Шпион
Много лет Мирза Махмуд служил в государственном учреждении, служил честно, но с карьерой ему не везло. Сотрудники называли его простофилей и всегда ухитрялись обойти его, оставить в дураках. Мирза Махмуд едва сводил концы с концами на ту мизерную сумму, которую получал в начале каждого месяца. Только строгое соблюдение раз навсегда установленного домашнего бюджета помогало ему держаться.
Семья Мирзы Махмуда состояла из жены, семнадцатилетней дочери, учившейся в десятом классе, и двух сыновей – учеников восьмого и седьмого классов.
В квартале все знали Мирзу Махмуда как порядочного, благочестивого и честного человека. И если случалось ему брать товар в долг у бакалейщика, мясника или булочника, то он с ними всегда рассчитывался аккуратнейшим образом.
Ни разу в жизни ни он сам, ни его дети не были в кино. После работы Мирза Махмуд обычно заходил в Пятничную мечеть, расположенную как раз на пути к дому, и совершал там вечерний намаз. Ужинала семья в тесном домашнем кругу, и никто из знакомых или соседей понятия не имел, как они живут и чем питаются. Да и вообще Мирза Махмуд был очень замкнутым человеком и старался не давать повода для досужих толков.
У него было два костюма – один выходной, другой повседневный, уже сильно поношенный, ибо хозяин не снимал его с плеч многие годы, но костюм этот был всегда тщательно отутюжен, воротничок сорочки над строгим узлом галстука неизменно сиял чистотой. Окружающие считали его обеспеченным человеком.
И дети Мирзы Махмуда походили на своих родителей – росли скромными, воспитанными, богобоязненными и неглупыми. Ни один из них ни разу не провалился на экзаменах, они всегда переходили из класса в класс с приличными оценками. Мирза Махмуд старался по возможности дать детям хорошее образование.
…В тот день утром – это было 22 августа – Мирза Махмуд отправился в школу, чтобы записать своих детей на новый учебный год. Директор школы уже много лет знал Мирзу Махмуда и уважал его. Когда Мирза Махмуд вошел в канцелярию, он почтительно поднялся ему навстречу, но после приветствий и обычных расспросов извиняющимся и несколько смущенным тоном сказал:
– Весьма сожалею, Мирза Махмуд, но в этом году с записью детей будут некоторые осложнения. Дело в том, что в связи с дефицитом бюджета или по каким-то другим причинам правительство распорядилось взимать со школьников за обучение по семьсот с лишним туманов.
– Серьезно? Я не слышал. И когда же поступило такое распоряжение? – растерянно глядя на директора, спросил Мирза Махмуд.
– Да вот совсем недавно, буквально на днях, нам объявили об этом.
В канцелярии воцарилась тишина. Мирза Махмуд ерзал на стуле, удивленно хлопал глазами и вдруг схватился руками за голову:
– Значит, чтобы записать на новый учебный год троих детей, я должен заплатить примерно две тысячи двести туманов?
– Да, так приказано сверху.
– То есть вы хотите сказать, что мы с женой и детьми должны целых два месяца голодать? – с саркастической улыбкой заключил Мирза Махмуд.
Не решаясь, видимо, встретиться с Мирзой Махмудом взглядом, директор перебирал какие-то бумаги.
– Аллах свидетель, Мирза Махмуд, я тут ни при чем и могу сказать, что у тебя есть один выход.
– Отказаться от учебы детей?
– Ну что ты, что ты!
– Что же в таком случае?
– В инструкции, полученной нами, оговорено, что неимущие ученики от платы освобождаются. Если бы ты смог достать справку, что не имеешь возможности уплатить за учебу детей, мы могли бы не брать с тебя денег.
Лоб Мирзы Махмуда покрылся испариной, он прикусил губу и с горечью произнес:
– Стало быть, вы предлагаете, чтобы я, проживший честно и благородно всю свою жизнь, пошел и заявил во всеуслышание: я, мол, нищий, помогите мне, а?..
