Явиться незамедлительно
Когда в тот день она прибыла в Форт Деннинг, смерть и хаос были последним, о чем можно было подумать. Паркуя, согласно протоколу, свой дерьмовенький «Шеви S10»[20] в квартале от главного входа, она сделала паузу, чтобы слегка прочистить мозги. Это был прекрасный день на атлантическом побережье: чистое и голубое, словно яйца малиновки, небо широко раскинулось над прудами и устьями рек восточного Мэриленда. Солнце просачивалось сквозь рощицы белых дубов, бросая пятна на крышу ее ржавого пикапа. Воздух благоухал магнолией и клевером. Она заглушила свой грузовик и глянула на свое лицо в зеркале заднего вида. Потом глубоко вдохнула, очищая свой разум по технике мастеров дзен – «думай о том, чтобы не думать», – выталкивая вездесущий белый шум из своей головы. Постоянный шум был профессиональной бедой всех экстрасенсов, и терзал ее каждый день. Но сегодня у нее не было причин предполагать, что ее ожидает кошмар наяву. Полученное сегодня по защищенной линии сообщение не давало ей повода для нервозности.
– Это Командный контроль, – сообщил ей официальный, мягкий и глубокий женский голос через пару минут после того, как пробило шесть утра. Стандартное время Восточного побережья. – Назовите себя, пожалуйста.
– Что? Который час?.. Подождите, – пробормотала она спросонья, пытаясь прийти в себя и сбросить остатки похмелья. Она перебрала прошлой ночью, напившись вусмерть в клубе и выбив в боулинге две восьмерки. Покормила зверя, что называется. Огромный дом ждал ее словно заброшенный дериликт[21]. Теперь она пыталась говорить как уважающий себя Спящий на службе у Разведывательного управления Минобороны США:
– О, прошу прощения, я ошиблась… так, ммм, да… вот вам: четыре-три-два-виски-зебра. Вперед, Контроль.
– Четыре-три-два, у нас произошло событие «красного» уровня тревоги, началось в три часа ночи по Гринвичу.
– Вас поняла…
Она приготовилась услышать, где и когда ей надо приступить к работе, ничуть об этом не беспокоясь. Последний раз «красный уровень» оказался колоссальной тратой времени – пришлось сканировать воспоминания отбившегося от рук дипломата. Предполагалось, что его завербовали иранцы, но единственное, что она смогла раскопать в его голове, это эротические фантазии с участием дочери одного из послов. Теперь она ожидала услышать детали очередного типового задания, касающегося обычной правительственной рутины.
– Вам необходимо незамедлительно явиться в «Черный Подсвечник» сегодня, в двенадцать тридцать. Задание наивысшего приоритета, действует «синий» код допуска.
На этом связь отключилась, и казалось, что с этого момента прошли недели, хотя произошло все лишь этим утром. Из зеркала на нее смотрело круглое лицо карамельного цвета, плоский нос с золотым кольцом в ноздре, а ее большие, налитые кровью глаза были испещрены сеткой лопнувших сосудов, напоминая красные дорожные линии на карте транспортной системы штатов. Сделав последний глубокий и тяжелый вздох, она открыла бардачок. Внутри, поверх ее удостоверения и пистолета «Дабл Тэп»[22] в кобуре, лежала пинтовая бутылка водки «Тито». Водка была ее любимым средством для опохмела: без запаха, без цвета, способная мгновенно удовлетворить всепоглощающую жажду. Жажда эта была постоянной, а водка – словно отдых на крестном пути, которым Жасмин Мэйвелл шла в качестве правительственного чтеца мыслей и танцующей обезьянки, погрязшей в болоте самых сокровенных человеческих мыслей.
Она вытащила бутылку, скрутила крышку и разом отпила почти треть.
– Новый день, новая гребаная пища, – прошептала Жасмин, возвращая бутылку на место.
Пистолет она взяла с собой.
Старый хрыч в сторожке окинул ее насмешливым взглядом, когда она показала ему свой гостевой бейдж.
– Он устаревший, – произнес он, поджав губы и рассматривая ее сверху донизу, сделав при этом вид, что проверяет бейдж. Старый, потасканный, седеющий ветеран, солдат старой регулярной армии, может, даже времен Наполеоновских войн, он позволил своим глазам лишь на долю секунды больше чем надо задержаться на ее груди. Ей не требовалось лезть к нему в голову, чтобы понять, какие мысли сейчас струятся сквозь его поток сознания. Такие же, к которым она привыкла, будучи женщиной с такой комплекцией и формами, но от этого они утомляли ее ненамного меньше. Иногда она флиртовала с парнями, но не сейчас. Не сегодня.
