Вы здесь

Обольщение. Глава 1 (Бренда Джойс)

Глава 1

2 июля 1793 года, Пензанс, Корнуолл

Она сильно опаздывала.

Джулианна Грейстоун чуть ли не на ходу выпрыгнула из легкой двухколесной повозки, остановив ее перед магазином шляпника. Собрание общества проходило по соседству, в общей комнате гостиницы «Белый олень», но все пространство перед этим зданием было уже занято. Днем в гостинице всегда кипела жизнь. Джулианна еще раз проверила тормоза повозки, слегка похлопала старую кобылу по шее и быстро привязала ее к столбу.

Джулианна ненавидела опаздывать. Не в ее характере было тратить время попусту. Она относилась к жизни очень серьезно, в отличие от остальных знакомых ей дам.

Те женщины наслаждались модой и хождением по магазинам, общением за чаем и светскими визитами, танцами и зваными обедами, но они существовали совсем в иных обстоятельствах, нежели Джулианна. Она едва ли могла припомнить в своей жизни хоть несколько легкомысленных, праздных, заполненных пустяками дней. Отец ушел из семьи перед третьим днем рождения Джулианны, оставив семью в крайне бедственном финансовом положении. Он был младшим сыном своих родителей, без средств и богатого наследства, да еще и прожигателем жизни. Джулианна выросла в заботах о поместье, в хлопотах по хозяйству, которые ее ровесницы обычно оставляли своим слугам. Приготовить еду, вымыть посуду, принести дров, погладить рубашки братьев, накормить двух лошадей, почистить стойла… Всегда находилась работа по хозяйству, ждущая Джулианну. Ей всегда было чем заняться. Времени на все зачастую просто не хватало, поэтому-то она и считала опоздания непозволительными.

Конечно, дорога от ее дома в Сеннен-Коув до города занимала целый час. В тот день старшая сестра Джулианны, Амелия, взяла карету. Каждую среду, что бы ни случилось, Амелия возила маму в гости к соседям, совершенно не заботясь о том, что мама уже никого не узнавала. Мама была нездорова. Она редко здраво мыслила о себе самой и иногда не узнавала даже собственных дочерей, но светские визиты обожала. Никто не мог сравниться с мамой в искусстве легкомысленно и весело щебетать с окружающими. Она часто представляла себя юной дебютанткой, окруженной оживленными подругами и галантными поклонниками. Джулианне казалось, что она понимает, как росла ее мать – в доме, битком набитом всевозможными предметами роскоши, где о ней заботились самым тщательным образом. Это было еще до того, как американцы обрели независимость, в те годы, когда развязывались лишь незначительные, редкие войны – это было время без страха, злобы и революции. Время подлинного блеска и безразличного ко всему вокруг чрезмерного показного шика, время кричащего сибаритства, время, когда никому не было дела до невзгод простого человека, живущего по соседству.

Бедная мама! Она начала терять разум вскоре после того, как отец бросил их ради игорных залов и распутниц Лондона, Антверпена и Парижа. И все-таки Джулианна не была уверена в том, что именно разбитое сердце заставило маму лишиться рассудка. Все наверняка объяснялось намного проще и приземленнее: мама всего-навсего не смогла совладать с мрачными, грозными обстоятельствами современного мира.

Но их врач сказал, что маму необходимо время от времени вывозить на прогулки. И все в семье согласились с этим. Поэтому Джулианне и пришлось довольствоваться двухколесной повозкой и двадцатилетней кобылой. А один час пути превратился в два.

Никогда прежде Джулианна так не сгорала от нетерпения. Она прямо-таки жила этими ежемесячными собраниями в Пензансе. В прошлом году, после свержения с престола короля Людовика XVI и провозглашения Франции республикой, Джулианна вместе со своим другом, Томом Трейтоном, который придерживался тех же радикальных взглядов, что и она сама, создала общество. Оба основателя поддерживали Великую французскую революцию с того момента, как стало понятно: в этой стране грядут большие перемены, которые помогут смягчить бедственное положение крестьянства и среднего класса. Впрочем, ни Джулианна, ни Том даже не мечтали о том, что старый режим в конечном счете падет.

Каждая неделя знаменовалась новыми перипетиями в крестовом походе Франции за свободу простого народа. Как раз в прошлом месяце лидеры якобинцев осуществили переворот в Национальном конвенте, арестовав многих своих противников. В результате была принята новая конституция, предоставившая всем без исключения гражданам право голоса! Это представлялось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Не так давно был создан Комитет общественного спасения, и Джулианне не терпелось узнать, к каким реформам в самое ближайшее время это может привести. А потом начались эти войны на Европейском континенте… Новая Французская республика должна была принести свободу всей Европе. В апреле 1792 года Франция объявила войну Габсбургской империи. Впрочем, далеко не все разделяли радикальные взгляды Джулианны и Тома, их воодушевление по поводу нового строя во Франции. В прошлом году, в феврале, Великобритания присоединилась к Австрии и Пруссии, вступив в войну против Франции.

– Мисс Грейстоун!

Джулианна собралась было позвать мальчика-слугу в ливрее, стоявшего по другую сторону улицы, и попросить напоить кобылу. Но, услышав чей-то резкий, скрипучий голос, напряженно замерла и медленно обернулась.

Ричард Колмс, владелец шляпного магазина, нахмурившись, смотрел на нее.

– Вы не можете оставлять повозку здесь.

Джулианна совершенно точно знала, почему ему вздумалось конфликтовать с ней. Она смахнула с лица завиток светлых, пшеничного оттенка, волос и подчеркнуто вежливо произнесла:

– Это – общественная улица, мистер Колмс. О, и добрый день, кстати. Как поживает миссис Колмс?

Шляпник был низким, пухленьким человеком с седыми усами. Его парик не был напудрен и все же выглядел прекрасно, по-настоящему изысканно. Впрочем, весь облик мистера Колмса казался безупречным, от светлых чулок и лакированных туфель до украшенного вышивкой верхнего платья.

– Я не буду мириться с существованием вашего общества, мисс Грейстоун.

