Трудности переходного периода
Но все же реально работающий вариант нашелся. В сопредельной Украине случился большой коррупционный скандал. В других условиях вряд ли в России обратили бы на это внимание, но сейчас тема стала центральной в выпусках новостей: «А у них все нормально!» Вместо обычного злорадства к республике (страной Украину называть избегали, в СМИ замечали в основном всякие украинские несуразности) с несостоятельной государственностью воспылала зависть. Везет же хохлам! Хоть у них и сажают, но ведь не всех, а взять все могут!
И совсем скоро Украина для российских туристов стала страной номер один. Не приморские Крым или Одесса, а приграничные области. Предприниматели и чиновники совершали очень короткие поездки, на день, или на несколько часов. Тащить через границу чемоданы наличности совсем не требовалось. Деньги могли пересечь ее в безналичном виде, быть сняты со счетов и переданы в нужные руки. Едешь туда, берешь взятку, только с собой в Россию не вези – исчезнет, трать там, клади на тамошний или европейский счет. Бери хоть наличными, хоть банковской картой, хоть салом с горилкой. Не так как раньше, но все же лучше чем ничего.
Схема заработала, и это оказалось спасением. Противным и вынужденным спасением от противных, но все же таких родных и нужных хохлов. Они, впрочем, тоже не оставались внакладе: оседая на счетах, русские деньги вносили существенное оживление в самостийную экономику. Но незалежные правители проявили неадекватные реакции. По их команде российских туристов стали ловить на передаче денег и возбуждать уголовные дела. Доказать передачу именно взятки без содействия российской стороны было трудно, а такового естественно не оказывалось, и потому предъявлялись обвинения в отмывании денег, на Украине по-европейски суровые. Российских чиновников стали бросать в украинские тюрьмы и взяткотуризм стал искать другие направления.
Грузия и Прибалтика повели себя аналогичным Украине образом, и интереса для поездок не представляли. А вот с Казахстаном, другими среднеазиатскими республиками, с Арменией и Азербайджаном проблем поначалу не было. Их власти с пониманием относились к проблемам российских коллег, были рады притоку финансовых ресурсов и не трогали взяткотуристов. Но в игру включился криминалитет соседних стран. Местные авторитеты воспользовались ситуацией в свою пользу и стали совсем неполиткорректно вытрясать деньги из российских взяткотуристов. Обращаться к местным правоохранительным органам было бесполезно: они крышевали бандитов (или были ими куплены – кому как нравится). Российский МИД и силовые структуры попытались обеспечить безопасность, но без особого эффекта.
Более привлекательным выглядел взяткотуризм в страны дальнего зарубежья: возможности тратить там деньги несравненно более приятны, обширны и безопасны, чем в Казахстане. Но поездки туда обходились недешево, сопровождались визовыми проблемами и потому были малодоступны взяточникам небольшого масштаба. Возить крупные суммы наличности, как, впрочем, и делать крупные приобретения означало привлекать пристальное внимание борцов с отмыванием денег, а это с большой вероятностью влекло за собой тюремный срок. Тем более что финансовые органы европейских стран активизировались по примеру украинских. Оставалось лишь столь глубоко «зашифровать» платеж через запутанные многоступенчатые расчеты. Такие схемы имели высокую себестоимость и оказались доступны, как и раньше, лишь для высоких сановников. Средние и мелкие взяточники спасения от Золотой Рыбки здесь не нашли.
Вскоре отлавливать российских коррупционеров стало своеобразным международным развлечением, в котором соревновались между собой правоохранители несуверенно демократических стран. Поездки туда чиновников из России стали небезопасными даже в исключительно туристических целях.
В целом мздотуризм хоть и явился своего рода отдушиной, поскольку давал возможность получения взяток (без особых перспектив их использования в России), но при этом оказался опасным, неся не только привычный риск тюремного срока, а также совсем неприемлемый риск грабежа и потери здоровья.
Выявились и смежные международные проблемы. Некоторые сложности с взяткополучением, пропорционально вовлеченности ее бюрократии в структуры союзного государства, начались в братской Белоруссии. Тамошний батька быстро смекнул, в чем дело, иллюзий про вредоносность коррупции у него никогда не было. Сворачивая интеграцию с Россией, он ограждал белорусскую бюрократию от нотката. Факт сей не остался незамеченным и вызвал заметный всплеск внутрироссийского национального и регионального сепаратизма.
