Глава 4
Передряги
– Так давай сразу к нему и пойдем, – предложил отец. – Он недавно вернулся из леса, мы видели. Сейчас наиболее благоприятный сезон для сбора лечебной коры, да некоторые корешки лучше всего откапывать…
Пока Федор Павлович перечислял, чем лес в это время полезен, едок прислушивался к себе. Вроде мог бы еще жевать и жевать, но некоторое насыщение все-таки присутствовало. То есть большого урона в калориях не будет, если на час от стола отлучиться.
Все семейство вышло во двор. Там были две женщины, прихрамывающий мужчина с забинтованной рукой да малыш чуть более года от роду. Заграловы представили своего сына, а того взамен познакомили с соседями. Долго расшаркиваться не стали и поспешили через весь двор к дому напротив. Крыльцо с навесом отличалось особой вычурностью выпиленных древесных кружев, а дверь и дверные наличники украшала глубокая, весьма искусная резьба.
– Любит он красоту навести, эстет! – сказал Федор Павлович в треть голоса. И постучал висящим на веревке деревянным молотком прямо по опоре навеса: – Игнат! Ты нашего сына не осмотришь?
Из дома не доносилось ни звука, но вскоре дверь открылась, и на пороге показался знахарь. Это был средней комплекции мужчина, и не худой, и не полный. На макушке – лысина, а по бокам чуть ли не до плеч свисают каштановые кудри, похожие на парик. Лицо круглое, радушно улыбающееся и изборожденное морщинами во всех направлениях. Именно морщины и выдавали древний возраст знахаря (мать утверждала, что по паспорту деду пошел девяносто второй год). Хотя таких лет ему никак нельзя было дать: максимум семьдесят.
– Сына посмотреть? Да без проблем! Заходите.
Узкие сени вели во внушительный зал, все стены которого были увешаны полками. И на полках чего только не было: банки, коробки, глиняные кувшины и фаянсовые сосуды, груды веников и стопки расфасованной, нарезанной тонкими кусочками коры. И запах! Здесь царил настолько необычный и дурманящий запах, что Иван невольно замер. Даже не сразу сообразил, что его представили и надо бы сказать подобающее «очень приятно» или «рад знакомству!». Только рассеянно кивнул и продолжал восторженно втягивать носом воздух.
Хозяин почему-то насторожился:
– Что, никогда лечебные травы не нюхал?
Первым порывом было воскликнуть: «Так тут не только травами пахнет! И корой, и снегом, и цветами, и еще фиг знает чем!» – но Иван сдержался.
– Нет, не приходилось… – только и сказал.
– Ну, присаживайтесь! – гостеприимным жестом целитель указал на две широкие лавки по сторонам стола. Пришедшие уселись на одну, он – на другую и сразу перешел к делу: – Что тебя беспокоит, где болит?
– Да вроде ничего не болит… – пожал плечами Иван.
Но тут в разговор вступила Татьяна Яковлевна. Она рассказала о том, как подло поступила невестка, как обокрала Ивана и как ее за это покарали сами соучастники. И сделала вывод: мол, на нервной почве да после ошибочного ареста болезни на сына и напали. Обмен веществ нарушился, метаболизм странный. И сколько ни ест, да все мимо. Как говорится, не в коня корм. А дары природы, фрукты да овощи в живом виде, употреблять не спешит.
– И что с ним делать теперь? – закончила она вопросом.
К тому времени дед Игнат совершенно перестал улыбаться и сидел скорее хмурый и настороженный, чем задумавшийся или обеспокоенный состоянием пациента. Затем молча встал, с кряхтением, словно вдруг очень резко состарился, прошел за спину Ивана и положил ему ладони на плечи. Прикрыл глаза, да так и стоял минут пять в полной тишине, чуточку покачиваясь, словно от ветра.
Потом вернулся на свое место и, отводя взгляд в сторону, пробормотал:
– Не буду я его лечить… Да и не помогут ему мои травы…
– Что значит «не помогут»? – Федор Павлович не просто недоумевал, он возмущался: – И с каких это пор ты заявляешь, что не будешь?!
Целитель с досадой покривился, с усталым видом потер глаза, словно ему вдруг захотелось спать, и пояснил:
– Если я говорю, что не буду, то это совсем не значит, что я не хочу. Просто мои умения в данном случае не к месту. Ты ведь не зовешь меня, когда в твоем «УАЗе» забился бензопровод? Точно так же и мои травы ничем не помогут автомобильному аккумулятору. Понятно?
Татьяна Яковлевна шумно фыркнула:
– Дед Игнат! Намекаешь, что наш сын превратился в робота?