Джулианну так и тянуло громко выразить негодование, но вместо этого она лишь мило улыбнулась и пустилась в объяснения:

– Это едва ли можно назвать моим обществом…

– Но это ведь именно вы основали его. Вы, радикалы, строите козни, готовя крах этой великой страны! – воскликнул он. – Вы все – якобинцы и встречаетесь, чтобы обменяться своими ужасными задумками, прямо по соседству со мной! Вам должно быть стыдно, мисс Грейстоун!

Ну а теперь уже не было ни малейшего смысла улыбаться.

– Это – свободная страна, сэр, и всем нам предоставлено право на собственные взгляды. И мы определенно можем встречаться по соседству с вами, если Джон Фовей разрешает нам делать это.

Фовей, стоит заметить, был хозяином гостиницы.

– Этот Фовей безумен точно так же, как и вы! – вскричал шляпник. – Мы находимся в состоянии войны, мисс Грейстоун, а вы и вам подобные поддерживаете врагов. Если они пересекут Ла-Манш, то вы, несомненно, встретите французскую армию с распростертыми объятиями!

Джулианна горделиво вскинула голову.

– Это очень сложный вопрос, а вы все упрощаете, сэр. Я поддерживаю предоставление прав каждому, абсолютно всем – даже бродягам, которые стекаются в этот город, прося милостыню на более или менее сносный кусок хлеба. Да, так вышло, что я поддерживаю революцию во Франции – точно так же, впрочем, как и множество наших соотечественников! В этом я составляю компанию Томасу Пейну и Чарльзу Фоксу – и это лишь некоторые выдающиеся умы, признающие, что перемены во Франции произошли на благо всего человечества. Я причисляю себя к радикалам, сэр, но…

Он прервал ее:

– Вы – предательница, мисс Грейстоун, и, если вы не уберете отсюда свою повозку, я сделаю это за вас.

Шляпник повернулся и прошагал в свой магазин, громко хлопнув за собой дверью. Оконное стекло задребезжало, дверные колокольчики зазвенели.

Джулианна вздрогнула и почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Подумать только, как все обернулось, а ведь она всего-навсего собиралась сказать шляпнику о том, как сильно любит свою страну! О том, что можно быть патриотом и все равно поддерживать новую конституционную республику во Франции. Можно быть патриотом и все-таки отстаивать необходимость политических реформ и социальных преобразований – как за границей, так и здесь, на родине.

– Идем, Милли, – позвала Джулианна кобылу. И повела лошадь с повозкой через дорогу, к платной конюшне, все еще переживая недавний жаркий спор. С каждой проходящей неделей Джулианне становилось все труднее и труднее общаться с соседями – людьми, которых она знала всю свою жизнь. Когда-то в любом магазине или салоне ее приветствовали с распростертыми объятиями и сердечными улыбками. Теперь все было иначе.

Революция во Франции и последовавшие за ней войны на Европейском континенте разделили страну.

И теперь Джулианне приходилось платить за привилегию оставить свою кобылу в конюшне – именно в то время, когда требовалось экономить буквально на всем. Войны взвинтили цены на продукты питания, не говоря уже о множестве остальных товаров. Поместье Грейстоун могло похвастать процветающим оловянным рудником и столь же эффективным железорудным карьером, но Лукас инвестировал большую часть доходов имения, пытаясь обеспечить будущее всей семьи. Лукас был бережлив, как, впрочем, и все они – за исключением Джека, который слыл в высшей степени безрассудным, что, вероятно, объяснялось его амплуа искусного контрабандиста. Лукас находился в Лондоне – во всяком случае, Джулианна так думала, хотя это представлялось несколько подозрительным – он, казалось, постоянно торчал в городе! Что же касается Джека, то, зная своего брата, Джулианна могла предположить, что он, скорее всего, был сейчас в море и убегал от очередного таможенного судна.

Она выбросила из головы переживания о непредвиденных расходах, раз уж избежать платы все равно не удалось, и постаралась на время забыть о недавней неприятной беседе со шляпником, подробностями которой можно было поделиться с сестрой позже.

Поспешив вперед, Джулианна смахнула пыль с веснушчатого носа, а потом и со своих муслиновых юбок, энергично похлопав по ткани. Дождя не было всю неделю, и дороги пересохли до невозможности. Платье вместо привычного цвета слоновой кости приобрело бежевый оттенок.

По мере приближения к табличке с названием общества, висевшей перед парадной дверью гостиницы, волнение Джулианны стремительно нарастало. Она собственноручно нарисовала эту вывеску.

Табличка гласила: «Общество друзей простых людей. Вновь прибывшим – добро пожаловать. Никаких членских взносов не требуется».

Последнее предложение было предметом особой гордости Джулианны. Не на жизнь, а на смерть боролась она со своим верным другом Томом Трейтоном, убеждая его отказаться от любой платы за членство. Разве не на тех же позициях стоял Томас Харди, создавая корреспондентские общества? И неужели, позволив любому мужчине или любой женщине участвовать в собраниях общества, они не способствовали тем самым продвижению идей равенства, свободы и прав человека? Никому не стоило отказывать в возможности поучаствовать в движении, которое могло принести освобождение, только потому, что он или она не в состоянии были позволить себе ежемесячные членские взносы!

Джулианна вошла в темную, прохладную общую комнату гостиницы и тут же увидела Тома. Он был примерно ее роста, с вьющимися русыми волосами и приятными чертами лица. В свое время Тома, сына зажиточного сквайра, отправили на учебу в Оксфорд. Джулианна думала, что по окончании университета Том останется жить в Лондоне, но вместо этого он вернулся домой, чтобы открыть в городе адвокатскую практику. Большинство его клиентов составляли контрабандисты, пойманные властями. К сожалению, Тому не удалось успешно защитить в суде двух своих последних клиентов: их приговорили к двум годам каторжных работ. Разумеется, они были виновны по всем пунктам, и все знали это.

Том стоял в центре комнаты, в то время как все остальные сидели за столами и на скамейках. Джулианна сразу же заметила, что число участников в который раз сократилось – их было даже меньше, чем на прошлом собрании общества. В комнате присутствовали лишь две дюжины мужчин – все сплошь шахтеры, рыбаки и контрабандисты. С тех пор как Англия присоединилась к военной коалиции против Франции, в отдельных районах страны наблюдался подъем патриотизма. Люди, поначалу поддержавшие революцию, теперь снова обретали Бога и страну. Джулианна считала такую смену гражданской позиции неизбежной.