На Северном Кавказе вновь заговорили об Ичкерии и конфедерации народов Кавказа. Строптивость в отношениях с Москвой стали демонстрировать Татарстан, Башкортостан и Якутия. Среди казаков, поморов и сибиряков ожили разговоры о том, что хоть они и говорят по-русски, но являют собой отдельные этносы и могут прожить и без Кремля.
Независимые Абхазию и Южную Осетию Золотая Рыбка сочла, видимо, частью России, на их территории взятки прекратились. При всем драматизме их отношений с Грузией разрыв с ней перестал восприниматься там однозначно положительно. Это воскресило в Грузии определенные надежды. Сказать в открытую: «Возвращайтесь, у нас взятки брать можно», оглядываясь на Запад, грузины не решились, но и демонстративную борьбу с коррупцией у себя придержали.
Президент старался воспринимать растущие проблемы как неизбежные трудности переходного периода. Тщательно выискивал в потоке информации кусочки позитива, порой, как ему казалось, находил. По своему обыкновению общался с народом через блог. Когда в конце января в крупных городах замерзли или – кому как нравится – растаяли автомобильные пробки, он счел это положительным следствием того, что благодаря принципиальности ГИБДД и судов резко возросло число лишенных прав водителей. Теперь, когда водители-правонарушители ходят пешком возрастет безопасность движения. Обоснованы ли драконовские лишенческие меры, оправданы ли они социально – не суть важно. Главное – нет взяток и исполняется закон. Считаете, закон несовершенен – исполните, а после инициируйте его пересмотр – примерно так терпеливо, по-преподавательски объяснял он читателям. Массовое увольнение гаишников также оценил положительно: ушли случайные люди, остались преданные делу работники. То обстоятельство, что меньшее число гаишников выдавало большее число протоколов, подтверждало успех нотката.
– Вадим Анатольевич, не опасаетесь ли Вы, что дальнейшее развитие событий в таком русле приведет к неуклонному сокращении числа и водителей, и сотрудников ГИБДД. Пустые дороги, где никто не нарушает ПДД – это что, идеал?
Такой, в общем-то, простой интернет-вопрос президент счел хулиганским и отвечать не стал. И напротив, письма, авторы которых радовалось избавлению от бытовых взяток, нравились ему. Он даже разделял некоторое злорадство граждан в адрес несостоятельных теперь коррупционеров. Положительно оценил президент и ставшее заметным всем сокращение в масштабах больших, чем обычный посленовогодний спад платежеспособного спроса на товары элитного потребления: дорогие квартиры и загородные дома, международные туры, автомобили бизнес класса, ювелирные изделия.
Но и полностью открещиваться от негатива гарант прав и свобод не мог. Жалобы граждан на факты зловредного поведения бюрократии и вызванные этим трудности для населения и бизнеса побудили президента выступить с обращением к нации. Этим он рассчитывал всколыхнуть людей, обратить их внимание на то, что жить стало честнее, а значит, и лучше, и веселее. Ему казалось, что ноткат именно то, о чем граждане и честные чиновники долго и тщетно мечтали, что можно и нужно призвать людей говорить больше о нарождавшемся позитиве, увлечь их обсуждением путей преодоления возникших временных сложностей. Чиновников и граждан следует попросту научить жить без коррупции, примерами честных и законопослушных показать, как это может быть хорошо, и люди быстро и безболезненно привыкнут. Президент планировал ввести на телевидении серию передач «школа некоррупционного поведения», где честные чиновники будут рассказывать людям, как по закону бороться с нежелающими жить по-новому взяточниками. Как в 1985-м: показать, как хорошо на безалкогольной свадьбе, и все пить бросят. Своим замыслом президент поделился с премьером. Тот посмотрел на него с сожалением, но возражать не стал.
Действу придали статус внепланового обращения к нации. В Кремле собрали всю политическую элиту, организовали прямую телетрансляцию.
