Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды. Часть I. Допушкинский период в жизни и творчестве Н. В. Гоголя (Л. М. Крупчанов, 2011)

1. Допетербургский этап. Начало пути (1809–1828)

Великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь родился 1 апреля 1809 года на Украине, в селе Великие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии в семье небогатого помещика Гоголя-Яновского, имение которого Васильевка (Яновщина) располагалось неподалеку. В Васильевке прошло детство Николая Васильевича. Отец его выступал как местный драматург, пьесы которого ставились в соседнем имении богатого родственника Гоголей Д. П. Трощинского. Гостем в Васильевке бывал известный драматург и поэт В. В. Капнист, которого Гоголь выделял и позднее внимательно изучал. Таким образом, обстановка, с детства окружавшая Гоголя, была живой, творческой.

Лингво-образная широта восприятия юным Гоголем окружающей действительности определила в дальнейшем характер его творчества, его стиль. В творчестве Гоголя своеобразно переплетались и сливались общие и специфические особенности развития культур русского и украинского народов. Вместе с тем общение в семье и затем в учебных заведениях, где он учился, осуществлялось на русском языке и нет никаких оснований размышлять по поводу национальной специфики его творчества: его русский язык лишен какого-либо отпечатка билингвизма не только в творчестве, но и за его пределами.

С 1818 по 1821 г. Гоголь обучается в Полтавском уездном училище, а в 1824-м поступает в Нежинскую Гимназию высших наук. К пятому классу гимназии (1824) он достигает того уровня самосознания, когда начинает осознавать себя как личность, оценивать, свои возможности и творческие перспективы. Он пишет домой, что, несмотря на слабое здоровье, он учится хорошо, принимает участие в деятельности гимназического театра и журналов. По воспоминаниям, это были журналы: «Метеор литературы», «Звезда», «Литературное эхо», «Северная заря», «Парнасский навоз» и др. он участвует в спектаклях, пишет стихи, рисует. В письме отцу (22.01.1824) Гоголь говорит, что «переменился, как в нравственности, так и в успехах». Видимо, о том же перевороте, как о первом этапе взросления, говорится в его письме к матери в ноябре 1826 г. Указывая позднее на лирический и серьезный характер своих юношеских произведений, Гоголь противопоставляет его последующему сатирико-юмористическому периоду в прозе и драматургии. Творчество Н. В. Гоголя исследовано обстоятельно, всестороннее. Учтены не только специальные работы, но и мемуарные замечания, эпистолярные свидетельства, предположения и даже намеки на тончайшие нюансы, касающиеся отдельных произведений и фактов биографии писателя. В первом томе Полного собрания сочинений и писем в 23 тт. (Москва, «Наследие», 2001) на основе современного фактического уровня знаний проведена аналитическая и сопоставительная работа, сделаны соответствующие выводы и обобщения. Учитывая имеющиеся сведения, самый ранний период творчества Гоголя можно рассматривать в нескольких аспектах, различающихся как по характеру произведений, так и по степени их изученности, текстологической доступности. Всеми исследователями творчества Гоголя единодушно утверждается мысль о многогранности его интересов и талантов. Юноша Гоголь, ученик Нежинской гимназии в 1821–1828 гг., выступал как актер, художник, журналист, драматург, поэт, сценарист, прозаик. Жанры ранних произведений различны. Тексты целого ряда из них отсутствуют совсем или известны в отрывках, пересказах или просто упоминаниях. Таких произведений больше десятка. Самое ранее из них – баллада «Две рыбки» – могло быть написано в начале 1820-х гг., т. е. в период учебы в первых классах гимназии. С трагедией «Разбойники», текст которой также не сохранился, Гоголь выступил перед своими товарищами по гимназии тогда же, в первой половине 1820-х гг.

Акростих «Спиридон», также относящийся к первой половине 1820-х гг., исследователи с большой долей вероятности приписывают Гоголю, хотя автограф его отсутствует. Содержание самого раннего произведения Гоголя – баллады «Две рыбки», относящейся к началу 1820-х годов, известно по пересказу. В балладе содержится романтическая история о рано умершем юноше-поэте. Сюжет типичный для сентиментально-романтических произведений начала XIX века на тему об исключительной судьбе поэта в обществе. Например, в «Евгении Онегине» Пушкина, в типе Ленского эта тема сохраняется и позднее, хотя и в полуиронической форме. Исследователи указывают, что мотив баллады мог быть навеян смертью брата писателя в 1820-м году.

О другом произведении этого периода – трагедии «Разбойники», известно лишь, что она была написана пятистопным ямбом. Исследователи соотносят факт создания этого произведения с интересом писателя к Шиллеру (работы которого он даже переписывал), а также публикацией поэмы Пушкина «Братья-разбойники».

Впрочем, идея борьбы за свободу и справедливость была широко распространена в литературе того времени. У того же Пушкина – это «Дубровский», «Цыганы», «Кавказский пленник» и другие.

Не сохранился и автограф акростиха «Спиридон», авторство которого исследователи также соотносят с Гоголем. Акростих представляет собой написанную ямбом эпиграмму на товарища по гимназии Федора Корниловича Бороздина: прозвище Спиридон Гоголь дал по сходству его прически с прической расстриженного священника.

В тексте стихотворения есть пропуски слов и варианты строк.

Гоголь даже нарисовал «Спиридона» в соседстве с дьяволом и выставил на стенде в Гимназии. Судя по тому, что розыгрыш Гоголя приурочен ко Дню рождения Бороздина (12 декабря), а в 1826 году тот уже гимназию окончил, и событие это могло быть только в декабре 1825 года. Следовательно, к этому времени можно отнести написание акростиха. Эпиграмма свидетельствует о том, что замкнутость характера Гоголя, о которой говорят его товарищи и он сам, носила довольно специфический характер. Едва ли можно считать «замкнутым» человека, выставившего в зале плакат с эпиграммой на брата своего товарища. Кроме того, воспоминания гимназистов свидетельствуют о том, что Гоголь вообще любил шутки и розыгрыши. Он давал своим однокурсникам различные прозвища, шутливые имена – черта, характерная для его последующего творчества. Эпиграмма тоже была написана ямбом.

Есть сведения о другой эпиграмме Гоголя, посвященной гимназисту И. Г. Пащенко, которого друзья гимназисты частенько уличали во лжи.

