Образ врага. Глава 5. Эйлат, январь 1998 года (П. В. Дашкова)

Сквозь плотные шторы пробивался солнечный свет, за стеной гудел пылесос и негромко переговаривались горничные. Алиса открыла глаза. Без пятнадцати одиннадцать. Максимкина кровать была пуста. На тумбочке жалобно попискивала электронная игрушка, а из-под скомканного одеяла выглядывала ушастая голова старой плюшевой обезьяны, с которой ребенок не расставался с четырех лет.

Алиса встала, прошлепала босиком к стеклянной двери, выходившей во внутренний двор, отодвинула штору. День был теплый и солнечный. В бассейне плескалось человек десять, и среди них она сразу заметила сына. Он пытался закинуть мяч в высокую баскетбольную корзину.

– Чуть медленней. Размах чуть медленней. – Рядом с Максимкой плавал темноволосый мужчина.

– Покажите мне еще раз! – крикнул Максим по-английски и кинул мужчине мяч.

Это был сосед, американец. «Ну ладно, пусть ребенок подтянет свой английский», – спокойно подумала Алиса и, сладко потянувшись, отправилась в душ.

За ночь все страхи улетучились. Разумеется, никакого Майнхоффа во вчерашней забегаловке не было. Все хорошо. Все отлично. Надо забыть про вчерашний призрак в грязной закусочной. Он действительно призрак, выходец с того света, существо из другой реальности, которой больше нет и быть не может в ее жизни. Надо взять себя в руки и начать наконец отдыхать в свое удовольствие.

Она вышла из душа, надела узкие бледно-голубые джинсы и темно-синюю блузку из плотного шелка, расчесала прямые пепельно-русые волосы, доходившие почти до пояса, быстро оглядела себя в огромном зеркале стенного шкафа и осталась довольна. Как сказал мудрый Козьма Прутков, хочешь быть счастливым, будь им. Глупо тратить драгоценное время отдыха на призраков, на дурные предчувствия и головную боль.

– Максимка, вылезай, будем завтракать, – негромко позвала она сына, подойдя к краю бассейна.

Он помахал рукой, нырнул, поднимая фонтан брызг, и через минуту его голова показалась у бортика.

– Мам, Деннис, наш сосед, согласился взять меня с собой поплавать с аквалангом, – радостно сообщил он, вылезая из бассейна. – Ты мне разрешаешь?

– Нет. Я не знаю никакого Денниса, к тому же ты еще слишком маленький для акваланга. – Алиса закутала сына в огромное гостиничное полотенце.

– Ну, не с аквалангом, так с маской.

– Все равно не разрешаю, – покачала головой Алиса, – вода в море слишком холодная…

– Мам, ну ты что?! Я уже договорился. А с Деннисом ты познакомься, он такой классный, он, кстати, приглашает нас на завтрак. Мам, ну пожалуйста! Я английский подтяну. Ты же сама говорила, без разговорной практики нельзя выучить язык.

– А зубы ты чистил, водолаз?

– Ты сейчас будешь изображать вредную мамашу? У тебя с утра острый воспитательный синдром? – буркнул ребенок, передернув плечами, скинул Алисину руку.

– Не груби, пожалуйста. На твоем месте я была бы тише воды, ниже травы, если бы так сильно хотела понырять, – заметила Алиса.

– Ты? Понырять?! Ха-ха, мамочка, не смеши меня! Ты здесь еще в воду ни разу не вошла, даже в бассейне не искупалась! Ты трусиха, к тому же у тебя приступ вредности!

– Вот я сейчас рассержусь, мы поссоримся, и никакого Денниса с аквалангом тебе точно не видать. Так зубы чистил или нет?

– А как ты думаешь? – прищурился Максимка.

– Разумеется, нет. Ладно, давай быстренько в душ, почисть зубы, а там видно будет.

– Мам, зачем в душ после бассейна?

– Хлорку смыть.