– Еще недавно казалось, наши чиновники и работники правоохранительной системы воспринимают свое рабочее место как личную собственность, как свою вотчину, деньги затмили их разум и мораль. России противостоял страшный, коварный, многоликий враг – коррупция. Фронт борьбы, противодействия коррупции проходил через наши души и наше мышление. И вот, мы победили его.
Президент не стал останавливаться на том, как победили – говорить про Золотую Рыбку, которая волшебным образом избавила от столь серьезного врага.
– Но это не все. Остались последствия. Годы коррупции испортили наши души. Часть граждан России – духовно больные люди. Они больны и их нужно лечить. Лечить духовно, нравственно. Лечить добром и разумом. А кое-где и кнутом. По всей строгости закона.
Президент говорил искренне и ярко, как может говорить только человек внутренне переживающий. Речь его была продумана и аргументирована. Слушай люди такое несколько месяцев назад, они испытали бы привычные чувства: говорит правильно, жаль, что впустую. Но теперь, немного вкусившие нотката люди думали иначе, они жалели, что взятки прекратились. Равнодушных к теме не было, слушая президента, граждане мысленно разговаривали и спорили с ним. Люди по-доброму удивились пафосной фразе президента: «Отныне мы – честная нация». «И что ж в том такого хорошего?» – мысленно сформулировали они пожелания на сей счет. – Добавь нам зарплаты за это.
А политически продвинутые, по призванию несогласные, имели в виду вслед за взятками упразднить и не принявший их своей частью авторитарный режим. Когда президент говорил про честных, работающих за двоих гаишников и улучшение безопасности на дорогах, большинство слушателей смутно подозревало, что в ГИБДД остались отнюдь не честные, а не инициативные, и ни к чему более не пригодные, и потому готовые работать за голый оклад. Но мало кто знал, что штаты ГИБДД определялись любыми факторами, но только не потребностями безопасности движения. Многим губернаторам захотелось задать вопрос: как я твои визиты теперь обставлять буду? Где инспекторов дорогу из аэропорта заставить возьму?
Фраза президента «сейчас нам трудно, но будем учиться жить с этим» вызвала раздражение: «тебе хорошо с Газпромом, а нам как жить», «придумал опять хрень какую-то, а отдуваться как всегда нам», «достали вы своими идиотскими новшествами, хоть бы раз что-то доброе придумали». Завершающую часть президентской речи «И у нас получится. И расцветет Россия» уже через несколько часов была дополнена остряками-блогерами «и будет из цветка плод – всеобщий банан. Уже поспевает».
Атмосфера в Георгиевском зале была нетипичной для президентских программных речей. Премьер вовсе не пришел слушать, чем определил свое (и соответственно многих) отношение к речи президента. Элита позволила себе слушать обращение без привычного энтузиазма, отрешенно, отчасти и обреченно. Аплодисменты были, но жидкие и вымученные. Обычно с любовной тщательностью мусолящие программные заявления первых лиц телевизионные говорящие головы постарались воздержаться от комментариев или свести их к сухому одобрению. Подобострастный визг: да лучше, да веселее, да, хорошо быть честным – не раздался. Единственным диссонансом прозвучало высказывание одного из больших генералов. Он был готов учиться жить без взяток, в этой связи высказался за отмену призыва и контрактную армию.
Живого, одобряющего всенародного интереса выступление президента не вызвало: народ затаился, по привычке не ждал ничего хорошего. На что президентское выступление повлияло, так это на тональность интернет-обращений к нему самому. Их преобладающим мотивом стало сожаление: лучше бы ты и дальше часовыми поясами вместо коррупции занимался, или пусть даже кукурузу сажал.
Заметного влияния на восприятие страной нотката обращение президента не имело. В СМИ по-прежнему никто не решался делать прогнозы и обобщать ситуацию. Поутихло веселье желтой прессы, лишь отдельные ее представители продолжали смаковать ситуацию, издеваясь над чиновниками и взяткодателями. Но до паники, апокалипсических прогнозов еще не дошло.