Видимо, к этому периоду, к середине 1820-х гг., относится и близкая к эпиграмматическому жанру сатира «Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан». По имеющимся сведениям, это была первая в творчестве Гоголя художественно-историческая типология различных слоев жителей Нежина. По сохранившемуся плану в сатире было пять разделов: 1. «Освящение Церкви на Греческом кладбище»; 2. «Выборы в Греческий Магистрат»; 3. «Всеедная Ярмарка»; 4. «Обед у Предводителя (Дворянства) П***»; 5. «Роспуск и Съезд Студентов».

К 1825 г. относится также неавторизованный отрывок из стихотворного произведения «Россия под игом татар». «Россия под игом татар» (по другим источникам «Битва на Калке») задумана и выполнена как поэма, впоследствии уничтоженная Гоголем. Восстановлены лишь две строки из поэмы, сохранившиеся в памяти матери Гоголя:

Как видно, и здесь – все тот же высокий ямб.

В 1826-м году в Нежинском гимназическом журнале «Метеор литературы» было помещено стихотворение «Непогода» (другое название «Новоселье»). Подпись под автографом «Н. Гоголь»

Специально приведенный здесь полный текст стихотворения дает возможность представить творчество Гоголя-поэта, Гоголя-стихотворца нежинского периода. Гоголь преимущественно использует в своих стихах ямб, часто четырехстопный. Образная структура – чисто романтическая, свойственная обычно начинающим поэтам. Лирический герой – переживший молодость, разочаровавшийся в жизни человек. Этому его настроению соответствуют хмурые краски природы: плачет небо – слезы на глазах героя. Но и голубое небо не разгоняет его грусть. Употребляются обычные для романтизма штампы: сердечные «муки», вянущая «младость», «тоска» одиночества. Здесь не чувствуется и технического мастерства: стих тяжеловат, переносы строк, глагольная рифма; автор зависит от образцов.

К концу пребывания Гоголя в Нежинской гимназии относится и стихотворение «Италия». Судя по тексту этого стихотворения, любовь Гоголя к Италии возникла именно в юношеские годы. Он пишет:

И здесь все тот же восторженный четырехстопный ямб, одинокий, мечтательный путник, у которого «в очах слеза невольная дрожит…». Здесь воспоминания о великом прошлом Италии, где все иное, все проникнуто вдохновением, чудесной красотой, где «…жарче и ясней по небу солнце ходит». Герой говорит как о живых Рафаэле и Тассо, о былой чудесной культуре Италии. Автографа стихотворения нет, но большинство исследователей раннего творчества писателя, основываясь на анализе стиха, автором его считают Гоголя. Отмечается сходство в стиле стихотворения «Италия» и поэмы «Ганц Кюхельгартен».

Юношеская поэма «Ганц Кюхельгартен» написана также в Нежине в 1827 году. Определяя жанр произведения как «идиллию в картинах», писатель не преувеличивает художественных достоинств поэмы, представляя ее как поэтически изложенные авторские мысли и переживания. В «Ганце…» семнадцать картин плюс эпилог и несколько лирических вкраплений, или вставок, в стиле песен. Действие происходит в Германии – начинается оно в ветхом уютном домике на берегу моря. Главные действующие лица – романтически настроенный, мечтательный юноша Ганц Кюхельгартен и его возлюбленная Луиза. Героиня вполне разделяет чувства своего любимого; это позволяет определить часто встречающиеся в поэме упоминания о страданиях Ганца как издержки авторских эмоций. Из окружающих лиц упомянуты старик Лодельгам, скрипач, которого всегда сопровождает маленький мальчик-шалун Фриц, прислуга Гертруда.

В деревне Люненсдорф, в двух милях от Висмара, в скромном домике проживает семья Вильгельма Бауха: глава семьи и его жена Берта, пастор (отец Берты) и две их дочери – старшая Луиза и младшая Фани. В старшую и был влюблен Ганц Кюхельгартен. Традиционным ямбом описывается жизнь этой семьи. В обширных и не вполне конкретных картинах отписывается Греция, Афины, древняя жизнь Парфенона, фонтаны, боги. В поэме перемежаются описания замков, прекрасных картин природы: автор целиком находится под влиянием романтической поэзии.

Любовная интрига поэмы развивается следующим образом: Ганц, видимо, вынужденно покидает свою возлюбленную. Луиза видит во сне, напоминающем сон Татьяны Лариной, «дикого» и «странного» своего возлюбленного:

Она посещает библиотеку Ганца, где находит записку, вызывающую у нее «гробовой холод».

Гоголь вновь возвращается к покинутому главным героем Люненсдорфу, когда Ганц спустя два года возвращается в родные места. К этому времени уже скончался пастор, но по-прежнему грустит Луиза. Одинокий, с котомкой на плечах, как и полагается романтическому герою, бредет по дороге Ганц:

Звучит лирическая любовная песня Луизы. Поэма завершается счастливым соединением возлюбленных и пиром:

Эпилог поэмы представляет собой патриотическое воспевание родины главного героя – Германии.

Таким образом, весь Нежинский период прошел у Гоголя под знаком стихотворчества, хотя он пробовал себя и в прозе. Из воспоминаний товарищей по гимназии известно, что на одном из вечеров у гимназиста П. Т. Редкина в 1826 г. Гоголь читал свою славянскую повесть «Братья Твердиславичи». Она была даже представлена в школьном журнале «Звезда». Это самое раннее произведение Гоголя в прозе также было написано в «возвышенном» стиле. В кружке повесть была подвергнута критике и по приговору того же кружка была уничтожена самим автором. Это было второе произведение, уничтоженное Гоголем. Написано оно в 1825–1826 гг., автограф его не сохранился. Подобный стиль характеризовал произведения большинства сочинявших тогда гимназис тов. Еще не стерся в памяти «высокий» стиль классицизма, а публиковавшиеся произведения молодых современных писателей и поэтов – Жуковского, Пушкина, Карамзина – создавали у гимназистов впечатление «высокой» поэтической эклектики. Даже альбомные записи отмечены подобным напыщенным слогом.

К 1826 г. относится краткая запись Гоголя «В альбом В. И. Любича-Романовича», где говорится о чувствах и «несбыточных ожиданиях» юного мечтателя.

Из классных произведений Гоголя, написанных им в 1827–1828 гг., известны отрывки: «О том, что требуется от критики» (здесь автор требует от критики «строгости», «беспристрастности» и «благопристойности»); «Изложить законные обряды апелляции, как из низших инстанций в высшие и в департамент сената. Из русского права». Отрывки из трактата по истории «В какое время делаются славяне известно по истории, где, когда и какими деятелями они себя прославили до расселения своего, и какое их было расселение». Классные произведения в дальнейшем Гоголь использовал в специальных трудах по литературоведению, истории, географии, а затем и в художественных произведениях.

