Глава 7
Никита Малышев долго не открывал дверь. Потеряв всякое терпение, я забарабанила в нее ногой. Наконец где-то далеко послышалось шарканье, загрохотал замок, дверь распахнулась, и я ойкнула. На пороге стоял мужик, мало похожий на щеголеватого, импозантного Никиту. За те дни, что я проработала у Ани, Малышев пару раз забегал к Борису Львовичу. Выглядел он всегда безупречно – светлая рубашка, безукоризненно выбритое лицо и легкий аромат дорогого парфюма. Сейчас же передо мной предстал индивид, больше всего смахивающий на бомжа. Щеки парня покрывала трехдневная щетина, красные воспаленные глаза лихорадочно блестели, брюки, когда-то светло-песочного цвета, напоминали мятую тряпку кофейного оттенка, волосы сальные, несвежая рубашка. Похоже, за дни, прошедшие с момента смерти Жанны, он ни разу не умылся, не почистил зубы, не менял белье. Спал небось в одежде.
– Вы ко мне? – хриплым басом поинтересовался хозяин.
Удушливая волна перегара ударила мне в ноздри, и я чихнула. Так, понятно, беспробудно пил. Надеюсь, хоть сейчас протрезвел немного.
Мы прошли на кухню, которую явно обставляла женщина. На белом карнизе висели кокетливые розовые занавески с рюшами и ламбрекеном. На подоконнике – кружевные салфеточки, сверху вазочки, керамические гномики, пластмассовые свинки. По стенам развешана тьма полочек с баночками. Часы в виде сковородки, картина, изображающая набор фруктов, а холодильник украшен доброй сотней разноцветных магнитов. Наверное, при жизни Жанны помещение выглядело нарядно, сейчас же в мойке громоздилась гора тарелок, банок и чашек, на овальном столе, покрытом клеенкой, стояла куча предметов – бутылки, полные пепельницы, масленка с совершенно растекшимся содержимым, отвратительно воняющая безголовая селедка и пакет явно сгнившего кефира.
Я села за стол, положила руки на клеенку, и они моментально прилипли к ней. Похоже, тут давно не убирались. Никита устроился напротив и поинтересовался:
– Чего надо?
Меня чуть не стошнило от букета ароматов. Селедка смердела невыносимо, изо рта Никиты вырывалось зловоние, и особую пикантность придавала этому «коктейлю» резкая вонь из вскрытого пакета «Биомакса».
– Уберите со стола, – велела я.
Никита молча поднялся, вытащил почти доверху набитое помойное ведро, рукой затолкал мусор поглубже, сверху навалил селедку, пакет кефира, окурки и запихнул переполненную мусорницу под мойку.
– Нельзя так распускаться, – сказала я, – вы когда умывались последний раз?
Никита напрягся:
– Не помню.
– А переодевались?
– Не помню!
– Что, все время пили?
– Не помню.
– Да хоть что-нибудь ты помнишь? – обозлилась я.
Никита кивнул.
– Что? – продолжала я кипятиться.
– Как Жанна страшно закричала и упала, – тихо-тихо ответил парень и потянулся к бутылке.
Я моментально отобрала у него «Гжелку» и сказала:
– Хватит. Лучше скажи, хочешь, чтобы убийцу Жанны наказали?
Никита тихо пробормотал:
– Да.
– Тогда изволь ответить на несколько вопросов.
Малышев сморщился и начал тереть виски. В открытом шкафчике виднелась упаковка кофе. Я встала, включила электрочайник, приготовила крепкий сладкий кофе и поставила чашку перед вдовцом:
– Пей.
Художник покорно стал глотать ароматную жидкость. Я тем временем распахнула огромный холодильник и обнаружила там пяток кастрюль и несколько упаковок с продуктами. Прокисший суп, заплесневелые котлеты и колбаса, стухший творог и вполне нормальный на вид сыр.
– Ты что-нибудь ел?
Никита покачал головой:
– Не хочется.
– Ладно, уж извини за бестактный вопрос, но ты знал, что Жанна и Борис Львович состоят, как бы это помягче сказать, в интимной связи?
– Да, – спокойно ответил Никита, – мы долго колебались между ним и Сергеем Пашковым, но Сережка – хам, а Борис – интеллигентный человек, к тому же обеспеченный.
– Погоди, погоди, – пробормотала я, – как понять – колебались? Вы что, вместе решали, кого Жанне завести в качестве любовника? Ничего себе, однако!
Никита с тоской взглянул на меня, потом взял со стола бумажки и сообщил:
– Повестки прислали из милиции, только я не пошел, болел.
