Глава 4
Кассия три часа работала над новой статьей, делая наброски, готовя беглые очерки о тех женщинах, о которых она, как ей казалось, кое-что знала, и черновики писем к людям, которые могли рассказать ей о них еще больше. Это должна была получиться серьезная, солидная статья от К. С. Миллера, и она была довольна проделанной работой. После этого она стала вскрывать свою почту и просматривать ее. Обычная стопка приглашений, парочка писем от поклонников, отправленных ей из журнала через ее агента, и записка от Эдварда о каких-то налоговых убежищах, которые он хотел обсудить с ней. Ничего из этого ее не заинтересовало, и она почувствовала себя слегка раздраженной. У нее был замысел еще одной статьи; может быть, это ее встряхнет. Об издевательстве над детьми в семьях среднего класса. Это будет острый и захватывающий сюжет, если Симпсон сможет найти, куда его пристроить. Ей стало интересно, задумывались ли об этом Марши, с их приемами на тысячи приглашенных. Об издевательствах над детьми. Или о трущобах. Или о смертной казни в Калифорнии. Это не слишком модные темы. Если бы они были модными, безусловно, ради них устраивались бы какие-нибудь благотворительные мероприятия – «роскошные» балы или «чудесные маленькие вернисажи», что-нибудь «первоклассное», под руководством светских львиц. В то время как Марина ждала бы распродажу в роскошном магазине Бенделя или охотилась бы за большими скидками у Орбаха, а Тиффани объявила бы такую тему «божественной».
Что с ней происходит, черт возьми? Какое ей дело до того, что Марина пытается выдать свои копии за оригиналы? И что из того, если Тиффани напивается до мертвецкого состояния каждый день уже до полудня? Какое это имеет распроклятое значение? Но это беспокоит ее. Господи, как же это беспокоит ее! Может быть, хороший секс успокоит ее нервы.
В половине первого она уже была у Марка в студии.
– Ого, леди, что с тобой?
– Ничего. А что?
Она стояла и смотрела, как он работает гуашью. Ей нравилось то, что он делает. Она купила бы у него эту работу, но не могла этого сделать и не могла позволить ему подарить ее ей. Она знала, что ему нужны деньги.
– Ну, по тому, как ты хлопнула дверью, я сразу понял, что ты не в порядке.
– Нет, просто я чувствую себя раздраженной. Наверное, все еще не приду в себя после перелета.
В ее глазах гнев уступил место улыбке, и она плюхнулась в кресло.
– Мне не хватало тебя вчера ночью. Иногда я хочу, чтобы ты никуда не отпускал меня от себя.
– А у меня есть выбор?
У него был удивленный вид, она рассмеялась и скинула туфли.
– Нет.
– Я так и думал.
Похоже, его это не волновало, и Кассия почувствовала себя лучше.
– Мне нравится гуашь.
Она выглянула у него из-за плеча, когда он отступил немного назад, чтобы оценить свою утреннюю работу.
– Да. Может быть, получится неплохо. – Он уплетал шоколадное печенье из коробки и выглядел довольным. Внезапно он повернулся к ней и обнял ее. – И чем ты занималась со вчерашнего дня?
– Ой, дай вспомнить. Я прочитала восемь книг, пробежала полтора километра, съездила на бал и выдвинула свою кандидатуру в президенты. Все как обычно.
– И где-то среди этой чуши скрывается доля правды, не так ли?
Она пожала плечами, и они обменялись улыбкой вперемешку с поцелуями. На самом деле ему все равно, чем она занимается, когда не с ним. У него своя жизнь, своя работа, своя мансарда, свои друзья. Ее жизнь принадлежит только ей.
– Лично я предполагаю, что доля правды есть в попытке выдвинуть свою кандидатуру в президенты.
– Я просто не в состоянии скрывать свои секреты от тебя, Маркус.
– Нет, – сказал он, осторожно расстегивая ее рубашку. – Совсем никаких секретов. А вот и секрет, который я искал. – Он бережно обнажил одну грудь и наклонился, чтобы поцеловать ее, в то время как ее руки скользнули ему под рубашку и обняли его. – Я скучал по тебе, Кассия.