При творческой активности в Нежинской гимназии молодой Гоголь в то же время был человеком открытым и доступным для близкого общения. Судя по письмам, наиболее близкими друзьями Гоголя были гимназисты старших классов – Г. И. Высоцкий, А. С. Данилевский, П. А. Лукашевич. К 1827 г., когда он перешел в последний, девятый класс, и его друзья уехали – одни в Одессу, другие в Петербург, он почувствовал себя особенно одиноким. Гоголь продолжает активно наращивать свои знания: он изучает русскую и европейскую литературу, право. Наиболее интимные свои мысли он доверяет Г. И. Высоцкому и двоюродному дяде П. П. Косяровскому. В письмах этого периода обнаруживаются самолюбивые мечты и стремления. Он остро чувствует свою неординарность. В Нежине он не видит «ни одного, с кем бы мог слить долговременные думы свои». Он чувствует себя в Нежине сиротой, чужим человеком, «иноземцем, забредшим на чужбину». Характеризуя себя, Гоголь указывает на свою нетерпеливость, «сладкую уверенность» в своей значительности, стремление быть отмеченным людьми. Своеобразие этой «замкнутости», видимо, состояло в том, что она была как бы «односторонней»: самолюбивый Гоголь, широко используя свое остроумие, не допускал вольностей в свой адрес, будучи, так сказать, «себе на уме», в том числе и в вопросе о своих дальнейших планах. Десять лет спустя, в письме к своей петербургской ученице Марье Петровне Балабиной он так описывает особенности своего характера и поведения в школьные годы: «Когда я был в школе и юношей, я был очень самолюбив (не в том смысле самолюбив); мне хотелось смертельно знать, что обо мне говорят и думают другие. Я нарочно старался завести ссору с моим товарищем, и тот, натурально, в сердцах высказывал мне все то, что во мне было дурного. Мне этого было только и нужно; я уже бывал совершенно доволен, узнав все о себе». Это был, если можно так сказать, лукавый способ самопознания и самоусовершенствования. Он не хотел быть зарытым в «низкой неизвестности», «пресмыкаться» перед нежинскими «существователями», покрытыми «корою своей земности». Для него самое большое наказание – остаться в «неизвестности», которая стоит на пути реализации его «высоких» «предначертаний». Вместе с тем ему хочется быть «ясновидцем», проникающим в тайны жизни людей. Он указывает на «загадочность» своего характера, недоступность, сложность для восприятия окружающими, перед которыми он выступает то своенравным и умным, то «неотесанным», глупым и болтливым, то смиренным и кротким, угрюмым или задумчивым, идеальным мечтателем. Что-то из этих черт на самом деле присутствовало в его характере, что-то он приписывал себе по молодости, однако таланты его в разных сферах проявились в самом начале жизни. В. Капнист уже в начертаниях пятилетнего Гоголя заметил рифму.

Готовясь к самостоятельной жизни, Гоголь изучает «кой-какие ремесла». Он пишет о себе: «хороший портной, недурно раскрашиваю стены алфрескою живописью, работаю на кухне, и много уже кой-чего умею из поваренного искусства…». «Хлеб у меня будет всегда». Как видно, еще к раннему детству восходят его глубокие познания в мелочах быта, которые затем так поражали читателей его произведений. Он не пренебрегает малейшими нюансами. Собираясь к переезду в Петербург, он подробно расспрашивает своего друга Высоцкого о цене сукна на фрак и его шитье, о модных материях на жилет и панталоны, о «модных» расцветках одежд, в которых затем будут так уверенно себя чувствовать Хлестаков или Чичиков.

В последний год гимназии Гоголь усиленно изучает право, языки, пробуя себя затем в этих сферах. Свои мысли он доверяет лишь близким людям – Г. И. Высоцкому, А. С. Данилевскому, дяде П. П. Косяровскому. Товарища по гимназии Г. И. Высоцкого, годом раньше выехавшего в Петербург, Гоголь в своих письмах с уважительной завистью называет по имени и отчеству – Герасим Иванович. Всеми своими помыслами он в Петербурге. Он грезит о Неве, о море, вновь и вновь утверждая, что он лишь «с виду холодный, но в сердце пламенный к чувствам дружбы». Он рассматривает Высоцкого как близкого человека, с которым мечты делились поровну и с отъездом которого в Петербург эти меты сбылись только наполовину. В Нежине «дураки все так же глупы», – пишет Гоголь, имея в виду своих однокурсников. Недоволен он и гимназией, в том числе «наставниками», большинство которых относит к «профессорам-школярам». Исключение делается им для «редкого», как он говорит, человека, профессора права, инспектора Н. Г. Белоусова. Он упрекает преподавателей в «великом нерадении», «неискусности». Особенно плохо, с его точки зрения, учат языкам. Гимназию он называет «глупым заведением» и считает «потерянными» шесть лет пребывания в ней. Гоголь не сожалеет о том, что в гимназии у него не было возможности нанять дорогих воспитателей, благодаря которым без всяких усилий можно было получить высокие баллы по успеваемости. Он счастлив и тем, что мог учиться на казенный счет. И при этих условиях, говорит Гоголь, он смог «столько узнать еще».

28 июля 1828 г. Гоголь заканчивает Нежинскую гимназию высших наук с правом на чин 14 класса. По табелю о рангах этот чин был первым значимым чином, так как давал право на личное дворянство. Следует отметить то, что, несмотря на недовольство Гоголя, его чин и знания давали ему возможность развернуть свою деятельность в любом гуманитарном направлении, чем он и воспользовался. В таком качественном состоянии и в таком настроении Гоголь вместе со своим товарищем А. С. Данилевским прибыл в Петербург начинать самостоятельную жизнь.

2. Первые шаги в Петербурге. Рубеж 1820-х – 1830-х гг

Жизнь молодого Гоголя столь насыщена делами и событиями, что есть смысл рассматривать ее на небольших отрезках.