Том увидел Джулианну. Его лицо оживилось, и он бросился вперед:

– Ты так опаздываешь! Я боялся, что-то случилось и ты не сможешь присутствовать на нашем собрании.

– Мне пришлось взять Милли, а она идет еле-еле, – ответила Джулианна и, понизив голос, добавила: – Мистер Колмс не позволил мне оставить повозку перед его магазином.

Голубые глаза Тома гневно вспыхнули.

– Реакционный ублюдок!

Она коснулась руки друга:

– Он напуган, Том. Как и все остальные. И не понимает сути того, что происходит во Франции.

– Да, он боится, что мы заберем его магазин и его дом и передадим все это простым людям. И возможно, ему действительно стоит бояться, – подхватил Том.

За прошлый год, уже после создания этого общества, они успели разойтись во взглядах на способы и средства проведения реформ.

– Мы едва ли можем помышлять о лишении граждан их собственности и такого стабильного положения, как у Ричарда Колмса, – мягко упрекнула Джулианна.

Том вздохнул:

– Я, конечно, настроен слишком радикально, но не возражал бы против лишения собственности графа Пенроузского и барона Сент-Джаста.

Джулианна знала, что он не шутит. Она улыбнулась:

– Мы можем подискутировать об этом в другой раз?

– Я знаю, на самом деле ты согласна с тем, что у богатых всего чересчур много – просто потому, что они унаследовали свои состояния или им были пожалованы земли и титулы, – упрямо стоял на своем Том.

– Я действительно согласна с этим, но тебе прекрасно известно и то, что я не оправдываю массового воровства у аристократии. Что ж, мне хотелось бы узнать, что вы тут обсуждали без меня. Что произошло за последнее время? Есть какие-нибудь новости?

– Тебе следует присоединиться к реформаторам, Джулианна. На самом деле ты не столь радикальна, как тебе нравится думать, – проворчал он. – А произошло сокрушительное поражение. Вандейские роялисты были разбиты при Нанте.

– Это отличные новости! – отозвалась Джулианна, не веря своим ушам. – Последнее, что мы слышали, – это как роялисты нанесли поражение нашим друзьям и заняли участок вдоль реки в Сомюре.

Завоевания французских революционеров на территории их родной страны нельзя было ни в коей мере считать незыблемыми, ведь по всей Франции развернулось внутреннее сопротивление. Этой весной в Вандее вспыхнул серьезный мятеж роялистов.

– Я знаю. Но теперь удача решительно отвернулась от них. – Том улыбнулся и взял Джулианну за руку. – Будем надеяться, что проклятые мятежники в Тулоне, Лионе, Марселе и Бордо скоро падут. Да и те, в Бретани, тоже.

Они переглянулись. Размах противодействия революции внутри Франции пугал.

– Я должна немедленно написать нашим друзьям в Париже, – решила Джулианна. Одной из задач существования всех корреспондентских обществ было поддержание тесного контакта с якобинскими клубами во Франции и демонстрация им всемерной поддержки дела революции. – Возможно, нам удастся предпринять и нечто большее здесь, в Англии, кроме того, чтобы просто встречаться и обсуждать последние события.

– Ты могла бы направиться в Лондон и проникнуть в надлежащие круги тори, – предложил Том, пристально глядя на нее. – Твой брат – тори. Он прикидывается простым корнуолльским горняком, но Лукас – правнук барона. У него обширные связи.

В душе Джулианны зародилась смутная тревога.

– На самом деле Лукас – лишь патриот… – принялась оправдываться она.

– Твой брат – консерватор и тори, – упорствовал Том. – Он знаком с людьми, наделенными властью, людьми, обладающими информацией, людьми, близкими к Питту и Уиндхэму. Я убежден в этом.

Джулианна скрестила руки на груди, словно собираясь защищаться.

– Он имеет право на собственное мнение, даже если оно противоречит нашим взглядам.

– Я и не говорил, что он не имеет такого права. Я лишь упомянул о том, что у него широкие связи с влиятельными людьми. Кому, как не тебе, знать об этом!

– И ты предлагаешь мне отправиться в Лондон и шпионить за своим братом и его знакомыми? – ошеломленно спросила она.

– Я не говорил этого, но идея не лишена смысла, – улыбнулся Том. – Ты могла бы поехать в Лондон в следующем месяце, раз уж не сможешь присутствовать на съезде в Эдинбурге.

Томас Харди организовал съезд корреспондентских обществ, и чуть ли не каждое такое общество страны отправляло делегатов в Эдинбург. Том вполне мог представить их общество. Но с тех пор, как Англия вступила в войну против Франции, ситуация изменилась. На радикалов и радикальные клубы уже не смотрели со снисходительной усмешкой. Теперь речь шла о подавлении подобного движения со стороны государства. Все вокруг знали, что премьер-министр буквально терпеть не может всех радикалов, точно так же, как и многие окружающие его министры, да и сам король Георг.

Что ж, пришло время донести до всего английского правительства, а особенно до премьер-министра Питта: властям не удастся подавить или побороть оппозицию – ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было. Радикалы продолжат пропагандировать и поддерживать движение за права человека и революцию во Франции. Кроме того, они по-прежнему будут выступать против войны с новой Французской республикой.

Другой, уже не такой многочисленный съезд обществ должен был пройти в Лондоне, под самым носом у английского правительства. Джулианна надеялась изыскать какие-то средства, чтобы присутствовать на этом собрании, но поездка в Лондон стоила очень дорого. Неужели Том на самом деле предлагает ей это?

– Я не шпионю за своим братом, Том. Надеюсь, ты пошутил.

– Конечно, я не всерьез, – поспешил заверить соратник. А когда Джулианна с сомнением воззрилась на него, добавил: – Я собирался написать нашим друзьям в Париж, но почему бы тебе не сделать это? – Том коснулся ее подбородка. Взгляд друга смягчился. – Ты лучше меня владеешь словом.

Джулианна улыбнулась ему, действительно надеясь, что он не просил ее шпионить за Лукасом, который не относился к тори и ничуть не интересовался войной.