Целитель замотал головой, и его буйные кудри заиграли искорками света:
– Я вам машину привел только для сравнения и ни в коей мере не хочу утверждать, что человека могут превратить в робота. Тут нечто другое… как бы вам толком объяснить? Такое у меня впечатление, что вашего Ивана уже как бы подлечивает некто… Причем этот некто по сравнению со мной настолько иной… настолько не поддающийся осмыслению… настолько огромный, если тут уместно сравнение с размерами наших тел, что смотреть на него нужно лишь задрав голову. И то никак при этом не охватывая весь масштаб! Этот доктор такой гигант, что я, даже задрав голову, рассматриваю только шнурок его ботинка.
Тут уже замотал головой Федор Павлович. Еще и крякнул при этом явно осуждающе:
– Экий ты, Игнат, демагог стал! Туману напустил… Так и видеть мир разучимся и трезво мыслить перестанем. Мне кажется, несмотря на все мое невероятное уважение к твоим талантам, что с подобными сравнениями тебе только перед детьми у колодца выступать. Они любое слово на веру принимают. А вот с нами такое не проходит. Так что будь добр обосновать свой отказ более внятными словами и более вескими причинами. Заявление о лечении моего сына каким-то «шнурком» меня не впечатлило. Конкретно: кто лечит, как и когда вылечит?
Услышав такие требования, старый целитель вдруг рассердился:
– Утомил ты меня, Федька, своими расспросами! Еще и обвинять меня вздумал в излишней демагогии! Сам-то давно это слово выучил? Указывать он мне будет, да к детям посылать! А сам ты кто против меня?! – Заметив, что гость покаянно опустил голову и не знает, куда спрятать от накатившего стеснения руки, несколько сбавил обороты: – По твоему сыну только одно скажу: его и без меня вылечат. Кто – понятия не имею, не того я ранга, и зрения такого у меня для рассмотрения нет. А вот как лечат – постараюсь посматривать, самому интересно. Пусть раз в день ко мне на полчасика заходит для осмотра. Если что-то пойму, то и вам растолкую… может быть…
Поняв, что аудиенция у местного светила закончена, родители первыми поднялись и поспешили к выходу, как-то скомканно прощаясь и жестами призывая сына не отставать. Но того уже возле самой двери догнал Игнат и, поймав за рукав, остановил:
– Ванюша, а ты в Аргунны один прибыл?
– Мм? В смысле? А! Родители привезли…
– А пока они из сада не вернулись, ты один в доме был?
– Конечно!
– Да? А почему тогда от тебя таким женским духом тянет? – вдруг ошарашил дед вопросом. Еще и пояснения дал: – Словно ты всю ночь с женщиной провел и только сейчас с кровати встал?
«Подсмотреть он не мог, подслушать – тоже! – заметались мысли в голове у Ивана, пока лицом он пытался изобразить непонимание. – Неужели кто-то из соседей во дворе подслушал постанывания Ольги и деду успел настучать? Ну да, иначе откуда он мог узнать? Не по запаху же, в самом деле!»
Но полностью отпираться не стал. Хотя для начала и переспросил удивленно:
– Неужели это так заметно?
– Для меня – да! – строго подтвердил целитель.
– А что, нельзя было?
Теперь ошарашенным показался Игнат. Подвигал бровями, громко хмыкнул:
– Да вроде как можно… – Пожал плечами и перешел на заговорщический шепот: – Но как это у тебя получилось?
Иван воровато оглянулся на стоявших в сенях, у входной двери родителей и тоже заговорил шепотом:
– Ну как-как… Дело молодое, с кем не бывает? Тем более что мне эта проводница очень понравилась. И я ей. Обещала даже тут проведать…
Дед шумно выдохнул, голос его окрасился сарказмом:
– Проводница? Которая в поезде осталась? Ты кого, внучек, провести собрался? Ты ведь только за полчаса до прихода ко мне с женщиной миловался! От тебя так и прет ее любовной силой.
– Ну да… мы очень крепко обнимались, – кивнул младший Загралов. – Мне и самому до сих пор ее запах всюду мерещится.
– М-да… Ну-ну! – Дед отпустил рукав Ивана, и в его голосе проскользнул оттенок обиды: – Чужие секреты я всегда берегу, не сомневайся. Так что, если что спрашиваю, не таись. Для твоего же блага стараюсь… Понимаешь? Нельзя тут у нас жен уводить! И я этого не разрешу творить!
– Дед Игнат, а распознать можете, какой женщине эта любовная сила принадлежит?
– Распознаю! И приму к вам обоим самые строгие меры!
В словах целителя прозвучала угроза, но Иван облегченно улыбнулся:
– Это хорошо! Теперь буду уверен, что и она мне ни с кем не изменит. До завтра!