– Пил, – поправила я.
– Ну пил, – покорно отозвался Никита, – с горя. Только все равно придется небось пойти к следователю?
– Конечно.
– Ноги не идут, – вздохнул парень, – боюсь, заставят на тело смотреть.
– Зачем?
– Вроде так всегда делают, вон в кино родственников вызывают на опознание трупа.
– Это когда неизвестно, чей труп, – успокоила я его, – а тут все ясно.
– Вы ведь тоже из милиции? – тихо поинтересовался Никита.
Не желая вдаваться в подробности, я кивнула:
– Вроде того.
– Давайте я вам расскажу, а вы к следователю сами зайдите.
– Ладно, – обрадовалась я. – А что рассказывать станешь?
– Про нас с Жанной, – прошелестел Никита, – только ничего противозаконного мы не делали, все по обоюдному согласию.
– Давай, колись, – приказала я и, налив ему еще кофе, приготовилась слушать.
Жанна и Никита родом из Иркутска. Отца у них нет, а мама работала художником в Доме культуры железнодорожников.
– Погоди, погоди, – заволновалась я, – как это – папы нет, а мама – художница? У кого? У тебя или у Жанны?
– У двоих, – ответил Никита.
– Надо же, какое совпадение, – поразилась я.
Парень посмотрел на меня.
– Вы не поняли. Мы не муж и жена, мы брат с сестрой.
– Как? Зачем же вы тогда перед всеми супругами прикидывались?
– Это Жанна придумала. Она ведь была очень красивая и умная, – продолжил Никита.
Разница у них всего в один год, Никита старше, но на самом деле верховодила в тандеме Жанна. Апатичный Кит слушался сестру беспрекословно. Учились они в одном классе, вместе получили аттестаты и рука об руку отправились покорять Москву, хотели поступить в Строгановское училище, но срезались на рисунке. Жанна не растерялась и отнесла документы в архитектурный, а когда и там вышел облом, кинулась в полиграфический. Но им везде не везло, не добирали баллов.
Уезжать из шумной, яркой Москвы в сонный, провинциальный Иркутск страшно не хотелось. В столице все время что-то происходило – выставки, презентации, всякие культурные мероприятия. Жанночка и Никита – натуры артистические, мечтавшие стать художниками, просто зубами скрипели от злости, представляя свое возвращение домой. Да еще Никиту тут же бы забрали в армию. Честно говоря, после трех неудач парень приуныл, сложил лапки и покорился обстоятельствам. Но у Жанны был другой характер. Природа, наверное, ошиблась, наградив девочку мужскими качествами – невероятным честолюбием, завышенной самооценкой, патологическим усердием, желанием во что бы то ни стало пробиться в люди и вырваться из нищеты. Вся женская мягкость, нерешительность, слезливость, перепады настроения достались Никите.
Жанна отыскала в столице техникум, готовивший гримеров и художников сцены. Конкурс туда был небольшой, и ребятам удалось попасть на первый курс. Поселились они в общежитии и три года страшно бедствовали. Подрабатывали дворниками, лифтерами, делали за деньги чертежи для студентов МАДИ и даже преподавали рисование в школе. Но заработанные крохи уходили только «на унитаз». Громадными усилиями Жанна умудрялась сэкономить копейки, чтобы одеться. Зимой и летом ходила в одних джинсах и кофточках, связанных крючком из катушечных ниток. Но дешевая одежда не скрывала редкой красоты девушки. Индийские «техасы» подчеркивали изящество ее стройной фигурки.
Приближалась защита диплома, и Малышевы делались все мрачнее. Никакой возможности зацепиться в Москве у них не было. Шел 1985 год, чтобы получить в Белокаменной работу, нужна была столичная прописка. Конечно, можно было вступить в брак, но ни Жанна, ни Никита так и не нашли себе пару.
А потом им повезло. Проректор по учебе, толстенький, лысоватый мужичонка с маслено поблескивающими карими глазками, стал зазывать к себе в кабинет Жанну. Поводы всякий раз были идиотские – плохо переплетена курсовая, неправильно оформлен доклад…
На пятый раз Константин Петрович нежно взял девушку за руку и… предложил провести с ним приятный вечер в субботу на даче. Жанночка, прекрасно понимая, что за вечером последует и ночь, согласилась. Константин Петрович, кстати, секретарь партийной организации техникума, обрадовался. Жанна, правда, поставила одно условие. Двадцать пятого марта, в субботу, им выдают стипендию, вот получит ее и приедет.