– Да, так и есть, – сказала она, стараясь казаться легкомысленной.

– Давай присядем. У нас впереди еще добрый час дискуссии, – отозвался Том, ведя ее к скамье.

Весь следующий час они обсуждали недавние события во Франции, предложения палаты общин и палаты лордов, а заодно и последние политические сплетни, дошедшие из Лондона. К моменту окончания встречи часы показывали почти пять вечера. Том проводил Джулианну на улицу.

– Я знаю, что еще рано, но ты не откажешься поужинать со мной?

Джулианна замялась. Они ужинали вместе месяц назад, после собрания общества. Помнится, когда Том собирался помочь Джулианне сесть в экипаж, он вдруг прижался к ней, а потом посмотрел на нее так, словно хотел поцеловать.

Джулианна тогда совсем растерялась, не зная, что делать. Том целовал ее один раз прежде, и это оказалось приятным, но не чрезвычайно важным. Она нежно, по-дружески любила Тома, но совершенно не стремилась целовать его. И при этом не сомневалась в том, что Том в нее влюблен. У них оказалось так много общего, что Джулианна и сама хотела его полюбить. Он ведь был таким прекрасным человеком и хорошим другом!

Джулианна знала Тома с детства, но они не общались до того момента, пока два года назад не заметили друг друга на политической встрече в Фалмуте. Это и стало настоящим началом их дружбы. Со временем Джулианне становилось все понятнее, что ее чувства были скорее сестринскими и платоническими, чем романтическими.

И все же ужины с Томом доставляли ей истинное удовольствие – у них всегда находились темы для оживленного обсуждения. Джулианна собралась было принять его приглашение, но нерешительно замерла на месте, заметив мужчину, который скакал на гнедом мерине вверх по улице.

– Это Лукас? – спросил Том, удивленный не меньше Джулианны.

– Вне всяких сомнений, – ответила она, расплываясь в улыбке.

Лукас был на семь лет старше Джулианны, ему исполнилось двадцать восемь. Он был высоким, мускулистым, с классически точеными чертами лица, проницательными серыми глазами и золотистыми волосами. Женщины неустанно пытались привлечь его внимание, но, в отличие от Джека, самозванца и жулика, Лукас был джентльменом. Привыкший держаться скорее отчужденно, он слыл человеком внушительной дисциплины и не менее значимого долга, связанным обязанностями по содержанию семьи и поместья.

Для Джулианны Лукас был скорее отцом в ее идеальном представлении, а не братом, и она уважала его, восхищалась им и горячо любила.

Лукас остановил своего взмыленного мерина перед Джулианной, и восторг, охвативший ее при виде брата, испарился. Лукас выглядел мрачным. Джулианна вдруг вспомнила о смелой вывеске, маячившей как раз за ее спиной, приветствуя прибывших на встречу их общества. Оставалось только надеяться, что брат табличку не заметит.

Лукас, облаченный в коричневый сюртук, бордовый жилет, батистовую рубашку, светлые бриджи и покрытые слоем пыли черные сапоги, спрыгнул с гнедого мерина. Лукас не надел парик, его волосы были небрежно убраны назад.

– Добрый день, Том. – Он пожал руку другу сестры, даже не улыбнувшись. – Все еще увлекаетесь глупостями, призывая к мятежу, как я посмотрю.

Улыбка сбежала с лица Тома.

– Это несправедливо, Лукас.

– Война никогда не бывает справедлива, – отрезал он, обратив холодный пристальный взгляд серых глаз на Джулианну.

Брат уже несколько лет неодобрительно относился к ее политическим воззрениям, а с тех пор, как Франция объявила войну Англии, и вовсе рьяно осуждал их. Джулианна нерешительно улыбнулась:

– Оказывается, ты – дома. Мы не ждали тебя.

– Кто бы сомневался. Я проскакал галопом весь путь от Грейстоуна, Джулианна. – В его тоне ясно послышалось предостережение. В раздраженном состоянии Лукасу было свойственно проявлять жесткость характера. Вот и теперь Джулианна видела, что брат в гневе.

Все ее тело сковало напряжением.

– Как я понимаю, ты искал меня? – догадалась она, и мысли судорожно заметались в голове. Что же произошло? – Случилось нечто чрезвычайное? – с тревогой бросила она, и сердце вдруг будто остановилось. – Что-то с мамой? Или Джека схватили?!

– Мама в полном порядке. Точно так же, как и Джек. Нам нужно переговорить с глазу на глаз, и это не терпит отлагательств.

Лицо Тома помрачнело.

– Ты поужинаешь со мной в другой раз, Джулианна?

– Конечно, – заверила она.

Том любезно кивнул Лукасу, который даже не шелохнулся. Когда верный соратник удалился, она обернулась к брату, окончательно сбитая с толку:

– Ты сердишься на меня?

– Я не мог поверить своим ушам, когда Билли сказал мне, что ты отправилась в город, чтобы присутствовать на каком-то собрании! Я сразу понял, что он подразумевает, – объяснил Лукас, имея в виду мальчика, который приходил к ним каждый день, чтобы помогать ухаживать за лошадьми. – Мы уже обсуждали это, причем несколько раз – и совсем недавно, после майской прокламации короля!

Джулианна скрестила руки на груди.

– Да, мы говорили о нашем расхождении во мнениях. И ты прекрасно знаешь, что не имеешь права навязывать мне свои взгляды тори.

Лукас вспыхнул до корней волос, осознавая, что сестра хотела задеть его.

– Я едва ли желал изменить твою точку зрения! – воскликнул он. – Но я собираюсь защитить тебя от себя самой. Боже милостивый! Майская прокламация четко запрещает подстрекающие к мятежу собрания, Джулианна. Одно дело – заниматься подобной деятельностью до издания прокламации, но ты не можешь продолжать в подобном духе теперь.

В некотором смысле Лукас был прав, подумала Джулианна, и было весьма ребячески называть его тори.

– А с чего ты взял, что наше собрание подстрекает к мятежу?

– С того, что я тебя знаю! – взорвался он. – Активная борьба за права простых людей – достойная восхищения причина, Джулианна, но мы находимся в состоянии войны, и ты поддерживаешь правительство, которое считается вражеским. Это – подстрекательство к мятежу, подрывная деятельность, которая может расцениваться даже как государственная измена.