– Ей-богу, Мирза Махмуд, я тебе ничем помочь не могу, это там, наверху так распорядились… Что поделаешь? Приходится мириться с обстоятельствами… Иногда жизнь вынуждает человека опустить бороду в грязь, а потом, глядишь, он отмоет ее душистым мылом… Ну и тебе ради счастья детей надобно кое-чем поступиться… Ведь иного выхода у тебя нет!
Небывало тяжелое горе легло на плечи Мирзы Махмуда. Грудь стеснило, в голове помутилось. Что делать? Как поступить? Разговор идет о будущем проблематичном счастье детей и о его нынешней репутации… Поступи он так – в корне подорвет сложившееся годами мнение людей о себе, поступи иначе – лишит детей возможности продолжить учебу, обездолит их. Надо решать, надо сделать выбор между сегодняшним бесчестьем и завтрашним счастьем детей. Он закрыл глаза и в этой отделившей его от всего света непроглядной темноте принял решение.
– Где я должен получить эту… справку?
– В полиции. И хорошо, если тебе удастся получить в своем участке – возни меньше.
Мирза Махмуд попрощался, вышел на улицу и направился в полицейский участок. Впервые в жизни он был вынужден идти в полицию. Он и в мыслях не держал, что когда-нибудь случится такое.
Но вот и приемная дежурного офицера. Незнакомый, неприятный запах. Непривычные люди с непривычными лицами в непривычной обстановке.
Дежурный офицер за рабочим столом писал протокол, снимая показания с двух молодых людей лет двадцати двух – двадцати четырех. Это были воры, попавшиеся прошлой ночью в руки полиции.
На деревянной скамье у стены сидела пожилая женщина, а рядом с ней – двое мужчин средних лет. По всей видимости, это были содержательница опиумного притона и ее клиенты. С противоположной скамьи на них мрачно поглядывали детины в разорванных и окровавленных рубашках. Вместе с ними ожидало допроса еще несколько человек. Нетрудно было догадаться, что эти двое дрались холодным оружием, а остальные оказались свидетелями происшествия.
Мирза Махмуд поздоровался и сел на скамейку рядом с ними.
Дежурный офицер опытным взором подметил опрятный вид и какую-то особую степенность Мирзы Махмуда и понял, что у этого посетителя к нему должно быть дело иного свойства. Он даже невольно привстал и ответил поклоном на его поклон.
Закончив допрос двух грабителей, офицер закрыл папку и, минуя всех, обратился к вновь вошедшему вежливо и деликатно:
– Я к вашим услугам!
Эти слова прервали нить размышлений Мирзы Махмуда. Он поднялся и подошел к столу. Но мысли его были настолько расстроены, а нервы так напряжены, что он не знал, с чего начать. В горле сразу пересохло, язык, казалось, распух и не поворачивается во рту. Он глядел на офицера широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами и молчал.
– Я к вашим услугам! – повторил офицер.
– Да, да… мне… хотелось сказать… что… Как ваше самочувствие?
Этот, в общем-то, обычный вопрос о здоровье был здесь настолько неуместен и сопровождался такой нелепой улыбкой, что офицер невольно насторожился.
– Спасибо… Я себя чувствую хорошо. К вашим услугам!
– Мне хотелось сказать, что… дело в том, что… эта, как ее… Для… того… для этого… для детей…
– Ничего не понимаю! Для детей – что? – нахмурился дежурный офицер.
– Для детей… Как ее? Справку…
– А, понятно, понятно! – заулыбался офицер. – Вам нужна справка о том, что вы проживаете в этом квартале, чтобы можно было записать ваших детей в школу в своем же квартале… Я вас верно понял?