Завтрак можно было приготовить прямо в номере. В маленьком закутке имелось все необходимое – электрическая плита, набор кухонной посуды, микроволновая печка с грилем.

– Тебе омлет или гренки с сыром? – спросила Алиса, заглянув в ванную.

– Мне яичницу с беконом.

– Где я возьму бекон? Здесь не едят свинину.

– У Денниса есть бекон. – Максимка выглянул из-за пластиковой шторки. – Я, в отличие от тебя, мамочка, не такой дикий и легко схожусь с людьми.

– Слишком уж легко.

В стеклянную дверь постучали. На пороге стоял американец и смущенно улыбался.

– Наверное, я поступил опрометчиво, пообещав Максиму, что мы будем нырять? – Он шагнул в номер, не дожидаясь приглашения. – Надо было сначала у вас спросить.

При ярком солнечном свете он выглядел моложе и привлекательней. Лицо не казалось таким жестким. На нем были светлые холщовые брюки, бежевая рубашка с короткими рукавами. Широкие плечи, темные короткие волосы, небольшие залысины над высоким лбом. Карие глаза смотрели на Алису с явным мужским интересом, даже с восхищением.

«Американская феминистка расценила бы такой откровенный взгляд как сексуальное домогательство, – усмехнулась про себя Алиса, – а за такую настырность могла бы подать в суд».

– Я понимаю, что веду себя слишком навязчиво, – произнес он, как бы прочитав ее мысли, – но мне ужасно неуютно здесь в одиночестве. В Детройте у меня есть племянник Стивен, ему десять, как вашему Максиму. Они очень похожи. Разумеется, это ничего не значит. Если вам неприятно мое общество, я уйду сию же минуту и больше ни разу вас не побеспокою.

«Ага, так я тебе и скажу: пошел вон, паршивый янки, мне неприятно твое общество! А потом ребенок будет на меня дуться всю оставшуюся неделю. Я ведь не могу часами играть с ним в мячик в бассейне и тем более нырять с аквалангом. Максимка, вероятно, успел сообщить: мама не умеет плавать и не любит играть в мяч».

– Деннис, где вы достали бекон? В этой стране не едят свинину, – произнесла она вслух с любезной улыбкой.

– Купил в английском магазине деликатесов в Тель-Авиве. Надеюсь, вы не вегетарианка?

– Нет, я не вегетарианка. А почему вы приехали сюда отдыхать в одиночестве, если вам неуютно?

– Я приехал в Тель-Авив по делам фирмы. Я работаю социологом-аналитиком в корпорации, которой принадлежит сеть американских гостиниц «Холидей-инн» по всему миру. Я никогда раньше не был в Израиле, решил устроить себе небольшой тайм-аут, поплавать в Красном море и заранее выторговал у своего начальства недельку отдыха.

– Американские гостиницы «Холидей-инн» здесь на каждом шагу, – заметила Алиса, – а вы поселились в этом отеле. Наверное, в «Холидей-инн» могли бы жить бесплатно.

– Меня тошнит от наших «иннов», – усмехнулся Деннис, – и потом, там нет системы апартаментов, нет номеров с кухней. А я люблю готовить. В Детройте я даже хлеб себе пеку сам. Между прочим, именно поэтому от меня ушла жена два года назад. Она тоже обожала готовить, и мы дрались до крови за право стоять у плиты.

Из ванной вышел Максимка и, увидев Денниса, прямо засиял счастливой щенячьей улыбкой.

«Ладно, яичница с беконом на завтрак – это совсем неплохо, – подумала Алиса, – особенно в стране, где нет свинины и нельзя съесть ни кусочка ветчины, ни нормальной сочной сардельки».

Город Беэр-Шева, столица южной пустыни Негев, вовсе не похож на оазис. Унылая пустыня, нагромождение бесформенных глыб известняка и песчаника, и посередине – город, до сих пор напоминающий военное поселение на оккупированной арабской территории, хотя арабов отсюда изгнали еще в 1948 году.

