Ночная охотница. 5 (Юлия Петрова)

5

На уроке литературы Зоя Михайловна объявила, что на следующей неделе состоится общегородской конкурс чтецов, и от 8 б участвовать в нем будет Настя. Ничего удивительного. Ведь всем известно же, что Настя лучше всех в классе читает стихи. Она чувствует произведение, как говорит Зоя Михайловна. Если бы ожидалась олимпиада по физике, отправили бы Андрея Макарова, если бы нужен был человек, отлично разбирающийся в математике, выбрали бы Олега Гришенка или Ленку Лебедеву. Все продумано и отлажено в Датском королевстве, в 8 б то есть. Зоя Михайловна вручила Насте распечатку со стихотворением Бальмонта «Снежинка» и попросила выучить наизусть.

Следующей была физика. Настю вызвали к доске, и она благополучно поведала вызубренный материал классу, каждый в котором занимался в тот момент, как обычно это происходило на физике, собственными делами. Одна лишь только Нина смотрела в направлении доски, выпрямившись как струна, за четвертой партой первого ряда. Между тем Настя отлично помнила, как в прошлом году предположила, что Нине совсем не приходится ничего учить дома, ведь она так внимательно слушает на уроках. На что Нина ответила: «Да ты что, я сижу и думаю о своем».

Физик мерно покачивал головой, в то время как Настя цитировала учебник. Когда она закончила, он задал ей несколько дополнительных вопросов, на один из которых девочка даже сумела ответить. Получив заслуженную четверку, Настя отправилась на место, с удовольствием думая о том, что теперь о физике можно забыть, по крайней мере, на пару недель.

Затем еще двое ответили у доски. Точнее ответила только Нина, а Костик лишь постоял там минуту-другую, изображая активную мыслительную деятельность. Единственным результатом этой псевдодеятельности было его признание в том, что он не выучил материал.

Когда Петр Георгиевич приступил к объяснению новой темы, Настя подумала, что нужно срочно чем-то заняться, чтобы не уснуть. Голос учителя обладал просто необыкновенной убаюкивающей силой. Возможно, дело было в том, что физик осознавал, что никто его не слышит, поэтому и вещал у доски монотонным бесцветным голосом. С другой стороны, именно поэтому его никто и не слышал. Замкнутый круг какой-то.

Настя однажды провела эксперимент – попыталась вникнуть в суть объяснений Петра Григорьевича. Усилием воли она удерживала внимание пять минут, но мысли сами собой уносились вдаль, за горизонт, туда, где никто не пересказывал параграфы из учебника и не записывал на доске безликие формулы.

На-а-а-сть, давай в вопросы? – прошептала Аня, с которой Настя обычно сидела на физике за одной партой.

– Угу.

Аня извлекла из тетради чистый листок, согнула его сверху так, чтобы образовалась полоска, на которой можно было написать одно предложение. Записав свой вопрос, она перевернула листок и отдала Насте. Той следовало написать ответ, не интересуясь тем, о чем, собственно говоря, спрашивала Аня. Так, сворачивая листок гармошкой, они развлекались, пока не прозвенел звонок. Все удовольствие состояло в прочтении галиматьи, получившейся после того как бумагу разворачивали.

– Ты хотела бы поцеловать Петра Георгиевича?

– Давай, только в следующую среду.

– Что ты думаешь о Кирпикове из 8 а?

– Я сошла с ума, я сошла с ума.

Ну, и так далее. Глупая детская игра почему-то всегда казалась особенно забавной на уроке физики. Наверное, смех являлся защитной реакцией. Он не позволял уснуть или взбеситься. Настя помнила, как месяц назад Петр Георгиевич заболел, и его заменял другой учитель. Сейчас это казалось совершенно невероятным, но в течение целой недели Настя думала, что может быть, она ошибается насчет физики, и на самом деле этот предмет вполне даже ничего. Во всяком случае, то, что рассказывал учитель на замене, действительно вызывало интерес. Может, просто темы увлекательные попались?

На биологии Настя опять сидела с Аней за одной партой. Некоторым учителям было совершенно все равно, как детей рассадила классная руководительница. Такие преподаватели не возражали против того, чтобы каждый ученик садился за одну парту с тем, с кем хотел. Юлия Николаевна относилась как раз к этому подвиду учителей.

Однако, в отличие от физика, она умела увлечь класс. Не всегда это у нее получалось, но все же часто. В этот раз урок начался с объяснения новой темы – на столе стояли колбы с жидкостью, в прозрачной коробке шевелились… черви.

– Давай доиграем, там два вопроса до конца листика осталось, – прошептала Аня.

