Глава 2
Воскресенье пролетело в домашних хлопотах, а понедельник принес сюрприз. В восемь утра позвонил Борис Крюков, мой бывший однокурсник, и с места в карьер спросил:
– Слышь, Романова, ты сейчас работаешь или как?
Я вздохнула. Ну не говорить же ему правду, что я начальник оперативно-розыскного отдела тихо умирающего от отсутствия клиентов частного детективного агентства «Шерлок». Принадлежит оно моей подруге Федоре, и в нем мы обе начальницы, подчиненных у нас нет, зарплаты тоже, зато есть лицензия и красивые красные кожаные «корочки», подтверждающие, что Евлампия Романова может на абсолютно законных основаниях проводить расследования. Одна беда, никто не собирается меня нанимать.
– Эй, Романова, ты скончалась? – загудел Крюков. – Так что, есть у тебя работа, или как?
– Или как, – грустно ответила я.
– Отлично!
– Чего же тут хорошего?
– Есть изумительное место, как раз для тебя, – зачастил Борька, – зарплата – супер!
– Спасибо, – перебила я его, – только я сто лет за арфой не сидела, руки железными стали, меня из любого оркестра мигом попрут.
– А кто говорит про струнные инструменты? – изумился Крюков. – Значит, так, в девять жду тебя в кофейне «Макс», успеешь?
Я глянула на часы.
– Должна.
– Не опаздывай, рохля, – завершил разговор Борька.
Я быстро оделась, старательно накрасилась, потом, поглядев на себя в зеркало, осталась недовольна, смыла косметику, повторила процесс и вновь схватилась за молочко для снятия макияжа.
– Ты, Лампудель, не старайся, – хихикнул опаздывающий в школу Кирюшка, – лучше все равно не станешь. Тебя красить, как Мулю, полный бесполезняк! Ну прикинь, Мульяна с голубыми тенями и розовой помадой.
Я уставилась на складчатую физиономию довольно ухмыляющейся мопсихи и с тревогой поинтересовалась:
– Что, все так запущено? Надеюсь, морщин у меня в три раза меньше.
– И нос другой, рожа не черная, и усы пока не растут, – успокоил меня Кирюшка, – просто косметика тебе идет, как корове бейсболка! Лучше выкинь мазилки или Лизке отдай. Та все равно такая уродина, что хуже ей уже не стать!
– Кто уродина? – заорала услышавшая наш разговор Лиза. – Ну погоди, гад!
Через секунду вспыхнула драка. Муля и Ада принялись истошно лаять. Я аккуратно обошла мутузящих друг друга детей. Наверное, Кирюшка прав, мне следует появиться перед Крюковым в натуральном виде, в конце концов, я не собираюсь выходить за него замуж.
К кофейне я подрулила вовремя, вошла внутрь и стала искать глазами Борьку. Никого похожего на кудрявого блондина Крюкова в помещении не было. Я обозрела довольно большой зал еще раз. Посетителей тут оказалось совсем немного. У окошка наслаждалась горой взбитых сливок весьма полная девушка, а в противоположном углу сидел толстый, лысый мужик, похожий на грустного кабана.
Я молча устроилась за столиком. Ну Борька! Велел мне не опаздывать, а сам…
– Романова, – раздался знакомый голос.
Я вздрогнула и обернулась. Кабан, сверкая идеально сделанными искусственными зубами, уставился на меня.
– Романова, ты чего там села?
Не веря своим глазам, я встала, подошла к толстяку и воззрилась на него. Господи, это же Крюков! Но что с ним сталось? Где кудрявые волосы, светлым облачком украшавшие его макушку? Да и сизого носа, заплывших глаз, огромного живота и красного цвета лица у Борьки никогда не было.
– Романова, – загудел Крюков, странно дергая плечом, – сколько лет, сколько зим! А ты постарела, мать моя, вон уж и морщины полезли. Сколько лет мы с тобой не виделись?
– Десять точно будет.
– Да, – элегически вздохнул Борька, – повозила тебя жизнь по колдобинам, побила мордой об асфальт, сразу видно, живешь плохо. Вот я с Алкой Козловой вчера встречался, так она просто персик, совсем не изменилась, а ты…
Решив прервать поток «комплиментов», я быстро спросила:
– Ты по-прежнему во Втором симфоническом первой скрипкой сидишь?