Старикан таращился на нее с еле заметным похотливым блеском в глазах, а потом произнес, слегка понизив голос – эдакий мистер Большой Выстрел, человек-всезнайка:
– Вы здесь из-за этого переполоха на севере?
Она вздернула голову.
– Какого переполоха?
– Из-за того дерьма, что случилось на кладбище на окраине Питтсбурга? В Эванс-Сити?
Жасмин одарила его своей самой целомудренной улыбкой.
– Я ничего об этом не знаю.
– Что-то происходит там, внутри, – охранник ткнул пальцем в направлении комплекса кирпичных зданий за своей спиной.
– Приму к сведению.
Он шмыгнул и кивком указал на ее бейдж.
– Его надо поскорее заменить или, попомните мои слова, однажды кто-нибудь вас сюда не пустит.
– Я запомню это, папочка, – сказала Жасмин с легкой флиртующей улыбкой, переборов в себе желание заставить его купить ей попозже выпивку. – И обновлю его сразу же, как увижу начальство, – она подмигнула, – обещаю.
Она шла к базе, уверенная, что старый охранник все это время пялится на ее задницу, пока она идет через стоянку. Ему было на что посмотреть. Зрелая девушка смешанного происхождения, с обширными бедрами и пышной грудью, затянутая в спандекс и в юбке выше колена, старший сержант Жасмин Мэйвелл шла своей отработанной, привычно-грациозной походкой подиумной модели – будто несла на макушке книгу. Она отработала эту походку во время своей поездки в Ирак, когда приятели-сослуживцы сказали, что она топает, как слон.
Жасмин направилась к процессинговому центру, который был немного южнее. Расположенный в благополучном зеленом пригороде Фредерика, штат Мэриленд, Форт Деннинг занимал больше двадцати сотен акров, словно большой университетский городок, изогнутый в форме буквы L. Официально он служил в качестве Медицинского центра Армии США. На первый взгляд, место со всем этим безликим красным кирпичом и серым шифером выглядело таким безобидным, таким скучным, что в его существование слабо верилось. Казалось, что форт, словно хамелеон, смешался с торговыми центрами и офисной архитектурой правительственных зданий округа Колумбия.
На самом деле сей обыденный ухоженный ландшафт с мотелями скрывал в тысячу раз более зловещую суть, учитывая историю этого места. В годы «холодной воины» Деннинг был сердцем военных программ по разработке биологического оружия. Здесь разрабатывали и реализовывали все что угодно – от горчичного газа до управления океанскими течениями. В пятидесятых персонал Деннинга экспериментировал с возможностью использования насекомых в качестве разносчиков заразы, включая клещей, блох, муравьев и вшей – но в основном москитов, которые должны были переносить вирус желтой лихорадки через международные границы. Также при разработке биологического оружия здесь использовали людей. Долгие годы продолжали ходить слухи, что именно в Деннинге с ведома правительства США изобрели ВИЧ.
И еще Форт Деннинг породил жестокого отца Жасмин Мэйвелл. Капитан Бертран Мэйвелл был одним из наиболее одаренных участников глубоко засекреченного проекта «Солнечная вспышка». Как «удаленный наблюдатель», Берт Мэйвелл мог сидеть в изолированном помещении в Деннинге и психически проецировать свой разум в головы вражеских пилотов и солдат, получая, таким образом, невероятное количество разведданных и раковую опухоль, которая медленно росла в размерах, пока не стало слишком поздно.
Последние годы жизни старика стали для Жасмин настоящим адом. Она в одиночку присматривала за ним, а он обращался с ней хуже, чем с куском дерьма – постоянно плевался, отвешивал затрещины, бичевал матерными тирадами. В итоге она превратилась в конченого наркомана. Но возможно, худшее, что xxБерт Мэйвелл сделал своей дочери, – передал ей собственный психический дар, который разрушил ее жизнь до основания. Некий рецессивный ген, полученный от ее бабушки, ведьмы культа Сантери[23], которую линчевали в 1955 году в Миссисипи. Он был унаследован отцом, а затем по наследству (как плоскостопие или сезонная аллергия) передался его дочери.