– Даже вполовину не так сильно, как я скучала по тебе. – Перед ее мысленным взором пронеслись события вчерашнего вечера и танцующий барон. Она отстранилась от Марка и долго смотрела на него с улыбкой. – Ты самый красивый мужчина на земле, Марк Вули.
– И твой раб.
Она рассмеялась, потому что Марк не был ничьим рабом, и они оба знали это. Внезапно она, босиком, отпрянула от него и забежала за мольберт, прихватив коробку с печеньем на ходу.
– Эй!
– Ну, хорошо, Марк, настал момент правды. Что ты любишь больше – меня или свое шоколадное печенье?
– Ты что, сошла с ума? – Он бросился за ней, обогнув мольберт, но она уже прошмыгнула к дверям спальни. – Я люблю мое шоколадное печенье! А ты что думала?
– Ха-ха! Что ж, оно у меня!
Она вбежала в спальню и запрыгнула на кровать, пританцовывая и смеясь. Ее глаза сверкали, а волосы шелковыми черными прядями развевались по сторонам.
– Отдай мне мое печенье, женщина! Я зависимый!
– Дьявол!
– Ага!
С блеском в глазах он прыгнул к ней на кровать, забрал коробку с печеньем и бросил ее на кресло, покрытое овечьей шкурой. Потом он притянул Кассию к себе.
– Ты не только безнадежный шокоголик, Марк Вули, ты еще и сексуальный маньяк!
Она по-детски радостно рассмеялась, обнимая его.
– Знаешь, может, я подсел и на тебя тоже.
– Сомневаюсь.
Но он обнял ее еще сильнее, и они занялись любовью.
– Что ты хочешь на ужин?
Она зевнула и придвинулась поближе к нему в большой уютной кровати.
– Тебя.
– Это был обед.
– Ну и что? Издали закон, что я не могу получить за ужином то, что уже ел за обедом.
Он взъерошил ее волосы и прижался губами к ее губам.
– Послушай, Марк, будь серьезнее. Что еще ты хочешь? Помимо шоколадного печенья?
– Ну, стейк, омара, икру – как обычно. – Он не подозревал, насколько обычно это для нее. – Проклятье, я не знаю. Пасту, надо полагать. Может быть, феттучини. С соусом песто. Ты можешь добыть базилик? Свежий?
– Ты опоздал на четыре месяца. Сезон закончился. Как насчет устричного соуса?
– Годится.
– Тогда скоро увидимся.
Она провела кончиком языка по его спине, еще раз потянулась, а затем быстро соскочила с кровати, чтобы оказаться вне досягаемости его руки, которую он протянул к ней.
– Ничего не выйдет, Маркус. Или мы никогда не поужинаем.
– Да трахнись этот ужин.
Его глаза снова загорелись.
– Это ты трахнись.
– Как раз это я и имел в виду. Теперь ты все знаешь. – Он широко улыбался, лежа на спине и наблюдая за тем, как она одевается. – Ты зануда, Кассия, но на тебя приятно смотреть.
– На тебя тоже.
Его большое тело лениво вытянулось поверх простыней. Ей пришло в голову, когда она смотрела на него, что нет ничего прекраснее, чем дерзкая привлекательность молодого мужчины. Очень красивого молодого мужчины.
Она вышла из спальни и вернулась с хозяйственной сумкой в руке, одетая в джинсы и его рубашку, завязанную узлом под грудью. Волосы она завязала обрывком красной ленты.
– Я должен нарисовать тебя в таком виде.
– Ты должен перестать говорить глупости. А то я совсем зазнаюсь. Какие-нибудь пожелания есть?
Он улыбнулся, покачал головой, и она отправилась на рынок.
Поблизости располагались итальянские рынки, а она любила ходить за покупками для него. Здесь продавалась настоящая еда. Паста домашнего изготовления, свежие овощи, крупные фрукты, помидоры для сока, огромный выбор колбас и сыров, ждущих, что их потрогают, понюхают и унесут домой для королевской трапезы. Длинные батоны итальянского хлеба, чтобы нести их домой под мышкой, как это делают в Европе. Бутылки с кьянти, свисающие с крючков под потолком.
