4
За широким столом, покрытым белоснежной скатертью, восседали Савелий и Александр Иванович, отец Ларисы.
Гостиная в большом деревенском доме была просторна и светла. В красном углу, как и полагалось, находились несколько икон, в том числе одна большая, потрескавшаяся от времени. Православные люди, как правило, не кичатся своей верой, но обычаи уважают и соблюдают. Кроме стола, выделялась своими размерами огромная стенка нежно-коричневого цвета – пережиток раннего капитализма, когда мебель можно было приобрести в любом магазине, даже хлебном, а денег у народа на это не находилось. Её полки украшали разные безделушки, милые женскому сердцу, но более свойственные ныне пришедшим в упадок и разрушение городам: всякого рода фарфоровые статуэтки, яркие коробочки из-под парфюмерии, которой давно уже не пахло в деревнях, застеклённые фотографии главы семейства и детей в школьные годы, и многое другое. Вдоль одной из стен располагался диван и два больших кресла, немного потёртые, но по сравнению с деревянными скамьями выглядевшие симпатичнее. Над окнами висели старинные, покрашенные серебрянкой, гардины, а на них – тюлевые занавески и ночные шторы, совсем немудрёные, но здесь выглядевшие уместно.
– Мы с тобой, Александр Иванович, люди интеллигентные, – сказал, продвинув пешку на две клетки вперед, отец Савелий. – Таких ещё поискать надо. В округе – шиш да маленько, а в селе и того меньше.
– Это верно, Савелий Игнатьевич! – в задумчивости почёсывая подбородок, ответил его соперник по шахматной партии. Имел он лицо суровое и бритое, чем отличался от большинства односельчан. Купил он когда-то по распродаже коробку китайских лезвий для безопасной бритвы. Так пользовался ими, почитай, десять лет, а извел мало. Объяснялось это просто: изобрёл Александр Иванович способ восстановления лезвий – нехитрый, но, как оказалось, действенный. После каждого бритья разбирал он станок и оттягивал пальцами невидимые (читай – воображаемые) зазубрины, словно расправляя их. Срок службы каждого лезвия вырос в пять-шесть раз. Изобретение своё Александр Иванович поначалу скрывал, а позже оно никому уже было ненадобно.
Глаза хозяина дома смотрели прямо, подчеркивая простой, но одновременно напористый характер.
– Ну, и задачку ты мне задал, однако… – почесывая подбородок, сказал он.
Александр Иванович был самым хозяйственным и зажиточным мужиком в селе. Подворье его размахнулось почти на полгектара земли. В нём даже лошади имелись – по нынешним временам роскошь необыкновенная. В колхозную бытность Александр Иванович исполнял обязанности агронома, но тесных отношений с руководством не завел, поэтому при развале хозяйства от общественной собственности ему достался только сломанный трактор, на который не позарились оптовые покупатели. Машину Александр Иванович починил, и с её помощью вспахивал огромные площади. Картошку, свёклу с капустой выращивал в таких количествах, что тоннами продавал заезжим коммерсантам или обменивал у них на солярку.
Опять же за соответствующую мзду помогал односельчанам с пахотой, отчего, кроме дохода, имел немалое уважение.
В одной из пристроек поселил он семью беженцев, и те исправно работали у него за харчи. Деваться в такое тяжёлое время людям было совершенно некуда. Отец Савелий назвал этот поступок актом милосердия, и постоянно упоминал в своих воскресных проповедях. Кроме того, оказался беженец бывшим мотористом, и собрал из брошенных жителями деревни автомобилей (бензина всё равно не было!) какую-то колымагу, напоминающую тягач. На нём возили из леса дрова и брёвна для нового строительства.
Имея такое хозяйство, работать приходилось и самому Александру Ивановичу, и жене его, и детям. Вечерами позволял он себе немного расслабиться и сыграть партию-другую со своим давним приятелем Савелием.
В лихие времена, когда власти начали проводить активную продразвёрстку, надеясь продлить агонию городов, грабители повадились и в их село. Вначале забирали излишки, потом дело дошло до того, что амбары и погреба подчищали полностью. Тут народ и взбунтовался.