Светло-серые прямоугольники домов, солдаты, полицейские, темнолицые бедуины, закутанные в экзотическое грязное тряпье с головы до пят, пропыленные военные грузовики и джипы на улицах.

Рядом с городом база ВВС, а чуть дальше израильский Научный центр ядерных исследований, мрачное строение, окруженное колючей проволокой, сторожевыми вышками и мертвой зоной пустыни.

В пятницу пятого января к трем часам дня в городе Беэр-Шева все бегали и суетились. Владельцы маленьких кафе убирали с улиц столы и стулья, терли щетками со специальной пеной плиты тротуара, опускали жалюзи. В продовольственных лавках, которые еще оставались открытыми, шла спешная, немного нервозная торговля. Жители закупали еду на ближайшие сутки.

К четырем часам город вымирал. Начинался иудейский шабат. До субботнего вечера, до первой звезды, все будет закрыто. Работать в это время – великий грех. Далеко не все жители города были правоверными иудеями. В Беэр-Шеве жили люди из семидесяти стран, переселенцы из Румынии, Польши, Марокко, Аргентины, бывшего Советского Союза и много другого пестрого разноязычного народу. Но древний обычай соблюдался аккуратно.

На окраине города, в трехэтажном здании, огороженном высоким забором с колючей проволокой, царила такая же суета, как и везде в Беэр-Шеве. Сотрудники снимали специальные прорезиненные костюмы, стягивали защитные маски, громко переговаривались через стенки душевых кабинок.

Покидая это здание, все сотрудники, даже охранники, переодевались, мылись, обрабатывали руки и лицо специальным дезинфицирующим раствором. Лаборатория занималась биологическим оружием нового поколения и всевозможными ядами, которые действуют либо мгновенно, либо медленно, проникают в человеческий организм при соприкосновении с небольшим участком кожи, не оставляют следов даже при тщательном химическом анализе.

В отличие от базы ВВС и Центра ядерных исследований, которые обозначены во всех туристических путеводителях, эта лаборатория была строго засекречена.

Все виды биологического оружия нового поколения, которым здесь занимались, были запрещены Женевской конвенцией. Специальная комиссия ООН еще пять лет назад, рассмотрев материалы исследований, объявила, что такие разработки представляют опасность для биосферы Земли и в дальнейшем могут привести к непредсказуемым последствиям, к генетическим мутациям, резкому росту иммунных и онкологических заболеваний.

Неприметное серое здание на окраине Беэр-Шевы скромно именовалось Санитарно-эпидемиологической станцией.

К половине четвертого все шкафы с химикатами, стеклянные резервуары с образцами смертоносных бацилл, вирусов и прочей гадости, барокамера с подопытными мышами и кроликами были закрыты, заперты, запечатаны специальными печатями. Стальные бронированные двери захлопнулись.

Руководитель лаборатории Натан Бренер, невысокий, полноватый, с непропорционально крупной головой, которая казалась еще больше из-за пышной седой шевелюры, сидел в своем кабинете, пил чай и никуда не спешил. Вопреки священной традиции он собирался сегодня еще поработать. Есть вещи, ради которых можно нарушить шабат. Штаммы живой культуры, полученные в результате скрещивания сибирской язвы с североамериканским бластомикозом, размножаются даже в шабат. Именно сегодня, по всем расчетам, подопытный кролик Карл, зараженный супер-вирусом, а затем получивший несколько инъекций специального антибиотика, должен был либо выздороветь, либо издохнуть.

Особенность исследований Бренера состояла в том, что он создавал не только смертоносные бактерии и яды, но пытался сразу разработать антибиотики и противоядия к ним. Если, к примеру, при использовании биологического оружия случайно заразится кто-то, кроме противника, должен быть шанс спасти, вылечить. Точно так же и с ядами. Чем проще и быстрее проникает он в организм жертвы, тем опасней для того, кто его использует.