– Не, – скривился Крюков, – я ушел. – Чего так? Вроде хорошее место. С дирижером поругался?
У первых скрипок иногда сносит крышу. Тем, кто не знает, поясню. Первая скрипка занимает в симфоническом коллективе особое место. Если выстраивать всех работников оркестра по ранжиру, то возглавит колонну, естественно, дирижер, за ним идет первая скрипка, а уж потом все остальные со смычками, струнами, барабанами и тарелками. Только первой скрипке на сцене после концерта руководитель пожимает руку. Лишь она может себе позволить слегка поморщиться, заметив промах маэстро. Вернее, перешептываться-то будут все, но сохраняя на лицах полнейшую невозмутимость, а первая скрипка не постесняется открыто ухмыльнуться. И неизбежно наступает момент, когда у скрипача возникает стойкая уверенность, что его недооценивают, ломают, прогибают под пюпитр, а на самом-то деле дирижер тупой кретин, перед каждым концертом читающий записку, где написано: «Струнные справа, ударные слева», настоящий же гений один, это он, первая скрипка. Я не утверждаю, что подобное случается всегда, но все же довольно часто.
Борька снова дернул плечом:
– Нет, Моцарт меня задолбал. Прикинь, Романова, я ненавижу музыку, всякую!
Я кивнула. Понимаю, у людей, которых, не спрашивая об их желании, приковали к инструменту в четыре года, иногда открывается стойкая аллергия на слова «бемоль» и «бекар».
– Ты лучше скажи, – прищурился Борька, – хочешь иметь зарплату в пятьсот баксов?
– Конечно! – воскликнула я. – Но кто ж мне ее даст?
Крюков довольно засмеялся:
– Получишь без проблем.
– Где?
– На радиостанции «Бум».
– Где?!
– Есть такое радио, называется «Бум», им нужна ведущая музыкальной программы, час в эфире, вечером, работать через день.
Я затрясла головой:
– Нет, я не сумею. Никогда не сидела у микрофона, не имею специального образования.
– Романова, – сердито оборвал меня Борька, – им не нужен журналист. Как правило, те, кто имеет диплом, дающий право выходить в эфир, полагают, что скрипичный ключ – это инструмент, при помощи которого чинят скрипку. На «Буме» хотят иметь музыканта, ничего сложного в этой работе нет, передача делится на две части. Сначала к тебе приходит гость, и вы ведете милую беседу, ну типа: ваши творческие планы, предстоящие гастроли, полученные премии… Кстати, в основном к тебе попрет попса, народ любит всяких певцов и певичек. Два притопа, три прихлопа, группа «Веселые мальчики», коллектив «Воющие девочки». Сплошная ерунда. Затем будет викторина. Задаешь вопросы, а слушатели несутся к телефону и дозваниваются в эфир. Кто правильно ответил, тот и получает подарок. Проще только чай пить.
– Ой, – испугалась я.
– Что еще? – рассердился Борька, еще больше краснея. – Какая новая проблема? У тебя вставная челюсть, которая имеет обыкновение вываливаться при длительном разговоре?
– А вдруг я сама не сумею правильно ответить на вопрос?
Крюков закатил глаза:
– Романова, ты поражаешь громадьем ума! Ответы будут лежать перед тобой! Пятьсот баксов! За несколько часов работы в неделю! Да узнай народ про такую службу, мигом бы толпа разнесла офис «Бума», а ты еще кривляешься! Может, тебе просто лень?
Я сразу вспомнила Галку Сорокину и быстро сказала:
– А когда приступать?
Лицо Борьки просветлело, он выхватил из кармана мобильник и радостно заорал в трубку:
– Викуля? Все, есть ведущая!
Потом, положив сотовый на стол, мой бывший однокашник шумно вздохнул и принялся объяснять, куда я должна явиться завтра к семи часам вечера.
– Эфир начинается в девять, – заботливо говорил он, – но приходить следует заранее, пока подготовишься, пока то, пока се…
Я кивала. Понятно, так бывает всегда. Сначала, нанимая вас на службу, начальство обещает, что рабочих часов будет всего ничего, потом, когда вы даете принципиальное согласие, выясняется: пахать придется в три раза больше, а затем, получив первую зарплату, вы понимаете, что и оклад существенно меньше заявленного…
– Все просекла? – теребил меня Крюков. – Смотри не опоздай!