Серые глаза брата вспыхнули.

– Слава богу, мы в Сент-Джасте, где на наши дела решительно плевать всем, кроме таможенников!

Джулианна задрожала, вспомнив крайне неприятную стычку со шляпником.

– Мы собираемся здесь, чтобы обсудить ход войны и события во Франции, а заодно поддержать взгляды Томаса Пейна. Только и всего. – Она попыталась успокоить брата, хотя прекрасно понимала: если правительству когда-либо вздумается озаботиться существованием этого маленького клуба, всех их могут обвинить в подстрекательстве к мятежу. Впрочем, английское правительство даже не догадывалось о существовании их общества.

– Ты ведешь переписку с тем проклятым клубом в Париже – и даже не думай отрицать это. Амелия все мне рассказала.

Джулианна поверить не могла, что сестра так обманула ее доверие.

– Я поделилась с ней по секрету!

– Она тоже хочет защитить тебя от себя самой! Ты должна отказаться от посещения подобных мероприятий. А заодно и прекратить всю переписку с этим чертовым якобинским клубом во Франции. Эта война – очень серьезное и опасное дело, Джулианна. Люди умирают каждый день – и не только на полях сражения во Фландрии и на Рейне. Они гибнут на улицах Парижа и на деревенских виноградниках! – Взгляд Лукаса горел яростным огнем, но брат контролировал свой тон. – Я слышал разговоры в Лондоне. Терпеть вражескую агитацию больше не будут – только не теперь, когда наши люди умирают на континенте, не теперь, когда наши друзья толпами бегут из Франции.

– Это твои друзья, не мои, – вырвалось у Джулианны прежде, чем она осознала, что говорит.

Лукас вспыхнул:

– Ты никогда не отвернулась бы от попавшего в беду человека, даже если бы он оказался французским аристократом.

Он был прав. Но Джулианна горделиво выпрямилась:

– Мне жаль, Лукас, но ты не можешь приказывать мне точно так же, как Джек – своим морякам.

– О, еще как могу! Ты – моя сестра. Тебе двадцать один год. Ты живешь под моей крышей и на моем попечении. Я – глава этой семьи. И ты сделаешь то, что я скажу, – в виде исключения для своей чрезмерно независимой жизни.

Она замолчала в нерешительности. Стоит ли ей продолжать в том же духе и просто-напросто – открыто – не повиноваться сейчас брату? Что тогда он предпримет? Лукас никогда не оставил бы ее в покое, он силой увез бы ее в Грейстоун.

– Замышляешь бросить мне вызов? – не веря своим глазам, осведомился он. – После всего, что я сделал для тебя, – после всего, что я обещал для тебя сделать?

Джулианна залилась краской. Любой другой опекун к этому моменту уже заставил бы ее выйти замуж. Лукаса нельзя было назвать романтиком, но он, казалось, действительно хотел, чтобы сестра нашла поклонника, которого смогла бы искренне полюбить. Однажды Лукас сказал Джулианне, что не может представить ее будто цепями прикованной к какому-нибудь заурядному старому сквайру, считающему беседы на политические темы безумным лепетом. Вместо этой участи брат желал видеть ее с кем-то, кто оценил бы ее искренние убеждения и неординарный характер, а не стал бы из-за них унижать.

– Я едва ли смогу изменить своим принципам, – сказала Джулианна после долгого молчания. – Даже при том, что ты – замечательный брат, самый прекрасный брат, которого только можно себе представить!

– Даже не пытайся мне сейчас льстить! Я не прошу тебя изменить своим принципам. Я лишь прошу, чтобы ты была осмотрительна, вела себя осторожно, не забывая о здравом смысле. Я прошу тебя воздержаться от участия в радикальных обществах, в то время как мы находимся в состоянии войны.

Моральным долгом Джулианны было повиноваться старшему брату, и все же она не знала, способна ли выполнить то, о чем он только что попросил.

– Ты ставишь меня в ужасное положение, – пробормотала упрямица, сдаваясь.

– Хорошо, – резко бросил Лукас. – Но я не из-за этого гнал галопом своего бедного мерина по всей округе, пытаясь разыскать тебя. У нас в Грейстоуне гость.

Все мысли о встречах радикалов мгновенно вылетели из головы. Даже в обычных обстоятельствах Джулианну встревожили бы новости о неожиданном госте. Они и Лукаса-то не ждали, не говоря уже о каком-то госте. Во всем доме могла отыскаться лишь одна-единственная бутылка вина. В комнате для гостей царила полная разруха. Гостиную покрывал толстый слой пыли. Буфеты семьи были недостаточно полны, чтобы устраивать званый ужин. Но выражение лица Лукаса было сейчас таким зловещим, что Джулианна поняла: ей не стоит беспокоиться об уборке дома или пополнении кладовой провизией.

– Лукас?

– Джек привез его домой несколько часов назад, – угрюмо произнес брат. И, обернувшись спиной к Джулианне, чтобы взять узды лошади, пояснил: – Я не знаю, кто он. Лишь догадываюсь, что он, должно быть, контрабандист. Так или иначе, но ты нужна мне дома. Джек уже уехал за врачом. Мы должны постараться устроить беднягу с комфортом, ведь он – на краю могилы.


Грейстоун маячил впереди. Это был возведенный двести пятьдесят лет назад особняк из светлого камня под высокой крутой крышей. Высившийся над неровными, почти белыми, лишенными всякой растительности утесами, на фоне бесплодных, блеклых болотистых пустошей, этот дом казался обезлюдевшим и заброшенным.