Рынки располагались совсем рядом. В это время молодые художники начинали выходить из своих берлог. Конец дня, когда те, кто работал по ночам, оживали, а те, кто работал днем, выходили поразмять ноги. Позже народу на улицах станет намного больше, они будут слоняться, беседовать, собираться в кучки, останавливаясь в кафе по пути в какую-нибудь студию к друзьям или на чью-нибудь последнюю скульптурную выставку. В Сохо жили дружно. И все напряженно работали. Пионеры в мире искусства. Танцовщики, писатели, поэты, художники, они собрались здесь на южной точке Манхэттена, зажатые между отбросами и мусором Гринвич-Виллидж и бетоном и стеклом Уолл-стрит. Особое место. Мир друзей.
Женщина в бакалейной лавке хорошо ее знала.
– Ах, синьорина, как поживаете?
– Хорошо, спасибо. А вы?
– Так себе. Немного устала. Что вы сегодня хотите?
И Кассия стала медленно обходить прилавки среди восхитительных запахов, выбирая салями, сыр, хлеб, лук, помидоры. Фиорелла одобрила ее выбор. Эта девушка знала, как покупать. Она выбирала правильную салями, знала, что положить в соус, как должен выглядеть хороший сыр «Бель Паэзе». Она казалась славной девушкой. Ее муж, вероятно, итальянец. Но Фиорелла никогда ее об этом не спрашивала.
Кассия расплатилась и ушла с полной сумкой продуктов. Она остановилась по соседству купить яиц, а в конце улицы зашла в гастроном и купила три коробки шоколадного печенья, того, которое он больше всего любил. На обратном пути она медленно брела среди сгущавшейся толпы. Ее окутывал аромат свежевыпеченного хлеба и салями, крепкий аромат эспрессо доносился из кафе, а небо начало уже темнеть. Чудесный сентябрь, все еще теплый, но воздух чище, чем обычно, а на небе вспыхивали розовые сполохи, как на одной из ранних акварелей Марка. Голуби ворковали и бродили по улице, велосипеды стояли прислонившись к стенам зданий, то там, то тут дети прыгали через скакалку.
– Что ты принесла?
Марк лежал на полу, покуривая.
– То, что ты заказал. Стейк, омары, икру. Как обычно.
Она послала ему воздушный поцелуй и положила свертки на узкий кухонный стол.
– Да? Ты купила стейк? – Он выглядел более разочарованным, чем обрадованным.
– Нет. Но Фиорелла говорит, что мы едим мало салями. Поэтому я купила целую тонну.
– Отлично. Она, должно быть, славная.
До появления Кассии в его жизни он питался только фасолью и шоколадным печеньем.
– Она славная. Очень славная.
– Ты тоже, ты тоже.
Сумерки сгущались. Она стояла в проеме кухонной двери с особым блеском в глазах и смотрела на Марка, растянувшегося на полу.
– Знаешь, время от времени мне кажется, что я по-настоящему люблю тебя, Маркус.
– Время от времени мне кажется, что я тоже люблю тебя.
Взгляды, которым они обменялись, говорили о многом. Никакого беспокойства, давления, напряжения. Только достоинство, и это их общая заслуга.
– Хочешь пойти погулять, Кассия?
– La passeggiata.
Он тихо рассмеялся над этим словом. Она всегда называла это так.
– Я не слышал этого с тех пор, как ты уехала.
– Для меня это так и есть, здесь. В центре люди ходят. Бегут. Сходят с ума. Здесь они знают, как надо жить. Как в Европе. La passeggiata – это прогулка, на которую итальянцы выходят по вечерам, а по воскресеньям – в полдень, в маленьких старинных городках, где большинство женщин одеты в черное, а мужчины носят шляпы, белые рубашки и мешковатые костюмы без галстуков. Они смотрят по сторонам, приветствуют друзей. Они делают все это правильно, для них это обычная норма поведения. Ритуал, традиция, и мне это очень нравится.
Она выглядела такой удовлетворенной, когда говорила это.
– Так пойдем, сделаем это. – Он медленно поднялся, потянулся и обнял ее за плечи. – Мы можем поесть, когда вернемся.