Все это превратило жизнь Жасмин Мэйвелл в тоскливую череду знакомств на одну ночь и впустую растрачиваемых дней, полных ревущего отчаяния, которые она пыталась скрасить наркотиками.
Конечно же, ни единого фрагмента этой зловещей секретной истории Форта Деннинга Жасмин Мэйвелл не знала, когда проходила через посты безопасности, предъявляя свой пропуск и маленький двухзарядный пистолет веренице нервных служащих военной полиции. Никто не употреблял слов вроде «повышенная боеготовность» или «не разглашается» до тех пор, пока она не достигла последнего вестибюля на площадке с лифтами, ведущими под землю.
– Прошу прощения, но сегодня вы не сможете туда пройти, мэм, – монотонно твердил ей охранник в накрахмаленной и застегнутой на все пуговицы форме. Он стоял между Жасмин и лифтами со своим [24] на груди, и его мальчишеское лицо было мрачным и угрюмым, как у голема.
Она взглянула на него.
– У меня приказ.
– Они заблокированы, мэм. Там внизу происходит какое-то дерьмо. Установлен карантин. Звучит сигнал тревоги. Если вы туда войдете, я не смогу выпустить вас обратно.
Жасмин вздохнула, подумав обо всех тех бумагах, которые придется заполнять, если она уйдет, не выполнив задания.
– Может быть, я смогу вам помочь, – она стала рыться в своей сумочке. – Мне дали это на первом пропускном пункте, – с этими словами Жасмин протянула охраннику отпечатанный листок бумаги. – Мне кажется, что я нужна им там,
внизу.
По правде говоря, она лишь бегло пробежалась глазами по секретному документу. Не сподобилась изучить его внимательнее. Там говорилось что-то о том, чтобы «просканировать память нулевого пациента и выяснить любую информацию о происхождении и распространении вспышки заболевания, обнаруженной менее сорока восьми часов назад в западной Пенсильвании». Однако Жасмин было известно, что, в случае эпидемии с «черным кодом» опасности, Центр по контролю заболеваний зачастую передавал проблему военной разведке, а та обычно бросала на расследование дела всех, кого только можно было: «морских котиков», АНБ, Интерпол, даже подразделения для секретных операций вроде Группы по исследованию природных аномалий и обученных правительственных экстрасенсов. Следовательно, возникла нужда в таком специалисте по быстрому проникновению, как прославленный уполномоченный офицер и высокофункциональный алкоголик, мастер-сержант[25] Жасмин Мередит Мэйвелл.
Она ждала, пока охранник прочитает приказ, умирая от желания выпить.
– Проходите, – произнес он, наконец, возвращая ей документ и освобождая путь к лифту.
– Благодарю вас, – произнесла она, нажав на кнопку «вниз». Створки лифта с грохотом открылись. Жасмин вошла в кабину, и двери, загремев, закрылись.
Казалось, прошла целая вечность, пока лифт не опустился на подземный этаж.
Она столкнулась с первым телом, когда вышла из лифта, прошла по пустому коридору с визжащей в ушах сиреной и, достав пистолет, миновала оставшийся без присмотра стол охранника в кровавых брызгах. В атмосфере ощущалось статическое электричество и медный привкус крови. Жасмин повернула за угол и увидела, что защитная дверь в медицинское крыло широко открыта, а внутри в позе эмбриона лежит мертвое тело, будто маринуясь в луже собственной крови. Жертва – пожилой, лысый человек, умерший, как ей показалось, недавно – была в белом халате с магнитной биркой. Глаза его сомкнулись в вечном сне. Жасмин осторожно подошла и встала на колени рядом с телом.
По рукам у нее пробежали мурашки, когда в ярком флуоресцентном свете и под несмолкающий вой тревоги она оценила всю тяжесть полученных человеком повреждений. У него отсутствовали горло и половина торса, так что внутренности вывалились на плитку. Казалось, бедолагу погрызло какое-то дикое животное. Жасмин сделала глубокий вдох и, вопреки здравому смыслу, решила произвести «быстрое проникновение».