В назначенный день надушенный Константин Петрович ждал девушку в условленном месте. Жанночка пришла хорошенькая, в симпатичной курточке. Весна в этот год выдалась ранняя, жаркая. От нагретой солнцем земли поднимался одуряющий аромат, на грядках полезла первая травка, и у Константина Петровича тряслись руки, когда он отпирал заржавевший за зиму замок. Впрочем, мужик не собирался торопиться. Накрыл стол, поставил бутылку шампанского, налил бокалы, чокнулся с дамой, выпил, повторил и… больше ничего не помнил.
Пришел в себя он только на следующее утро. На даче все осталось в целости и сохранности, кошелек с выданной накануне зарплатой мирно лежал в кармане, исчез только партийный билет.
Похолодев от ужаса, Константин Петрович вернулся домой и наорал на жену, некстати подвернувшуюся под руку. До понедельника он еле дожил, не понимая, что произошло. Ситуация разъяснилась после конца занятий. В три часа к нему в кабинет вошли Жанна и Никита. Парень быстро запер дверь, девушка выложила на стол кипу фотографий. Плохо слушающимися пальцами проректор перебирал компрометирующие снимки. Вот он с Жанной за столом, заставленным бутылками, а вот в постели. Самое интересное, что Константин Петрович не помнил ничего.
– Вы получите снимки и негативы, если выполните наши требования, – отрезал Никита, – отдадим и партбилет.
Константин Петрович похолодел. Аморальное поведение, конечно, очень плохо, но оно ничто по сравнению с потерей красной книжечки.
– Чего вы хотите? – проблеял мужик.
– Два места в аспирантуре и жилпощадь в Москве, можно комнату в коммуналке, – ответила Жанна. – Времени у вас ровно месяц, до следующей оплаты членских взносов.
– Ты специально назначила свидание на день зарплаты, – осенило проректора, – знала, что у меня обязательно будет с собой партбилет, дрянь!
– Спокойно, – ответил Никита.
– А если я не соглашусь?
Парень пожал плечами:
– Нашлепаем карточек и разошлем всем: вашей жене, ректору, в учебную часть, в партийную организацию.
– Между прочим, на них и Жанна есть, – пытался сопротивляться проректор.
– Ну и что, – удивилась студентка, – скажу, полюбила вас, а вы обманули, обещали развестись с женой, еще все жалеть начнут! Лучше подумайте, что вам за утерю партбилета будет, мало не покажется.
Константин Петрович только вздохнул. За пропажу партийного билета следовал в лучшем случае выговор, в худшем торжественное изгнание растеряхи из партийных рядов. Жизнь исключенного из КПСС человека, как правило, шла под откос, на карьерном росте и загранкомандировках можно было поставить жирный крест.
Пришлось проректору покрутиться, но возможности у него были, и Никита с Жанной получили крохотный, девятиметровый пенальчик, правда, в самом центре, на Кропоткинской улице, в аварийном доме. Комната их напоминала колодец – длина и высота помещения почти совпадали. Но брат с сестрой не унывали. Осенью их зачислили в аспирантуру, а в карманах лежали паспорта с вожделенной московской пропиской.
Началось восхождение к высотам благополучия. В Иркутск они больше никогда не ездили и через пять лет стали обеспеченными людьми, даже приобрели кооперативную квартиру. Любопытствующим знакомым, с завистью оглядывавшим три просторные комнаты с чисто вымытыми окнами, Жанночка спокойно врала:
– Мужу повезло, получил заказ на мозаику в американском посольстве, заплатили отлично.
На самом деле источник благополучия был иной, и для удобной эксплуатации «денежной скважины» Жанна и объявила Кита своим мужем. А чтобы кто-то из бывших сокурсников, случайно встреченных на тусовках, не удивился, девушка ловко пустила сплетню. Живут они вместе давно, с четырнадцати лет, но, чтобы к ним в Москве не привязывались, выдавали себя за брата и сестру, а потом поженились. Но друзья юности встречались на их пути редко, а для всех остальных они превратились в молодую бездетную супружескую пару.