Кассия знала, что это означает. В одиннадцать, а может в двенадцать часов. Сначала они погуляют, потом встретят друзей и остановятся поболтать с ними на улице. Стемнеет, и они пойдут к кому-нибудь в студию, чтобы Марк мог увидеть, как продвигаются дела с последней работой у его друга, и в конце концов студия заполнится людьми, так что все отправятся в «Партридж» за вином. А потом, неожиданно, все страшно проголодаются, и Кассия будет готовить феттучини на девять человек. И будут свечи, музыка, смех, звон гитары. Кли, Руссо, Кассат и Полок оживут в этой комнате, где их имена будут упоминаться постоянно. Наверное, Париж был таким во времена импрессионистов. Ненавидимые изгои из классического мира, они объединятся и создадут свой мир, чтобы помогать друг другу, вселять надежду и мужество, пока в один прекрасный день кто-то не обнаружит, не сделает их знаменитыми и не предложит им икру вместо шоколадного печенья. На самом деле Кассия не хотела бы, чтобы так произошло. Ради них же Кассия надеялась, что они никогда не откажутся от феттучини и пыльных полов в их студиях и волшебных ночей. Потому что им придется поменять это на смокинги, жалкие улыбки и печальные глаза. Они будут обедать в «21», танцевать в «Эль-Марокко» и скучать на вечеринках в небольших квартирах.
Но Парк-авеню далеко от Сохо. Между ними целая галактика. И воздух сегодня точно пропитан последними днями лета, а ночь заполнена улыбками.
– Куда ты собираешься, любовь моя?
– Мне нужно заехать кое-куда по делам.
– Увидимся позже. – Он не обратил внимания на нее, сосредоточившись на гуаши.
Она чмокнула его в затылок, проходя мимо, и оглядела комнату быстрым взглядом. Она терпеть не могла уезжать домой. Ей казалось, что она никогда не найдет дорогу назад. Как будто кто-то в ее окружении обнаружит, куда она пропадает, и приложит все усилия, чтобы она больше сюда не приезжала. Эта мысль приводила ее в ужас. Ей необходимо возвращаться сюда, ей необходим Сохо, и Марк, и все, чем они живут. Глупо, на самом деле. Кто может остановить ее? Эдвард? Тень ее отца? Но это абсурд. Ей двадцать девять лет. И тем не менее каждый раз, когда она покидает Сохо, она чувствует, точно пересекает границу вражеских владений, перебегает за «железный занавес», на опасную территорию. Забавные мысли. И небрежное отношение Марка к ее появлениям и исчезновениям дает ей возможность существовать в двух мирах. Она рассмеялась, легко сбегая вниз по лестнице.
Стояло яркое солнечное утро. Выход из метро находился всего в трех кварталах от ее квартиры. Дорога между Семьдесят четвертой улицей и Лексингтон-авеню была оживленной. Медицинские сестры из Ленокс-Хилл спешили на обед, полуденные покупатели выглядели раздраженными, машины сигналили непрерывно. Здесь все было быстрее, громче, темнее, грязнее.
Швейцар открыл ей дверь и прикоснулся к своей фуражке. Для нее хранили розы в холодильнике, специально приобретенном владельцами для подобных случаев. Спаси господи, если цветы завянут, пока мадам будет в парикмахерской. Или в Сохо. Обычная белая коробка от Уита.
Кассия посмотрела на часы и быстро рассчитала время. Ей нужно сделать несколько звонков в надежде получить секретные сведения для колонки Мартина Холлама. И у нее уже готова статья, которую нужно было прочитать по телефону своему агенту. Потом быстрая ванна, и собрание по поводу бала для больных артритом. Первое собрание в году, и хорошая новость для Мартина Холлама. К пяти часам она сможет вернуться в Сохо, быстро остановится у Фиореллы купить продукты, и у нее еще останется время для вечерней прогулки с Марком. Отлично.
Она прослушала сообщения на автоответчике. Звонок от Эдварда. Два от Марины и один от Уита, который хотел убедиться, что она не забыла про их обед в «21» на следующий день. Она перезвонила ему, подтвердила назначенную встречу, поблагодарила его за розы и терпеливо выслушала, пока он говорил, как скучает по ней. Через пять минут она была в ванной, а ее мысли унеслись далеко от Уита.