– Хорошо, – тихо ответила я, – а какое ты имеешь отношение к этому «Буму» и почему выбрал меня?
Борька вытащил платок, вытер им лысину и туманно сказал:
– Ну, так получилось. Просто руководство «Бума» попросило меня им помочь, я и постарался, двух зайцев убил: и тебе помог и радийщикам.
Увидав меня на пороге, Кирюшка попросил:
– Давай съездим на проспект, купим торт, такой замороженный, со взбитыми сливками и ягодами! У меня сегодня всего три урока было!
Я согласилась, и мы пошли к машине. Всю дорогу до супермаркета Кирюшка ерзал по сиденью. В конце концов я не выдержала:
– Можно подумать, что из кресла торчит гвоздь!
– Не, – ухмыльнулся мальчик, – но что-то мешает.
Он засунул руку под тоненькую накидку и выудил небольшую железную коробочку. Внутри оказалась телефонная книжка.
– Гляди, – ткнул мне ее под нос Кирилл, – Галкина штучка.
– Отчего ты так решил?
– Так тут на первой странице написано: «Сорокина» – и телефон дан. Небось она который день ее ищет. Во раззява.
Мы купили торт, привезли его домой, съели, я помыла посуду и вздохнула. Очень не хочется, но надо позвонить Гале и сообщить о находке. Сорокина небось злится на меня, сейчас наслушаюсь! Хотя, может, перевалить дело на Лизу?
Девочка, поныв для порядка: «Почему всегда я должна делать неприятные вещи», набрала номер и вежливо сказала:
– Здравствуйте, Леонид Максимович, это Лиза, можно Галину Семеновну? Она…
Очевидно, Леня прервал ее, потому что Лизавета замолчала, затем ее глаза расширились, а на лице появилось выражение искреннего недоумения.
– Ну ни фига себе! – воскликнула девочка, отсоединяясь.
– Что он тебе сказал?
Лиза трясла головой:
– Боюсь, если повторю, ты меня не одобришь, ну, как бы это объяснить, один глагол, одно притяжательное местоимение и одно существительное. Правда, две последние части речи сказать вслух можно, неприличными они делаются лишь в сочетании с той, что обозначает движение.
– Леня ругался при тебе матом? – изумилась я. – Он пьян?
– Трезвее некуда, – заверила меня Лиза, – сообщил, что Галя б…, и он с ней больше не живет!
Я схватила трубку. Скорей всего, Ленька от удушающей жары сошел с ума!
– Да, – рявкнул приятель, – кто там? То есть, чего надо?
– Это Лампа.
– Ну!
– Позови Галю.
– Твоя подруга, – завопил Ленька с такой силой, что у меня заложило уши, – твоя подруженька!..
Разрешите мне не приводить тут его высказывание целиком. Поверьте, ни одного печатного слова Леонид Максимович не произнес. Прооравшись, он бросил трубку, а я, схватив ключи, понеслась к Сорокиным. С моей подругой явно случилась какая-то неприятность.
Дверь мне открыла Ирина Глебовна, мать Лени. Ее лицо было хмурым. Увидав меня, она сжала губы в нитку, потом сурово заявила:
– Вам незачем более сюда являться, Галина Семеновна тут не живет!
Вымолвив это, она хотела уже захлопнуть дверь, но я быстро сунула ногу в щель между косяком и створкой.
– Послушайте, ведь я не сделала вам ничего плохого. Может, объясните, в чем дело?
Ирина Глебовна молча попыталась выпихнуть мою ступню из проема, но я цепко держалась пяткой за порог. За спиной старухи замаячил Ленька.
– Явилась не запылилась, – прошипел он, – ну входи, послушай про свою подруженьку, узнай ее истинное лицо!
Он втащил меня в прихожую и прямо у вешалки, забыв предложить пройти в комнату, рассказал совершенно невероятную историю.