Способность к этому открылась у нее в юном возрасте, где-то в шестнадцать лет, когда один парнишка почувствовал себя чересчур уютно вместе с нею под трибунами школьного спортзала. То, что начиналось как подростковый петтинг, быстро переросло в нечто, вполне попадающее под категорию натурального изнасилования. Но до того как парень смог ею овладеть, Жасмин схватила его за голову, вцепившись руками в виски – и мгновенно ее мозг затопил поток его сокровенных мыслей: неожиданно и неумолимо, в цвете и в высоком разрешении. Она увидела сквозь него не себя, а его прошлое, как к нему пристает более взрослый парень – и невольно исторгла из себя крик: «Ты не можешь оправдать это… тем, что с тобой поступили так же!»
Она смутно помнила, что произошло потом. Парень быстро убежал, потрясенный ее жутким откровением, но память об этом событии осталась с Жасмин навсегда. Даже спустя годы работы на правительство она все еще вспоминала тот первый случай.
Сейчас она стояла на коленях возле мертвого ученого, кровь впитывалась в ее леггинсы. Она подвинула его голову для лучшего проникновения, мягко, но твердо обхватила череп, используя кончики пальцев, словно электроды для кардиограммы. В то же мгновение Жасмин вздрогнула от обрушившегося на нее неистового потока мыслей и образов:
(…7 июня, три часа двадцать две минуты по Восточному времени, труп из Эванс-сити… акт передачи останков, отчет о вскрытии… покойная, женщина европейского типа, около тридцати лет, прибыла в Форт Деннинг в мешке для трупов… причина смерти неизвестна… пальцы на левой руке дергаются… нервные импульсы, посмертные судороги вследствие остаточных электрических импульсов… газы, возникающие в пищеводе… аномальные, необъяснимые… веки спонтанно открываются, роговицы демонстрируют какую-то разновидность патины, рудиментарные катаракты, молочные, блестящие… Я вижу, как руки сжимаются, сжимаются… трупное окоченение? Стойте… Стойте!)
Жасмин вздрогнула, сквозь нее струился потоком адреналин сопереживания, своего рода наркотик, который раньше ее пугал, а потом притягивал, как хорошо выдержанный виски. Теперь она никак не могла насытиться этим нектаром богов, первый раз вызвавшим у нее ассоциации со средством от насекомых, а потом ставший бальзамом для души. Все это сейчас пронзило ее словно героиновый укол из ужасающих воспоминаний:
(…труп бьется в конвульсиях, натягивает ремни, наблюдается обесцвечивание вокруг носа, рта и зубов… клыки грызут резиновую прокладку… она проглотила язык?)
Руки Жасмин сжимаются сильнее на челюсти ученого, костяшки бледнеют, пока разум мертвеца изливает на нее поток ужасов:
(…Ремни лопаются… покойная соскальзывает со стола… я встаю на колени, чтобы вколоть 100 граммов кетамина… о, боже! Твою мать!.. какая обжигающая боль в грудной клетке!.. Эта тварь вцепилась в меня!.. Господи, она меня укусила!.. Вгрызается в меня!.. Эти ужасные зубы – словно черные иглы!..)
И тут экран в голове Жасмин сменился черной пустотой с одинокой белой точкой в центре, как в телевизоре под конец суточного эфира. Она ослабила хватку и устало вздохнула – сканирование памяти собирает свою дань, отдаваясь реальной болью в позвоночнике и суставах, – когда что-то стало вибрировать в центре светящегося булавочного прокола, изливаясь наружу из этой черной пустоты.
В середине этого белого пятна жужжало нечто вроде осы в банке.
Жасмин попыталась отнять руки от окровавленных висков ученого, но они ее не слушались. Перед своим внутренним взором она видела белую точку, разбухающую, расширяющуюся, сияющую все ярче и ярче. Исходящий из нее жужжащий звук усилился, словно разбивающаяся о берег волна, словно цунами, вздымающееся из разума мертвого ученого и обрушивающееся прямо на Жасмин.
Она моргнула, а затем взглянула прямо в лицо наступающего апокалипсиса.
Веки распахнулись, открыв глазные яблоки цвета молочного стекла.
Лабиринт коридоров на самом нижнем этаже Форта Деннинга светится одинаковым флуоресцентным светом, который придает всему месту вид операционной: стены и плиточный пол буквально излучают стерильность и антисептическую защиту. Сюда ничего не войдет, и ничто не сможет отсюда ускользнуть. Все мутное, неподвижное, герметичное, отрегулированное и чисто вылизанное. Вот почему кровавые полосы, которые мастер-сержант Жасмин Мэйвелл заметила периферийным зрением на стенах и стеклянных дверях, поднимаясь с колен и медленно отходя от удивительным образом ожившего трупа, поразили ее, как будто это что-то неправильное. Словно это некий анахронизм.