Собрание проходило в доме Элизабет Морган. Миссис Ангиер Уимпол Морган. Третьей. Того же возраста, что и Кассия, но при этом выглядела она на десять лет старше. Возможно, из-за того, что ее муж был вдвое старше ее. Она была его третьей женой, две предыдущие умерли, оставив ему большое наследство. Элизабет все еще отделывала их дом. По ее словам, «нужна целая вечность, чтобы найти подходящую вещь».
Кассия опоздала на десять минут, и когда она пришла, толпа женщин уже собралась в гостиной. Две горничные в накрахмаленных униформах разносили сэндвичи к чаю, а на большом серебряном подносе стоял лимонад. Дворецкий тактично принимал заказы на спиртное, которое пользовалось бо́льшим спросом, чем лимонад.
На кушетке и восьми креслах времен Людовика XV («Представьте себе, дорогая, восемь кресел, и все куплены на аукционе Кристи в один день!») сидели пожилые дамы, похожие на глав государств. Увешанные золотыми браслетами и жемчугами, в дорогих костюмах и «волшебных» шляпках от Баленсиага и Шанель, они критически разглядывали более молодых женщин.
Потолок в гостиной был высотой в два этажа; камин, привезенный из Франции, отделан «чудесным» мрамором времен Людовика XVI, а уродливая люстра была свадебным подарком от матери Элизабет. Столики из древесины фруктовых деревьев, инкрустированный бювар, позолоченный комод, Чиппендейл, Шератон, Хепплуайт – все это казалось Кассии похожим на Сотби накануне аукциона.
«Девушкам» дали полчаса, прежде чем призвать всех к порядку и начать собрание, которое вела Кортни Сент-Джеймс.
– Итак, дамы, приветствую вас дома после летних каникул. Все так замечательно выглядят!
На Кортни был надет темно-синий шелковый костюм, который расплющивал ее пышную грудь и обтягивал бедра. Сапфировая брошь внушительных размеров украшала лацкан пиджака, жемчуга обвивали шею, шляпка подходила к костюму, а три или четыре перстня, похоже, так и украшали ее пальцы, когда она родилась. Сверкнув очками, она взглянула на «девушек».
– А сейчас давайте готовиться к нашему чудесному, чудесному празднику! В этом году он пройдет в «Плазе».
Сюрприз! Сюрприз! «Плаза», а не «Пьер». Как потрясающе!
Среди женщин раздался приглушенный звук голосов. Дворецкий бесшумно стал обвозить тележку с лимонадом вокруг собравшихся. Тиффани стала первой, кто стоял у него на пути. Она слегка покачивалась, дружелюбно улыбаясь своим друзьям. Кассия отвернулась и внимательно осмотрела присутствующих. Все те же лица, одно или два новых, но даже они не незнакомы. Они просто решили добавить этот комитет к миллиону других. Здесь нет чужих, тех, кто не принадлежит к этому кругу. Нельзя же привлекать кого попало для работы в этом комитете. В прошлом году Типпи Уолгрин пыталась внедрить в сонм избранных одну из своих странных подруг. «Но, моя дорогая, ты должна понимать, ты же помнишь, кем была ее мать, не так ли? Я имею в виду, в конце концов, все знают, что ее мать была наполовину еврейкой! Послушай, Типпи, дорогая, ты просто поставишь ее в неловкое положение!»
Собрание продолжалось. Задания распределены. График собраний утвержден. Дважды в неделю в течение семи долгих месяцев. У женщин появится цель в жизни и повод для выпивки – по крайней мере, четыре мартини за вечер, если посчастливится достаточно часто ловить взгляд дворецкого. Он продолжал возить свою тележку, все так же тактично, в то время как графин с лимонадом оставался почти полным.
Как обычно, Кассия согласилась на роль главы Младшего комитета. Все время, пока она пробудет в городе, это будет очень полезно для ее колонки. А ей не придется делать ничего особенного, кроме как следить, чтобы все светские дебютантки приехали на бал. Некоторым из них позволят наклеивать марки. Честь, которая приведет в восхищение их матерей. «Бал для больных артритом, Пегги? Как это стильно!» Стильно, стильно, стильно.
Собрание закончилось в пять. По меньшей мере половина женщин уже была достаточно пьяна, но не настолько, чтобы они не могли прийти домой и смело посмотреть в лица своим мужьям: «Ты же знаешь Элизабет, она буквально силой заставляет тебя выпить». А Тиффани скажет Биллу, что все было божественно. Если он придет домой. Сплетни, которые Кассия слышала в последнее время по поводу Тиффани, становились весьма неприятными.