Настя кивнула, написала предложение, которое должно было стать ответом на предыдущий вопрос, и передала листок Ане. Позже девочки безуспешно пытались вспомнить, как Юлия Николаевна, расставлявшая на своем столе наглядные материалы, вдруг материализовалась возле их парты. Листок плавно поднялся в воздух на кончиках пальцев учительницы и замер на некотором расстоянии от ее лица – она очень внимательно изучила всю бессмыслицу, которой был заполнен лист.

– Это что? – немного растерянно спросила Юлия Николаевна.

Настя покраснела и тщетно попыталась провалиться сквозь землю посредством усилия воли. Она помнила, что в среду грозилась поцеловать Петра Георгиевича. Однако особенно отчаянно она проклинала тот момент, когда ей пришло в голову предложить Аньке станцевать на уроке биологии на парте.

– Это игра, – едва слышно пролепетала Настя.

– Что ж, поиграем завтра все вместе… вместе с вашими родителями. Попросите их подойти в мой кабинет после пятого урока.

Юлия Николаевна отнесла листок на свой стол, держа его двумя пальцами, как противную скользкую лягушку.

До самого звонка Настя просидела, не шевелясь, не слыша ни слова из объяснений биологички, не в силах понять, что же та такое делает с червями из банки. В голове пульсировала единственная мысль – мама не должна видеть этот листок. Трудно, практически невозможно будет объяснить родительнице, как Настя могла написать такие некрасивые фразы.

– Настя, расслабься, это ж игра была, предки поймут. Ну, поругают для порядка. Мне папа рассказывал, как они с другом на уроках в морской бой рубились. Мы ничего такого страшного не сделали.

– Лучше б мы в морской бой рубились. Моя мать от одной фразы «танцевать на парте» в обморок упадет.

– Объяснишь ей, что это игра, шутка, она поймет. Не парься.

Настя не парилась, но отлично понимала, что нет, не поймет. Не поймет и очень расстроится.

Девочка решила, что попытается уговорить папу сходить к биологичке. В конце концов, Юлия Николаевна не уточняла, кого именно из родителей она возжелала увидеть.

Вечер, как бывало часто в последние месяцы, Настя провела вдвоем с мамой. Сделав уроки, восьмиклассница начала бесцельно слоняться по квартире, волнуясь, сможет ли отец вырваться на следующий день с работы, чтобы зайти в школу.

Лишь в десять вечера, когда наступило время ложиться спать, Настя вспомнила о «Снежинке», стихотворении, которое она должна была выучить. Ничего не оставалось, как только достать из сумки листок с произведением Бальмонта и начать повторять строчки, расхаживая от одной стены зала до другой.

Во входной двери повернулся ключ в замке – папа вернулся с работы.

До Насти долетали обрывки диалога родителей:

– Привет, дорогая, совсем заработался.

– Ах ты бедненький, но ничего, я уж привыкла. Мне ж уже внимание ни к чему в моем-то возрасте.

Насте не хотелось подслушивать, она старалась сосредоточиться на «Снежинке», представить ее, нежную и невесомую, кружащуюся в трепетном танце. Однако от коридора девочку отделяла всего одна дверь, поэтому трудно было отгородиться от того, что там происходило.

– Зачем ты так. Я ж для тебя стараюсь, для семьи.

– Да-да. Я в курсе. Ежедневные ночные совещания – это именно то, что позволяет нашей семье не бедствовать. Мы б наверное уж по миру пошли, если бы ты возвращался домой хотя бы иногда вовремя.

– Ну что ты завелась! – папа уже явно сердился.

– Пойдем в кухню, нечего при ребенке ругаться.

Настя подумала, что в этом вся мама – если ругаться в коридоре, то может услышать она, Настя, или того хуже – соседи. Нет, все должно быть скрыто под мраком тайны в семье Нефёдовых. Лишь бы внешне все выглядело ок.

Наконец со стихотворением было покончено. Настя отправилась в постель. Засыпая, она думала, что птица не прилетит, так как вряд ли работа по утилизации материализовавшихся плохих мыслей предусматривала ежедневный график (если был вообще какой-нибудь график). Однако ночью Настю снова разбудило ощущение, даже скорее уверенность, что ее пернатый транспорт уже прибыл.

Девочка схватила джинсы и футболку со стула и оделась, пожалуй, даже раньше, чем полностью проснулась. Она отлично помнила, что там, за окном, во время ночных полетов холод абсолютно не чувствовался, но Насте вовсе не хотелось опять стать объектом насмешек этого самого Леши. А значит, в ночнушке за окно больше ни ногой.

Всего через несколько минут девочка верхом на птице уже неслась над дворами и улицами, высматривая темные мрачные тени, то и дело мелькавшие возле подвалов, кустов и подъездов. Теперь, когда Настя знала, что это за гадость такая – фурхи, работа доставляла ей моральное удовлетворение. Девочка представляла, как город становится лучше, чище, светлее.

