Глава 1
Все мы – пыль.
Я – пыль.
Барахтаюсь в этом безлюдном поле бетонных домов, выкрикиваю обещания, пытаясь разорвать суицидальный покров, который отделяет тебя от меня. Словно кто-то стоит надо мной и удерживает моё тело, творит всю эту никчёмную реальность из прокуренных диалогов в холодной ванной комнате, которая никому не принадлежит.
Я сижу у окна, анализирую прохожих и даже закурила бы, вот если бы только умела это делать. Меня всегда окружают прокуренные помещения, но сама при этом я не курю. Я не умею.
Меня больше не приглашают на дни рождения. Наверное, потому что боятся, что я их испорчу. Испорчу своим пыльным присутствием просто потому, что не так давно я перестала много говорить вслух. Но ведь это не значит, что я молчу в своей голове. Но до этого мало кому есть дело.
Солнце готовит из меня наливную булочку, парящую на подоконнике, как на кружевном блюдце. Мне наплевать. Ещё с утра я была просто куском чего-то неопределённого.
У меня нет власти, чтобы разорвать эту оболочку. Воля живёт глубоко в моей крови, прячется в лиловых кристаллах, которые щедро разбросаны по всему моему телу, я уже и не помню, как выглядит моя воля, какая она на вкус. Кристаллы – это всего лишь образ, не уверена, что во мне есть хоть что-то кроме красной крови и что там ещё у всех людей внутри.
В окне совсем нет прекрасных людей. Ни в одном окне нет интересных людей. Все нормальные люди спрятаны в самих окнах, их давно переварили их дома. Мой дом ест меня уже давно, он сплёвывает направо мои тугие ресницы, избавляясь от лишних частей тела. Но меня это не волнует, пусть так. Мои ресницы кому-нибудь ещё пригодятся.
Я почистила зубы, надеясь таким образом очистить от себя хотя бы часть всего того, что уже успело налипнуть. Мне тошно и противно от того, что я чётко ощущаю, как вся эта гадкая пылища висит на мне. Ваши черные сплетни, твои протухшие взгляды, её черствая зависть. Всё такое блаженное, сладко-горькое, как протухшее яйцо на запах и как грязная кровь на цвет. Бесит.
Но пыль всё время коварно пробивается откуда-то. У неё есть оловянное логово, в котором хранятся её мертвецки сонные дети, не знавшие счастья и мармелада. Ты знаешь, я чувствую, как она на меня бросается. Поджидает, пока я не смотрю, и накидывается сверху вниз. Тонкие пневматические пылинки неизбежно падают на струи моих коротких волос, на подушки моих слишком острых губ. Всё это чувствуется, но я никак не могу остановить это дьявольское действо. Ничего не могу поделать.
Все мои и наши знакомые по ночам совсем другие. Они срывают с себя все вот эти вот фабричные обшивки и перерождаются во что-то другое, каждое утро заново засыхая и возрождаясь. Днём они функционируют в типичных магазинах, зарабатывая себе на хлеб и алкоголь, а ночью пьют и некрасиво смеются. Ночью они совсем другие и не носят беспросветные костюмы. Когда темнота охватывает их лёгкие тела, каждый превращается в того, кем хотел бы быть. Они усмехаются месяцу на небе, видя в нём воспроизведение самих себя. Но им только мерещится. Тогда они облизываются и щедро угощают водкой любого, кто придумает хоть какую-нибудь гнусную лесть.
И я не говорю, что я – особенная.
Ты ведь и так это знаешь. Ты чувствуешь мою кривобокую индивидуальность, которая зарыта под тоннами всякой всячины. Но я не могу сопротивляться. То, что есть внутри – это так просто не выкинуть, к сожалению.
Ты говоришь, что мне нужно много плакать. Но я не вижу в этом никакого смысла. В слезах нет смысла. Они не дарят удовольствий, слёзы вонзаются в налитые яблоки моих бледных щёк и, как черви, разъедают сладкий плод. От слёз у меня остаются шрамы, и их уже не спрятать. Ты не захочешь целовать меня больше. Поэтому я не плачу. Я просто молчу и смотрю в окно.