То, что она слышала, воскрешало другие воспоминания, хотя очень давние, но которые нельзя забыть. Воспоминания об упреках, которые она слышала сквозь закрытые двери, о предупреждениях и звуках сильной рвоты. Ее мать. Как Тиффани. Она не могла спокойно смотреть на Тиффани сейчас. В ее глазах было слишком много боли, спрятанной за словом «божественно», за глупыми шутками и отсутствующим остекленевшим взглядом, говорившим о том, что она не совсем понимает, где находится и почему.
Кассия раздраженно взглянула на часы. Почти половина шестого, ей не хочется терять время и заезжать домой, чтобы переодеться. Сейчас на ней надет изящный костюм от Шанель. Марк это переживет. А если повезет, он будет слишком занят со своим мольбертом, чтобы вообще что-нибудь заметить. Если у него вообще появится шанс что-либо замечать: в это время дня поймать такси почти невозможно. Она в отчаянии посмотрела на улицу. Ни одного свободного такси.
– Тебя подвезти?
Голос раздался всего в нескольких футах от нее, и она с удивлением обернулась. Тиффани, стоявшая рядом с отполированным темно-синим «Бентли» и шофером, одетым в ливрею. Кассия знала, что это машина ее свекрови.
– Мама Бенджамена одолжила мне машину.
Тиффани выглядела так, будто извинялась. В заходящем вечернем солнце, вдали от мира светских развлечений Кассия увидела, как постарела ее школьная подруга. Под глазами у нее образовались морщинки, свидетельство тоски и предательства, а кожа приобрела землистый оттенок. Она была такой хорошенькой в школе, да и сейчас можно сказать, что она все еще красива. Но она быстро теряет свою привлекательность. Это снова напомнило Кассии о матери. Она постаралась не смотреть в глаза Тиффани.
– Спасибо, дорогая, но я не хочу, чтобы ты из-за меня делала крюк.
– Но ты ведь живешь не очень далеко, правда?
Она улыбнулась усталой улыбкой, и внезапно в ней появилось что-то детское. Как будто общаться со взрослыми для нее слишком тяжело и она рада, что настало время ехать домой. Она уже выпила столько, что снова начала все забывать. Кассия много лет жила в одном и том же месте.
– Да, я живу не очень далеко, Тиффи, но я еду не домой.
– Ничего страшного.
Она выглядела такой одинокой, такой нуждающейся в друге, что Кассия не смогла отказаться. У нее защипало глаза от слез.
– О’кей, спасибо.
Кассия улыбнулась и направилась к машине, заставляя себя думать о посторонних вещах. Господи, не может же она заплакать на глазах у этой женщины. И о чем плакать? О смерти матери спустя двадцать лет. Или об этой несчастной, которая уже наполовину мертва? Она не позволит себе думать об этом, решила Кассия, устраиваясь на заднем сиденье, обитом мягкой материей. Бар уже был открыт. Мама Бенджмена держала большой запас спиртного.
– Харли, у нас снова кончился бурбон.
– Да, мадам.
Лицо Харли осталось бесстрастным, и Тиффани повернулась к Кассии с улыбкой.
– Хочешь выпить?
Кассия отрицательно покачала головой.
– Почему бы тебе не подождать, пока ты не приедешь домой?
Тиффани кивнула, держа в руке стакан и глядя в окно. Она пыталась вспомнить, собирался ли Билл обедать дома. Она думала, что он намеревался провести три дня в Лондоне, хотя не была уверена, уезжает ли он на следующей неделе или ездил на прошлой.
– Кассия?
– Да?
Кассия сидела очень тихо, в то время как Тиффани пыталась удержать свои мысли на одном предмете.
– Ты меня любишь?
Кассия изумилась, а Тиффани ужаснулась. Она была рассеянна, и эти слова просто вырвались у нее. Снова этот вопрос. Демон, который преследует ее.
– Я, прости меня, я… я думала кое о ком другом.
Глаза Кассии налились слезами, когда Тиффани оторвала взгляд от окна и посмотрела ей в лицо.