Существо, бывшее некогда правительственным ученым по фамилии Ханрахан – Жасмин мельком увидела ее на бейдже – сейчас сидело, вяло дергаясь, будто тряпичная кукла или марионетка. Жасмин продолжала отступать, пока существо бездумно тянулось к ней со своего места на полу, его верхняя губа печеночного цвета приподнялась, ощерив зубы в свирепом собачьем оскале. Звук, похожий на скрип ржавых петель, раздался из его мертвой глотки, когда труп попытался подняться, цепляясь за стену. Если бы ее потом спросили, Жасмин не смогла бы вспомнить, как достала «Дабл Тэп» из набедренной кобуры. Точно так же она бы не смогла вспомнить, как подняла пистолет, направив на ковыляющее к ней пьяной походкой создание – как будто делающий первые шаги ребенок. На ходу оно царапало когтями воздух, истекая черной пенистой желчью. Если бы на следующий день ее попросили написать рапорт о случившемся, у нее бы не получилось отыскать ни крупицы воспоминаний о том, как она выпустила пулю в этот кровожадный неуклюжий труп.
Пуля попала бывшему ученому в грудь, ровно посередине, отчего с обратной стороны его лабораторного халата вырвался шлейф кровавого тумана и розоватых волокон плоти.
В воображаемом рапорте (который, к сожалению, у нее не будет возможности написать) Жасмин бы описала этот момент следующими словами: «время остановилось». Вся та загадочная информация, которая транслировалась в ее сознание несколькими мгновениями ранее, теперь звенела колоколами и отпечатывалась в ней огромными буквами шрифта «marquee»[26]. Такие слова, как «посмертные», «аномальные» и «необъяснимые» одновременно вспыхнули перед ее взором – кричащие предзнаменования и ослепительные откровения, – когда она увидела, что тварь, бывшая некогда ученым, не обратила ни малейшего внимания на ее выстрел.
Существо лишь слегка замешкалось, чуть согнувшись от удара пули, но бледные пуговицы его глаз продолжали сверлить взглядом Жасмин.
Тогда она повернулась и побежала.
Ее воспоминания о нижних этажах Форта Деннинг были смутными и отрывочными. Жасмин однажды уже спускалась сюда, чтобы найти пропавшего человека – супругу дипломата, от которой осталась единственная белая перчатка, вызвавшая образ выброшенного тела женщины, которую изнасиловали, завернули в пластик и бросили в ил в низинах Потомака. Большинство засекреченных дел о пропавших людях, над которыми работала Жасмин, заканчивались трагически. И казалось, что сегодняшний день для нее закончится точно так же, если она не найдет выход.
Она помнила, что это паршивое место кишело тупиками. Куда ни повернешь – натыкаешься на очередную запертую герметичную дверь с тройным стеклом – пуленепробиваемым и армированным защитной сеткой.
Жасмин свернула за угол и побежала прямо к очередному подобному препятствию. Сквозь бронестекло она увидела другой коридор, который заканчивался очередным тупиком. Потом уловила позади себя шаркающий звук, неумолимую спотыкающуюся походку мертвого ученого, приближающегося – для чего? Чтобы вонзить в нее свои ужасные зубы, как это сделал с ним самим другой кадавр?
С кружащейся головой, мурашками по коже и бурлящим в крови адреналином, Жасмин свернула в боковой коридор.
Он вел в лабораторию патологии. Жасмин вспомнила стены из плитки с металлическими, странно пронумерованными дверями. Это запах бензина? Или дезинфектанта? Одна из перегоревших флуоресцентных ламп над ее головой моргнула, как будто, нервно встрепенувшись, ожил сам питающий подземелье ток. Под полом что-то шумело. Аварийные генераторы?
Жасмин попала в еще один тупик, – пустая плиточная стена с черной плесенью в швах затирки, – и ее сердце неистово забилось. Невероятно, насколько быстро все сложные задачи сводятся к простому выживанию: сражайся или беги. Жасмин услышала позади, за углом бокового коридора, зловещий шаркающий звук, он приближался к ней – тяжелый, гулкий, неистовый – и вроде бы добавилось шарканье еще одной пары ног.