– Нет… это самое… плата за обучение… Нужна справка…
Офицер насупился, потом недоуменно поднял брови, окинул Мирзу Махмуда оценивающим взглядом и сразу же изменил тон:
– Так-так, ты пришел сюда за справкой о том, что ты бедный человек и не в состоянии оплатить обучение детей…
– Да, сударь, – стыдливо и робко ответил Мирза Махмуд, – я пришел к вам именно с этой просьбой, поскольку…
Дежурный бросил на стол свой карандаш и прервал его:
– Ей-богу, дорогой мой, у нас куча таких просителей, как ты, у этих людей денег куры не клюют, но, чтобы не вносить жалкие гроши на развитие просвещения в их же собственной стране, ради того, чтобы проехать за казенный счет, они прикидываются нищими, изображают из себя несчастненьких. Иди-ка, дорогой, подальше отсюда, и пусть Аллах воздаст тебе должное. Ты и одет-то получше меня! Нечего корчить из себя сироту, у нас ведь глаз наметанный, нас не проведешь! Если уж давать справку о бедности, то мы дадим ее тому, кто действительно нуждается, а не франту, у которого брюки отутюжены так, что складкой можно дыню разрезать!
Больше Мирза Махмуд ничего не сказал, он перестал что-либо понимать. Голова разламывалась, в висках стучало. Наркоманы, полицейский, стол и стулья, раненые в поножовщине – всё закружилось и завертелось вокруг него. Он видел перед собой свою старшую дочку, которая презрительно смотрит на него и он читает в ее глазах: «Если ты не в состоянии дать образование своему ребенку, какого черта ты вообще женился и обзавелся детьми!» Он видел своих сыновей, от которых ему уже нечего ожидать прежнего почтения. Комок подступил к горлу, он весь покрылся испариной, губы дергались, заныла поясница.
– Да, вы совершенно правы, господин начальник, – стараясь скрыть свою душевную боль и силясь улыбнуться, промямлил он. – Я прекрасно понимаю, что моя более или менее приличная внешность вызывает у вас недоверие к моим словам. Вам, наверное, кажется, что я собираюсь обойти закон и увильнуть от своих обязанностей… Но уверяю вас, я говорю чистую правду и вообще никогда в жизни не прибегал ко лжи. Постарайтесь поверить мне, право же, я не обманываю вас.
Эти слова подействовали на дежурного офицера. Он заколебался. Но в то же время ему никак не верилось, что человек с такой приличной внешностью не способен оплатить учебу своих детей. Чтобы разрешить свои сомнения, он спросил:
– А каково ваше жалованье?
Мирза Махмуд выложил перед ним все начистоту и убедил его в правоте своих слов.
– Ладно, мы все это проверим, – заключил офицер. – Зайдите к нам послезавтра, думаю, мы уже сможем сообщить вам о своем решении.
Прямо из полицейского участка Мирза Махмуд отправился на службу. Когда же в обеденный перерыв он шел домой, его окликнул бакалейщик Мешхеди Раджаб:
– Мирза Махмуд-ага! Мирза Махмуд-ага!
Мирза Махмуд остановился, бросил рассеянный взгляд на низенькую лавчонку Мешхеди Раджаба и перешел улицу.
– Чего тебе, Мешхеди Раджаб?
– Да так, ничего… Я только хотел узнать, в чем дело, почему сегодня сюда приходил какой-то штатский в сопровождении полицейского и собирал о вас всякие сведения?
– Обо мне? – испуганно встрепенулся Мирза Махмуд.
– Ну да, о вас… И где вы служите, и сколько получаете, и не широко ли живете, нет ли долгов, сколько иждивенцев и всякое такое.
– Ну а ты что ответил? – глядя в рот Мешхеди Раджабу и покусывая кончик уса, спросил Мирза Махмуд.
– По правде говоря, ага, мы побоялись врать и выложили все как есть. Я даже показал им свою приходно-расходную книгу, и они записали долг…
– С глазу на глаз вы беседовали?
– Нет, в лавке было несколько человек.
– Они меня знают?
– Да, все были из нашего квартала – как им вас не знать! Жена одеяльщика Ибрахима даже вступилась в вашу защиту.
Мирза Махмуд ладонью стер со лба крупные капли пота.
– Послушай-ка, Мешхеди Раджаб, они только тебя расспрашивали или же…
– Да нет… Они допрашивали почти всех лавочников в квартале. А что случилось? Не дай бог, какая-нибудь неприятность?
Мирза Махмуд пропустил вопрос Мешхеди Раджаба мимо ушей. Что ему было делать?