Натан Бренер взглянул на часы. Старые, верные механические часы фирмы «Полет». Им двадцать лет. Он купил их в ГУМе, когда уезжал из России. Сейчас они показывали четыре. Начало шабата. В крошечном окошке на циферблате календарик. Оказывается, сегодня пятое января. Ровно двадцать лет, как он уехал из России. Может, стоит отпраздновать эту дату в компании подопытного кролика Карла? Да, если уж праздновать, то именно в такой печальной компании, ибо радости от этого юбилея Бренер не испытывал.

Покряхтывая по-стариковски, Натан Ефимович поднялся, вышел из кабинета. В небольшом холле у журнального столика, развалившись в мягких креслах, двое охранников лениво хрустели картофельными чипсами, потягивали колу из пластиковых бутылок. Автоматы «узи» валялись тут же, на столике, и на них сыпались жирные крошки от чипсов.

Бренер кивнул охранникам, прошел по коридору, сунул магнитную карточку в щель массивной металлической двери. За дверью находился просторный бокс для подопытных животных, за которыми необходимо было вести круглосуточное наблюдение. В стеклянной барокамере лежал, не двигаясь, подопытный кролик Карл. Белая шерстка местами облезла, обнаженные участки кожи были покрыты страшными гнойными волдырями.

– Ну что, братец кролик, плохо дело? – произнес Бренер по-русски.

Зверек не шевелился, но дышал. Длинные уши едва заметно вздрагивали. Натан Ефимович достал из стеклянного шкафа защитную маску, подошел к барокамере. В круглые отверстия были впаяны огромные резиновые перчатки, герметичные безопасные норы для человеческих рук. Бренер достал из кармана халата упаковку с одноразовыми хирургическими перчатками и только так, через двойной слой резины, прикоснулся пальцем к голове умирающего зверька, осторожно погладил за ухом. Кролик вздрогнул, чуть приподнял облезлую мордочку и уставился на профессора.

– А что, Карлуша, может, поживем еще? – задумчиво спросил Бренер.

Бледно-розовые ноздри зверька трепетали, нервно подергивались. Значит, антибиотик действовал. Возможно, он просто продлевал мучительную агонию. Но исследования надо продолжать именно в этом направлении, постепенно расширяя зыбкую границу между жизнью и смертью.

Натан Ефимович выдвинул ящик кормушки, ловко извлек кусочек морковки и поднес его к самому носу зверька. Ноздри затрепетали еще быстрей. Кролик открыл рот и ухватил оранжевый кружок.

– Отлично, Карлуша, – улыбнулся профессор, – если ты такой молодец, давай вместе праздновать круглую дату. В Москве-то сейчас мороз, снег. Говорят, это теперь совсем другой город. Может, смотаться мне туда на недельку, а, Карлуша?

Кролик старательно жевал морковку и глядел на профессора живыми красными глазками. Натан Ефимович поднес к его мордочке маленький лоток со свежей водой.

– Выпей, братец, за мой глупый юбилей. Ты спросишь, почему глупый? Сам не знаю. Я мечтал о собственной лаборатории – вот она. Я хотел путешествовать по всему миру, видел во сне Лондон, мысленно гулял по Парижу – таки теперь все это я поимел наяву. И что? Тоскую по Мещанским улицам, по бандитской Малюшенке, по Трифоновке тоскую, старый идиот, по перекурам и партсобраниям, по буфету в нашем паршивом НИИ. Девяносто рублей зарплата, мать твою. Младшему научному сотруднику больше не полагалось. А старшего не давали, мешала пятая графа. В партию вступил, а все равно не давали. Диссертацию дважды завернули… Коммуналка на Трифоновке, вонючий подъезд, в котором вечно кто-то пил, а потом блевал у батареи, индийский чай со слоном и финский сервелат в заказах на 7 Ноября… Ну, спрашивается, что я там забыл? Двадцать лет успокоиться не могу, потому и не еду туда в качестве богатого иностранца. Боюсь. Ну скажи, чего мне неймется? Отличный дом, денег – завались, сын Сережка окончил Кембридж, процветает, фирму свою открыл в Тель-Авиве. Внуков двое, чудесные детки, умные, с хорошей хваткой. Только по-русски не говорят. По-английски и по-французски болтают, засранцы малолетние, а по-русски – ни слова. Зачем им? Они здесь родились. Иврит их родной язык. Так-то, братец кролик.