Обернувшись через плечо, она увидела три, а может быть, четыре человекоподобных тени, появившихся на входе в узкий коридор. Они просачивались внутрь невыносимо медленно и тягуче, словно пролитое масло. Если бы ее попросили рассказать о последовавших затем нескольких минутах в так и не написанном рапорте о событиях того дня, Жасмин бы первый раз за все утро смогла, по некой непонятной причине, вспомнить все до мельчайшей детали. Она бы описала, как за долю секунды приняла решение открыть пинком последнюю дверь справа – в комнату, которая, как позднее выяснится, была смотровым кабинетом лаборатории патологии – и нанесла по ней сильный удар каблуком. Звук этого удара сопровождался неожиданной болью в ступне.
Жасмин бы точно описала запах, который встретил ее в этой темной, похожей на гробницу комнате из нержавеющей стали с высокими потолками, свисающими с них обесточенными галогеновыми лампами и встроенными в стены ящиками для тел: в воздухе витал запах газа и еще чего-то более раздражающего, богатого белком, словно кусок сырого мяса протух в давно сломавшемся холодильнике.
В своем докладе, который никогда не увидит свет, она бы с кристальной ясностью описала, как бешено хлопнула дверью, подперла ее стулом и безуспешно шарила по стене в поисках выключателя света.
Теперь, когда у нее не осталось вариантов, она развернулась и осмотрела комнату, хотя ее глаза еще толком не приспособились к темноте. В правой руке она сжимала «Дабл Тэп» с единственным оставшимся патроном. Что-то приближалось к ней слева. Она дернулась в сторону тени, которая привиделась ей (а может, и нет) от перевозбуждения. Из-за своих наследственных навыков она не сильно отличалась от медиума, на которого, если он входит в дом с привидениями или на место какого-то исторического происшествия, обрушивается грохот случившейся здесь некогда трагедии. Сейчас ее чувства были перегружены голосами и видениями, одновременно проникающими в ее сознание – разбитая мозаика из крови, болезни, горя и ненависти. Огромная, вздымающаяся приливная волна эмоций охватила ее.
Потом что-то набросилось на нее слева в завихрениях невыносимой вони. Когда Жасмин ощутила, как на нее налетел некий сгусток тьмы, она подняла пистолет обеими руками и непроизвольно нажала на спусковой крючок, уткнувшись стволом во что-то мягкое. Существо, тянувшееся к ее шее, дернулось назад – выстрел пришелся ему прямо в шею – и из затылка у него вырвалось розовое облако. В рапорте, который никогда не увидит свет, Жасмин, наверное, описала бы свою реакцию, как инстинктивную – настолько быструю, что невозможно было проанализировать последовавшие за этим события.
Одно можно было утверждать точно: пуля, прошедшая сквозь мертвую плоть, не смогла никак помешать или воспрепятствовать твари, в чем Жасмин практически сразу убедилась. Вместо того чтобы упасть, создание на мгновение пошатнулось, а затем снова потянулось к горлу Жасмин. На этот раз его напор был такой силы, что Жасмин потеряла равновесие. Ноги ее подкосились, пистолет выпал из рук, и она рухнула на пол.
Тварь оказалась сверху, ее рот широко раскрылся, словно зияющая дыра, бескровные губы растянулись, открыв гнилые серые зубы, некоторые – острые, словно лезвия. Жасмин снова отреагировала чисто инстинктивно, вцепившись в раненую шею существа за долю секунды до того, как клыки уже готовы были впиться в ее руку. Его челюсти щелкали и клацали, как кастаньеты.
Зубастые челюсти скрежетали и скрипели, алкая живой плоти, голова дергалась взад-вперед, пытаясь дотянуться до запястий Жасмин, пока та пыталась без особого успеха задушить тощее создание.
Эта тупиковая ситуация почти загипнотизировала мастер-сержанта.