В субботу Леня вернулся домой очень поздно, за полночь. Настроение у него было на нуле. Да и кто бы почувствовал себя хорошо, работая в свой законный выходной день? Открыв квартиру, Леня удивился: никого. Ирина Глебовна с Алисой должны были вернуться с дачи, и куда подевалась Галка? Обычно в это время жена либо спит, либо лежит в ванне. Но и постель, и джакузи оказались пусты. Супруга испарилась. Недоумевающий Ленька прошел на кухню и нашел там Ирину Глебовну, сидевшую над кучкой обрывков. С трудом подбирая слова, мать объяснила сыну, что… жена его бросила. Старуха приехала с дачи и нашла на столе письмо, прочитав которое, разорвала, ну не смогла справиться с собственными эмоциями. Леня потряс головой. Ирина Глебовна человек серьезный, так шутить она никогда не станет.
– И что там было? – ошарашенно спросил Сорокин, разглядывая обрывки.
– Сейчас попробую максимально точно воспроизвести, – прошептала мать, – кажется, так.
«Леонид! Наша совместная жизнь более невозможна. Ты меня не ценишь, не уважаешь и не любишь. Твоя мать вечно во все вмешивается, а дочь просто хамка. Я терпела вас, мучилась, но сколько веревочке ни виться, а кончик придет. Я ухожу, надоели вы мне до икоты. Искать меня не следует. В моей жизни появился новый мужчина, с ним я начну другую, счастливую жизнь. Ничего из вещей я не взяла специально, ушла в чем есть. Драгоценности на месте. Не хочу слышать упреков в том, что ограбила бывшего супруга. Кстати, мой новый, горячо любимый муж богат, у нас родятся дети, милые, хорошие, не такие, как Алиска. А вы живите без меня, вы заслужили это. Прощайте навеки, бывшая жена, мать и невестка Галина».
Я опустилась на пуфик. Леня продолжал орать, но я словно оглохла. Галка бросила семью? Просто бред!
– Говоришь, это произошло в субботу? – перебила его я.
– Да! – взвизгнул Леня.
Я окончательно растерялась. Очень хорошо помню, что в тот день повезла Сорокину к экстрасенсу. Встретились мы где-то в начале первого, в семь я, злая, как рой ос, улетела домой. Галка болтлива до крайности, у нее язык без костей. Если бы Сорокина замыслила улепетнуть от семьи, она бы непременно поставила нас в известность. Да, конечно, Галя ныла, жаловалась на тяжелую жизнь, но никаких новых мужских имен мы от нее не слышали. И потом, я хорошо знаю Сорокину! Поверьте, она не тот человек, который убежит от постылого супруга голой. Нет уж, Галка соберет абсолютно все, выломает встроенную мебель и сдерет ковровое покрытие. Один раз, пару лет назад, Сорокины крупно поругались и Галя съехала к матери. Вы не поверите, но за пару часов, пока дома не было свекрови, она ухитрилась сложить весь хабар и перетащить к своей мамочке. А тут оставила все, даже брюлики. Ох, что-то в этой истории не так.
– Дай мне почитать ее письмо, – попросила я.
– Ты глухая, – вызверился Ленька, – его давно порвали и вышвырнули!
– Это зря!
– Почему же?
– В милиции захотят взглянуть на него.
– Где? – влезла в беседу Ирина Глебовна.
– В милиции, – повторила я.
– Какое дело правоохранительным органам до наших семейных дел, – проскрипела старуха.
– Разве вы не отнесли заявление?
– Зачем? – фыркнул Ленька.
– Ну, когда человек исчезает, родственники обычно…
– Она не исчезла, – заголосил Леня, – прошмандовка, сука, б…! Никто ее искать не собирается! Ушла, и все! Ясно???
Я кивнула:
– Алису она оставила?
– Ребенок ей ни к чему, – скривилась Ирина Глебовна, – малышка помешает этой, с позволения сказать, матери, гулять в полную силу.
Я подавила усмешку. Называть Алису малышкой как-то слишком. Девица вымахала до метра семидесяти пяти сантиметров и весит килограммов восемьдесят. Этакий крупный младенец, очень сильно избалованный, капризный и патологически грубый! И вот вам еще одна странность! О Гале можно сказать разное. Она ленива, совершенно не желает работать, терпеть не может Ирину Глебовну и не считается с Ленькой, но Алиску-то она обожает! Я и предположить не могла, что Сорокина бросит дочь!