На Руси издавна повелось: обиды людей копятся, потом переливаются через край, и тогда уже держись всякий, кто попадёт под горячую руку. Сельчане на одной из сходок порешили поставить на грабежах крест. В числе зачинателей этого почина был и Александр Иванович, человек неулыбчивый и неглупый. Тщательно подготовились, вооружились, кто чем мог, и однажды вырезали отряд продразвёрстки подчистую. Технику и тела утопили в болоте, а оружие растащили по тайникам. Причём расправу произвели в ночном лесу, комар носу не подточит. После этого их округу навсегда оставили в покое.
С тех пор был Александр Иванович выбран на селе старостой.
– Вот ты говоришь: слово Божье! – продолжая начатый ранее спор, сказал Савелий. – А я говорю, не хлебом единым сыт человек. Это к тому, что молитва молитвой, но нужны ещё и развлечения. Если заниматься самоистязанием, как когда-то делали святые, молодёжь опять побежит в город.
– Не побежит, – отмахнулся хозяин дома. – Куда ж ей бежать? От районного центра остался шматок, областного вообще в помине нет. Что она там будет делать? С голоду пухнуть?
– Заводы восстанавливать!
– Чтобы на заводе работать, инженеров сначала сыскать нужно. А где они нынче? Все легли под махину революции. Сложили головы.
– Это верно, люда полегло немало. Но вспомни, Александр Иванович, книги, которые мы в детстве читали. «Поднятую целину», «Как закалялась сталь». С чего тогда начинали строительство? С лопат.
– И возводили хозяйство на костях. Нету нынче такого количества людей на Руси, чтобы повторять тогдашнюю ошибку…
Игроки уже завершали партию, когда с мороза вернулась Лариса. Была она чуть ниже и объёмнее своей лучшей подруги, но, по мнению отца Савелия, полнота только добавляла ей шарма. Лицом же она уродилась недурна, даже симпатична, а большие глаза и вовсе затягивали мужиков, как в омуты. Маленький вздёрнутый носик делал её немного похожей на весёлого пухленького поросенка, а бойкий характер только подчеркивал это.
Имела Лариса одну слабость: дорогие украшения. Отец её баловал, покупая их каждую осень, и приговаривал, что это будет приданное к свадьбе. Иной раз надевала девушка то, что хранила в заветной шкатулке – ни дать ни взять королевна! Крутится, бывало, перед зеркалом, а у самой глаза горят: так ей блеск золота да каменьев нравится.
Сняв валенки у порога, но не сбрасывая тулупа, направилась она в свою комнату.
– Откуда, дочь, и куда? – спросил Александр Иванович строго. Своим детям он баловаться сверх допустимого не разрешал. Держал не в ежовых рукавицах, но под постоянным контролем. А любовь демонстрировал подарками.
– К Оксане пойду. Сегодня клуб открывается, правда, дядя Савелий?
– Правда, дочь моя. В Сочельник без песен нельзя, – отозвался тот, с удовольствием посматривая на девушку. «Сочная и пушистая, как булочка! – подумал про себя. – Так бы и съел». Греховные мысли нисколько не пугали Савелия, потому что, исполняя по воскресеньям роль священника, он научился всячески их избегать, а в остальное время, будучи мирянином, вполне мог себе позволить расслабиться.
«Чем не попадья? – мелькнуло у него в голове. – Конечно, Александр Иванович, старый пень, будет против, но и на старуху бывает проруха…» Тут ему вспомнилась замечательная походка Степаниды Ивановны, и святой отец озадаченно крякнул. Выбор был не из легких!
Жена его умерла от рака больше десяти лет назад, и за это время он мог бы найти ей замену, но что-то его всегда удерживало. «Промысел Божий!» – любил говаривать по этому поводу и особо не переживал. Всему своё время. Слава Богу, только разменял шестой десяток. Жить ещё да жить.
Не заметили мужики странного блеска в глазах девушки и, тем более, не обратили внимания, что тщательно прячет она в одном из своих карманов.
А лежали там невиданной красоты и ценности бриллиантовое колье и небольшая бутылка с желтоватой жидкостью.