Она смотрела в матовые порталы глаз твари, не видя там ничего кроме зверского голода. Там ничего больше и не было. В венах не осталось ни жизни, ни крови, и ни малейшего следа витальности не осталось в ее плоти – лишь мертвая бледная кожа и голод. Жасмин вспомнила, что может пахнуть бензином: бальзамирующий состав. В одно мгновение личность существа открылась ей: высокие скулы, тонкие длинные волосы, тонкие руки бывшей деревенской домохозяйки средних лет, возможно, фермерши. Сквозь волну тошноты Жасмин поняла, что это тот самый пациент. Покойница из Эванс-Сити, женщина средних лет, доставленная в Форт Деннинг в мешке для трупов… причина смерти неизвестна. «Нулевой» пациент.
И вдруг внутри Жасмин Мэйвелл открылось окно эмпатии – поток сознания проник в нее, потрескивая на кончиках пальцев, – словно два смешивающихся друг с другом катализатора.
Одной выпивкой дело никогда не обходилось. Еще были секс, травка, еда, порно, взрывчатка, оружие, курево, бильярд, мастурбация, герыч, порезы бритвой, кристаллический мет, тошниловка после каждого приема пищи, снотворное, клей, кокс и бесконечные игры в видеоприставку.
Жасмин Мэйвелл росла, употребляя всевозможные наркотики с маниакальной одержимостью. Она была беспокойным ребенком – нервозным, вечно кусающим ногти, страдающим от пищевого расстройства, которое переросло в ожирение к тому моменту, когда она вступила в период полового созревания. Плюс – ранее диагностированный синдром дефицита внимания. Ее особый дар был полностью сформирован с самого рождения, но стал лишь причиной тревог и ночных кошмаров, когда она была подростком. Целовать мальчика, в которого ты отчаянно влюблена, и узнать, что он просто хочет пощупать твои сиськи – в восьмидесятых это был душераздирающий опыт для чувствительной цветной девочки.
Теперь, лежа на спине в этой злополучной темной лаборатории, попав в рабство клеточной памяти «нулевого» пациента, она билась в конвульсиях. С выгнутой спиной и стиснутыми зубами, с разумом, взрывающимся от эпилептического припадка, Жасмин все глубже вонзала пальцы в тощую, гниющую шею женщины, в то время как в нее проникал ядовитый поток сознания:
(Дэниэл! Дэниэл, где ты?!.. Крики из сарая… Лошади визжат… Я бегу через лужайку позади дома, ныряю в зловоние конюшни… Дэниэл сидит на полу сарая, стоит ужасный запах, его лицо в крови… Лошади мертвы и разорваны, кишки вывалились… Дэниэл ест… ест их внутренности?!)
Жасмин вздрагивает, ее руки намертво смыкаются вокруг развороченной трахеи бывшей фермерской жены. Пальцы мастер-сержанта держатся за эту заплесневелую, разлагающуюся плоть, словно приклеенные каким-то суперклеем, но челюсти покойницы продолжают безостановочно клацать, а зубы – скрипеть.
(…потеряла счет времени, Дэниэл пьет мою кровь, ест мои внутренности… Господи, почему?.. Тьма накрывает меня… Господи, почему? Почему ты оставил нас? Почему?)
Тьма сгущается вокруг Жасмин. Все запахи, звуки и отзвуки в подземной лаборатории исчезают. Соединение разрывается, мигая в закоулках разума Жасмин, сигнал слабеет…
(…блуждающие… без цели… такие голодные… голодные… жаждущие теплой плоти… всегда мало… никогда не насыщаясь… всегда, всегда голодные…)
Третий глаз внутри Жасмин закрывается, ее внутренний мысленный экран достигает конца программы передач, а изображение в голове сжимается до размеров одной светящейся, холодной белой точки.
Еще мгновение эта точка висит в пространстве, в окружении черной пустоты, высасывая последние частицы человечности в свой вакуум. В каком-то отдаленном закутке своей души Жасмин чувствует опустошение, истончение ее человеческой сути, лишающее ее способности любить, смеяться, плакать, рассуждать, общаться, ценить, сопереживать, помнить, быть живой, быть человеком. Она ощущает некий сейсмический сдвиг внутри, пока осой в стакане жужжит в сердце этого ледяного белого пятна. Жасмин сильнее сжимает искалеченную, похожую на шею индейки глотку бывшей фермерской жены. Существо корчится и извивается в ее хватке, словно рыба на крючке. Желание заполнить пустоту – излить на охвативший ее голод бальзам, прогнать пустоту, излечиться, забыть – все это бурным потоком поднимается со дна израненной души Жасмин. Сияющая, словно белоснежная слоновая кость, точка в ее сознании набухает, расширяется, слепит все ярче и ярче. Голод, пагубные зависимости, желание поглотить громы и молнии внутри нее, резонируют, словно мощный аккорд, который входит в гармонию с зараженными альфа-волнами мертвой женщины, затопившими разум Жасмин.