Местечко Сеннен-Коув располагалось ниже. Все небылицы о приключениях в этой местности, неудачах и успехах контрабандистов, таможенников и сотрудников налоговой службы были отчасти вымыслом и отчасти – правдой. Из поколения в поколение семья Грейстоун активно потворствовала лучшим из этих историй. Члены этого семейства демонстративно смотрели сквозь пальцы на то, что бухта была под завязку забита контрабандными партиями виски, табака и чая, которые принадлежали их друзьям и соседям, делая вид, будто ничего не знают о противозаконной деятельности. Иными вечерами таможенник, работавший в Пензансе, мог обедать в Грейстоуне со своими женой и дочерями, пить лучшее из имевшихся в доме французских вин, делиться последними сплетнями с хозяевами поместья, будто близкий друг. Другими же вечерами маяк ярко сверкал сигнальными огнями, предупреждая орудовавших внизу контрабандистов о приближении представителей власти. Корабль Джека весьма некстати стоял на якоре, и бухта буквально взрывалась от суматохи, когда бочки и другие грузы в спешке прятались в пещеры среди скал. Джек и его люди скрывались из вида, а вооруженные представители британских властей на своих двоих бросались вниз по утесам, стреляя в каждого, кого угораздило отстать.

Джулианна наблюдала подобные сцены еще с тех пор, как была маленькой. Никто в округе не считал занятие контрабандой преступлением – это было образом жизни.

Ноги Джулианны мучительно болели. Точно так же, как и ее спина. Джулианна редко ездила верхом, не говоря уже о скачках в дамском седле – в этом муслиновом платье это был единственный доступный ей способ передвижения. Сохранять равновесие, стремительно летя на наемной кляче, оказалось нелегкой задачей. Лукас то и дело бросал в сторону сестры взволнованные взгляды и несколько раз предлагал остановиться, чтобы она могла немного отдохнуть. Но Джулианна отказывалась, опасаясь, что Амелия задержалась у соседей, и этот умирающий незнакомец остался в их доме в полном одиночестве.

Стоило им с Лукасом рысью влететь на посыпанную ракушечником дорогу к Грейстоуну, как Джулианна тут же заметила пару упряжных лошадей, стоявших в каменных стойлах, располагавшихся за особняком. Значит, Амелия уже была дома.

Они торопливо спешились. Лукас взял у сестры узды.

– Я позабочусь о лошадях, – улыбнулся он ей. – У тебя завтра будет ныть все тело.

Они больше не спорили.

– У меня уже сейчас все болит.

Лукас повел за собой двух меринов.

Джулианна, приподняв свои светлые юбки, взлетела по двум ступенькам к входной двери особняка. Дом представлял собой обычный прямоугольник, который можно было назвать скорее вытянутым, чем высоким или широким, с тремя этажами. На верхнем этаже располагались мансарда и когда-то, давным-давно, жилые комнаты для слуг, которых теперь не было. Помещение передней гостиной сохранилось в своем первоначальном виде. Это была большая комната, которую в прежние времена использовали для званых обедов и приемов гостей. Полы были сделаны из темно-серого камня, стены – из более светлой породы того же самого камня. Стены украшали два портрета предков и пара древних мечей; в одном конце зала находился массивный камин и два величественных бордовых кресла. Потолок был обшит деревом.

Джулианна пронеслась через гостиную, мимо маленькой, причудливой комнаты с современной обстановкой, небольшой темной библиотеки, столовой. И устремилась вверх по узкой лестнице.

Амелия как раз спускалась. Она несла мокрые тряпки и кувшин. Увидев друг друга, сестры остановились на ступенях.

– С ним все в порядке? – взволнованно воскликнула Джулианна.

В отличие от высокой Джулианны Амелия была миниатюрной. Ее русые волосы были строго убраны назад, а лицо выглядело привычно серьезным, хотя при виде младшей сестры глаза просияли явным облегчением.

– Слава богу, ты дома! Ты в курсе, что Джек притащил сюда умирающего? – Амелия, казалось, до сих пор не могла поверить в это.

– Это вполне в духе Джека! – возмущенно бросила Джулианна. Разумеется, братца уже и след простыл. – Лукас сказал мне. Он – на улице, занимается лошадьми. Чем я могу помочь?

Амелия резко повернулась и направилась вверх по лестнице, хрупкую фигурку сестры явно сковало нервное напряжение. Она быстро зашагала по коридору, погруженному в темноту. Настенные светильники здесь не горели, вдоль стен тянулись семейные портреты, написанные лет двести назад. Лукас давным-давно занял спальню хозяина дома, у Джека была своя собственная спальня, а Джулианне приходилось делить комнату с Амелией. Это никому не создавало неудобств, ведь комната использовалась исключительно для сна. Но единственная в доме спальня для гостей оставалась по большей части неприкосновенной. Гости редко заглядывали в Грейстоун.

Мрачно глядя на Джулианну, сестра помедлила перед открытой дверью той самой гостевой комнаты.

– Доктор Икинс только что ушел.

Окна комнаты для гостей выходили на скалистые берега бухты и Атлантический океан. Солнце клонилось к закату, заполняя небольшую спальню светом. Скромная обстановка состояла из маленькой кровати, стола, двух кресел, комода и гардероба. Джулианна нерешительно замерла на пороге, устремив взгляд на мужчину, лежавшего на кровати.

Странно, но сердце Джулианны вдруг подпрыгнуло в груди.

На умирающем не было рубашки, небрежно накинутая простыня прикрывала его бедра. Джулианна совсем не собиралась пялиться на незнакомца, но его растянувшаяся на постели фигура оставляла не слишком много простора для воображения – мужчина был очень крупным и очень смуглым, этакая груда искусно вылепленных мускулов. Джулианна, едва ли привыкшая созерцать мужчин с голым торсом, не говоря уже о ком-то со столь же мощным телосложением, задержала взгляд на его фигуре чуть дольше, чем следовало.

– Еще мгновение назад он лежал на животе. Должно быть, перевернулся, когда я ушла, – резко бросила Амелия. – Ему выстрелили в спину с близкого расстояния. Доктор Икинс сказал, что он потерял много крови. Он страдает от сильной боли.

Теперь Джулианна увидела, что бриджи незнакомца перепачканы кровью и грязью. И невольно задалась вопросом, откуда же появилась эта кровь – из его раны или чьей-то другой. Джулианне совсем не хотелось смотреть на стройные бедра или мощные голени незнакомца, так что она поспешила перевести взгляд на его лицо.

И тут ее сердце гулко стукнуло. Их гость оказался весьма привлекательным мужчиной со смуглой кожей, черными как смоль волосами, высокими скулами и прямым аристократическим носом. Густые темные ресницы отбрасывали тень на его лицо.

Джулианна отвела глаза. Ее сердце неистово колотилось, что было совсем уж нелепо.