Настя училась сохранять равновесие даже во время самых рискованных виражей, ловко выхватывать фурхов из-под лавок, из щелей в стенах домов, предназначавшихся под слом. Мерзким животным было не спрятаться от нее и не скрыться.

Это случилось, когда Настя, набравшая полный мешок фурхов, почувствовала себя кем-то вроде Бэтмена. Как раз в тот момент восьмиклассница думала, какая она все-таки необыкновенная, волшебная, раз именно ее избрали спасать город от злых мыслей. Неожиданный удар, нанесенный справа, сбросил ее с птицы.

Упав с высоты трех-четырех метров, Настя не почувствовала боли, так же как и не чувствовала она холода. Тем сильнее ощущалась обида – жгучая обида и злость.

– Какого черта! – изо всех сил крикнула Настя.

Она повернула голову на шелест и шорох справа от себя и увидела Лешу, старательно вытряхивающего мешок. Ее мешок.

– Ты.. ты.. ты, да я убью тебя сейчас!

Напряжение трудного дня, копившееся где-то в груди, в тайных уголках мозга, на кончиках пальцев, вырвалось наружу. Настя как сумасшедшая кинулась на Леху с кулаками. Он схватил ее за запястья и крепко держал, пока девочка конвульсивно дергалась и билась, пытаясь вырваться, чтобы стереть парня с лица Земли.

– Ты спятила? – совершенно спокойно спросил Леша. – У тебя своя работа, у меня своя – ты собираешь фурхов, я тебе мешаю по мере возможности. Сегодня ты проиграла. Нужно уметь проигрывать достойно.

Последнюю фразу он произнес, улыбаясь во все 32 зуба.

Злость испарилась так же внезапно, как и появилась.

– Отпусти. Прости, просто сегодня все идет не так, – Настя расслабилась, прекратила борьбу.

– Понимаю, бывает.

Леха больше не держал ее и не улыбался. Они стояли, замерев друг напротив друга, как будто им нужно было что-то обсудить, а что именно, они забыли.

На самом деле, каждый из них хотел рассмотреть другого – человека, с которым (они полностью осознали это только теперь) придется иметь дело регулярно. Настя смотрела в Лехины карие глаза, пытаясь вычислить слабые стороны, болевые точки своего соперника. Ее интересовало и то, что же он старался увидеть, рассмотреть в ее серых радужках.

Птица взвилась над головой у Насти, закружилась, заметалась. Девочка отошла от Леши подальше.

– Слушай, а кто тебе рассказал про фурхов и Жерло небытия?

Насте пришло в голову, что во всей этой истории гораздо больше действующих лиц, чем те, что вышли на сцену ее жизни. Хотелось узнать, кто они, услышать о них хотя бы из третьих уст.

– Приснилось. Птицы, ты, фурхи и голос за кадром, как в документальном фильме.

– А мне ничего заранее не приснилось. Почему, интересно?

– А у тебя и так все понятно – есть мешок, есть мерзкие твари. Трудно не сообразить, что с этим делать.

– Что это за таинственная организация-то такая. Могли бы хоть поприветствовать новых сотрудников.

Настя пыталась вытянуть из нового знакомого хоть какую-то информацию.

– А какие ж мы сотрудники? Внештатные, если только: агент Настя и контрагент Леха.

Некоторое время ребята молчали – молчали и улыбались друг другу. Настя поймала себя на мысли, что совсем-совсем не сердится на Леху, из-за того что он выпустил фурхов. Вот ведь как бывает: только что хотела его избить, а теперь улыбается ему, как добрая знакомая. Настя вспомнила, что совсем недавно пыталась понять, как происходит смена добрых и злых настроений в душе человека.

Птица снова недовольно забила крыльями.

– Полетела я домой. Пока, – попрощалась Настя, усаживаясь верхом на пернатого компаньона.

– Давай, счастливо. В следующий раз не зевай, – улетая, Леха смеялся.

Утром Настя, едва дождавшись, когда за мамой закроется дверь, бросилась к отцу.

– Па-а-а-а, тебя в школу вызывают. Сходишь?

– Вот те раз!

Папа изобразил крайнюю степень удивление, задрав брови так высоко, что они почти скрылись за волосами.

– Моя образцовая дочь что-то натворила?

– Да так, ерунда. Мы с подружкой затеяли игру, вроде морского боя, а нас поймали.

– Ясненько. Я тоже в морской бой на уроках не раз рубился. Во сколько подойти то нужно?

– В 2 часа, в кабинет биологии.

– Заметано.

Когда папа уже был готов выходить из дома, Настя его окликнула.

– Па, это не совсем морской бой. Но это игра, ты, главное, помни, это всего лишь игра такая.