и записка:
«Ожидаем тебя домой на следующей неделе. С любовью, папа».
У меня осталось всего четыре дня и никаких перспектив. Боги, должно быть, смеялись надо мной.
Вечером, когда мы, по обычаю, сидели в гостиной, болтая и смеясь, один из жильцов сказал:
– Моя сестра устроилась чтецом на «МГМ».
– Чтецом? Что это такое? – удивился я.
– Чтецы есть на всех студиях, – объяснил он. – Они делают синопсисы для продюсеров, что экономит время и избавляет от необходимости читать горы всякого мусора. Если продюсеру нравится синопсис, тогда он просматривает весь сценарий. На некоторых студиях существуют большие отделы чтецов. Иногда нанимают внештатников.
Я встрепенулся. Только недавно я прочел шедевр Стейнбека «О мышах и людях» и…
Через полчаса я уже печатал синопсис книги.
К полудню следующего дня я сделал достаточно копий на взятом взаймы мимеографе, чтобы разослать самым известным студиям. Вероятно, пройдет день-другой, прежде чем копии будут доставлены, и со мной свяжутся на третий день.
Но на третий день я получил всего одно письмо от Ричарда, интересовавшегося, когда я вызову его к себе. На четвертый день пришло письмо от Натали.
Настал четверг. Билет до Чикаго был на воскресенье. Еще одна мечта умерла. Я сказал Грейси, что уезжаю в воскресенье утром. Она смотрела на меня грустными мудрыми глазами:
– Я могу чем-то помочь?
Я обнял ее:
– Вы прекрасный человек. И настоящий друг. Просто все обернулось не так, как я надеялся.
– Главное – никогда не забывать о мечтах, – напутствовала она.
Но мне пришлось забыть…
Однако рано утром в пятницу зазвонил телефон. Один из актеров подбежал, схватил трубку и осведомился бархатным баритоном:
– Что угодно? Да? Кто?
Голос его мигом изменился.
– Офис Дэвида Селзника?
В комнате стало неестественно тихо. Дэвид Селзник считался самым престижным продюсером в Голливуде. На его счету числились «Звезда родилась», «Ужин в восемь», «Сказка о двух городах», «Ребекка», «Дэвид Копперфилд» и десятки других фильмов.
– Да, он здесь, – продолжал актер. Мы буквально затаили дыхание. Кто этот «он»? – Это вас, Шелдон, – объявил актер.
Должно быть, рванувшись к телефону, я побил все рекорды пансиона по бегу.
– Алло?
– Это Сидни Шелдон? – прозвучал высокий женский голос.
Я сразу понял, что со мной говорит не сам Дэвид Селзник.
– Да.
– Это Анна, секретарь мистера Селзника. Мистер Селзник хочет иметь синопсис одного романа. Беда в том, что все наши чтецы заняты. А мистеру Селзнику синопсис нужен к шести часам сегодня вечером. В романе четыреста страниц, а в наших синопсисах обычно не больше тридцати плюс двухстраничное краткое изложение и рецензия на один абзац. Но все это нужно сделать сегодня к шести. Сумеете?
Разумеется, я никак не мог добраться до «Селзник интернэшнл студиос», прочесть четырехсотстраничный роман, найти приличную машинистку, написать тридцатистраничный синопсис и все это к шести.
– Конечно, смогу, – сказал я.
– Прекрасно. Возьмете книгу в нашей студии.
– Уже еду.
Я положил трубку и взглянул на часы. До Калвер-Сити полтора часа езды. Вот и еще одна проблема – машины у меня не было. Кроме того, печатаю я одним пальцем, а тридцать страниц потребуют бог знает сколько времени. Так когда же мне читать проклятый роман? Если я приеду в Калвер-Сити к одиннадцати, у меня останется ровно семь часов, чтобы сотворить чудо.
Но у меня был план.