Многочисленные мечты его наконец сбылись, и с начала января 1829 г. он в Петербурге. Юноша еще не знает, на каких путях его ждет успех, он готов пробовать свои силы там, где только возможно. Он приезжает в Петербург вместе со своим товарищем А. С. Данилевским, с которым в течение некоторого времени снимает квартиру. На руках у Гоголя несколько рекомендательных писем. Правда, все они без адресов, о чем он сожалеет в письмах домой. Найти удалось лишь деда Ив. Косяровского, который не знал места жительства адресатов. Рекомендацию получил он от богатого родственника Д. П. Трощинского, имение которого находилось недалеко от Васильевки и в домашнем театре которого он в свое время принимал участие. Д. П. Трощинский рекомендовал его военному писателю Л. И. Голенищеву-Кутузову. Значительных результатов от этих рекомендаций не отмечено. Большую помощь материального характера оказал Гоголю дядя по материнской линии А. А. Трощинский, снабжавший его деньгами «на обмундировку».

Петербург сразу же развеял мечты Гоголя. В письмах к матери он пишет, что город навеял на него хандру своей холодностью, тишиной, дороговизной. Он полагает, что Петербург как столица лишен своего лица: иностранцы, жившие в нем, обрусели, а русские «обыностранились и сделались ни тем, ни другим». «Никакой дух не блестит в народе», «все толкуют о своих департаментах да коллегиях, все подавлено, все погрязло в бездельных, ничтожных трудах…». Гоголю душно в Петербурге. «Столица пуста и мертва, как могила», – говорит он. Он не выносит огромного количества рекламы, которой облеплены дома. Гоголь не поленился выписать вывески на своем доме в письме к матери. «Дом, в котором обретаюсь я, содержит в себе двух портных, одну [модистку], сапожника, чулочного фабриканта, склеивающего битую посуду, дегатировщика и красильщика, кондитерскую, мелочную лавку, магазин сбережения зимнего платья, табачную лавку и, наконец, привилегированную повивальную бабку». Дом едва был виден за вывесками. Красочно описывает Гоголь «несносные» первомайские гулянья на бульварах, когда чиновники полиции упорядочивают многочисленные каретные пробки. Но самым болезненным для Гоголя является добывание денег, которых «хуже», по его словам, «он не знает в мире». Гоголь часто недоедает, не может сходить в театр, купить одежду, нанять квартиру. Он пишет матери, что переделывает шинель под воротник, обнаруживая знакомство с деталями портняжного дела еще до написания знаменитой повести «Шинель», сопереживая Акакию Акакиевичу в качестве прототипа.

В феврале 1829 г. он помещает в журнале «Сын отечества» стихотворение «Италия» (без подписи). Стихотворение может рассматриваться как первая (хотя и анонимная) публикация Гоголя, предварявшая появление в печати поэмы «Ганц Кюхельгартен». Стихотворение «Италия» напечатано в журнале «Сын отечества» 23 марта 1829 года, несколькими месяцами ранее «Ганца Кюхельгартена». В мае того же 1829 года, получив триста рублей от матери, Гоголь публикует в издательстве А. Плюшара, за подписью «В. Алов», «идиллию в картинах» «Ганц Кюхельгартен». «Ганц Кюхельгартен» был оценен критикой отрицательно. Против выступили почти все ведущие журналы того времени: «Северная пчела» Н. И. Греча, «Московский телеграф» Н. А. Полевого и другие органы печати. Эта критика сильно подействовала на автора, явилась для него шоком – Гоголь обошел все книжные лавки, собрал оставшиеся экземпляры и сжег их. Отрицательные отзывы в «Северной пчеле» и «Московском телеграфе», видимо, привели Гоголя к выводу о том, что он не поэт. Наряду со стихотворением «Италия» – это было как бы пробное выступление его в стихах. Неудача в творчестве, трудности петербургской жизни, летняя духота вынудили его выехать в свою первую краткую заграничную поездку. Он пишет в связи с этим в письме к матери: «Мои небольшие способности были презрены, и мне представляется прекрасный случай ехать в чужие края». В июле – августе 1829 г. он выезжает на пароходе и посещает немецкие города, в том числе Любек и Гамбург. Гоголь не первый из русских писателей, спасавшихся от хмурого Петербурга за границей. Это были люди в основном состоятельные из дворян, чаще в возрасте. Гоголь был беден, и ему едва исполнилось двадцать лет. Первые его публикации («Италия», «Ганц Кюхельгартен») также живописуют Европу – Германию, Грецию, Италию. До 1829 г. знакомство Гоголя с Европой было косвенным, через письменные источники. Теперь он увидел ее воочию. Может быть, заграничная поездка убедила его в том, что художественное изображение европейской жизни требует основательного изучения.

В первое время Гоголь был постоянно озабочен квартирными делами, в 1829–1831-м гг. он четырежды менял свое жилье (Гороховая улица, Екатерининский канал, Большая Мещанская и Офицерская улицы). По возвращении из-за границы он безрезультатно старался поступить в театр, а осенью поступает в Департамент государственного хозяйства и публичных зданий. Весною следующего года он поступает на службу писцом в Департамент уделов. В это же время, несмотря на занятость и безденежье, обучается живописи в Академии художеств. Активность Гоголя поразительна. Зимой 1830 г. для «Северного архива» он переводит с французского статью «О торговле русских в конце XVI и начале XVII века». Статья не была опубликована.

В феврале – марте 1830 г. в журнале «Отечественные записки» без подписи публикуется повесть Гоголя «Бисаврюк, или Вечер на кануне Ивана Купала». Через год, в 1831 году, повесть вышла уже в составе сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки» (его первой части) под названием «Вечер на кануне Ивана Купала». Содержание повести подается не как «народное предание», а как быль, пересказанная церковным дьячком. Повесть сокращена, снабжена вступлением, в котором в шутливой форме мотивированы изменения в содержании повести.