Натан Ефимович тяжело вздохнул, потрепал зверька за ухом, вытащил руки из резиновых нор, стянул перчатки, снял маску. К боксу примыкала небольшая комната отдыха. Журнальный столик, пара кресел. Бренер тщательно вымыл руки, облил кисти дезинфицирующим раствором, достал из кармана белого халата серебряную плоскую фляжку, уселся в кресло, хлебнул коньяку прямо из горлышка, закурил и тихонько фальшивым, скрипучим тенорком стал напевать себе под нос:

Он забывал слова любимого романса Булата Окуджавы, врал мелодию, злился на самого себя за сентиментальность, за глупую тоску, которая ему, шестидесятилетнему профессору с мировым именем, вовсе не к лицу.

– Пустыня… – бормотал он, прихлебывая коньяк, перебивая самого себя, – чужая страна… совсем чужая…

Город Беэр-Шева к пяти был похож на пустыню. Улицы вымерли. В управлении полиции, которое находилось неподалеку от здания секретной лаборатории, дежурные слонялись по коридорам, смотрели телевизор, курили, пили безалкогольное пиво.

У ворот остановился серый спортивный «Форд» с открытым верхом. Из него вышла молодая пара. Светловолосые, в темных очках, в дорогих спортивных куртках, они заговорили очень возбужденно по-немецки, перебивая друг друга.

– В чем дело? – поинтересовался по-английски дежурный офицер.

– У меня вытащили бумажник здесь в кафе за углом. – Молодой человек перешел на английский. – Там все мои документы, кредитные карточки, водительские права.

– В каком именно кафе? – спросил офицер. – Сейчас все закрыто.

– Это случилось часа два назад, но пропажу я обнаружил позже.

– Вы помните, где именно это произошло?

Молодой человек стал пространно объяснять, где находится кафе. Дежурный принялся заполнять протокол.

– Мы туристы из Австрии, – сообщила девушка, – мы улетаем через два дня.

– Как вы попали в Беэр-Шеву? Это не туристический город. У вас есть какие-нибудь документы? – обратился офицер к девушке.

– Мы ехали из Эйлата в Иерусалим… Простите, где у вас туалет?

– По коридору направо.

Девушка удалилась в туалет. Молодой человек продолжал возбужденно рассказывать, как, по его мнению, могли вытащить бумажник из кармана куртки и что в этом бумажнике находилось. Офицер достал еще один бланк протокола.

– Ваша фамилия?

– Отто Штраус, гражданин Австрии.

Пока заполняли протоколы, вернулась девушка.

– Я бы советовал вам задержаться в городе. Мы постараемся найти вора по горячим следам. Сейчас вы вместе с нашей патрульной машиной попробуете отыскать то кафе, – сказал офицер.

Парочка вышла из здания в сопровождении двух полицейских. Патрульный джип выехал из ворот и последовал за серым «Фордом». Они не проехали и сотни метров. «Форд» резко затормозил. Девушка развернулась, встала во весь рост. В руках у нее оказался автомат. Двое офицеров не успели опомниться, переднее стекло джипа разлетелось вдребезги, полицейские были прошиты очередью, которую заглушил мощнейший взрыв. Управление полиции города Беэр-Шевы взлетело на воздух.

Натан Ефимович Бренер допел последний куплет романса Булата Окуджавы, вылил в рот остатки коньяка из серебряной плоской фляги, щелкнул зажигалкой и услышал жуткий грохот где-то совсем близко.