Механизм обогащения был прост, как валенок. Сначала подбиралась жертва – мужчина, обязательно семейный, при деньгах и положении. Потом Жанночка начинала кокетничать с объектом. Редкий представитель сильного пола оставался равнодушным к ее белозубой улыбке и стройным ножкам, призывно мелькавшим в разрезе длинной юбки. Как опытная обольстительница, Жанночка знала – возбуждает скрытое. Мини-юбочка, обнажающая конечности до самой «мадам Сижу», на самом деле не эротична. Вот обтягивающее, почти до полу платье, в разрезе которого вдруг показывается точеная ножка, дает полет фантазии. А уж мужчины горазды на выдумки. Словом, осечек не случалось. Рано или поздно начинался роман со всеми аксессуарами – поездками на природу, походами в театр и ресторан. На Жанночку сыпались подарки, как правило, дорогие. Наконец наступала завершающая стадия, отношения плавно перетекали в постельные. Затем следовала кульминация. В спальню влетал разъяренный Никита и с воплем набрасывался на «супругу» и ее любовника. Перепуганный Ромео обычно пытался уладить дело миром. Но успокоить Никиту могла только крупная сумма денег. Отвешивая рыдающей Жанночке сочные оплеухи, Кит орал:
– Убью заразу, а потом к твоей жене пойду!
Доведенные почти до обморока ловеласы моментально расстегивали кошельки. Никита и Жанночка были хитры, жертв выбирали из разряда стареющих донжуанов, интеллигентных и мягкотелых, неспособных на физический отпор. Так они и жили, занимаясь «любовным» бизнесом. Кстати, он приносил не только деньги. Один из мужиков пристроил Жанну в журнал «Вехи», другой помог Никите стать главным художником в рекламном объединении. Теперь они получали приличные зарплаты, но своего основного занятия не бросили. Денег ведь сколько ни дай, все мало.
– С Борисом Львовичем давно «роман» крутили?
– Полгода, – пояснил Никита.
– Так долго? – изумилась я. – Почему?
Никита со вздохом пояснил. Они всегда, прежде чем разыграть сцену бешеной ревности с пощечинами и выдиранием волос, как следует «вытряхивали» кавалера, заставляя того основательно раскошелиться. Жанночка охотно принимала всевозможные презенты – драгоценности или машину, шубу, произведения искусства. Тусовались они исключительно в художественно-писательско-артистических кругах. Просто удивительно, что никто из обобранных любовников никогда никому не рассказал о сделке с Никитой. Правда, по тусовкам ходили упорные слухи о бешеной ревности Малышева, но и только. Более того, иногда Жанночка сталкивалась в Доме кино или Доме литераторов нос к носу с бывшими обожателями. Девушка быстро шептала мужикам: «Лучше нам не разговаривать, вдруг Никита узнает», – и исчезала.
Словом, бизнес был удобным, денежным и необременительным. Они даже подумывали «запустить в дело» Никиту, жадных до красивого мужского тела стареющих, весьма обеспеченных дам в их кругу было полно. Но они не успели претворить задуманное в жизнь.
– Сколько времени, как правило, длились «романы»?
Никита насупился:
– Месяца три, не больше. Жанне начинало надоедать, она говорила, что в кровати с ними долго не выдерживает, раздражали очень, противные, потные. Она дома, когда возвращалась со свиданий, по часу в ванне сидела. Все лила в воду всякие пены, ароматы. Выйдет, так благоухает, как парфюмерная лавка. Я ее спросил: «Зачем так крепко душишься?» А она в ответ: «Запах чужого мужика забиваю».
Да уж. Впору пожалеть бедняжку, труд проститутки, даже элитной, отнюдь не веселое и не приятное занятие. Только в моей душе отчего-то не было сочувствия к Жанне.
– Почему же с Борисом Львовичем вы так затянули?
Никита развел руками:
– Жанка приказала. Он ей подарок сделал, сейчас покажу.
Вскоре на столе появилась синяя бархатная коробочка. Я откинула крышку и щелкнула языком от удивления. Внутри находилось кольцо, вернее, перстень, сделанный явно не современными ювелирами. Вещица выглядела богато и очень изысканно. Тонкая золотая оправа, в середине переплетенные буквы Е и В, по периметру шла окантовка из мелких темно-синих сапфиров, в четырех углах – довольно крупные бриллианты.
– Ничего себе, – присвистнула я, – вот это сувенирчик.
– Потом он ей дал вот это, – продолжал Никита и выложил длинный узкий замшевый футляр. Там находилось жемчужное ожерелье. И вновь было понятно, что его нанизывали в XIX веке. Довольно крупные жемчужинки чередовались с неизвестными мне самоцветами – розовыми, серыми и фиолетовыми. Посередине свисал квадратный медальон. На золотой крышке был выгравирован вензель Е.В., и опять шла окантовка из сапфиров с алмазами по углам. Это был явно комплект, и стоил он дорого. Вряд ли он принадлежал Ане. Во-первых, ее инициалы А.Р., а во-вторых, хозяйка с большой гордостью демонстрировала мне свои украшения, которые стала приобретать, достигнув благополучия.
