2 июня
На Казанском вокзале и в метро
Мелькают светлые праздничные купола церквей. Церкви восстанавливаются, встают из праха. И возводятся совсем иные «храмы» – банки. Церкви и банки – два символа современной России. Как-то будут они сосуществовать – корысть, расчет, накопительство и вечная устремленность человека ввысь, к небесам?
На рязанском вокзале увидел табличку: «Константиново – 20 километров». Вспомнил уфимского художника Александра Бурзянцева, он только что отошел в мир иной. Бурзянцеву, кажется, хорошо работалось на родине Есенина. Он любил здесь бывать. На станции Дивово на изуродованном постаменте – одинокий Владимир Ильич с откушенным носом. Никому до него нет дела.
А динамик снова прорвало. На этот раз он разухабисто и лихо выдавал: «…для народа в любое время года, и в зной, и в непогоду, – самогон и конопля. Оп-ля».
Я неожиданно вспомнил негромкого Юрия Кукина: «Где ты, мой добрый волшебник? Я до сих пор не летаю. И невидимкой не стать мне. И неразменных нет денег».
Казанский вокзал. Он всегда походил на растревоженный муравейник, теперь, когда его принялись реконструировать, – это разноязыкий сумасшедший дом, в котором очень легко заблудиться. Неподалеку от нашего поезда выясняли отношения, употребляя изысканный русский мат, два носильщика – один из них вторгся на территорию другого. Молодой здоровый детина-милиционер куда-то тащил едва ли не за шиворот одетую в разноцветное тряпье, худую, размалеванную замарашку, девчонку-проститутку. Москва Юрия Второго (Лужкова) показывала свою изнанку.
В метро – приятное наблюдение. В вагон вошла сгорбленная старушка, крепко сжимавшая скрюченными пальцами ручку коляски с мешком. Белобрысый парень с заклеенной лейкопластырем шеей и барышня в модных туфлях, похожих на БТР, как только заметили ее, вмиг соскочили со своих мест.
У двери вагона стояла длинноногая газель. Ногти на руках выкрашены черным лаком. Уши заткнуты наушниками от аудиоплейера. Глаза полузакрыты. Сосредоточенно жует резинку. «Ничего не вижу, ничего не слышу. Ничего никому не скажу». Вся в наркотических звуках. В вагоне только ее телесная оболочка. Сама она умчалась в невесть какие дали.