Премьер пребывал в двойственном настроении. По наступлению нотката с собственностью госкорпораций не случилось ничего, ноткат не принес никакого ущерба как возвращенным в госсобственность стратегическим активам. Он нисколько не затруднил, даже облегчил консолидацию привлекательных активов для госкорпораций и ближайших соратников. Основные денежные потоки шли пока в обычном русле. Экономическая основа центральной власти пострадала не сильно, собственность и финансовые ресурсы были в его распоряжении. Но это не главное. Премьер никогда не одобрял взяток в нижнем, среднем и высоком уровне управления, все годы своего лидерства он в той или иной мере боролся с ними. Не по каким-то этическим, как президент, соображениям, а потому что знал, что продажный чиновник не может быть надежной опорой его власти, массовая коррупция дезорганизует, разрушает власть. И еще: дай волю взяточникам – и у государства попросту не останется денег на ЕГО цели. Если отвлечься от словесной упаковки, то его борьба с коррупцией была борьбой за дисциплину и против распыления финансовых ресурсов, за их сохранность в его распоряжении.
И вот в этой борьбе с мздоимством нижестоящих чиновников была одержана полная победа. Но она не радовала, премьер чувствовал, это была пиррова победа, одерживать ее было нельзя. Был нарушен основной негласный и очень простой, никогда не нарушавшийся при выборочном отлове зарвавшихся взяточников принцип: лояльность в обмен на относительную, в рамках приличий свободу действий бюрократии. Не для всех, не во всем, не вслух, но такая свобода предполагалась. Тому, кто умел взять не в ущерб службе, не украсть, а сэкономить, разрешалось отщипнуть часть экономии, кто умел, мог немного поиметь и при выполнении прямых обязанностей. Такие возможности составляли стимул бюрократии, и теперь, когда их не стало, пропала основа лояльности. Сама лояльность к высшей власти в его лице еще оставалась, но это была инерция системы.
Ощущалась непроходимость властного сигнала. Как будто у губернаторов и министров камень за пазухой появился, они перестали быть частью вертикали власти, а стали сами по себе, как в девяностые. Привычные механизмы давали сбои или не работали вовсе. Вертикаль власти потеряла стержень, стала «чихать», система стала неадекватно реагировать на сигналы свыше. Чиновники потеряли страх. Подчиненные слушали начальство, но не слышали, слушались, но не исполняли, рапортовали, но ничего не делали. Явления, в общем-то, привычные, но ранее спрятанные за кадром, теперь вышли на первый план. Такое бывало и прежде, но не в такой мере, не во всем, не повсеместно, и не столь явно. Сбои в работе бюрократической машины еще не были глобальными, человек со стороны мог бы их и не заметить, но премьер понимал: разрастание масштабности явления есть вопрос времени, и времени небольшого.
Абсолютно лояльным оставался посаженный на госкорпорации и высшие посты ближний круг, но и эти самые доверенные люди были обеспокоены. Они смотрели на премьера с надеждой, как всегда ждали от него идей и действий, ждали разрешения ситуации. Но беда была в том, что он не имел четких идей и не был готов к действиям – ноткат не укладывался в привычные для него рамки. Премьер собрал соратников обдумать ситуацию, но совершенно тщетно. Соратники были подобраны по схожести мировоззрения и принципу отрицательного отбора, никто из них не был в состоянии осмыслить происходящее. Выстроенная ими совместно система власти не допускала возможности адаптации к ноткату. Контролировавшие основные сферы властвования соратники находились на своих местах, по-прежнему делали вид что ситуация полностью под их контролем, что они – хозяева положения, но теперь лживость этого становилась самоочевидна. У бюрократической машины как бы вырвали сердце, она двигалось, но это происходило по инерции. Система осталась без стержня, кровь в глиняных ногах колосса не циркулировала.
Однако имелось обстоятельство, которому премьер мог однозначно радоваться. Это осуществленный им удачный выбор президента. Удалось найти и поднять на самый верх человека честного, устоявшего даже перед искушением Золотой Рыбкой. Такое не просто в историю должно войти, в учебники! Пусть кто-нибудь скажет, что честность в политике невозможна. Возможна, надо только уметь найти человека, воспитать его, ну и конечно, поставить в жесткие рамки. О том, что могло бы быть, ошибись он в выборе и попади Золотая Рыбка в руки другого думать не хотелось. Но бывших сотрудников спецслужб, как известно, не бывает и, рассуждая таким образом, премьер не забыл усилить контроль за президентом и рыбкой.