Амелия сунула мокрую тряпку и кувшин ей в руку и бросилась к раненому. Джулианна подняла глаза, осознавая, как невольно вспыхнули жаром ее щеки.

– Он дышит? – машинально спросила она.

– Не знаю. – Амелия коснулась лба мужчины. – В довершение всех бед у него еще и заражение, поскольку о ране не позаботились должным образом. Доктор Икинс был не слишком-то оптимистичен.

Сестра обернулась.

– Я собираюсь отправить Билли вниз, за морской водой.

– Ему нужно принести полное ведро, – отозвалась Джулианна. – Я посижу с раненым.

– Когда Лукас придет, отправим его за новой порцией воды, – на ходу бросила Амелия и выбежала из спальни.

Джулианна снова нерешительно замерла, неотрывно глядя на незнакомого красавца, но поспешила ущипнуть себя. Бедняга умирал, он нуждался в ее помощи.

Джулианна поставила кувшин на стол, положила рядом тряпки и подошла к раненому. Потом, стараясь двигаться с большой осторожностью, уселась рядом с ним, чувствуя, как по-прежнему колотится сердце. Грудь мужчины не двигалась. Джулианна наклонилась щекой к его рту и через миг ощутила легкое дуновение его дыхания. Слава богу, он был жив!

В этот момент еле слышно раздалось:

– Pour la victoire…

Джулианна выпрямилась – так резко, словно это в нее кто-то выстрелил. Взгляд заметался по лицу незнакомца. Его глаза оставались закрытыми, но он только что сказал эти слова – по-французски, с произношением истинного француза! Она была уверена, что раненый произнес: «Во имя победы».

Это был обычный клич французских революционеров, но этот человек напоминал дворянина, о благородном происхождении свидетельствовали его аристократические черты. Джулианна бросила взгляд на его кисти – у представителей знати кожа рук была мягкой, как у детей. Суставы пальцев раненого были сбиты и покрыты коркой запекшейся крови, его ладони испещряли мозоли.

Джулианна с досадой прикусила губу. Сейчас, сидя так близко к незнакомцу, она никак не могла избавиться от чувства неловкости. Возможно, виновата в этом была его нагота, ощущаемая столь близко, или его явная мужественность. Джулианна вдохнула немного воздуха в надежде ослабить сковавшую тело напряженность и спросила по-французски:

– Месье? Вы – француз?

Он даже не шелохнулся, и тут раздался голос Лукаса:

– Он пришел в себя?

Наполовину обернувшись, Джулианна заметила брата, вошедшего в комнату.

– Нет. Но он говорил во сне. Говорил по-французски, Лукас.

– Он не спит. Он без сознания. Амелия сказала, что сейчас у него жар.

Поколебавшись, Джулианна осмелилась приложить ладонь ко лбу раненого:

– Он весь горит, Лукас.

– Ты сможешь поухаживать за ним, Джулианна?

Она взглянула на брата, гадая, действительно ли в его тоне просквозило нечто странное.

– Конечно смогу! Мы завернем его во влажные простыни. Ты уверен, что Джек не упоминал, кто этот раненый? Он – француз?

– Джек не знает, кто он, – настаивал Лукас. – Мне хотелось бы остаться дома, но завтра я должен вернуться в Лондон.

– Что-то не так?

– Я изучаю новый контракт на добычу нашей железной руды. Но, если честно, мне не нравится идея оставить тебя и Амелию одних с этим незнакомцем. – И он снова взглянул на их нежданного гостя.

Джулианна уставилась на брата, и Лукас наконец-то посмотрел на нее в ответ. Когда брат хотел выглядеть безучастным, невозможно было понять, что у него на уме.

– Не думаешь же ты, в самом деле, что он может быть опасен?

– Я не знаю, что и думать.

Кивнув, Джулианна повернулась к объекту своих забот. В голове мелькнула мысль о том, что брат ведет себя неестественно, будто что-то скрывает. Ей внезапно пришло на ум, что Лукас знает, кем является их гость, но почему-то не хочет говорить об этом. Джулианна оглянулась, чтобы посмотреть на уходящего брата, но того уже и след простыл.

Она не могла придумать ни одной мало-мальски достойной причины, по которой Лукас мог бы утаить от нее какую-либо информацию. Если бы брат знал, кем был их гость, он, разумеется, сказал бы об этом. Судя по всему, она просто ошиблась в своих ощущениях.

Джулианна пристально посмотрела на смуглого незнакомца, досадуя на то, что не в силах помочь ему. Потом смахнула с его лица густые темные пряди. Стоило это сделать, как раненый неожиданно дернулся – так резко, что его рука ударила Джулианну по бедру. Она испуганно соскочила с кровати, а мужчина закричал:

– Ou estelle? Qui est responsible? Qu’est il arrivé?

«Где она? Кто это сделал? Что случилось?» – перевела про себя Джулианна. Несчастный снова дернулся, на сей раз даже более яростно, и Джулианна испугалась, что он чем-нибудь навредит себе. Мужчина громко застонал от боли.

Джулианна снова уселась на постель, рядом с его бедром. Погладила его горевшее жаром плечо и сказала по-французски:

– Месье, меня зовут Джулианна. Сейчас вам нужно лежать спокойно.

Теперь раненый тяжело дышал, она видела это, но бедняга уже не метался по постели и, чувствовалось, был настроен менее воинственно. Впрочем, это могло ей лишь показаться. А потом он начал говорить.

На миг Джулианна подумала, что несчастный пытается что-то ей поведать. Но он произносил слова так стремительно и неистово, так отчаянно, что стало понятно: он бредит.

– Пожалуйста, – тихо сказала Джулианна, решив изъясняться исключительно по-французски. – У вас жар. Пожалуйста, попробуйте уснуть.

– Non! Nous ne pouvons pas nous retirer!

Понять его было непросто, но она напрягла слух, чтобы разобрать выпаленные в спешке неразборчивые слова. «Нет! Мы не можем сейчас отступить!» – вот что он сказал. В душе Джулианны не осталось сомнений: их гость был французом. Ни один англичанин не обладал таким превосходным произношением. Ни один англичанин не стал бы говорить на неродном языке, находясь в горячечном бреду.