Вчера еще всеми уважаемый человек, сегодня он входил в свой дом совершенно разбитый и уничтоженный. Все здесь изменилось, все казалось ужасным. Кусок застревал в горле. Заснуть бы, но сон бежал прочь. И когда Мирза Махмуд направился в мечеть, чтобы совершить вечерний намаз, ему уже чудилось, будто все, начиная со сторожа и кончая главным муллой, смотрят на него другими глазами. Он шагал по улице, и ему казалось, что все в курсе дела, все пальцами показывают на него, обсуждают его дела, все интересуются, что случилось, что он такого натворил… «Наверно, околпачил кого-нибудь… Наверно!..»
Через два дня Мирза Махмуд поплелся в полицию, чтобы получить справку о неплатежеспособности.
Когда он вошел, знакомый дежурный офицер привстал с места, свидетельствуя свое уважение Мирзе Махмуду, но в его глазах читались жалость и сострадание.
Офицер протянул ему справку и сказал, что подписать ее должен прокурор. Мирза Махмуд взял листок, поблагодарил и отправился в прокуратуру. Оказалось, что там сущее столпотворение и разыскать прокурора не так-то легко. Он убил несколько дней на беготню, сообщил по крайней мере двадцати служащим различных отделов о своей бедности, пока ему удалось наконец передать бумагу по назначению.
Пробежав справку глазами, прокурор смерил Мирзу Махмуда испытующим взглядом и процедил сквозь зубы:
– Нам понадобится навести кое-какие справки, так что приходите через пару дней.
Мирза Махмуд понял, что его опрятный вид смутил и прокурора. Ничего не сказав, вконец измученный, он пошел на службу.
На следующий день, когда он в обеденный перерыв возвращался домой, мясник Аббас-ага преградил ему путь и повторил те же вопросы, что и бакалейщик Мешхеди Раджаб, но с большей недоверчивостью:
– Мирза Махмуд-ага, в чем дело, что произошло? Почему в последние дни все справляются о вас? Не дай бог, уж не подозревают ли вас в неблагонадежности?
Мирза Махмуд натянуто улыбнулся и, положив руку на плечо Аббас-аги, сказал:
– Не беспокойтесь, Аббас-ага, ничего страшного. Просто от нашего министерства хотят предоставить нам квартиру. Вот и наводят справки, чтобы узнать о моих жилищных условиях. (Он уже понял, что сегодня с расспросами приходили из прокуратуры.)
Через два дня Мирзе Махмуду удалось получить у прокурора справку о неплатежеспособности.
Для полного подтверждения он понес эту справку в высший совет министерства просвещения.
– Справка должна быть рассмотрена в специальной комиссии высшего совета, и в случае утверждения ее вам предоставят право на бесплатное обучение детей в государственных школах, – объяснил начальник канцелярии, протягивая ему расписку.
Мирзу Махмуда поставили в известность, что на следующей неделе состоится заседание комиссии, на котором он должен будет присутствовать, чтобы, если возникнут какие-либо вопросы, разъяснить их сразу.
На следующей неделе состоялось заседание комиссии.
– Это ваша справка? – таков был первый вопрос председателя комиссии, после того как он охватил просителя пронизывающим взглядом.
– Да, сударь! – отвечал Мирза Махмуд. Он не поднимал головы и усердно разглядывал на ковре узоры из цветов.
– К сожалению, мы не можем утвердить эту справку, поскольку вы не подпадаете под льготную статью, – с горькой улыбкой сказал председатель.
– Но почему же, господин председатель?
– А потому, что, во-первых, вы государственный служащий, а во-вторых, взгляните на себя – разве похожи вы на нуждающегося человека?