В начале 1830-х годов Гоголь работал над историческим романом «Гетьман», который остался незавершенным. В подзаголовке романа значится: «Несколько глав из неоконченной повести». Глава из романа вышла в альманахе «Северные цветы» в декабре 1830 года. Частично восстановленный по разным источникам, роман должен был состоять из двух частей. В первой части (без названия) сохранилось шесть глав, во второй (под названием «Кровавый бандурист») из задуманных четырех глав частично написаны три. Действие первой главы первой части романа открывается 1645-м годом, когда Украина находилась под властью Польши. Действие начинается на Пасху, неподалеку от храма, где своевольничают как поляки, так и «жиды». Один из прибывших, мощного вида казак Остраница, помогает навести порядок. В разговоре с местным казаком Пудько выясняется, что Остраница известен как казак-патриот, боровшийся с поляками. Во второй главе он приехал навестить свою любимую девушку Ганну. Ганна отказывается следовать за атаманом: она не может оставить старуху-мать. В хате самого Остраницы, также великолепно описанной автором, портрет его деда, который воевал с Баторием; иконы, картины, накрытый богатой закуской стол. В третьей главе, Остраница в родном доме, описана встреча со старой его нянькой Горпиной. Он с грустью вспоминает о своем детстве «… Странная судьба моя! – говорит он. Отца я не видал: его убили на войне, когда меня еще на свете не было. Матери я видел только посинелый и разрезанный труп. Она, говорят, утонула. Ее вытянули мертвую и из утробы ее вырезали меня, бесчувственного, неживого. Как мне спасли жизнь, не знаю… И вот приехал я на родину сирота сиротою». Отец его девушки к тому же на стороне врагов. В пятой главе изображается казачий Сход, где казаки веселятся и танцуют. В шестой главе, она называется просто «Глава из романа», старый Пудько выражает недовольство желанием Остраницы породниться со стариком, женившись на его дочери. Действие первой главы из романа – «Кровавый бандурист» – открывается 1543-м годом. Здесь описывается жадность, стяжательство евреев, грабительство и издевательство над местными жителями польских интервентов, повествуется о пытках над пленным – «мучеником за веру Христову». Поляки ворвались в монастырь и разграбили его. В образе начальника польского отряда Гоголь изображает «смешение пограничных наций». Вот что он пишет: «Родом серб, буйно искоренивший из себя все человеческое в венгерских попойках и грабительствах, по костюму и несколько по языку поляк, по жадности к золоту жид, по расточительности его казак, по железному равнодушию дьявол». Начальник отряда совершает над пленными всевозможные издевательства, обнаруживая в конце концов под одеждой пленного женщину. Ей переломали все конечности, так и не добившись выдачи своих. Пленнице помогает голос из глубины пещеры, который приводит в ужас воеводу и его бойцов. Они увидели синий скелет с содранной кожей и с бандурой на плече. «Это появление, отнявши силу у сильных возвратило ее слабому». Третья глава – «Глава из исторического романа» – повествует о том, как посланник Казимир Лапчинский разыскивает полковника Глечика. Показывая дорогу, селянин рассказывает Казимиру историю стоявшей на дороге сосны, на которой повесили дьякона. К ужасу поляков, эта сосна сочилась кровью, проникала сквозь стены, путала дороги – то есть всячески мстила им за убийство дьякона.

В итоге дерево вынудило пана распустить крепостных, поступить в схимники, который впоследствии навсегда исчез из поместья. С большим трудом молодой гость Лапчинский встретился с полковником. Последняя глава – «Мне нужно видеть полковника» – бытовые зарисовки из жизни запорожцев.

Сюжеты этих исторических произведений до конца не прояснены. Вместе с тем уже по данным отрывкам можно сказать о том, что в них талант Гоголя достигает своего зрелого развития. Трудно представить, что при такой бурной деятельности и максимальной занятости могло оставаться время для творчества. А между тем описанная выше жизненная ситуация в конечном счете оказалась лишь внешним фоном серьезнейшей творческой работы, которая выглядела как бы подспудной, «подпольной». Через мать и сестру Гоголь вооружался сведениями об украинском быте, фольклоре, одежде, особенно относящимся к временам историческим. Он дал своим родственникам подробнейшие инструкции. Он наказывает матери и сестрам «собирать малороссийские сказки и песни». «Если встретите где-нибудь у мужика странную шапку или платье, отличающееся чем-нибудь необыкновенным, хотя бы даже оно было изорванное, – приобретайте! – пишет он сестре. – Также нынешний мужской и женский костюм, только хороший и новый. Все это складывайте в один сундук или чемодан и при случае, когда встретится оказия, можете пересылать ко мне». Гоголь настойчиво просит родных «не прекращать» поиски бытовых малороссийских редкостей.

В начале 1831 г. Гоголь поступает младшим учителем истории в Институт Патриотического общества, куда в следующем году собирается устроить сестер – Елизавету и Анну. В том же году по рекомендации П. Плетнева, работает домашним учителем в богатых семьях: у Н. М. Лонгинова, Л. В. Васильчикова, П. И. Балабина. В Павловске, в доме Васильчиковых он некоторое время живет на правах учителя хозяйского сына. Со своей ученицей Марией Петровной Балабиной Гоголь впоследствии переписывался. В январе – марте того же года в «Литературной газете» опубликованы две главы из «малороссийской повести» «Страшный кабан». Первая – «Учитель» – за подписью «П. Глечик», вторая – «Успех посольства» – без подписи.

В первой главе повествуется о появлении среди казаков нового человека-учителя. Гоголь очень подробно, красочно описывает реакцию местных жителей на появление учителя в селе Мандрыг. Писатель особо отмечает, что остановившийся в доме Анны Ивановны приезжий педагог «принадлежал к числу тех семинаристов, убоявшихся бездны премудрости, которыми ***ская семинария снабжает не слишком зажиточных Панков в Малороссии, рублей за сто в год, в качестве домашнего учителя». Автор повести иронически замечает, что, может быть, учитель Иван Осипович и постиг бы глубины церковной премудрости, если бы не застрял в ней на годы, пока у него не выросла борода и усы. Большим мастером уже здесь, в этом раннем произведении, выступает Гоголь, изображая портрет своего персонажа; особенно подробно расписывает он светло-синий сюртук героя: «Заметьте: в светло-синем сюртуке, это немаловажно. Долгом поставлю надоумить читателя, что сюртук вообще (не говоря уж о синем), будь только он не из смурого сукна, производит в селах, на благовестных берегах Голтвы, удивительное влияние: где ни показывается он, там шапки с самых неповоротливых голов перелетают в руки, и солидные, вооруженные черными, седыми усами, загоревшие лица отмеривают в пояс почтительные поклоны». Из трех сюртуков, замечает автор, у учителя был наиболее заметный. Гоголь мастерски рисует внешность своего героя. Вот как он выглядит у писателя: «Лицо его и окладом и цветом совершенно походило на бутылку <…> огромнейший рот его, которого дерзким покушениям едва полагали преграду оттопырившиеся уши, поминутно строил гримасы, приневоливая себя выразить улыбку <…> глаза его имели цвет яркой зелени». Писатель указывает, что в данном случае речь идет о Малороссии восемнадцатого столетия, когда там были в ходу капоты, чепчики, шушуны и т. п. одеяния. С тем же колоритом создает автор портрет хозяйки поместья Анны Ивановны. Он иронически повествует о том, что в отношениях с женщинами Иван Осипович был настоящим стоиком и интерес проявлял только к кухмистеру. Во второй главе рассказывается, как кухмистер Онисько направился в хату казака Харька Потылицы, дочери которого – Катерине – он собирался сделать предложение от имени учителя. Очень подробно автор описывает двор, хату, казака, колоритную беседу свата и девушки, которая завершается их поцелуем. Поцелуй заметила стоявшая на плетне соседка Симониха, немедленно раззвонившая об этом по всему селу. Завершается вторая глава тем, что кухмистер пересолил ужин; причину данного обстоятельства никак не удалось выяснить хозяйке поместья Анне Ивановне.