Развернулся и вышел вслед за родителями.
– О чем это вы там шептались? – спросил во дворе отец.
– Мне показалось, что вы ругались… – добавила мать. – Да?
– Ха! Попробуй поругайся с тем, кто вас тут всех строит, – ответил Иван и сразу сменил тему разговора, указывая глазами на площадку у колодца: – Народ митингует?
Там к прежним трем поселянам добавилось еще пятеро: две моложавые женщины, одна пожилая и двое мужчин. Один из них размахивал костылем и что-то негодующе говорил. Когда подошли ближе, стала понятна причина его негодования. Совсем недавно, когда он ковылял по лесу к дому, на него вышла группа двинпсисов, которые терроризировали своими разбойными выходками как животных, так и людей. Подвыпившие молодчики направили оружие на пострадавшего от их же собак и угрожали опять спустить своих исходящих слюной шавок.
– Да так вскоре и детям нельзя будет в лес выйти! – возмущался мужчина. – Собаки эти где угодно носятся! А их хозяева окончательно человеческий облик потеряли! Еще несколько таких выходок, и придется тварей отстреливать!
Остальные двое мужчин выглядели не менее решительно. И не желали прислушиваться к просьбам женщин остыть, не хвататься за оружие. Начался спор. Родители Ивана встали на сторону женщин. Отец заявил, что такое противостояние ни к чему хорошему не приведет. Пострадают все, и женщины, и малые дети. И на Аргуннах можно будет поставить могильный крест.
На шум подтянулась еще одна женщина, вышло трое детей лет десяти-двенадцати. Появился и дед Игнат.
И только Иван продолжал стоять в стороне.
«Что же такое в мире делается? – думал он. – Уж на что глухая тайга, а и тут всякая мерзость несправедливость и подлости творит! И ведь тут даже вмешательство фантома не спасет. Пострелять собак? Сразу на поселковых подумают… Пострелять самих недоносков? Так еще хуже будет для тех же поселковых… Поговорить с этими двинпсисами, попытаться образумить? Дохлый номер… А что делать? Только одно!»
Иван поспешил в дом, оставив родителей у колодца. Там встал в своей комнате у большого окна, поглядывая за двором, прикинул наличие силы и вызвал фантом Фрола. Материализовавшаяся разумная сущность давно убитого бандитами Пасечника тут же спросила:
– Что-то случилось, Ванюша?
Обладатель попытался общаться сразу двумя путями: мысленно и одновременно негромко говоря. Раньше он уже так пробовал, и получалось неплохо.
– Фрол, мы с Ольгой попробовали и теперь уверены: обжорство помогает фантому «зависать» в реале чуть ли не в три раза дольше.
А мысленно описывал, что творится на Лесной Плеши и какие там собрались моральные уроды. При этом пытался показать всю опасность прямого вооруженного вмешательства. И в первую очередь опасность для самих жителей поселка. Фрол, ненавидевший несправедливость на генном уровне, понял все и сразу:
«Ты не волнуйся! Я на месте вначале осмотрюсь и все хорошенько продумаю. А насчет обжорства… Я готов поэкспериментировать. Хотя честно тебе скажу: сама мысль о еде вызывает в моей сущности рвотные позывы и смотреть на еду не хочется…»
«Мамочка! А я Ольгу еще и коньяк заставлял пить! – запоздало ужаснулся Загралов. – Как же она выдержала?..»
Воспоминания о сексе он попытался припрятать, но все равно Пасечник что-то уловил.
«Значит, любит, раз ела как не в себя, – сказал он как-то сочувственно. – Запасы-то у тебя большие? Потому как я – не она. Если уж приложусь к твоим деликатесам…»
Не прекращая мысленного общения, Иван направился на кухню, где половина купленных продуктов так и громоздилась на виду. Материализовав Фрола рядом с собой в некоем подобии длинной трикотажной майки почти до колен, обладатель указал на стол:
– Налегай! Только говори, какую банку открыть и какой пакет разорвать.
Разумный фантом, прекрасно понимая, насколько трудно поддерживать его физическую копию в материальном мире, тут же набросился и на икру, и на мясо, и на яйца, и на коньяк. Только и указывал порой пальцем на некоторые банки. За десять минут он съел раза в три больше, чем впихнула в себя здесь же не так давно Ольга.
– Сейчас меня стошнит, – признался Фрол с полным ртом. – Перекидывай меня к цели!..
И тотчас Иван отправил свое разумное орудие наказания в район нахождения злобных двинпсисов с их боевыми собаками. А сам словно сомнамбула отправился к кровати и улегся на нее. Собственные силы следовало экономить.