Завыла сирена. Через минуту в коридоре началась беготня. Профессор выскочил из бокса, прежде чем закрыть стальную дверь, бросил взгляд на кролика Карла. Кролик метался по барокамере.

– Господин Бренер… – Навстречу по коридору бежал охранник.

– В чем дело? Что происходит? – выкрикнул профессор.

Все здание секретной лаборатории было наполнено истерическим визгом сигнализации. Рядом, почти у самого уха, что-то хлопнуло, будто пробка вылетела из бутылки шампанского. Охранник открыл рот и стал медленно падать прямо на Натана Ефимовича. Профессор подхватил его и увидел, как стекленеют темно-синие молодые глаза. За охранником возвышался силуэт какого-то странного инопланетного существа с коротким рифленым хоботом. Резкий запах дешевой парфюмерии ударил в нос, в горле сильно запершило, глаза заволокли слезы, голова закружилась.

Краем уходящего сознания профессор успел понять, что перед ним не инопланетянин, а обыкновенный земной бандит в противогазе.

Здание акционерного общества «Шанс» возвышалось над старыми переулками в районе Остоженки, как огромный инопланетный корабль, этакий летающий фужер из черного стекла. На донышке фужера, в уютном просторном кабинете президента акционерного общества, шло экстренное совещание.

– Я не вижу в этом ничего странного и тем более абсурдного. Мирный договор подписан. На ближайшие несколько лет стабильность в регионе гарантирована. На наших глазах ситуация на нефтяном рынке резко меняется. Падают цены. Как только будет снято эмбарго, акции компаний, которые успеют вовремя подсуетиться, резко подскочат. По моим данным, деньги в иракскую нефть уже вложили «Триумф», «Прометей», «Российский купец», «Галатея», разумеется, пока тайно, через посредников.

– Вот это и настораживает. Подосинский уже несколько лет покупает через подставных лиц иракскую нефть за копейки и продает за доллары. С чего бы ему сейчас суетиться? Он вовсе не заинтересован в мире и в стабильности.

– Вот поэтому он и засуетился. Он вырабатывает новую стратегию. Нельзя зевать, иначе он опять будет первым.

– А может, он блефует? Разыгрывает спектакль?

– Что, спектакль с миром на Ближнем Востоке и снятием санкций ООН?

– Почему бы и нет? Я, например, ничего не исключаю, когда речь идет о Подосинском.

– Ну, не надо приписывать Гене Подосинскому полномочия генерального секретаря ООН. Гена, конечно, фигура серьезная, но не до такой степени. Другое дело, что с миром все не так просто. Американцы делают хорошие деньги на поставках оружия. Постоянный образ врага, агрессора – козырная карта политиков. Хочешь повысить свой рейтинг – добейся подписания пары-тройки договоров о перемирии, организуй освобождение десятка-другого заложников, и сразу тебе зааплодирует восхищенная общественность.

– Ладно, не стоит сейчас вдаваться в высокую политику. Сколько у нас времени, чтобы принять решение?

– Не больше недели. Но объем инвестиций надо обговорить заранее.

– О’кей, будем считать это рабочим вопросом.

– Даже так? Не рано ли? Надо сначала хорошо прощупать Подосинского.

Когда члены совета директоров разошлись, президент вызвал секретаршу:

– Свяжись-ка, Мариночка, с Харитоновым. Пусть подъедет. Скажи, срочно.

Через двадцать минут Валерий Павлович Харитонов, неприметный, серенький человек лет пятидесяти, начальник охраны акционерного общества, отставной полковник госбезопасности, бесшумно вошел в кабинет.

– Валера, мне нужно все о Подосинском за последний месяц. Официальные переговоры, планы по инвестициям, контакты, поездки, слухи и даже просто треп. Все, Валера. Очень осторожно и крайне срочно.