Свои ранние письма Гоголь подписывал фамилией отца – «Гоголь-Яновский». Под этой фамилией значатся и сохранившиеся в архиве гимназии его школьные работы. Первый псевдоним писателя, под которым появилась в свет поэма «Ганц Кюхельгартен», – «В. Алов». Были также псевдонимы: «П. Глечик», «ОООО», «Г. Янов». Под фамилией «Н. Гоголь» писатель впервые выступает в 1831 г., поместив в «Литературной газете» статью «Женщина».

В холодном, сыром Петербурге Гоголь часто болеет и поэтому в дальнейшем подолгу живет в ласковом, солнечном Риме. Зато именно Петербург способствует выработке у Гоголя нового, правдивого художественного метода, так как, по его мнению, только в гневе рождается правда. «Без гнева… немного можно сказать: только рассердившись, говорится правда», – пишет он позднее. В Риме его гнев в адрес «любезной России» начинает ослабевать, при этом снижается и творческая результативность. Творчество Гоголя, как писателя русского, питается соками родной земли, связано со своим народом. «Все-таки сердце у меня русское – пишет он из Рима. – Хотя при виде, то есть при мысли о Петербурге, мороз проходит по моей коже, и кожа моя проникается насквозь страстною сыростью и туманною атмосферою, но хотелось бы мне сильно прокатиться по железной дороге. И услышать это смешение слов и речей нашего вавилонского народонаселения в вагонах. Здесь много можно узнать того, чего не узнаешь обыкновенным порядком».

По-видимому, у Гоголя был еще один талант – убеждать в своей значительности людей опытных и известных уже в то время, когда его собственный талант не успел еще проявиться. Уже в 1831-м году в письме к Данилевскому он сообщает: «Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я». Такое же, вполне серьезное отношение к нему у Плетнева, московских литераторов: Аксаковых, Киреевских, Щепкина, Погодина. По существу из репетиторов он выходит на должность профессора Московского университета. А ведь в это время ему было немногим более двадцати лет. В 1833-м году он пишет о том, что у него «умственный запор», когда «мелкого не хочется», а «великое не выдумывается!…».

3. Историческая обстановка в России 1830-х годов

1830-е годы XIX века – своеобразный этап в развитии русского общества. Это эпоха его духовного возмужания. Как всякий переходный период, десятилетие с 1830-го по 1840-й год представляет собой в идейном отношении довольно сложную картину, изобиловавшую многочисленными зигзагами и отклонениями в лице главных ее представителей. 1830-е годы составили эпоху почти во всех областях русской науки и искусства. В это время заканчивается формирование русского национального языка, появляются высокохудожественные и вполне оригинальные творения в поэзии, живописи, музыке. Об этом свидетельствуют имена Пушкина, Брюллова, Глинки и других. Чрезвычайно обострились и социальные противоречия внутри страны. Этому способствовали во многом предшествовавшие события в России и за рубежом: пугачевский бунт, революция 1789 и 1830 годов во Франции, Отечественная война 1812 года, восстание декабристов, польские события 1830 года, холерные бунты и так далее. После поражения декабристов центр тяжести сил сопротивления постепенно перемещается от дворянской демократии к демократии буржуазной. Процесс этот был медленным, но неуклонным: он опирался на усиление антикрепостнических настроений среди крестьян. Вместе с тем именно в 1830-е годы берут начало многие последующие социальные конфликты вплоть до 1917 года. Тогда же зарождается русская зрелая самостоятельная мысль. Революционные элементы опирались на уже имеющийся опыт. В этом вопросе нельзя не согласиться с исследователем, который пишет, что после декабрьских событий по «образцу и подобию декабристских тайных обществ были организованы общества братьев Критских, Сунгурова, кружок Герцена и Огарева». В этом перечне нет кружка Станкевича, объединившего молодых людей, умышленно отдалившихся от политики, чтобы попытаться силою разума найти путь в жизни. Сохранилось немало свидетельств о выступлениях господских и государственных крестьян.

Вот одно из этих выступлений, описанное Н. Дружининым. «Ярким примером волнений, – пишет Дружинин, – может служить возмущение ясашных крестьян с. Невешкина, Чембарского уезда, Пензенской губернии. Начиная с 1825 года наиболее инициативная и живая часть этого села жаловалась на незаконные денежные поборы со стороны волостных выборных. Жалобы подтвердились. Но поверенный крестьян Ширшов, ездивший в Москву и подавший Николаю I прошение во время коронации, был арестован местной администрацией, наказан плетьми и сослан в Сибирь «за разглашение ложных слухов». Однако жалобщики не прекратили борьбы: они просили выделить их из общества и разрешить им уплачивать подати и отбывать повинности особой независимой группой. Очевидно, усилия наладить солидарные выступления всем сельским обществом не имели успеха, и более активные элементы сельского населения решили бороться и жить самостоятельно. Администрация отказала крестьянам в их просьбе, и они перешли к более решительным действиям: не прекращая легального способа борьбы путем подачи прошений, они отказались от уплаты податей и от поставки рекрутов. Когда в 1830 году был объявлен очередной рекрутский набор, протестанты скрылись из села Невешкина. Волостной голова Коробков организовал поиски бежавших крестьян. Один из них был найден и сдан в рекруты, но сам Коробков поплатился за свое усердие: крестьяне напали на него и его племянника Григорьева. В происшедшем столкновении Григорьев был убит, а Коробков ранен. Началось уголовное следствие, которое сопровождалось насилиями со стороны следователя, заседателя Симанского. В сопровождении понятых он обходил крестьянские избы, допрашивал домохозяев, избивал их, ломал имущество. Избиению подвергались и женщины. Ответом на это насилие было массовое вооруженное сопротивление: несколько крестьян, вооруженных ножами и копьями, напали на следователя и причинили ему опасные раны. В с. Нерешкино была отправлена воинская команда в сопровождении другого заседателя Рацума. К этому моменту крестьяне успели вооружиться копьями, топорами и кинжалами; арестовать удалось только одного участника нападения на Коробкова; остальные верхами бежали в лес и здесь вступили в бой с преследовавшим их отрядом. После холостых выстрелов со стороны команды крестьяне еще ожесточеннее напали на чиновников, на понятых и на солдат. Только троекратная стрельба боевыми патронами остановила натиск. Был организован военный суд, который приговорил трех зачинщиков к прогнанию сквозь строй и ссылке в крепостные работы; десять человек были наказаны палками и отданы в солдаты»[1]. Вообще, живя в стране на 90 % крестьянской, в тот период, когда крестьянский вопрос встал для России наиболее остро, трудно было бы не заметить этого вопроса. Но важно установить, какое конкретное преломление получили проблемы общественного развития, в том числе крестьянский вопрос, в сознании Гоголя в 1830-х годах.