– Все хорошо, Тиффи, все в порядке.
Она обняла подругу, и они долго молчали. Шофер взглянул в зеркало заднего вида, затем поспешно отвел глаза и продолжал сидеть неподвижно за рулем, терпеливый, невозмутимый и неизменно тактичный. Ни одна из девушек не замечала его присутствия. Их так воспитали. Он ждал целых пять минут, пока женщины на заднем сиденье сидели молча обнявшись и до него доносились звуки приглушенного рыдания.
– Мадам?
– Да, Харли? – Голос Тиффани звучал очень молодым и очень хриплым.
– Куда мы везем мисс Сент-Мартин?
– Э, я не знаю. – Она вытерла глаза рукой, затянутой в перчатку, и с полуулыбкой посмотрела на Кассию. – Куда ты едешь?
– Отель «Шерри-Недерланд». Вы можете высадить меня там?
– Конечно.
Машина наконец тронулась с места. Женщины удобнее устроились на своих сиденьях, молча держась за руки. Им нечего было сказать друг другу: если одна из них даже попробовала бы заговорить, пришлось бы рассказывать слишком многое. Молчать проще. Тиффани хотела пригласить Кассию домой на ужин, но не могла вспомнить, в городе ли Билл, а он не любил ее друзей. Он хотел иметь возможность после ужина заняться работой, которую брал на дом, или уйти на собрание, вместо того чтобы оставаться дома и вести светскую беседу. Тиффани знала правила. Не приглашать никого на ужин, если только он сам не приведет гостей. Уже прошло много лет с тех пор, как она пыталась. Поэтому в самом начале она была очень одинока. К тому же Билл не любил, когда дети, их собственные дети, путаются под ногами. Поэтому дети ужинали в половине шестого на кухне с их няней Синглтон, и няня считала неразумным со стороны Тиффани ужинать с ними. Это «смущало» детей. Поэтому она ужинала в одиночестве в столовой в половине восьмого. Она размышляла, будет ли Билл дома сегодня и насколько он разозлится, если…
– Кассия?
– Да? – Кассия погрузилась в свои собственные болезненные воспоминания, и последние двадцать минут ее мучила тупая боль в желудке. – Что?
– Почему бы тебе не поужинать сегодня со мной у меня дома? – Она выглядела как маленькая девочка, которой пришла в голову прекрасная мысль.
– Тиффи, извини, дорогая, но я не могу. – Она должна думать о себе. Ей нужно увидеть Марка. Ей это необходимо. Ее собственное выживание на первом месте, а день и так выдался достаточно тяжелым. – Мне очень жаль.
– Ничего страшного. Не беспокойся.
Она нежно поцеловала Кассию в щеку, когда Харли остановил машину у входа в «Шерри-Недерланд». Они горячо обнялись; одной руководила страстная тоска, другой – угрызения совести.
– Береги себя, хорошо?
– Конечно.
– Позвони мне в ближайшее время.
Тиффани кивнула.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Когда они обменялись прощальными улыбками, Тиффани снова стала выглядеть старой. Кассия помахала ей рукой и вошла в вестибюль отеля. Она подождала пять минут, потом снова вышла на улицу, остановила такси и направилась на юг, в Сохо, стараясь забыть страдание в глазах Тиффани. Тиффани же, направляясь на север, налила себе еще виски.
– Мой бог, это Золушка! Что случилось с моей рубашкой?
– Я не думала, что ты заметишь. Прости, любимый. Я оставила ее у себя дома.
– Я могу обойтись без нее. Это ведь Золушка, не так ли? Или ты опять вступила в президентскую гонку?
Он прислонился к стене, разглядывая проделанную за день работу, но его улыбка говорила, что он рад ее возвращению.
– На самом деле я претендую на кресло сенатора штата. Президентская гонка – это слишком банально. – Она улыбнулась ему и пожала плечами. – Сейчас переоденусь и схожу купить еды.
– Прежде чем вы это сделаете, Мадам Сенатор… – Он направился к ней с лукавой улыбкой.
– О? – Пиджак ее костюма был уже снят, волосы распущенны, блузка наполовину расстегнута.
– Вот именно, «о». Я скучал по тебе сегодня.
– Я даже не подозревала, что ты заметил, как я ушла. Ты выглядел таким занятым.