Джулианна наклонилась к раненому, пытаясь разобрать его речь. Но мужчина снова дернулся, причем с такой силой, что сумел перекатиться на спину, и при этом не переставал громко бредить. А еще сыпал проклятиями.

– Они не могут уйти. Они не могут отступить!

Интересно, о чем это он, о каком-то сражении? А незнакомец продолжал кричать.

– Так много умерло, но они должны держать оборону! Нет, нет! – надрывался он. – Не отступайте! Держите оборону! Во имя свободы!

Джулианна сжала его горячие плечи, слезы застилали ее глаза. Бедняга определенно снова переживал события ужасной битвы, которую он и его люди проиграли. Боже праведный, а вдруг это офицер французской армии?

– Во имя свободы! – возопил он. – Вперед, вперед!

Джулианна погладила раненого по плечу, пытаясь хоть немного его успокоить.

– Река стала красной от крови… Так много убитых… Священник мертв… Им пришлось отступить… Такой момент упущен!

И он разразился рыданиями.

Джулианна не знала, что делать. Никогда прежде ей не доводилось видеть взрослого мужчину плачущим.

– Месье, вы бредите, – попыталась успокоить она. – Но сейчас вы в безопасности, здесь, со мной.

Раненый лежал, задыхаясь, его щеки были мокрыми от слез, а грудь блестела испариной.

– Мне очень жаль, что вам пришлось пережить все это, – увещевала Джулианна. – Сейчас мы не на поле битвы. Мы находимся в моем доме, в Англии. Здесь вы будете в полной безопасности, даже если вы – якобинец. Я спрячу вас и буду надежно защищать – обещаю вам это!

При этих словах несчастный вдруг затих, успокоился. Джулианне показалось, что он уснул.

Она набрала в легкие побольше воздуха, потрясенная до глубины души. Гость их дома оказался офицером французской армии, в этом Джулианна теперь не сомневалась. Он мог быть даже дворянином – некоторые французские аристократы поддержали революцию, а теперь защищали республику. Он пережил кровопролитную битву, в которой погибло множество его товарищей, и мучительные картины проигранного сражения настойчиво преследовали несчастного. Джулианна страдала вместе с ним. Но как же Джек нашел его? Брат не поддерживал революцию, хотя его нельзя было назвать и истинным британским патриотом. Джек как-то сказал Джулианне, что война оказалась для него необычайно полезной – теперь контрабанда стала еще более выгодной, чем перед революцией.

Прикоснувшись к незнакомцу, Джулианна ощутила исходивший от его тела жар. Она снова погладила его лоб и внезапно рассердилась – куда же запропастилась эта Амелия? Где обещанная океанская вода?

– Вы весь горите, месье, – сказала Джулианна раненому, по-прежнему изъясняясь на его родном языке. – Не стоит разговаривать, вам следует успокоиться и отдохнуть.

Им с сестрой предстояло сбить жар. Джулианна намочила ткань и провела ею по шее и плечам француза. Потом положила на них расправленную тряпку и, взяв другую, принялась лить на нее воду из кувшина.

– Что ж, по крайней мере, теперь вы лежите спокойно, – тихо произнесла Джулианна и только потом поняла, что перешла на английский язык. Она повторила то же самое по-французски, осторожно скользя тканью вдоль его груди. Ее пульс участился.

Она снова положила влажную ткань на грудь раненого, собираясь оставить тряпку там, когда он вдруг схватил ее за запястье и с силой сжал. Джулианна вскрикнула, потрясенная, и ее взгляд скользнул по его лицу.

Зеленые глаза незнакомца вспыхнули яростью.

Джулианна задохнулась от страха:

– Êtes vous reveillé? – что означало: «Вы пришли в себя?»

Раненый не выпустил ее руку, но его хватка ослабла. Смягчился и его взгляд.

– Надин? – хрипло прошептал он.

Кто такая эта Надин? Разумеется, Джулианна сразу поняла: эта женщина была его возлюбленной или женой – сказать точнее было трудно. Джулианна судорожно облизала губы.

– Месье, вы были ранены в сражении. Я – Джулианна. Я здесь, чтобы помочь вам.

Его взгляд казался лихорадочным, мутным. Явно не понимая, где и с кем находится, незнакомец вдруг потянулся к плечу Джулианны, все еще сжимая ее запястье.

Он вздрогнул, тяжело дыша, но его взгляд не поколебался. В глубине его глаз замерцал странный свет, и она невольно затаила дыхание.

Мужчина медленно расплылся в улыбке:

– Надин…

И его сильная, крепкая рука скользнула по ее плечу к шее. Прежде чем Джулианна смогла запротестовать или спросить незнакомца, что он делает, тот увлек ее вниз, приближая ее лицо к своему.

Ошеломленная, Джулианна вдруг осознала, что он собирается поцеловать ее!

Улыбка красавца француза была бесконечно обольстительной, самоуверенной и многообещающей. А потом его губы прильнули к ее устам.

Джулианна едва не задохнулась, но даже не попыталась отпрянуть от раненого. Вместо этого она замерла, позволяя ему возмутительную вольность, чувствуя, как бьется сердце и напрягается тело. Страстное желание охватило ее, неудержимо нарастая.

Это было желание, которого она никогда прежде не чувствовала.

А потом Джулианна поняла, что он перестал ее целовать. Она тяжело дышала рядом с его неподвижным ртом. Остро, каждой клеточкой, ощущала огонь, бушевавший в ее собственном теле. Ей потребовалось какое-то время, чтобы понять: незнакомец снова потерял сознание.

Не в силах оправиться от потрясения, Джулианна выпрямилась на кровати. Мысли путались, лихорадочно метались в голове. Он поцеловал ее! Но он охвачен жаром, он бредил. Он не понимал, что делает!

Неужели это все равно имело какое-то значение?..

Этот мужчина поцеловал ее, и она ответила на поцелуй – от неожиданности, ведь и подумать не могла, что нечто подобное возможно.

А еще он был офицером французской армии – героем революции.

Джулианна взглянула на своего подопечного.

– Кто бы вы ни были, вы не умрете – я не допущу этого, – твердо пообещала она.

Несчастный лежал недвижимо, так что вполне мог быть уже мертвым.