Молодому Гоголю не откажешь в понимании основного смысла социально-экономических процессов, происходивших в России, хотя, может быть, он несколько преувеличивал значение субъективного – индивидуального фактора. В одном из своих писем он писал И. И. Дмитриеву о положении народа его любимой Украины. «Что бы, казалось, недоставало этому краю? – спрашивает он. – Полное, роскошное лето! Хлеба, фруктов, всего растительного гибель! А народ беден, имения разорены и недоимки неоплатные. Всему виною недостаток сообщения. Он усыпил и обленивил жителей. Помещики видят теперь сами, что с одним хлебом и винокурением нельзя возвысить свои доходы. Начинают понимать, что пора приниматься за мануфактуры и фабрики; но капиталов нет, счастливая мысль дремлет, умирает, а они рыскают с горя за зайцами. Признаюсь, мне очень грустно было смотреть на расстроенное имение моей матери; если бы одна только лишняя тысяча, оно бы в три года пришло в состояние шестерной против нынешнего дохода. Но деньги здесь совершенная редкость».

Тогда же Дружинин пишет следующее относительно положения государственных крестьян в 1830-х годах: «Собирая государственные налоги и оброчные сборы, дворянская бюрократия и подчиненные ей органы крестьянского самоуправления старались не забывать и самих себя. По свидетельству современников, государственную деревню грабили все без исключения. На ней наживались и земские исправники, избиравшиеся дворянами из наихудших элементов дворянского сословия, и коронные чиновники, не исключая вице-губернаторов, которые руководили деятельностью казенных палат, и выборные крестьянские начальники… безграмотная деревенская масса, не умевшая разбираться в сложных финансовых подсчетах, платила вдвое – втрое больше положенного оклада… Особенно крупным источником для вымогательства являлась рекрутская повинность… Особую статью незаконных доходов составлял прием приезжающих чиновников, которых задаривали взятками и содержали на крестьянский счет»[2]. Здесь речь идет о государственных крестьянах. Положение же крепостных было вне всяких сравнений. Посетивший в 1839 году Россию француз Де-Кюстин так описывает положение русских крепостных крестьян: «Мне рассказывали много интересных подробностей о так называемом крепостном праве русских крестьян. Мы можем лишь с трудом представить себе положение этого класса людей, лишенных всяких прав и вместе с тем представляющих собой нацию». Однако, несмотря на это, автор отдает должное моральной стойкости русского крестьянства: «Хотя русские законы отняли у них все, они все же не так низко пали в нравственном отношении, как в социальном»[3].

У автора этих строк не было никаких субъективных побуждений, он смотрел на Россию глазами постороннего наблюдателя: в его выводах нельзя поэтому искать исчерпывающей полноты и глубины, но можно рассчитывать на их беспристрастность.

Тяжелое положение крестьян усугублялось тем, что «первая половина 1830-х годов была отмечена продолжающимся затяжным сельскохозяйственным кризисом, который начался в 1820-х годах и повлек за собой повсеместное понижение цен на земледельческие продукты… с другой стороны, 1834 год был годом новой, восьмой ревизии… которая сопровождалась повышением податных окладов»[4].

Крестьяне повсеместно волновались, выходили из повиновения. Правительство прибегало к репрессиям.

«В начале 1835 года… начальникам 35 губерний было предоставлено право «в страх прочим неплательщикам» вводить в недоимочные селения… военные отряды…», «применить систему военной экзекуции…». «Эта мера была повторена сначала в 1836 году, а затем в 1837 году»[5].

Но одних репрессивных мер было уже явно недостаточно. Поэтому правительство вынуждено было искать других, более гибких форм борьбы с надвигающейся революцией.

«Социально-политическая обстановка начала 1830-х годов, – пишет Н. Дружинин, – заставила правительство Николая I выйти из состояния длительных колебаний. Европейские революции 1830–1831 годов, повсеместные неурожаи, холерная эпидемия и крестьянские волнения, закончившиеся массовым возмущением в Приуралье, повелительно диктовали самые экстренные меры для смягчения и упорядочения крепостнических отношений. Секретный комитет 1835 года сыграл при этом крупную роль инициативного и направляющего центра»[6].

Это был так называемый «Комитет для изыскания средств к улучшению состояния крестьян различных сословий». Однако правительственные реформы, в том числе и крупнейшая их них – реформа П. Д. Киселева, – почти не улучшили положения крестьян, так как исходили от людей, не заинтересованных в коренных преобразованиях. Эти реформы были куцыми.

«Несмотря на наличие прогрессивных тенденций, реформа 1837– 41 годов оставалась по своему основному существу реформою феодально-крепостническою», – справедливо указывает Н. Дружинин.

Помимо этого, крепостной труд уже не выдерживал конкуренции со свободным капиталистическим трудом, то есть становился экономически невыгодным. Правительство и здесь вынуждено было повсеместно отступать. Так, «после длительных колебаний и в результате сильных толчков извне и изнутри появился на свет закон 10 апреля 1832 года о потомственном почетном гражданстве»[7], «В конце 20-х и начале 30-х годов… пали прежние стеснения, которые мешали переселению государственных крестьян в города»[8]. Капитал все глубже проникал в экономику России, подтачивал изнутри ее феодальные устои. «В 1833–34 годах… была построена и начала функционировать первая паровая железная дорога в России»[9], Н. Тагильская.