– Вон смотри, красота какая, – радовалась она, тыча мне под нос уродливые куски золота с выступающими булыжниками. – В Египте брала, а эти в Тунисе…
Но пара, оказавшаяся у Жанны, явно сделана не трудолюбивыми арабскими ремесленниками. Интересно, как эти вещи попали к Борису Львовичу? Наверное, он очень любил девушку, если подарил ей эти штучки.
– Борька говорил: от матери остались, – пояснил Никита, – она у него вроде из княжеского рода, Евдокия Вяземская, а бабка была Екатериной. Эгрет и кольцо для бабки делали, а она уж потом дочь специально назвала на Е, чтобы вензель совпал, все-таки семейная реликвия. Вот мы и подумали, что у Борьки много чего еще запрятано…
Понятно, решили вытрясти мужика под завязку.
– Ну-ка, рассказывай быстро, какие отношения были у вас с остальными гостями?
Никита поморщился:
– Зюку эту терпеть не могу. Жанка ее тоже недолюбливала. Валерия в «Искусствфонде» работает, путевки там на отдых выдает. Еще всем всегда обещает: «Приходите ко мне, устрою на лето в Лутонино, будете с живыми классиками рядом гулять и обедать». Леня – владелец картинной галереи «Москва-арт».
Мужик, похожий на генерала Лебедя, хозяин художественного салона? Грубиян, таскающий в кармане вечернего костюма пистолет? Вот уж никогда бы не подумала!
Никита замолчал и начал размазывать пальцем по столу небольшую кофейную лужу.
– Ну, – поторопила я, – а Андрей Корчагин, муж Валерии?
«Информатор» нахмурился.
– Ну!
– Дюша-индюша, – пробормотал Никита.
– Что?
– Его Жанка так звала – Дюша-индюша.
– Вы его тоже «пощипали»?
Парень кивнул.
– Только он очень противный, Жанка рядом с ним всего две недели выдержала. Почему Лерка его терпит, удивляюсь. Жадный, злой, с деньгами, как с жизнью, расстается. А ведь есть копеечка, есть, и не маленькая! Валеркин папа знаете кто?
Я молча смотрела на Никиту.
– Очень богатый человек!
– И кто же?
– Не знаю, слышал только, что денег у мужика как тараканов, всех не перевести ни в жизнь. Жанка у них на даче была, вернулась потрясенная – три этажа, у входа колонны, в холле мраморный пол, внутри бассейн! А теперь угадайте, сколько нам с него содрать удалось?
– И сколько?
– Десять тысяч!
– Нормальная сумма, между прочим, вполне приличные «Жигули» две тысячи стоят.
– Так то долларов! А он дал российскими…
– Рублями?
– Ага, а потом заныл: режьте, бейте, ни копейки нет.
Я Жанке оплеухи раздаю, она рыдает: «Андрюшенька, заплати гаду, он меня убьет!» Да все мужики, как только я Жанне одну затрещину отвешивал, мигом к сейфам за заначками кидались, ни разу облома не вышло. А тут прямо руку отбил, Жанка потом дома две недели отсиживались – по всей морде синяки шли.
– Что же ты так здорово ее отходил?
– Так не в театре, – пояснил Никита, – все должно натурально выглядеть. Если руку придержу, сразу заметно, а так – на щеке пятна, Жанна плачет, у любовников сердце и разрывается, у всех. Вот только Дюша-индюша кремень оказался, выложил десять деревянных кусков, и все. Я ору: «Убью падлу!» А он: «Убивай, пожалуйста, только не в моем доме, а на улице, денег больше нет!» И сигаретку закурил. Еще знаете что?
– Что?
– Ну, обычно после того, как мне мужики деньги швырнут, я Жанку для порядка еще раза два пну и уйду. А она остается с кавалером. Плачет, убивается… Ну, чтобы подозрений не было. Мужчины, как правило, утешают, кое-кто даже предлагал квартиру снять, чтобы от супруга-урода спрятать. Такси ловят, усаживают, интеллигентные люди. А Дюша! Ну прикиньте! Он ей при мне платье швырнул и велел: «Убирайтесь, оба!» Жанка лепечет: «Дюшенька, он же меня сейчас на лестнице прибьет». А тот так спокойненько в ответ: «Ваше дело, семейное. Между прочим, я бы Валерию тоже придавил».
Я засмеялась: ай да Дюша-индюша, молоток, а не парень.