– Ну что ж, а сейчас я не занят.
Он подхватил ее на руки, и ее черные волосы упали ему на лицо.
– Ты выглядишь хорошенькой, когда наряжаешься. Похожа на ту девушку из газеты, но намного милее. Намного-намного милее. Она была похожа на сучку.
Кассия откинула голову назад и тихо рассмеялась.
– А я не сучка?
– Нет, Золушка, совсем нет.
– Какие ты порой питаешь иллюзии.
– Только относительно тебя.
– Дурачок. Милый, славный дурачок.
Она нежно поцеловала его в губы, и через мгновение оставшиеся предметы ее одежды оказались разбросанными на полу по пути в спальню.
Когда они собрались вылезти из постели, уже стемнело.
– Сколько времени?
– Должно быть, около десяти. – Она потянулась и зевнула. В комнате было темно. Марк приподнялся в кровати, чтобы зажечь свечу, а потом снова уютно устроился в ее объятиях. – Хочешь пойти куда-нибудь поужинать?
– Нет.
– Я тоже не хочу, но я голоден, а ты не купила никакой еды, да?
Она покачала головой.
– Я слишком спешила домой. Почему-то мне больше хотелось видеть тебя, а не Фиореллу.
– Ну, не беда. Мы можем поужинать арахисовым маслом и печеньем.
Вместо ответа она издала сдавленный звук и прижала руку к горлу. Потом она рассмеялась, и они поцеловались и направились в душ, где щедро окатили друг друга водой, прежде чем вытереться единственным фиолетовым полотенцем Марка. Без монограмм. Из дисконтного магазина.
Пока вытиралась, Кассия думала о том, что Сохо появилось в ее жизни слишком поздно. Может быть, когда ей было двадцать, ей все казалось бы здесь настоящим, возможно, тогда она верила бы в это. Сейчас это просто развлечение, особое, замечательное для Марка, но не для нее. По воле случая ей принадлежат другие места, которые ей даже не особенно нужны.
– Тебе нравится то, что ты делаешь, Кассия?
Она помолчала, прежде чем ответить, потом пожала плечами.
– Может быть, да, может быть, нет, может быть, я даже сама не знаю.
– Может, тебе стоит над этим подумать?
– Да. Может быть, я должна буду решить это до завтрашнего полудня.
Она вспомнила, что идет на обед с Уитом.
– У тебя завтра важное событие?
Он выглядел озадаченным, и она покачала головой. Они доедали печенье с остатками вина.
– Нет. Ничего важного.
– Ты так сказала это, что можно было подумать, будто это что-то важное.
– Нет. Если на то пошло, любовь моя, я только что решила, что, когда ты дорастешь до моего возраста, очень немногое будет казаться тебе важным.
Ни даже ты, ни наши занятия любовью, ни твое восхитительное юное тело, ни моя собственная распроклятая жизнь…
– Могу я процитировать тебя, Мафусаил?[2]
– Пожалуйста. Меня цитируют годами.
И внезапно в холодной осенней ночи она рассмеялась.
– Что такого смешного?
– Все. Абсолютно все.
– Мне кажется, ты пьяна.
Эта мысль развеселила его, и на мгновение ей захотелось, чтобы так оно и было.
– Может быть, немного пьяна от жизни, от твоего образа жизни.
– Почему от моего образа жизни? Разве он не может стать и твоим? Чем так отличаются моя и твоя жизнь, бога ради?
Господи. Это самое неподходящее время.
– Тем, что я баллотируюсь в сенаторы штата, разумеется!
Он повернул ее лицом к себе:
– Кассия, почему ты не можешь быть откровенной со мной? Иногда у меня такое чувство, будто я даже незнаком с тобой. – То, как он крепко сжал ее руку, потревожило ее не меньше, чем вопрос в его глазах. Но она только пожала плечами с уклончивой улыбкой. – Ладно, вот что я скажу тебе, Золушка, кем бы ты ни была, я думаю, что ты пьяна.
Они оба рассмеялись, и она пошла следом за ним в спальню, незаметно вытирая две слезинки, скатившиеся по ее щекам. Он не знает ее. Откуда бы ему знать? Она не даст ему узнать ее. Он всего лишь мальчик.