«Летом 1835 года… три кампании основали в России пароходство на прибрежных морях: две на Балтийском, третья на Черном. По Волге уже заведено пароходство, и отсюда оно должно будет распространиться на Каспийское море. Таким образом, открылось сообщение с Германиею, Голландиею, Франциею, Великобританиею, а из Одессы с Константинополем, Крымом и Азовским портами»[10]. Возросло также количество различных фабрик и заводов, на которых, правда, преимущественно использовался труд крепостных. Уже в это время развертывается борьба рабочих за улучшение условий своего существования.

«В 1830-е – 1840-е годы наблюдается значительный размах борьбы крепостных рабочих, отличающихся упорством и разнообразием форм»[11].

Дело иногда принимало серьезный оборот. Так, в 1836 году на Чермосском заводе Пермской губернии было организовано «Тайное общество вольности» во главе с крепостным интеллигентом П. Поносовым. В него были вовлечены и рабочие. Общество было раскрыто и разгромлено правительством, которое применяло в этих случаях самые суровые меры наказания вплоть до военного суда. Об одном из таких случаев упоминает Г. Коржикова: «В марте 1834 года участники волнения (речь идет о волнения на фабрике помещицы Подольского уезда Окуловой – Л. К.) были осуждены по приговору военного суда… зачинщики были наказаны кнутом и сосланы в Сибирь на каторжные работы, трое – отправлены в арестантские роты, остальных 54-х человек постановлено было «предоставить попечительному исправлению самой помещицы»»[12]. Развитие капитализма в России и связанные с этим неизбежные уступки со стороны крепостнического правительства, вызвали к жизни так называемое третье сословие. Нельзя не согласиться с исследователем, отмечавшим, что именно «20-е – 30-е годы 19 века положили начало общественному движению буржуазных деятелей»[13]. Это явление не укрылось и от глаз некоторых любознательных иностранцев. Тот же Кюстин, например, пишет по возвращении из России в 1839 году: «Я не упомянул одного класса, представителей которого нельзя причислить ни к знати, ни к простому народу; это – сыновья священников. Из них преимущественно набирается армия чиновников, это сущая язва России. Эти господа образуют нечто вроде дворянства второго сорта, дворянства, чрезвычайно враждебного настоящей знати, проникнутого антиаристократическим духом и вместе с тем угнетающего крепостных. Я уверен, что этот элемент начнет грядущую революцию в России»[14]. Французский маркиз уловил хорошо общий смысл происходящего в России процесса, хотя и сузил его: третье сословие рекрутировалось не только из среды священников. Эта новая интеллигенция потому и называлась разночинной, что представители ее являлись выходцами из самых различных слоев русского общества, начиная с купечества и кончая крестьянством. Хорошо уловил Кюстин и противоречивость этой интеллигенции: с одной стороны, ненависть к родовой знати, а с другой – стремление во что бы то ни стало сравняться с нею в чинах и титулах, а при случае и в количестве крепостных. Это наблюдается даже у беднейших из них. Дворянское звание давало серьезные привилегии.

Судьба отдельных представителей разночинной интеллигенции складывалась в тогдашних условиях по-разному, в зависимости от причин как общественного, так и индивидуального характера. Одни из представителей этой интеллигенции вышли на демократический, а затем и революционный путь, другие были сломлены суровой действительностью или сразу же превращались в искренних слуг государства. В этих условиях противопоставление разночинцев буржуазным интеллигентам теряет смысл. «Буржуазную интеллигенцию ни в коем случае нельзя смешивать с революционно-разночинной интеллигенцией: она имеет сходство с ней только по своему сословно-классовому происхождению, но не по политическому направлению мысли. Революционная разночинная интеллигенция, как социальная прослойка, складывается в 40-х – 60-х годах 19 века; ее представители выражали интересы крестьянства»[15]. Автор этих строк, Г. Исаев, справедливо подчеркивая различный политический и социально-экономический смысл выступлений крестьянства и буржуазии, не учитывает того обстоятельства, что в тот период все крестьянские выступления объективно служили буржуазному прогрессу. И в том объеме, в каком требования буржуазии совпадают с требованиями народа, деятельностью буржуазных представителей, является демократической. В. Белинского, Н. Полевого, Н. Надеждина и других деятелей 1820-х – 1830-х годов, выступивших на общественную арену после поражения декабристов, объединила одна общая всем им черта: более или менее ясное понимание роли народа в судьбе своей страны. Это был основной урок, извлеченный лучшими людьми России из декабрьской трагедии. Не говоря уже о разночинцах, многие из дворян начали осознавать бессмысленность борьбы за интересы народа без самого народа. Отныне слова народ и народность становятся популярными во всех сферах русской общественной жизни, от экономики до искусства. Даже правительство своей знаменитой триединой формулой вынуждено было отдать дань времени {православие, самодержавие, народность). Буржуазная демократия 1820-х – 1830-х годов не была революционной. Ее деятельность протекала в общедемократическом русле и была политически нерасчлененной. Различные оттенки буржуазной демократии появились лишь позднее. Однако борьба с крайним феодализмом начата именно этим сословием – разночинцами, еще с Новикова и Радищева. В 1830-е годы разночинцы были еще идеологами-одиночками. Если истоки почти всех последующих течений русской общественной мысли следует искать именно в 1830-х годах, то тогда же наметились и два основных крыла в лагере русской демократии: революционно-демократическое и либерально-буржуазное, хотя говорить об их размежевании в тот период еще нет оснований. Первый раскол в этом лагере произошел лишь в 1846 году, когда наиболее радикальная группа разночинцев во главе с Белинским покинула «Отечественные записки» и перешла в «Современник». Этот акт только в более резких формах повторился уже в условиях 1860-х годов, когда в «Современник» пришли Чернышевский и Добролюбов. В ходе ступенчатого развития российских радикальных общественных сил происходило и их постепенное очищение от либеральных элементов, по мере того, как усиливалось движение масс против крепостного права. Для 1830-х годов характерно брожение умов, перекраивание весьма сложного состава юных и многочисленных теорий с постепенной их кристаллизацией. Россия в эту пору училась серьезно и самостоятельно мыслить. Именно поэтому тогда возможны были самые крутые зигзаги в развитии отдельных мыслителей, как это можно видеть на примере Белинского или Герцена в конце 1830-х годов. Характерно, что идеология и эстетика 1830-х – 1840-х годов действовали в течение всего XIX века, вплоть до 90-х годов. В этот период формировались Некрасов и Гоголь, Тургенев и Достоевский, Щедрин и Гончаров, на которых также распространялись противоречия их эпохи.