Сингулярность[27] – Большой Взрыв в сознании Жасмин – вспыхивает, заставляя ее открыть глаза, сфокусироваться и остановить взгляд на том, что извивается в ее хватке.
ЕДА.
Жасмин не слышит, как где-то вдалеке открывается дверь, стул соскальзывает на пол, и в темную лабораторию просовывается ствол «Беретты М°»[28], мерцая в темноте, словно перст божий. Жасмин занята. Она слишком увлечена едой, чтобы замечать что-то еще.
Нижняя часть лица фермерши оказалась самой нежной. В прожорливом, безумном исступлении Жасмин отгрызает губы создания с торопливостью голодного гурмана, чавкающего щупальцами свежего кальмара. Создание дрожит и сотрясается в хватке Жасмин. Следующие на очереди – мягкое нёбо и носовые пазухи. Она выплевывает гнилой зуб, словно косточку. Честно говоря, Жасмин всегда испытывала, среди прочих вещей, привязанность к моллюскам, поэтому процесс жадного погружения зубов в ротовую полость бывшей фермерской жены с последующим пережевыванием ее языка, лицевых и лингвальных артерий, а также мягких тканей носа для нее совершенно естественен. Соки и жидкости, медленно сочащиеся из тела фермерши, растекаются вокруг Жасмин.
За считаные секунды лицо существа превращается в месиво, но Жасмин продолжает пожирать мертвую плоть, подбираясь выше, к глазницам. Она высасывает глазные яблоки со скоростью, с которой каджун[29] высасывает головы раков, и не замечает позади себя двух военных полицейских, делающих первые шаги по комнате с оружием наготове: пригнувшись, стволы на уровне глаз, предохранители сняты. Жасмин слишком поглощена обжорством, но голод не проходит, словно головная боль или зуд, который никак не удается успокоить.
Покрытая маслянистыми черными следами, теперь она принимается за шею, вгрызаясь в тонкие, хрупкие связки существа, двигаясь от сонной артерии к трахее и лишь изредка прерываясь на похотливые вздохи. Бывшая деревенская хозяйка продолжает дрожать и трепыхаться под весом мастер-сержанта, словно механизм, который двигается даже после того, как его разобрали. Жасмин понятия не имеет, что она сейчас под прицелом девятимиллиметрового пистолета.
Тишину разрывает грохот выстрела.
Пуля бьет мастера-сержанта Жасмин Мэйвелл двумя дюймами выше левого уха, заставив ее мир замолчать навсегда и положив конец голоду, который она сама была не в силах обуздать.
Вторая пуля попадает в изуродованную голову фермерской жены, и из затылка у нее вырывается гнилостное облако из частиц мозга и осколков костей. Фермерша – обретшая, наконец, в своей окончательной смерти самое себя – падает рядом с Жасмин.
Двое военных полицейских какое-то мгновение стояли неподвижно, глядя на останки в облаке пороховых газов. Более молодой сунул свой пистолет в кобуру, а затем перевел взгляд на старшего.
– Что за дерьмо…
Это своего рода вопрос и одновременно комментарий ко всему тому бардаку, который свалился на их плечи за последние сорок восемь часов.
Старший – более грузный и седой, в одежде, испачканной кровавыми брызгами, – покачал головой.
– Да уж, точно дерьмо. Я возвращаюсь домой.
– Ага, удачи тебе в этом, – ответил ему молодой. – Ты видел отчеты? Никого не пускают и не выпускают из Фредерика: там снаружи бушует целая гребаная буря.
– Мы с этим как-нибудь разберемся, – старший засунул пистолет в кобуру и направился к двери. – Послать, что ли, за чистильщиками, а? Чтоб собрали и переписали всех этих жмуриков.
Он вышел, оставив молодого полицейского стоять в комнате. Тот какое-то время нервно почесывал подбородок, размышляя о связи между двумя женщинами, лежащими в растекающейся по паркетному полу луже крови.
Не сумев найти ответов, он повернулся и вышел, хлопнув дверью и оставив эти человеческие останки – как и весь мир – во тьме.