Видя, как после стольких мытарств, после пережитого позора все его усилия разлетаются в прах, Мирза Махмуд потерял над собой контроль, слезы залили глаза. Сквозь стиснутые зубы он заговорил, почти закричал:
– Да… да, господин председатель, совершенно верно, я не нищий, но у меня нет – вы понимаете, господин председатель? – нет у меня этих двух тысяч двухсот туманов! Вам не понять, что это значит… Вы покрыли мое имя позором, вы обесчестили меня в глазах моей семьи, выставили меня на всеобщее посмешище и посрамление. Все, включая старьевщика нашего квартала, знавшие меня как честного и порядочного человека, поняли, что я нищий, голодранец… Да, уважаемый господин председатель комиссии по оказанию помощи, я государственный служащий! У меня за спиной двадцать четыре года безупречной службы. Но моего трехмесячного жалованья не хватит на то, чтобы покрыть сумму, которую вы хотите содрать с меня в качестве платы за обучение!
…Вы поняли? Я государственный служащий, но до сих пор моя жена и дети не знают, что такое кино. Да, по виду моему не скажешь, что я бедняк. Да, я и впрямь состоятельный. Но это не то богатство, которое доступно каждому! Мое богатство – это моя чистая совесть, моя честность, моя независимость, моя гордость!
Мое богатство заключалось в том, чтобы не дать соседям и торговцам квартала почувствовать, что у меня есть и чего нет!.. Но вы отняли у меня это богатство, вы опозорили меня! Вы раззвонили повсюду, что человек, который сегодня стоит перед вами, должен столько-то бакалейщику Мешхеди Раджабу и столько-то мяснику Аббас-аге. Даже жена одеяльщика Ибрахима поставила отпечаток пальца под документом, подтверждающим мою неплатежеспособность. Нет уж, увольте!.. Мне не нужна такая справка, пусть мои дети не посещают школу, пусть останутся неучами!
Разве те, кто сегодня ворочает миллионами, грамотны, разве ходили они в школу, кончали университет? Те, кто может, забрав свой вклад из заграничных банков, довести эти банки до разорения, разве они учились? Нет… господин председатель, мне ничего не надо! Отдайте эту бумажку тем, кто посылает своих детей учиться в Европу и Америку… Они ее достойны, а я отказываюсь от такой справки!
В мертвой тишине растерянные члены комиссии услыхали, как хлопнула дверь. Мирза Махмуд выбежал из комнаты и… отправился все туда же – на службу.
В обеденный перерыв ему возле дома преградил дорогу пекарь Хосейн:
– Извините, Махмуд-ага… Сегодня опять приходили и расспрашивали, кто вы такой да на какие средства живете. Что же вы такого натворили, что вот уже сколько дней подряд какие-то люди неустанно допрашивают нас, собирая о вас сведения?
Мирза Махмуд воздел руки к небу и в исступлении закричал:
– Я?! Ты знаешь, пекарь Хосейн, что я натворил?! Я предал свою родину! Я шпионил в пользу врага! Я продал свою честь и совесть иностранцам! Понимаешь, пекарь Хосейн, кто я такой? Я – шпион, презренный шпион!.. Вот теперь и приходят и собирают обо мне сведения! Собирают материал против шпиона. Иди и расскажи всем!.. Скажи, что Мирза Махмуд – шпион!
И, не взглянув больше на застывшего в изумлении пекаря Хосейна, он побежал домой.
На следующий день по кварталу разнеслась страшная весть: Мирза Махмуд покончил с собой. Любопытные, пришедшие взглянуть на покойника, судачили:
– Да, бедняга испугался, что его схватят… Сам вчера рассказал обо всем пекарю Хосейну… А с виду какой был приятный человек!.. Никому и невдомек, что за почтенной внешностью таилась мерзкая душа… Да, он оказался шпионом… Вай-вай-вай, да не приведи Аллах такой участи ни одному гяуру… Никогда не надо жадничать… Скромнее надо быть и жить честно. Алчность никогда к добру не приводит… Ради мирских благ так опозорить свое имя, продаться чужеземцам!.. Аллах велик!.. Какие только волки не рядятся в овечью шкуру!
А через неделю семья Мирзы Махмуда, которая не в силах была жить в этом квартале и выслушивать злобные и язвительные речи, неожиданно выехала в неизвестном направлении. С тех пор никто ни разу не встречал ни жены его, ни детей, никто не знает, что стало с ними. Но и теперь еще, если случайно в старом квартале речь заходит о Мирзе Махмуде, вспоминают его с руганью и проклятиями.